Объясните, у кого воровали эти дети? Понимаю, что не ангелочки.
А вот действительно: понятно, что они хулиганы и т.д., но деньги-то У КОГО украли?
Оригинал взят у aneta_spb в Объясните, у кого воровали эти дети? Понимаю, что не ангелочки.
Originally posted by raskolnikof at БЛОГЕР И ГАВРОШИ
Эта незамысловатая история уже успела стать темой обсуждения на форуме и в блогах.
Известный новгородский блогер и журналист Антоний Киш шел по Кремлю и заметил подростков, которые пытались вытащить монетки из Вечного огня. Блогер сделал замечание, подростки отреагировали руганью. Блогер отошел в сторону, запечатлел «злодеев» на фотокамеру и вызвал полицию. Задержанные и, по словам Антония, явно нетрезвые подростки оказались жителями поселка Пролетарий. За ними приехали родители, которые и увезли детишек на малую родину для телесного наказания, по всей видимости. Ну а дальше, цитирую Антония Антоньевича, «последует стандартная процедура: освидетельствование на алкоголь, работа инспекции по делам несовершеннолетних, разбор с педагогическим составом профтехучилища».
Короче говоря, справедливость восторжествовала, Добро (с деятельной помощью полицейских) победило Зло, добродетель ликует, порок наказан, мир и покой воцарились в новгородском Кремле под неусыпным надзором околоточных надзирателей, а удовлетворенный таким поворотом событий общественник отправился описывать произошедшее в своем блоге. Несколько десятков (или сотен) человек прочли (или прочтут) его запись об инциденте, повозмущаются вместе с автором, посетуют на пороки молодежи и благополучно забудут обо всем. А вот проблемы задержанных по наводке блогера подростков только начинаются.
Здесь остановимся. Ребята были задержаны и доставлены в отделение полиции. Насколько можно понять, за кражу горсти обгорелых монеток. Но за кражу у кого? У муниципалитета? У музея-заповедника? Нет, не может быть, эти обгорелые копейки явно не числятся на балансе города или музея. Антоний разъясняет, что монеты украдены «у погибших героев». Это настолько удивительный аргумент, что на него даже трудно ответить разумными доводами.
Реликт далекого прошлого, абсолютно, стопроцентно языческий обычай - бросать деньги духам мертвых - внезапно разросся до целой теории о том, что покойники обладают правами собственности на «жертвенные» деньги. Об этом можно было бы поспорить тысячелетие назад, даже пятьсот лет назад, в эпоху двоеверия на Руси. Но сейчас…
«Сокровища мертвых героев» и их «зловещие похитители», «духи павших воинов» и «золото погребального костра» - все это части сюжета для второсортного американского ужастика, а не аргументы в споре взрослых людей.
Хочу оговориться сразу, поступок подростков вовсе не похвальный, но ведь это и не вандализм, не осквернение монументов и могил. И вовсе не обязательно с логической неизбежностью заключать, что мальчик вытащивший несколько монеток из Вечного огня, потом обязательно станет вандалом и преступником. Не вытекает одно из другого, не вырисовывается последовательность.
Впрочем, высказаться я бы хотел даже не об этом, так как вся эта мелкая, по сути говоря, история позволяет затронуть более обширную тему, касающуюся значительной части нашего общества.
Ведь что там произошло на самом деле, из-за чего разгорелся конфликт. Антоний Киш - человек с цельным характером и вполне устоявшимся мировоззрением. Насколько я его знаю, не склонный к злобе и мелкой мстительности. Подросткам нужно было сильно постараться, чтобы вызвать его на столь решительные меры воздействия.
Но в этом бытовом инциденте столкнулись два мира, два мировоззрения, два мЫшленья (как сказал бы Горби). Снова, как и миллионы раз до этого, в России лицом к лицу столкнулись преуспевающий и респектабельный «профессор Преображенский» и стайка юных «шариковых». Тут необходимо сделать маленькое отступление литературоведческого характера.
По устоявшейся традиции, Филипп Филиппович воспринимается читателем, как кристально-положительный образ, а Шариков - как его полный антипод. Обыватель привычно хочет увидеть противостояние Добра и Зла, Героя и Злодея. В значительной степени на ошибочность массовой оценки повлиял талантливый фильм Владимира Бортко, фильм который для разрушения Советского Союза сделал больше, чем все труды старика Солженицына вместе взятые.
Но Булгаков-то тем и гениален, что созданные им образы многоцветны, лишены примитивной черно-белой окраски. «Собачье сердце» - едкая и точная сатира на общество, и образ профессора Преображенского в повести столь же сложен и, местами, комичен, как и образ заведующего подотделом очистки Шарикова. Ближайший литературный предок Преображенского - гоголевский Собакевич. И когда Филипп Филиппович за ужином брюзжит на советскую власть, вещает про разруху в сортирах и менторским тоном призывает Борменталя не читать большевицких газет, а потом тут же, не сбавляя пафоса, начинает расхваливать некую закуску к спиртному, или с важным видом отправляется осматривать гениталии своих пациентов - это очень смешно, но публика не врубается в юмор автора и продолжает внимать с полной серьезностью.
