"Ни церковь, ни кабак" Рецензия в журнале "Свободная мысль"
Ни церковь, ни кабак...
"Свободная мысль", №6, 2010 г.
Автор: НИКОЛАЙ БУГРОВ
И ни церковь, ни кабак, ничего не свято...
Нет, ребята, все не так... все не так, ребята.
В. Высоцкий
Рецензируемое издание - объемистый двухтомник - несомненно представляет собой явление интеллектуальной жизни. Совсем не случайно Рунет в ответ на соответствующий запрос буквально взрывается десятками ссылок, за большинством из которых - изложение мнений об этой книге. С ее оценками выступают самые разные лица - от специалистов-историков до дилетантов, от серьезных и авторитетных СМИ, выходящих не только в цифровом, но и в традиционном формате, до блоггеров-одиночек, излагающих сугубо личную точку зрения, за которой не стоит авторитет какого-либо института. О накале страстей говорит уже хотя бы тот факт, что 13 мая этого года ответственный редактор книги - доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН, профессор МГИМО(У) МИД РФ Андрей Борисович Зубов - подал в суд на журнал "Эксперт", опубликовавший негативный отзыв на рецензируемый двухтомник*.
Чем бы ни кончилась эта история, в любом случае она будет способствовать раскрутке "Истории России. XX век". Тем более что ее первый (15-тысячный) тираж разошелся мгновенно, и уже сейчас понятно, что издатель на этом не остановится. Вот только коммерческий успех не является исчерпывающим объяснением особенностей содержания. В случае с книгой, вышедшей под редакцией А. Б. Зубова (а он там - много больше, чем ответственный редактор: не случайно из текста попросту невозможно узнать, какой раздел каким членом авторского коллектива был написан - надо всем царит и парит лишь один "ответственный редактор), непросто определиться даже с жанром, к которому ее следует отнести. Что это: толстый учебник по отечественной истории XX века? Или специальная научная монография, написанная большим (более 40 человек) коллективом авторов (но почему тогда она лишена полноценного научного аппарата? Почему не указаны источники? Почему отсутствуют нормальные примечания?).
Но Господь с ним, с жанром. Возьму на себя смелость утверждать, что главные вопросы вызывает вовсе не жанр, а методология исследования. И что именно изъяны последней прямо или косвенно объясняют возникновение конкретных претензий к книге А. Б. Зубова, предъявленных лучшими, наиболее компетентными из его критиков. Так, уже в предисловии ответственного редактора последний пишет: "Мы исходили из убеждения, что история, как и любое творение человека, требует не только фиксации фактов, но и их нравственного осмысления. Добро и зло не должны быть безоценочно перемешаны в историческом повествовании. Наше общее убеждение состоит также в том, что высшей ценностью является не земля, не государство, а человек, живая личность" (Т. 1. С. 5). Возникает устойчивое впечатление, что, высказываясь подобным образом, А. Б. Зубов, что называется, ломится в открытую дверь. Действительно, даже во времена Цицерона и Тацита, декларировавших знаменитое "sine ira et studio" ("без гнева и пристрастия"), история никогда не воспринималась как вещь, свободная от морали, или, говоря словами А. Б. Зубова, "нравственного осмысления". Так зачем же, собственно, огород городить? И надо ли объяснять, что основная проблема состоит вовсе не в наличии или отсутствии у автора морализаторских интенций, а в степени его компетентности, уровне выдвигаемой им аргументации?
Вместе с тем следует обратить внимание также и на искусственность зубовского противопоставления друг другу таких концептов, как "земля", "государство" и "индивид" ("человек, живая личность"): ведь в истории (в реальном пространстве и времени) последний попросту не может существовать ни вне "земли", ни вне "государства" (вне коллектива граждан (подданных) или территории - не важно). Все попытки "разорвать" концепты "общества" и "государства" некорректны дальше уровня абстрактных политологических моделей, ибо в конечном итоге в современном мире (а в рецензируемой книге речь идет о XX веке, то есть о современности) "государство" и "общество" оказываются этакими сиамскими близнецами, придающими и смысл, и форму существования друг другу. Вычленять же из этого единства конкретного индивида можно лишь на уровне демагогии, но не серьезной историографии. (Собственно говоря, в тексте так оно и происходит. Ибо врезки с биографиями исторических персонажей отнюдь не свидетельствуют, что для авторов "высшей ценностью являются... человек, живая личность". В основном же речь вполне традиционно идет и о "земле", и о "государстве", и, кстати, о социуме, что, впрочем, вполне естественно для историка.)
