«САМ НАХ НЕ БУХАЕТ, А НАМ ЗАПРЕЩАЕТ»
http://www.openspace.ru/article/862
Корреспондент Openspace отправился в Ульяновск нарушать закон. И немедленно выпил.
С Фаритом мы знакомимся солнечным субботним утром. Он сидит в рюмочной, где пахнет просроченным чебуреком, и пьет водку. Фарит с двумя друзьями - один молча сыплет соль из солонки в рот, второй вертит в руках пластмассовый стакан. Я прошу их сходить со мной за водкой. Они смеются мне в лицо. К тому моменту ульяновские мужчины смеялись над моей просьбой уже сутки, так что я не обижаюсь, а просто ухожу прочь. На улице Фарит догоняет меня на костылях и говорит: «Я согласен, пошли». Мы садимся в трамвай №6 и едем на остановку «Автозавод».
Здесь было бы уместно сказать, что я, конечно, ехала в Ульяновск не за тем, чтобы купить какую-то дурацкую бутылку водки. Я ехала, чтобы увидеть «ульяновское чудо»: как один губернатор смог отучить от водки целый регион. В апреле 2011 года Морозов запретил продавать водку по выходным. В местном правительстве меня заверяли, что ульяновцы запрету рады и просят еще запретов построже. Сойдя с поезда, я немного удивилась: пустые чекушки тихо лежат на заснеженных газонах города, люди идут курсивом с раннего утра.
Чем, интересно, они напиваются? - думала я. Начала перебирать разные варианты: может какая-нибудь хитрая бабушка варит у себя дома самогон на продажу, или, может, смышленые туроператоры догадались возить алчущих по выходным в соседнюю область. Через пару часов я нашла ответ на свой вопрос в рюмочной, набитой пьяными мужиками. Наценок на водку там нет, работают с семи до семи семь дней в неделю, благодать. Нашумевший запрет, получается, действует только на покупку бутылки в магазине. Так я отправилась на поиск запрещенной бутылки.
«ПУСТЬ ПЬЮТ, ПУСТЬ.
ПОТОМ СДОХНУТ,
СДОХНУТ ВСЕ,
И ПЕРЕСТАНУТ ПИТЬ»
Мы едем с Фаритом на «Автозавод», и я рассматриваю уродливые новостройки в окне. Еще час назад я боялась, что вернусь в Москву без бутылки. Накануне была пятница, и она оказалась кошмарной. Я начала день со столовой «Ирина». Там пахло тем же чебуреком. Под усталым взглядом десяти засохших глазуний в углу сидели два друга: Слава без зубов и Женя в ушанке. Они молча пили водку и смотрели на зеленую стену. Пили с восьми утра - Славе сегодня не вести внуков в сад.
- Это какой-то дурдом нах, - размышлял Женя о морозовских запретах. - Сам нах не бухает, а нам запрещает.
- Женька, ты не наговаривай, мы не знаем, пьет он или нет, - успокаивал друга Слава.
Женя не унимался:
- Я на остановках ору иногда. Путина посылаю. А что толку?
- Ну Женька, Путин-то здесь при чем? - говорил Слава, поправляя другу шапку. - Беда ж еще с Екатерины пошла.
Слава и Женя борются с режимом по-разному. Слава покупает несколько бутылок водки в пятницу, а Женя живет в подполье: круглую неделю берет напиток под названием «Перец» из ларька. «Перец» - это такая настойка. Очень вкусная, на взгляд Жени:
- Иду в киоск, где печеньем-хуеньем торгуют. Меня там знают. Вмазал «перчика» - всего-то 13 рублей, закусил конфеточкой. Мало - взял еще. И пьяный ухожу.
- Возьмите меня с собой, - попросила я Женю.
- За фунфуриком, что ли? Нет, потом после тебя еще точку накроют.
Фунфурик - это любая маленькая бутылочка с крепким алкоголем: водкой или настойкой.
Друзья встали: Славе идти на прием к зубному, Жене - за фунфуриком.
- Если пойдешь за мной, в такси сяду и спрячусь от тебя, - пригрозил Женя перед уходом.
Между столами ходила официантка Валя и причитала:
- Пусть пьют, пусть. Потом сдохнут, сдохнут все и перестанут пить.
Мужчина, отличавшийся от прочих посетителей «Ирины» изящными очками, заверил меня, что со времен морозовского запрета бросил пить. Теперь он, мол, все выходные гуляет с детьми в парке. Я смотрела на его стакан, полный водки, он бессовестно глядел на меня. Близился полдень.