Главное же в том, что многоуважаемый Филипп Филиппович, как и добрейший Антоний Антоньевич, - люди искренне верящие в свою правоту, в безусловную истинность своей «стороны медали». В их мире, мире респектабельности, правопорядка и добросовестного труда, нет иных оценок для босяков и нищебродов, кроме презрения и искреннего непонимания.
Но и мир босяков и нищебродов в равной степени не понимает мира буржуазии. Вот как и в нашей истории, когда Антоний сдает подростков на попечение органов правопорядка.
Улица, суровый мир пролетарских дворов и рабочих окраин и их обитатели могут простить многое, почти все. Но они никогда не простят слабости, так как бедность, а особенно нищета, невероятно обостряют борьбу за выживание. И они не прощают стукачества, любых попыток в бытовых спорах апеллировать к властям, к органам правопорядка, к условному «городовому». А ведь с точки зрения молодых пролетариев из одноименного поселка, именно так и должен был выглядеть поступок уважаемого блогера - он настучал на них ментам, сдал в мусарню. Для психологии обитателя социальных низов это похлеще, чем вандализм и осквернение воинского мемориала, это сопоставимо разве что с покушением на священное право частной собственности в глазах добропорядочного буржуа.
Чаще всего в отечественной истории тон задавали именно респектабельные буржуа. В эпоху Романовых было привычной картиной, когда прогуливающийся господин сдает малолетних босяков городовому. «Ничего личного, я просто выполняю свой долг перед обществом». Все как и в нашем случае. Вот только при Николае Павловиче старших подростков у Вечного огня могли за подобный проступок забрить в солдаты на двадцать лет. А при Александре Освободителе они бы отделались кнутом и помещением в работный дом. Заботил ли этот аспект прогуливающихся господ? Сомнительно.
В начале 20 века вся эта благостная картина «торжества законности и благочиния» сменилась своей полной противоположностью. Малолетние голодранцы выросли, окрепли, совершили революцию и, одев кожанки и прицепив к портупеям маузеры, потащили не успевших сбежать за границу буржуа в подвалы чрезвычаек. И хотя низверженные хозяева жизни и лепетали испуганно и обреченно: «Я ни в чем не виноват, товарищи. За что?», сами-то они прекрасно понимали - за что.
И снова в этой истории нет ни героев, ни злодеев, а только два класса общества, два мира, столкнувшиеся лицом к лицу и возненавидевшие друг друга с первобытной яростью. Есть только реки крови и бездна страданий субъективно невиновных людей.
Во многом кровавый исход веками назревавшего конфликта был предопределен еще в середине 19 века, когда властители дум, русские классики, в своих произведениях внезапно поменяли местами оценки и возвеличили, возвели на пьедестал представителей низов общества, создали «культ босяка». А отсюда было уже полшага до признания босяков-пролетариев единственными носителями высшей правды и справедливости, а их антиподов-буржуа - представителями сил зла и врагами прогресса.
Впрочем, сами русские классики, большинство из них, несмотря на всю свою пылкую любовь к пролетариям и социальным низам, были самыми настоящими буржуа в своей повседневной жизни. Вспоминается цитата из мемуарной литературы, когда «великий пролетарский писатель» Максим Горький вместе со своей гражданской женой - звездой столичных театров Андреевой - приезжает в 1905 году на старорусский курорт, где встречает «отца русского символизма», Константина Фофанова. Фофанов - некогда знаменитая фигура в литературных кругах, гениальный поэт, но уже полностью опустившаяся личность. Он живет при курорте, читает отдыхающим стихи и выклянчивает деньги на хлеб и вино, подходит с протянутой рукой и к Максиму Горькому. Следует гнусная сцена, когда «пролетарский писатель» долго и нудно, явно рисуясь собой, растолковывает бродячему поэту, что пить нельзя, что следует трудиться, что нужно заботиться о семье, и так далее, и тому подобное. Денег, кстати, так и не дал.
Случай этот совсем не похож на наш, но смотрите - вот снова два мира вырастают друг перед другом, сталкиваются и расходятся, не вынеся после встречи ничего, кроме взаимного озлобления.
Можно ли что-либо изменить в этом вечно повторяющемся сюжете из жизни российского общества? Можно ли повлиять? Или так уж суждено, чтобы во веки вечные гуляющие по бульварам господа сдавали босяков городовому, а босяки, в свою очередь, время от времени тащили поверженных господ на плаху? Не знаю. У меня нет ответа. Верю лишь, что сама по себе постановка вопроса во многих случаях становится первой ступенью к его решению.