К сожалению, уязвимые стороны методологии, излагаемые Зубовым, не ограничиваются вышеизложенным. Из того же предисловия ответственного редактора следует, что одной из априорных авторских установок является уверенность, будто эмиграция - это не только "часть России" (что, конечно же, не вызывает вопросов), но и "часть... во многих отношениях лучшая, самая ответственная, культурная, думающая" (Т. 1. С. 5). Проще говоря, для редактора (и, надо думать, членов возглавляемого им авторского коллектива) единственно корректная - это история России, изложенная с позиций эмигрантов? Но как же тогда быть, например, с ахматовским "Не с теми я, кто предал землю / На растерзание врагам"? Или с ее же еще более знаменитым "Нет, и не под чуждым небосводом, / И не под защитой чуждых крыл, / Я была тогда с моим народом, / Там, где мой народ, к несчастью, был"?
Конечно, эту, "ахматовскую", позицию можно взять и отбросить, возведя хулу на всю русскую классическую литературу XIX века, чрезмерно склонную к преклонению перед "униженными и оскорбленными", перед народом вообще. Можно попросту, отделяя овец от козлищ, свести любую нацию лишь к "лучшим" или "достойным", а остальных, ниже сумняшися, объявить "быдлом" (ныне подобная точка зрения даже не удивляет) и не особенно интересоваться их судьбой. Но как же тогда быть с другой авторской установкой, здесь же изложенной, согласно которой XX век - это период колоссальной национальной катастрофы, именно поэтому и выделяемый в качестве самостоятельного объекта изучения?
В самом деле (предоставлю слово авторам): "В XX в. в нашей стране произошла катастрофа. В 1917 - 1954 гг. самими русскими людьми были убиты десятки миллионов лучших граждан России, изгнаны из страны миллионы других. Невыносимые условия жизни, голод, нищета и репрессии привели к тому, что многие люди предпочитали не создавать семьи, не рождать детей. В 1939 г. народ России оказался втянутым в страшную мировую войну, стоившую нам новых десятков миллионов жизней. В XX в. страна потеряла, по нашим оценкам, 95 процентов культурных сокровищ, множество природных богатств и наконец в 1991 г. распалась на части. Нынешняя Российская Федерация и по населению, и по обжитой территории составляет немногим более половины той России, которая была в начале XX в. XX в. - трагичнейшее для России столетие" (Т. 1. С. 7).
Прошу прощения за длинную цитату, но зато приведенный фрагмент не оставляет сомнений: в нем подразумевается именно катастрофа национального масштаба, где "народ" вне зависимости от оценки его конкретных действий все же имеет первостепенное значение. Приведенное место - вовсе не единственное**.
Однако первый из процитированных фрагментов интересен не только этой общей констатацией, но и всем содержанием в целом, в котором концы сходятся с концами далеко не всегда. Так, например, трагические последствия "невыносимых условий жизни, голода, нищеты и репрессий" проявились не только на уровне демографических процессов (хотя и их, безусловно, тоже). Далее, откуда взялась цифра "95 процентов" утраченных страной "культурных сокровищ"? Вопреки своему заявлению ниже авторы никак не поясняют методологии подсчета. А надо бы, поскольку очевидно, что забытые народные песни статистически учитываются все-таки иначе, чем проданные за рубеж картины или древние рукописи. И что, кстати, означает потеря страной "множества природных богатств"? Использование сырья для загрузки собственного производства? Или экспорт того же сырья, оплаченный валютой? Или все же что-то иное?