«КОГДА ТРЕЗВЫЙ, ТО МЫСЛИ В ГОЛОВУ НАЧИНАЮТ ЛЕЗТЬ: ВЕДЬ Я ЗАСЛУЖИВАЮ БОЛЬШЕГО»
В следующей рюмочной опять пахло чебуречиной. Миловидная Нина обслуживала толпу мужчин в грязных валенках. Те щурились, мол, до отметки 50 г не долила, потом ворчали, потом выпивали залпом, кидали 17 рублей на прилавок и уходили.
- Все мои нервы выматывают, - жаловалась Нина. - После запрета их здесь в три раза больше, и все злые.
За угловым столиком стояла шумная компания. Лбы потные, глаза красные.
- Улыбнитесь, пожалуйста, мне для фотографии надо! - попросила я.
- В интернеты попадет - расстреляют! - крикнул мужик в клетчатом шарфе, завязанном как у Жозе Моуринью, и метнулся к выходу. За ним последовали семь его товарищей. Скрывшись за дверью, паникер уже весело прокричал: «Или повесят!».
Военный в отставке Александр и водитель на пенсии Николай Михалыч оказались смелее других: они не убежали и согласились сфотографироваться, а потом охотно высказались.
Николай Михалыч морозовским запретом откровенно возмущен:
- Запрещать мне пить водку - это нарушение моих конституционных прав!
- Чистейшее нарушение, - кивнул Александр.
Николай Михалыч посмотрел в свой стакан и крикнул: тууу-туууу! Друзья выпили.
- Сначала Морозов нас не раздражал, даже чем-то радовал. Улицы, например, чистил,- сказал Александр, засовывая в рот полчебурека.
Ульяновцы, по его словам, поначалу с интересом следили за бешеной активностью, которую развел губернатор. Сначала он объявил Ульяновск культурной столицей Поволжья. Потом - родиной буквы «ё». Потом - родиной Колобка. Потом сделал 12 сентября Днем зачатия (чтобы дети рождались в День России).
- Видно было, что мужик в Москву хочет, вот и высовывается, - объяснил Александр.
Но потом губернатор зашел слишком далеко.
- Запрет этот - подлость, дурость, - плюнул чебуреком Александр.
- Свернул нас в бараний рог, - сжимая в кулаке фантик, вставил Михалыч.
- Поступил, как бамбук.
Друзья снова выпили.
Потом мы пили уже вместе. Потом вместе смотрели на стену, потом еще немножко фотографировались, потом Александр снова заговорил.
- Вот Морозов не понимает. Прихожу я домой: холодно, от канализации несет так, что дышать нечем.
- И телевизор включаешь - а там одна пьянка, - вставляет Михалыч. - А нам нельзя.
- И бесит. А выпил 100, нет, 150 грамм, и становится легче. А когда трезвый, то мысли в голову начинают лезть: ведь я заслуживаю большего. 150 лет как отменили крепостное право, а мы все такие же крепостные здесь.
Сделали у Нины еще один заказ.
- Но нет положения, из которого бы русский человек не нашел выход. Он по своей натуре - гений, умница, - снова улыбнулся уже румяный Александр, намекая на свои обширные связи в мире подполья.
Я попросила отвести меня на точку. Друзья переглянулись, посмеялись, допили и ушли без меня.
«ПРИДЕТ КО МНЕ В СУББОТУ ГОСТЬ.
А У МЕНЯ БУТЫЛКИ НЕТ. И МЫ ХОДИМ ПО ТОЧКАМ, КАК ПРЕСТУПНИКИ»
Фарит толкает меня в бок костылем. Спустя три трамвайные остановки он рассказывает, откуда костыли:
- Я их называю «камазы», потому что они шипованные, - с улыбкой говорит он.
Пару недель назад Фарита сбила «девятка» и скрылась. Как ни ходил он по инстанциям, добиться возбуждения дела не удалось. Фарита это выбило из колеи.
- Справедливости нет, люди жуткие.
Выходим. На месте Фарит распоряжается, как опытный полководец.
- Иди в ту дверь и пей чай. Я пойду искать Олю, пухлую такую. Она всегда прячется между ларьками. Найду мясо и вернусь.
- Зачем нам мясо?
- Мясо - это водка.
- Почему?
- Потому что водка - это вкусно, и мясо тоже вкусно.