Оригинал взят у aneta_spb в Объясните, у кого воровали эти дети? Понимаю, что не ангелочки.
Originally posted by raskolnikof at БЛОГЕР И ГАВРОШИ
Эта незамысловатая история уже успела стать темой обсуждения на форуме и в блогах.
Известный новгородский блогер и журналист Антоний Киш шел по Кремлю и заметил подростков, которые пытались вытащить монетки из Вечного огня. Блогер сделал замечание, подростки отреагировали руганью. Блогер отошел в сторону, запечатлел «злодеев» на фотокамеру и вызвал полицию. Задержанные и, по словам Антония, явно нетрезвые подростки оказались жителями поселка Пролетарий. За ними приехали родители, которые и увезли детишек на малую родину для телесного наказания, по всей видимости. Ну а дальше, цитирую Антония Антоньевича, «последует стандартная процедура: освидетельствование на алкоголь, работа инспекции по делам несовершеннолетних, разбор с педагогическим составом профтехучилища».
Короче говоря, справедливость восторжествовала, Добро (с деятельной помощью полицейских) победило Зло, добродетель ликует, порок наказан, мир и покой воцарились в новгородском Кремле под неусыпным надзором околоточных надзирателей, а удовлетворенный таким поворотом событий общественник отправился описывать произошедшее в своем блоге. Несколько десятков (или сотен) человек прочли (или прочтут) его запись об инциденте, повозмущаются вместе с автором, посетуют на пороки молодежи и благополучно забудут обо всем. А вот проблемы задержанных по наводке блогера подростков только начинаются.
Здесь остановимся. Ребята были задержаны и доставлены в отделение полиции. Насколько можно понять, за кражу горсти обгорелых монеток. Но за кражу у кого? У муниципалитета? У музея-заповедника? Нет, не может быть, эти обгорелые копейки явно не числятся на балансе города или музея. Антоний разъясняет, что монеты украдены «у погибших героев». Это настолько удивительный аргумент, что на него даже трудно ответить разумными доводами.
Реликт далекого прошлого, абсолютно, стопроцентно языческий обычай - бросать деньги духам мертвых - внезапно разросся до целой теории о том, что покойники обладают правами собственности на «жертвенные» деньги. Об этом можно было бы поспорить тысячелетие назад, даже пятьсот лет назад, в эпоху двоеверия на Руси. Но сейчас…
«Сокровища мертвых героев» и их «зловещие похитители», «духи павших воинов» и «золото погребального костра» - все это части сюжета для второсортного американского ужастика, а не аргументы в споре взрослых людей.
Хочу оговориться сразу, поступок подростков вовсе не похвальный, но ведь это и не вандализм, не осквернение монументов и могил. И вовсе не обязательно с логической неизбежностью заключать, что мальчик вытащивший несколько монеток из Вечного огня, потом обязательно станет вандалом и преступником. Не вытекает одно из другого, не вырисовывается последовательность.
Впрочем, высказаться я бы хотел даже не об этом, так как вся эта мелкая, по сути говоря, история позволяет затронуть более обширную тему, касающуюся значительной части нашего общества.
Ведь что там произошло на самом деле, из-за чего разгорелся конфликт. Антоний Киш - человек с цельным характером и вполне устоявшимся мировоззрением. Насколько я его знаю, не склонный к злобе и мелкой мстительности. Подросткам нужно было сильно постараться, чтобы вызвать его на столь решительные меры воздействия.
Но в этом бытовом инциденте столкнулись два мира, два мировоззрения, два мЫшленья (как сказал бы Горби). Снова, как и миллионы раз до этого, в России лицом к лицу столкнулись преуспевающий и респектабельный «профессор Преображенский» и стайка юных «шариковых». Тут необходимо сделать маленькое отступление литературоведческого характера.
По устоявшейся традиции, Филипп Филиппович воспринимается читателем, как кристально-положительный образ, а Шариков - как его полный антипод. Обыватель привычно хочет увидеть противостояние Добра и Зла, Героя и Злодея. В значительной степени на ошибочность массовой оценки повлиял талантливый фильм Владимира Бортко, фильм который для разрушения Советского Союза сделал больше, чем все труды старика Солженицына вместе взятые.
Но Булгаков-то тем и гениален, что созданные им образы многоцветны, лишены примитивной черно-белой окраски. «Собачье сердце» - едкая и точная сатира на общество, и образ профессора Преображенского в повести столь же сложен и, местами, комичен, как и образ заведующего подотделом очистки Шарикова. Ближайший литературный предок Преображенского - гоголевский Собакевич. И когда Филипп Филиппович за ужином брюзжит на советскую власть, вещает про разруху в сортирах и менторским тоном призывает Борменталя не читать большевицких газет, а потом тут же, не сбавляя пафоса, начинает расхваливать некую закуску к спиртному, или с важным видом отправляется осматривать гениталии своих пациентов - это очень смешно, но публика не врубается в юмор автора и продолжает внимать с полной серьезностью.