Но, пожалуй, наиболее показательно выглядит такое замечание: "В 1939 г. народ России оказался втянутым в страшную мировую войну..." В данном случае я даже не говорю о дате (очевидно уязвимой). Я о другом - о чем авторы почему-то "скромно" умалчивают, а именно: что "втянутым в страшную мировую войну" "народ России" был не только в 1939 (или 1941-м - в данном случае неважно!) году, но и в 1914-м. Та война тоже стоила стране миллионных потерь, экономического коллапса, а в конечном итоге - двух революций, распада, гражданского конфликта и установления диктатуры большевиков.
Так почему же опущено даже упоминание о ней? Потому что авторам не хочется вспоминать, что в 1939-м в войну "втянули" ненавистные им большевики, а в 1914-м - правительство монарха, причисленного к лику святых?
КАК ИНТЕРПРЕТИРОВАТЬ представленные выше наблюдения? Остается полагать, что главным критерием отбора фактов стало элементарное "хочу - не хочу". В самом деле, поскольку А. Б. Зубов тесно связан с эмигрантскими организациями (и как член редколлегии журнала "Континент", и как член Народно-трудового союза, его руководящих органов, а также партийного издательства "Посев"), то из двух Россий - "зарубежной" и "внутренней" - ему ближе первая, а потому она "во многих отношениях лучшая, самая ответственная, культурная, думающая". И далее редактор уверенно рассуждает в том же духе: "Эмиграция была малочисленной в сравнении с народом внутренней России, сознательную борьбу с режимом вели порой только сотни и самое многое - тысячи людей, но к их делам и мыслям мы должны отнестись столь же внимательно, как и к действиям большинства народа" (Т. 1. С. 6) и т. п. На этом фоне не следует удивляться авторскому сочувствию ни тесным контактам РПЦЗ с нацистами (см. Т. 1. С. 1014 - 1018; Т. 2. С. 105 - 109 и др.), ни откровенно предательской позиции части представителей белой эмиграции, пошедшей на службу к Гитлеру (см. Т. 2. С. 43 - 46). Ведь, фигурально говоря, эмигранты для него - "свои", а "своим" простительно все.
Далее, поскольку А. Б. Зубов - человек религиозный (и как прихожанин и чтец в храмах иконы Божией Матери "Живоносный Источник" в Царицыне и Рождества Богородицы в Крылатском (Москва), и как профессор кафедры религиоведения, философии и вероучительных дисциплин философско-богословского факультета Российского Православного института святого Иоанна Богослова), то чего уж стесняться? Как там у Маяковского? "Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо"? Так извольте: "Поскольку режим, лишивший людей России права на веру в Бога, права на жизнь и достоинство, есть безусловное зло, то борьба с ним, сопротивление ему заслуживают благодарной оценки и внимательного изучения" (Т. 1. С. 5).
Вы поняли, о чем речь? Ведь она (ни много ни мало) об априорном оправдании любой антисоветской деятельности. На этом фоне бравый эсесовец (например, прибалтийский (см. Т. 2. С. 20 и др)) ближе, чем красноармеец. Чего стоит только самое настоящее смакование неприглядных деталей и эпизодов, связанное с пребыванием советских оккупационных войск за пределами СССР (прежде всего в Германии) (см. Т. 2. С. 161 - 167). Каждый факт изнасилования, кражи или грабежа - буквально бальзам на душу г-на Зубова: "Никогда ранее... русский солдат не пятнал себя так тяжко, как в 1944 - 1945 гг. <...> Уроки Гражданской войны, опыт богоборчества, ужасы террора и голодомора и соучастие в них извратили облик русского воина, выжгли в нем не только божеское, но часто и человеческое. Да и на самой войне самые честные, смелые, принципиальные и нравственные были большей частью выбиты в первые годы, сгинули в штрафных ротах. Не христолюбивое воинство, но дикая орда наводнила Европу в 1945 г., мстя беззащитным европейским обывателям за собственное горе, потери и унижения, испытанные и от рук гитлеровцев в 1941 - 1944 гг., и от рук сталинцев за четверть века большевизма" (Т. 2. С. 166).
