Владимир Микушевич
Досадно. Из Готфрида Бенна
Досадно,
Когда не знаешь английского,
а при этом хвалят английский детектив,
который не переведён.
Когда жарко, и пиво в продаже,
а денег нет.
Когда первую мысль
не запакуешь в гёльдерлиновский стих
по примеру профессоров.
Когда ночью в поезде слышишь морской прибой
и говоришь себе: волны как волны.
Очень досадно, когда ты приглашён,
а дома спокойней
и кофе как никогда
и нет необходимости в разговорах.
Но досаднее всего,
когда умираешь в любое время года, кроме лета,
когда везде свет
и лопате земля не в тягость.
Только вера
Ислам продолжает распространяться по всему миру, ибо ислам - это вера и образ жизни, а православие без Домостроя - только вера.
Виды зла
Ленин - это зло разрушающее, Сталин - зло созидающее.
(Слова моей жены Татьяны)
(Из книги «Пазори»)
Возможность лирики
У Иннокентия Анненского "невозможно", у Блока "и невозможное возможно"; между этими двумя невозможностями возможность, совпадающая с не возможностью: скрытная интонация русской лирики.
2015
Пришлый. Из Эрнста Юнгера
Мне снился старый дом, в котором сон мой прерван чередой неслыханных звуков, неким гнусавым «данг, данг, данг», и я встревожен до чрезвычайности. Я вскакиваю и, не помня себя, наталкиваюсь на стол, дёргаю скатерть, она сползает. Я знаю: это не сон, я бодрствую. Становится всё страшнее, а «данг, данг, данг» учащается, подавляет. Оказывается, так вибрирует в стене потайная упреждающая пластина. Я бросаюсь к окну и вижу дремучий, тесный переулок в глубокой шахте, которую образуют стены домов. В переулке толпятся люди, на мужчинах высокие шляпы, заострённые сверху, на женщинах и девушках платья, давно вышедшие из моды, к тому же напяленные кое-как. Кажется, что-то только что выгнало их в переулок из домов, их голоса раздаются внизу. Я слышу фразу: «Опять в городе пришлый».
Я оборачиваюсь и вижу: кто-то сидит у меня на кровати. Я бы выпрыгнул из окна, но я не могу сойти с места. Этот кто-то исподволь приподнимается, не сводя с меня глаз, а глаза раскаляются, вперяясь в меня всё острее, и при этом увеличиваются, ужасая непостижимой угрозой. Вот уже невозможно выдержать их величину, их красный блеск, и они взрываются искрящимися вихрями. Так рдеющие угли крошатся, прокаливая ржавчину. И, наконец, зияет только мрак выгоревших глазниц, нечто вроде абсолютного ничто, едва подёрнутого жуткой оболочкой.
Турин. Из Готфрида Бенна
"Подошвы у меня дырявы",
последним извещал письмом
он, гений, не узнавший славы,
а в Йене сумасшедший дом.
"На книги денег не хватает,
в библиотеке я один".
Дешёвой колбасой питает
его прозрения Турин.
Европа - гниль на карнавале.
По, Байрейт, Эпсом для людей.
Его на улице забрали,
где обнимал он лошадей.
Стихира
Досадно,
Когда не знаешь английского,
а при этом хвалят английский детектив,
который не переведён.
Когда жарко, и пиво в продаже,
а денег нет.
Когда первую мысль
не запакуешь в гёльдерлиновский стих
по примеру профессоров.
Когда ночью в поезде слышишь морской прибой
и говоришь себе: волны как волны.
Очень досадно, когда ты приглашён,
а дома спокойней
и кофе как никогда
и нет необходимости в разговорах.
Но досаднее всего,
когда умираешь в любое время года, кроме лета,
когда везде свет
и лопате земля не в тягость.
Только вера
Ислам продолжает распространяться по всему миру, ибо ислам - это вера и образ жизни, а православие без Домостроя - только вера.
Виды зла
Ленин - это зло разрушающее, Сталин - зло созидающее.
(Слова моей жены Татьяны)
(Из книги «Пазори»)
Возможность лирики
У Иннокентия Анненского "невозможно", у Блока "и невозможное возможно"; между этими двумя невозможностями возможность, совпадающая с не возможностью: скрытная интонация русской лирики.
2015
Пришлый. Из Эрнста Юнгера
Мне снился старый дом, в котором сон мой прерван чередой неслыханных звуков, неким гнусавым «данг, данг, данг», и я встревожен до чрезвычайности. Я вскакиваю и, не помня себя, наталкиваюсь на стол, дёргаю скатерть, она сползает. Я знаю: это не сон, я бодрствую. Становится всё страшнее, а «данг, данг, данг» учащается, подавляет. Оказывается, так вибрирует в стене потайная упреждающая пластина. Я бросаюсь к окну и вижу дремучий, тесный переулок в глубокой шахте, которую образуют стены домов. В переулке толпятся люди, на мужчинах высокие шляпы, заострённые сверху, на женщинах и девушках платья, давно вышедшие из моды, к тому же напяленные кое-как. Кажется, что-то только что выгнало их в переулок из домов, их голоса раздаются внизу. Я слышу фразу: «Опять в городе пришлый».
Я оборачиваюсь и вижу: кто-то сидит у меня на кровати. Я бы выпрыгнул из окна, но я не могу сойти с места. Этот кто-то исподволь приподнимается, не сводя с меня глаз, а глаза раскаляются, вперяясь в меня всё острее, и при этом увеличиваются, ужасая непостижимой угрозой. Вот уже невозможно выдержать их величину, их красный блеск, и они взрываются искрящимися вихрями. Так рдеющие угли крошатся, прокаливая ржавчину. И, наконец, зияет только мрак выгоревших глазниц, нечто вроде абсолютного ничто, едва подёрнутого жуткой оболочкой.
Турин. Из Готфрида Бенна
"Подошвы у меня дырявы",
последним извещал письмом
он, гений, не узнавший славы,
а в Йене сумасшедший дом.
"На книги денег не хватает,
в библиотеке я один".
Дешёвой колбасой питает
его прозрения Турин.
Европа - гниль на карнавале.
По, Байрейт, Эпсом для людей.
Его на улице забрали,
где обнимал он лошадей.
Стихира