Лунный Олень
Когда я только пришёл сюда, то сразу сказал: "Ноговодить лучше, чем руководить". Сам не знаю, почему так вышло. Но сказал, и тут уж ничего не попишешь. Словно оно само сказалось. У меня бывает такое: даже не хочешь ничего говорить, или даже не знаешь, что сказать и боишься, что скажешь сейчас какую-нибудь уж совсем несусветную глупость, после окончательного звучания которой уже и последние доброжелатели знать тебя забудут и отвернутся, - а оно всё равно вдруг само берётся и говорится... Прав как всегда был древнейший из мудрых и мудрейший из древних префилософ Геронтодот: "Язык твой есть шустрейший орган мозга твоего". И кто только потом не повторял моих слов! Я был вчера в одном обществе, немногим уступающем нашему в своей насущной представительности. И первое, что услышал, пока пробирался, поспешно укладывая встопорщившиеся от волнения волосцы, к средоточию многомудрия, были жарко шепчущиеся словно в самом воздухе и словно ни от кого ни к кому не направленные, а такие естественные, природные слова: "А и действительно, Коземир Малерович, что есть на самом деле руководительство? Ведь это шут знает что такое! Какая-то сомнительная и тревожная вещь это ваше руководительство. Разумеете ли вы доподлинно, каким фигурам может придти на ум идея поводить руками в наш адрес, да с какими своими секретными измышлениями... А ноговодительство, напротив, - это же, если задуматься, одна только сущая радость, необременительная роскошь одна!". Да, вот как вольготно и вольнодумно говорят и мыслят отныне у нас люди! А ведь так было не всегда. Мы помним и иные времена, когда химера руковводства, рукохватства и рукоприкладства всецело довлела. Довлела всецела! Никому и в голову не приходила, что можно водить ногами! Тогда как ещё Сусанин водил ногами, ещё Моисей водил ногами, ещё Раша-Вин и Семак ещё как водили ногами, когда Гус Иваныч Тотал-Френдинг водил над ними руками и ногами, когда все мы водили над ними глазами и головами, а Борис Эль-Мельяныч Забейблин всеми своими членами водил-дирижировал над всеми нами! Вот было время! И мы его преодолели! Все сегодня непременно и неизменно понимают, какую ценность представляют для нас ноги! Представьте себе ноги Жозефины Макаровны! Представьте, представьте - пусть не смущает вас то, куда и как способны завести подобные представления! Именно всеобщее представительство пусть будет главной прерогативой будущего Правительства! Пусть ваше воображение потрудится и представит пред ваши умные очи две пары стройных, уверяю и заклинаю вас, женских ног заслуженной нашей превоззащитницы и трепетанцовщицы Гингемы Бастиндовны Либердос! Не далее как после прошлого Правительства я встретил её случайно в её кабинете и спросил, как бы нам сделать так, чтобы общественность поскорее и поглубже прониклась прогрессивной идеей концептуального преимущества над верхом низа. Она смотрела на меня проникновенно и ретиво, включила погромче песню группы "Комбинация" и, не успел я собраться с мыслями, полностью разоблачилась, оставив на себе только очки с золотой цепочкой фирмы Onegin, из-под которых всё смотрела на меня и смотрела, пока меня не осенило. Пользуясь своим временным первенством, я мгновенно добился аудиенции и уже спустя считанные минуты стоял перед Первым. Он был всё так же устав, но внимательно меня выслушал. Я сказал, что знаю средство, как вывести народ из верховного плена. Я сказал, что готов ноговодить ими, пока не вымрут да не выродятся прочно верхогляды, пока не народятся да не заматереют матёро кретиативы. Он был очень сильно уставшим. Ведь он, как рак на отмели, тянет на себе и тянет добрую половину мира. И нет ни лебедя рядом, ни щуки, ни мышки, ни киски, - и это ни хорошо, ни плохо и вообще ни на что не влияет. Вот так вот, только так, последовательно, потихонечку, рачком, речком, ручком... Он устало и иносказательно ответил, что вот надо переться на саммит шестёрок, а он не знает что надеть. Был, говорит, один костюм, который я действительно любил. Но стёрся до дыр. А такой был костюм! Горы сворачивать в нём. Я бы сделал, говорит, фабрику, чтобы