Фарит ждет, пока я закажу чай, и уходит лавировать между ларьками.
Официантка меня сразу узнала - накануне я уже была на «Автозаводе». Пыталась наладить связи. Кончилось это тем, что меня выгнали из пивнухи напротив.
Дело было так. Я приехала туда в четыре часа - в это время на заводе заканчивается смена и вдоль ларьков выстраиваются группками рабочие, как птички на проводе. Одни пьют замаскированную под «Спрайт» водку, другие - теплое пиво. Сережа и Валера пили пиво и разглядывали воробья. Я предложила угостить их водкой, если они отведут меня в ближайшую рюмочную. Оказалось, что последнюю рюмочную в этом районе закрыли год назад: жители соседнего дома жаловались, что пьяные рабочие писают на их дом, размывая фундамент.
Сели мы в итоге в пивной. Я взяла нам всем «Жигулевского», по 64 рубля литр. Валера жадно глотал и размышлял:
- Литр пива в 10 раз лучше литра молока.
Сережа кивал. Валера:
- Пиво - единственный напиток, который выгоняет из организма окись алюминия.
Раза три у Валеры звонил телефон.
- Надюх, не ругайся, сегодня же крайний день, скоро буду.
Спустя семь звонков Валера раскланялся:
- Простите, Надюха затрахала.
Мы остались с Сережей вдвоем - он вдовец, и спешить ему некуда. Мы неплохо поболтали полчаса. Сережа жаловался, что Морозов лишил его достоинства.
- Придет ко мне в субботу гость. А у меня бутылки нет. И мы ходим по точкам, как преступники. Потом бухаем, как уроды из фунфурика. Недостойно это.
Я почти уговорила Сережу отвести меня на свои точки, но тут к нашему столику подошла поднабравшаяся женщина и закричала: «А ну-ка на улицу, тварь! Желтая пресса!». Она схватилась за мой диктофон. Толпа вокруг угрожающе зашумела. К женщине присоединилась кассирша: «Уходи, уходи отсюда!» Сережа вытащил меня на улицу. Он уехал домой на автобусе, а я вернулась в центр, по-прежнему без бутылки.
«ТЫ, ЭТО, ПОДОЖДИ,
ДАВАЙ РАСПРОБУЕМ.
ЕСЛИ АЦЕТОН ГАЛИМЫЙ,
ТО Я ОБРАТНО ПОНЕСУ»
Я допиваю чай, когда возвращается Фарит. Оли меж ларьков не оказалось, но местные посоветовали ему обратиться в магазин через два двора. Перед входом в магазин Фарит меня инструктирует:
- Бери один камаз и тихо стой в углу.
- Зачем мне камаз?
- Чтобы не подумали чего.
Я ничего не понимаю, но камаз беру.
Фарит подходит к кассирше, безразлично оглядывает прилавок и спрашивает ее как бы невзначай:
- Мясо есть?
- Че-то я вас не узнаю, - прищурившись, отвечает она.
- Тыщу раз здесь бывал, - говорит Фарит, сверкнув зубами, - вы меня просто с камазом не узнаете.
Кассирша хихикает и лезет под прилавок. Вытаскивает поллитровку. Внезапно мужчина, тоже, наверное, зашедший за мясом, кричит:
- В первый раз его тут вижу!
Операция на грани срыва, думаю я, опираясь о выданный костыль. Но Фарит не теряется:
- А ты бы сначала вытер крошки со рта, перед тем как со мной говорить!
Он хватает бутылку с прилавка, кидает двести рублей и несется к выходу.
Останавливается Фарит уже только в ста метрах от магазина. Солнце ярко светит над головой. Он достает бутылку из-за пазухи - «Медвежий улов». Я выражаю свое восхищение.
- Ты, это, подожди, давай распробуем. Если ацетон галимый, то я обратно понесу.
Фарит делает несколько глотков и одобряюще кивает. Я кладу бутылку в рюкзак, и мы идем дальше. Через несколько метров Фарит просит еще глоточек. Я достаю бутылку. Он запрокидывает голову, жадно глотает и даже закрывает глаза от удовольствия. Потом я фотографирую его с трофеем. Потом он еще выпивает. Когда водки остается уже совсем немного, он спохватывается:
- А это в Москву повезешь. Там распробуете.
Мы садимся в трамвай. Через две остановки Фарит признается, что ощущает во рту вкус резины. А еще через две остановки предлагает:
- А пойдем теперь ко мне смотреть концерт по телевизору.