Нет, я не собираюсь возводить на г-на Зубова обвинения в "фальсификации": мне уже известно, что он умеет с успехом использовать такие обвинения в целях собственного пиара. Просто скажу, что, согласно народной поговорке, свинья (даже благочестиво украсившая себя православным крестом) везде грязь найдет. Пребывание чужой армии на территории суверенного (а тем более побежденного) государства - это всегда дело далеко не пасторальное. Тем не менее из всей гаммы самых разных примеров - позитивных, негативных, нейтральных - г-н Зубов сумел найти в наибольшей степени пятнающие честь солдата-победителя. Что же касается остальных (позитивных) примеров, то он просто не посчитал нужным упоминать о них вообще - видимо, чтобы не "подпортить" нравственный характер своего рассуждения.
Кстати, последнему не противоречит ни то, что события 1941 - 1945 годов определяются в книге как... "советско-нацистская война" (см. Т. 2. С. 37 и далее), к каковой Россия имеет весьма опосредованное отношение, ни восхваление Власова и власовцев (см. Т. 2. С. 111 - 114, 154 - 157 и др.). Вообще, он с нескрываемым сочувствием пишет о любых коллаборационистах - прибалтийских, западноукраинских, кавказских, крымско-татарских, казаках "атамана" Г. фон Панивица (см. Т. 2. С. 127 - 133, 173 - 181 и др.). Позитивных оценок у Зубова не находится, кажется, только там, где речь идет о советских людях. Снисходительный к врагам и предателям, здесь "историк" проявляет какую-то недюжинную принципиальность. Так, например, ответственность за распад исторической России в 1991 году естественным образом возводится им на большевистский режим. Зато сепаратистские настроения в среде казачьей эмиграции, обсуждения всякого рода планов о создании независимой "Казакии" воспринимаются весьма сочувственно (см. Т. 1. С. 830 - 831): ведь они же "свои", а не большевики там какие-нибудь.
Я СДЕЛАЛ ОБЯЗЫВАЮЩИЙ ШАГ применительно к А. Б. Зубову, заключив название его профессии в кавычки ("историк") и тем самым ставя под сомнение профессионализм человека, намного старшего меня и по возрасту, и по времени пребывания в профессии. За такие вещи следует отвечать, и я готов сделать это немедленно.
Во-первых, мне неясно, к какому конкретно профессиональному цеху историков принадлежит Андрей Борисович Зубов. Изначально (и уже длительное время), окончив МГИМО (1973) и получив там квалификацию востоковеда, он поступил на работу в Институт востоковедения РАН. В стенах этого почтенного научного учреждения он занимался политической историей (прежде всего парламентской демократией) Таиланда, и именно этому была посвящена защищенная им докторская диссертация (1989). Что же касается истории России, то она (судя по доступному перечню его печатных трудов) ранее занятия им должности руководителя центра "Церковь и международные отношения" (МГИМО(У)) не входила в спектр научных интересов почтенного ориенталиста. Что же изменилось?
Во-вторых, мне неясно, почему содержание значительной части разделов (после редакторской правки или изначально - не мне судить) построено на произвольно выбранных и произвольно же цитируемых источниках. В библиографических перечнях (в том числе по главам) источники специально не выделяются вообще - только литература, причем без всяких упоминаний историографической полемики (г-ну Зубову со товарищи уже все ясно, "белых пятен" не осталось?). При этом порой авторы (или сам ответственный редактор) делают столь далеко идущие замечания, что их аргументация источниками (желательно - архивными) попросту необходима. Одним из наиболее вопиющих примеров такого рода является, например, утверждение, будто "убийство своего командира - лучшая форма революционизации солдат, которые из страха наказания будут после заклятия кровью верными сторонниками революции, писал Ленин, анализируя опыт 1905 г." (Т. 1. С. 372). Признаться, я такого места у Ленина не припомню. Может быть, ошибаюсь, но в любом случае точная отсылка к источнику необходима.