Главное же в том, что многоуважаемый Филипп Филиппович, как и добрейший Антоний Антоньевич, - люди искренне верящие в свою правоту, в безусловную истинность своей «стороны медали». В их мире, мире респектабельности, правопорядка и добросовестного труда, нет иных оценок для босяков и нищебродов, кроме презрения и искреннего непонимания.
Но и мир босяков и нищебродов в равной степени не понимает мира буржуазии. Вот как и в нашей истории, когда Антоний сдает подростков на попечение органов правопорядка.
Улица, суровый мир пролетарских дворов и рабочих окраин и их обитатели могут простить многое, почти все. Но они никогда не простят слабости, так как бедность, а особенно нищета, невероятно обостряют борьбу за выживание. И они не прощают стукачества, любых попыток в бытовых спорах апеллировать к властям, к органам правопорядка, к условному «городовому». А ведь с точки зрения молодых пролетариев из одноименного поселка, именно так и должен был выглядеть поступок уважаемого блогера - он настучал на них ментам, сдал в мусарню. Для психологии обитателя социальных низов это похлеще, чем вандализм и осквернение воинского мемориала, это сопоставимо разве что с покушением на священное право частной собственности в глазах добропорядочного буржуа.
Чаще всего в отечественной истории тон задавали именно респектабельные буржуа. В эпоху Романовых было привычной картиной, когда прогуливающийся господин сдает малолетних босяков городовому. «Ничего личного, я просто выполняю свой долг перед обществом». Все как и в нашем случае. Вот только при Николае Павловиче старших подростков у Вечного огня могли за подобный проступок забрить в солдаты на двадцать лет. А при Александре Освободителе они бы отделались кнутом и помещением в работный дом. Заботил ли этот аспект прогуливающихся господ? Сомнительно.
В начале 20 века вся эта благостная картина «торжества законности и благочиния» сменилась своей полной противоположностью. Малолетние голодранцы выросли, окрепли, совершили революцию и, одев кожанки и прицепив к портупеям маузеры, потащили не успевших сбежать за границу буржуа в подвалы чрезвычаек. И хотя низверженные хозяева жизни и лепетали испуганно и обреченно: «Я ни в чем не виноват, товарищи. За что?», сами-то они прекрасно понимали - за что.
И снова в этой истории нет ни героев, ни злодеев, а только два класса общества, два мира, столкнувшиеся лицом к лицу и возненавидевшие друг друга с первобытной яростью. Есть только реки крови и бездна страданий субъективно невиновных людей.
Во многом кровавый исход веками назревавшего конфликта был предопределен еще в середине 19 века, когда властители дум, русские классики, в своих произведениях внезапно поменяли местами оценки и возвеличили, возвели на пьедестал представителей низов общества, создали «культ босяка». А отсюда было уже полшага до признания босяков-пролетариев единственными носителями высшей правды и справедливости, а их антиподов-буржуа - представителями сил зла и врагами прогресса.
Впрочем, сами русские классики, большинство из них, несмотря на всю свою пылкую любовь к пролетариям и социальным низам, были самыми настоящими буржуа в своей повседневной жизни. Вспоминается цитата из мемуарной литературы, когда «великий пролетарский писатель» Максим Горький вместе со своей гражданской женой - звездой столичных театров Андреевой - приезжает в 1905 году на старорусский курорт, где встречает «отца русского символизма», Константина Фофанова. Фофанов - некогда знаменитая фигура в литературных кругах, гениальный поэт, но уже полностью опустившаяся личность. Он живет при курорте, читает отдыхающим стихи и выклянчивает деньги на хлеб и вино, подходит с протянутой рукой и к Максиму Горькому. Следует гнусная сцена, когда «пролетарский писатель» долго и нудно, явно рисуясь собой, растолковывает бродячему поэту, что пить нельзя, что следует трудиться, что нужно заботиться о семье, и так далее, и тому подобное. Денег, кстати, так и не дал.
Случай этот совсем не похож на наш, но смотрите - вот снова два мира вырастают друг перед другом, сталкиваются и расходятся, не вынеся после встречи ничего, кроме взаимного озлобления.
Можно ли что-либо изменить в этом вечно повторяющемся сюжете из жизни российского общества? Можно ли повлиять? Или так уж суждено, чтобы во веки вечные гуляющие по бульварам господа сдавали босяков городовому, а босяки, в свою очередь, время от времени тащили поверженных господ на плаху? Не знаю. У меня нет ответа. Верю лишь, что сама по себе постановка вопроса во многих случаях становится первой ступенью к его решению.