Звучало заманчиво. Но вообще-то не очень.
Корреспондент Openspace отправился в Ульяновск нарушать закон. И немедленно выпил.
С Фаритом мы знакомимся солнечным субботним утром. Он сидит в рюмочной, где пахнет просроченным чебуреком, и пьет водку. Фарит с двумя друзьями - один молча сыплет соль из солонки в рот, второй вертит в руках пластмассовый стакан. Я прошу их сходить со мной за водкой. Они смеются мне в лицо. К тому моменту ульяновские мужчины смеялись над моей просьбой уже сутки, так что я не обижаюсь, а просто ухожу прочь. На улице Фарит догоняет меня на костылях и говорит: «Я согласен, пошли». Мы садимся в трамвай №6 и едем на остановку «Автозавод».
Здесь было бы уместно сказать, что я, конечно, ехала в Ульяновск не за тем, чтобы купить какую-то дурацкую бутылку водки. Я ехала, чтобы увидеть «ульяновское чудо»: как один губернатор смог отучить от водки целый регион. В апреле 2011 года Морозов запретил продавать водку по выходным. В местном правительстве меня заверяли, что ульяновцы запрету рады и просят еще запретов построже. Сойдя с поезда, я немного удивилась: пустые чекушки тихо лежат на заснеженных газонах города, люди идут курсивом с раннего утра.
Чем, интересно, они напиваются? - думала я. Начала перебирать разные варианты: может какая-нибудь хитрая бабушка варит у себя дома самогон на продажу, или, может, смышленые туроператоры догадались возить алчущих по выходным в соседнюю область. Через пару часов я нашла ответ на свой вопрос в рюмочной, набитой пьяными мужиками. Наценок на водку там нет, работают с семи до семи семь дней в неделю, благодать. Нашумевший запрет, получается, действует только на покупку бутылки в магазине. Так я отправилась на поиск запрещенной бутылки.
«ПУСТЬ ПЬЮТ, ПУСТЬ.
ПОТОМ СДОХНУТ,
СДОХНУТ ВСЕ,
И ПЕРЕСТАНУТ ПИТЬ»
Мы едем с Фаритом на «Автозавод», и я рассматриваю уродливые новостройки в окне. Еще час назад я боялась, что вернусь в Москву без бутылки. Накануне была пятница, и она оказалась кошмарной. Я начала день со столовой «Ирина». Там пахло тем же чебуреком. Под усталым взглядом десяти засохших глазуний в углу сидели два друга: Слава без зубов и Женя в ушанке. Они молча пили водку и смотрели на зеленую стену. Пили с восьми утра - Славе сегодня не вести внуков в сад.
- Это какой-то дурдом нах, - размышлял Женя о морозовских запретах. - Сам нах не бухает, а нам запрещает.
- Женька, ты не наговаривай, мы не знаем, пьет он или нет, - успокаивал друга Слава.
Женя не унимался:
- Я на остановках ору иногда. Путина посылаю. А что толку?
- Ну Женька, Путин-то здесь при чем? - говорил Слава, поправляя другу шапку. - Беда ж еще с Екатерины пошла.
Слава и Женя борются с режимом по-разному. Слава покупает несколько бутылок водки в пятницу, а Женя живет в подполье: круглую неделю берет напиток под названием «Перец» из ларька. «Перец» - это такая настойка. Очень вкусная, на взгляд Жени:
- Иду в киоск, где печеньем-хуеньем торгуют. Меня там знают. Вмазал «перчика» - всего-то 13 рублей, закусил конфеточкой. Мало - взял еще. И пьяный ухожу.
- Возьмите меня с собой, - попросила я Женю.
- За фунфуриком, что ли? Нет, потом после тебя еще точку накроют.
Фунфурик - это любая маленькая бутылочка с крепким алкоголем: водкой или настойкой.
Друзья встали: Славе идти на прием к зубному, Жене - за фунфуриком.
- Если пойдешь за мной, в такси сяду и спрячусь от тебя, - пригрозил Женя перед уходом.
Между столами ходила официантка Валя и причитала:
- Пусть пьют, пусть. Потом сдохнут, сдохнут все и перестанут пить.
Мужчина, отличавшийся от прочих посетителей «Ирины» изящными очками, заверил меня, что со времен морозовского запрета бросил пить. Теперь он, мол, все выходные гуляет с детьми в парке. Я смотрела на его стакан, полный водки, он бессовестно глядел на меня. Близился полдень.