Еще один пример, хотя и несколько иного рода. На странице 9 (см. Т. 2) цитируется фрагмент важной речи Сталина на секретном (! - Н. Б.) заседании Политбюро. Речь идет о возвращении к планам мировой революции в связи с очевидной близостью большой европейской войны. Далее следует замечание автора: "Вероятно, это не стенограмма, а пересказ речи, совпадающий с позднейшими заявлениями Сталина Георгию Димитрову и сентябрьским циркуляром Коминтерна". Так что же перед нами в конце концов? И где эти "заявления" и "циркуляр"? Да и был ли мальчик? Не маловато ли аргументов для опровержения известного положения (Сталин не являлся сторонником мировой революции ни в каких ее формах)? (И это при том, что и речь-то цитируется по не самому авторитетному для историков изданию', и автор публикации - Т. С. Бушуева - известна прежде всего как соавтор одиозной книги "Фашистский меч ковался в СССР", что, признаться, не особенно прибавляет ей авторитета в профессиональном сообществе.)
В-третьих, замечания ответственного редактора, там и сям включенные им в текст и выделенные отдельным шрифтом, настолько напоминают партийные "объективки", что это становится даже неприличным. Грубо и жестко А. Б. Зубов расставляет точки над i, не обращая особого внимания на то, в какой мере его замечания соотносятся с основным текстом, могут быть им аргументированы. Так, на странице 601 (Т. 2) содержатся такого рода замечания, касающиеся оценки октябрьских событий 1993 года: "расстрел этот и в России, и на Западе стали называть "расстрелом избранного парламента", что во всех отношениях неверно. Во-первых, ни один народный депутат расстрелян не был... Во-вторых, весьма многие из них были избраны народом отнюдь не свободно, как Ельцин, а по-большевистски, как единственные кандидаты от КПСС. В-третьих, Верховный Совет никак парламентом не был... Советы от парламентов четко отличались" и т. п.
Что здесь скажешь? Сплошь и рядом - подтасовки. Во-первых, никто и не говорит о расстрелах депутатов: стреляли по зданию парламента (что, между прочим, повлекло за собой человеческие жертвы, число которых оценивается от нескольких сот до тысячи человек). А вот физическое насилие, вопреки действующему законодательству, к депутатам применялось. Или этого мало? Что касается характера избрания, то надо помнить 1990 год, когда избирался Съезд народных депутатов РСФС, чтобы понять, сколь демократично проходили даже избрания от КПСС - не в пример демократичнее, чем сейчас. В-третьих, в конкретной ситуации 1990 - 1993 годов Верховный Совет несомненно являлся органом представительной власти (что отрицать невозможно), в ряде значимых аспектов сопоставимым с современными ему зарубежными парламентами.
В заключение замечу, что я сознательно уходил от пересказа всех возможных неточностей (а то и откровенных ошибок), которых было немало в рецензируемом двухтомнике. Не касаюсь я и очевидных логических неувязок, каковых в "Истории России" тоже немало. Надеюсь, г-н Зубов по-христиански простит меня за это: очень уж надоело читать собрание антисоветских мифов, призванных заменить столь же одиозные, но хотя бы более привычные мифы советские. Общее же мое настроение характеризует вторая строка эпиграфа. И дело не в том, что большевики были плохи или хороши. Просто "все не так, ребята!" Уважаемые доктора наук и профессора! Давайте наконец займемся не пиаром, а своим делом! Давайте не конструировать, а РЕконструировать историю! Уж больно далеко дело зашло...
БУГРОВ Николай Викторович - доцент, кандидат исторических наук
* См. "История фальсификатора". - "Эксперт". 2010. N 16 - 17.
** См., например: "Пусть же послужит эта книга припоминанию правды нашей жизни и через осознание прошлых путей откроет нашему народу будущее, достойное его былых испытаний и его великой судьбы" (Т. 1. С. 6).