производила вся только этот костюм. Ну, я им звоню, говорит, шестёркам, да спрашиваю про форму и формат. А они говорят, мол, не извольте изводиться, у нас тут всё демократичненько. Я как услышал, он говорит, это слово демократичненько, так чуть прямо не плюнул. Захотелось надеть мундир. Понимаешь, Дима? Мундир! Да, говорю, понимаю - мундир. Мундир. Мун Дир... Moon Deer... Это же вроде как Лунный Олень! О, Лунный Олень... А он так взглянул вдруг, что я аж отпрянул - думал, опять, как тогда, влупит... Сам, говорит, ты, Митя, олень. Ты реально олень. И реально ты лунный. И иди ты в думу. И храни тебя, Митяй, твоя мать-природа и дщерь-демократия. Но есть у нас и успехи! Есть! Приходишь домой и чувствуешь, что нас начали уважать. И не где-нибудь, а в самом-пресамом Риме! Для самого цельного и всеобъемлющего уважения там достаточно знать всего лишь два специальных слова: "Прего" и "Кекоза". Жена буквально только сносится с трапа, как тут же произносит "Прего!", - и вот уже буквально десятки и десятки рук и ног вокруг неё образуются словно из солнечного голубого римского марева, и распахиваются неисчисленные веками двери, за которыми жирно теснятся рядом предметы невообразимой древности пополам с наиновейшими и наимоднейшими волшебными штуками. Вы можете себе только представить, что существует в мире такой гладкий и блестящий словно бы карманный блокнот, который достаточно просто погладить ладонью, как на нём тотчас же можно увидеть все чудеса и странности, которые только существуют в мире! И мало того! Стоит сказать некоторые особые слова, поводить по нему специальной палочкой, и во многих событиях можно даже собственной персоной поучаствовать! Ну или как минимум поведать о них другим, высказать, так сказать, своё собственное мнение! Я с эдакой штукой пришёл однажды к нашему самому отрадному олигарху и спросил: "Послушайте, да неужели же мы сами не можем, при нашей-то силе, уме и могуществе, производить подобное волшебство?! Ведь наверняка же можем! Скажите же, что для этого нужно, и мы моментально же..." Тот посмотрел на меня пристально да пронзительно по-над очками, включил погромче песню группы "Комбинация", и не успел я... Но впрочем, я сбиваюсь от волнения - мы же в Риме! В сердце нашего сердечного отечества. Так вот, а если из всего возможного великолепия вам всё же чего-то не достало, то вы говорите немного сурово: "Кекоза?" И это мгновенно приносят. Жена однажды особенно сурово сказала "Кекоза?!", и ей привели мгновенно сорок восемь очаровательнейших малолетних девственниц всех рас в состоянии мимолётного опьянения, готовых танцевать до утра или упада. И снова был знатный скандал, и сам Сильвио, как тёртый сильван, притрюхал и галантно объяснял кекоза, и ситуация к томному римскому утру лениво разрулилась, и все при своём счастливились, и досветла во всём Риме работали бутики и пиццерии. Да, ныне нас уважают в Римах и Афинах! Многие из наших так и рыскают по допотопным облитым великими веками камням, бормоча своё "кекеке" и получая своё сполна. Спросите хоть Засандальского, хоть Сисадминского, хоть самого Цапцарапмана. Как учил французейший из древних Тонтон-Платон, "кто пьёт, тот не ест; кто отдыхает, тот не работает". И самое главное наше достижение: теперь "кроссинговер" - ругательное слово! Мы этого добились! Мы сделали это! Вы помните, какими словами ругались наши деды, отцы, да что там - мы сами и наши дети! А недавно я сам, обрядившись в простую одежду и нацепив новомодную разноцветную девичью маску на всю голову и всё лицо, окунулся в самые недра народа - и что же я там услышал? А вот это и услышал, подслушал где-то в районе Охотного ряда в проницательном разговоре тончайшего, работящего, внутрьсмотрящего русского люда промеж собою: "Ох и кроссинговер же ты, душа моя, - как есть реципрокный ты кроссинговер, вот и вся моя относительно тебя довлеющая парадигма". И это же только начало, друзья мои! Мы назовём и обругаем, оживим и оближем, сотворим и обрящем все наши заветные вещи, всё наше невидимое Царство! И всё это только благодаря вам! И я надеюсь... Эх, да что там говорить