«КОГДА ТРЕЗВЫЙ, ТО МЫСЛИ В ГОЛОВУ НАЧИНАЮТ ЛЕЗТЬ: ВЕДЬ Я ЗАСЛУЖИВАЮ БОЛЬШЕГО»
В следующей рюмочной опять пахло чебуречиной. Миловидная Нина обслуживала толпу мужчин в грязных валенках. Те щурились, мол, до отметки 50 г не долила, потом ворчали, потом выпивали залпом, кидали 17 рублей на прилавок и уходили.
- Все мои нервы выматывают, - жаловалась Нина. - После запрета их здесь в три раза больше, и все злые.
За угловым столиком стояла шумная компания. Лбы потные, глаза красные.
- Улыбнитесь, пожалуйста, мне для фотографии надо! - попросила я.
- В интернеты попадет - расстреляют! - крикнул мужик в клетчатом шарфе, завязанном как у Жозе Моуринью, и метнулся к выходу. За ним последовали семь его товарищей. Скрывшись за дверью, паникер уже весело прокричал: «Или повесят!».
Военный в отставке Александр и водитель на пенсии Николай Михалыч оказались смелее других: они не убежали и согласились сфотографироваться, а потом охотно высказались.
Николай Михалыч морозовским запретом откровенно возмущен:
- Запрещать мне пить водку - это нарушение моих конституционных прав!
- Чистейшее нарушение, - кивнул Александр.
Николай Михалыч посмотрел в свой стакан и крикнул: тууу-туууу! Друзья выпили.
- Сначала Морозов нас не раздражал, даже чем-то радовал. Улицы, например, чистил,- сказал Александр, засовывая в рот полчебурека.
Ульяновцы, по его словам, поначалу с интересом следили за бешеной активностью, которую развел губернатор. Сначала он объявил Ульяновск культурной столицей Поволжья. Потом - родиной буквы «ё». Потом - родиной Колобка. Потом сделал 12 сентября Днем зачатия (чтобы дети рождались в День России).
- Видно было, что мужик в Москву хочет, вот и высовывается, - объяснил Александр.
Но потом губернатор зашел слишком далеко.
- Запрет этот - подлость, дурость, - плюнул чебуреком Александр.
- Свернул нас в бараний рог, - сжимая в кулаке фантик, вставил Михалыч.
- Поступил, как бамбук.
Друзья снова выпили.
Потом мы пили уже вместе. Потом вместе смотрели на стену, потом еще немножко фотографировались, потом Александр снова заговорил.
- Вот Морозов не понимает. Прихожу я домой: холодно, от канализации несет так, что дышать нечем.
- И телевизор включаешь - а там одна пьянка, - вставляет Михалыч. - А нам нельзя.
- И бесит. А выпил 100, нет, 150 грамм, и становится легче. А когда трезвый, то мысли в голову начинают лезть: ведь я заслуживаю большего. 150 лет как отменили крепостное право, а мы все такие же крепостные здесь.
Сделали у Нины еще один заказ.
- Но нет положения, из которого бы русский человек не нашел выход. Он по своей натуре - гений, умница, - снова улыбнулся уже румяный Александр, намекая на свои обширные связи в мире подполья.
Я попросила отвести меня на точку. Друзья переглянулись, посмеялись, допили и ушли без меня.
«ПРИДЕТ КО МНЕ В СУББОТУ ГОСТЬ.
А У МЕНЯ БУТЫЛКИ НЕТ. И МЫ ХОДИМ ПО ТОЧКАМ, КАК ПРЕСТУПНИКИ»
Фарит толкает меня в бок костылем. Спустя три трамвайные остановки он рассказывает, откуда костыли:
- Я их называю «камазы», потому что они шипованные, - с улыбкой говорит он.
Пару недель назад Фарита сбила «девятка» и скрылась. Как ни ходил он по инстанциям, добиться возбуждения дела не удалось. Фарита это выбило из колеи.
- Справедливости нет, люди жуткие.
Выходим. На месте Фарит распоряжается, как опытный полководец.
- Иди в ту дверь и пей чай. Я пойду искать Олю, пухлую такую. Она всегда прячется между ларьками. Найду мясо и вернусь.
- Зачем нам мясо?
- Мясо - это водка.
- Почему?
- Потому что водка - это вкусно, и мясо тоже вкусно.
Фарит ждет, пока я закажу чай, и уходит лавировать между ларьками.
Официантка меня сразу узнала - накануне я уже была на «Автозаводе». Пыталась наладить связи. Кончилось это тем, что меня выгнали из пивнухи напротив.
Дело было так. Я приехала туда в четыре часа - в это время на заводе заканчивается смена и вдоль ларьков выстраиваются группками рабочие, как птички на проводе. Одни пьют замаскированную под «Спрайт» водку, другие - теплое пиво. Сережа и Валера пили пиво и разглядывали воробья. Я предложила угостить их водкой, если они отведут меня в ближайшую рюмочную. Оказалось, что последнюю рюмочную в этом районе закрыли год назад: жители соседнего дома жаловались, что пьяные рабочие писают на их дом, размывая фундамент.
Сели мы в итоге в пивной. Я взяла нам всем «Жигулевского», по 64 рубля литр. Валера жадно глотал и размышлял:
- Литр пива в 10 раз лучше литра молока.
Сережа кивал. Валера:
- Пиво - единственный напиток, который выгоняет из организма окись алюминия.
Раза три у Валеры звонил телефон.
- Надюх, не ругайся, сегодня же крайний день, скоро буду.
Спустя семь звонков Валера раскланялся:
- Простите, Надюха затрахала.
Мы остались с Сережей вдвоем - он вдовец, и спешить ему некуда. Мы неплохо поболтали полчаса. Сережа жаловался, что Морозов лишил его достоинства.
- Придет ко мне в субботу гость. А у меня бутылки нет. И мы ходим по точкам, как преступники. Потом бухаем, как уроды из фунфурика. Недостойно это.
Я почти уговорила Сережу отвести меня на свои точки, но тут к нашему столику подошла поднабравшаяся женщина и закричала: «А ну-ка на улицу, тварь! Желтая пресса!». Она схватилась за мой диктофон. Толпа вокруг угрожающе зашумела. К женщине присоединилась кассирша: «Уходи, уходи отсюда!» Сережа вытащил меня на улицу. Он уехал домой на автобусе, а я вернулась в центр, по-прежнему без бутылки.
«ТЫ, ЭТО, ПОДОЖДИ,
ДАВАЙ РАСПРОБУЕМ.
ЕСЛИ АЦЕТОН ГАЛИМЫЙ,
ТО Я ОБРАТНО ПОНЕСУ»
Я допиваю чай, когда возвращается Фарит. Оли меж ларьков не оказалось, но местные посоветовали ему обратиться в магазин через два двора. Перед входом в магазин Фарит меня инструктирует:
- Бери один камаз и тихо стой в углу.
- Зачем мне камаз?
- Чтобы не подумали чего.
Я ничего не понимаю, но камаз беру.
Фарит подходит к кассирше, безразлично оглядывает прилавок и спрашивает ее как бы невзначай:
- Мясо есть?
- Че-то я вас не узнаю, - прищурившись, отвечает она.
- Тыщу раз здесь бывал, - говорит Фарит, сверкнув зубами, - вы меня просто с камазом не узнаете.
Кассирша хихикает и лезет под прилавок. Вытаскивает поллитровку. Внезапно мужчина, тоже, наверное, зашедший за мясом, кричит:
- В первый раз его тут вижу!
Операция на грани срыва, думаю я, опираясь о выданный костыль. Но Фарит не теряется:
- А ты бы сначала вытер крошки со рта, перед тем как со мной говорить!
Он хватает бутылку с прилавка, кидает двести рублей и несется к выходу.
Останавливается Фарит уже только в ста метрах от магазина. Солнце ярко светит над головой. Он достает бутылку из-за пазухи - «Медвежий улов». Я выражаю свое восхищение.
- Ты, это, подожди, давай распробуем. Если ацетон галимый, то я обратно понесу.
Фарит делает несколько глотков и одобряюще кивает. Я кладу бутылку в рюкзак, и мы идем дальше. Через несколько метров Фарит просит еще глоточек. Я достаю бутылку. Он запрокидывает голову, жадно глотает и даже закрывает глаза от удовольствия. Потом я фотографирую его с трофеем. Потом он еще выпивает. Когда водки остается уже совсем немного, он спохватывается:
- А это в Москву повезешь. Там распробуете.
Мы садимся в трамвай. Через две остановки Фарит признается, что ощущает во рту вкус резины. А еще через две остановки предлагает:
- А пойдем теперь ко мне смотреть концерт по телевизору.
Звучало заманчиво. Но вообще-то не очень.