Марийский колдовской гвоздь. Костромская быль.
Молчаливая баба с вечно недовольным лицом, но аккуратная и чистоплотная. Говорили, что была она из лишенцев - то есть из раскулаченных. Некогда семейство Анны владело едва ли не всеми ныне колхозными землями, скота имели бессчётно, батраков целую армию. В общем, процветало семейство моей кастелянши, но тут пожаловал товарищ Сталин со своей коллективизацией.
Разумеется, справные мужики из рода Анны сельской уравниловки не приняли, да и принять не могли. Хорошенькое дело - отдать в общее пользование всё, что трудом нажили! Стали они сопротивляться, но сопротивлялись недолго: в начале тридцатых годов прошлого века муж, братья и сыновья Анны отправились по этапу в Сибирь, где и сгинули. Осталась баба одна доживать век в родной деревне.
Ещё про Анну говорили, что она из меря - древнего финского племени, некогда здесь обитавшего, потому молится языческим богам и умеет колдовать.При этом на шее Анна носила крест на тесёмке. Собственно, колдует она или нет и кому молится - не шибко меня волновало. Меня волновало то, что пациенты с определённых пор постоянно жаловались на больничную кормёжку: то суп жидок, то каша без мяса.
Однажды я лично поймал Анну на воровстве - нашёл припрятанный на кухне кусок мяса, который она должна была положить в щи. Отругал, помню, её крепко. Она ни капельки не смутилась - стояла молча и смотрела прямо мне в глаза. Я распалялся всё больше и больше, даже назвал эту женщину, которая мне не то что в матери - в бабки - годилась, бранным словом. Очень бранным и очень неприличным словом, за что до сих пор себя корю.
Потом, впрочем, очухался - извинился и предупредил, что этот наш разговор последний: в следующий раз я Анну просто прогоню. Её явно не взяли за душу ни мои ругательства, ни мои увещевания. Она спокойно всё выслушала и странно как-то посмотрела - как будто сквозь меня, как будто меня там и не было, а если и был, то не главный врач, а что-то не серьёзнее докучливого комара или клопа, которого - раз! - и раздавил.
От этого презрительно-отсутствующего взгляда мне сделалось совсем не по себе. Впрочем, в запале, помнится, я тогда не придал этому особого значения, хотя знал - деревенские с Анной старались не связываться. Дурная за ней водилась слава: дескать, колдунья - чуть что не по её, может и со света белого сжить.
Мне санитар рассказывал, что первый председатель их колхоза, который приложил руку к тому, чтобы мужиков из семейства Анны отправили лес валить, в одночасье заболел и через полгода умер. А заместитель его, который Анне тоже досадил изрядно, вскорости утонул в пруду на центральной усадьбе.
Подобные рассказы я слушал вполуха и списывал их в основном на подорванную самогоном психику своего подчинённого. Я ещё не подозревал, что очень скоро на личном опыте изведаю, насколько прав был мой крепко пьющий соратник по больнице.
Некоторое время после описанного скандала Анна вела себя вполне пристойно - работала нормально, но по осени опять начались жалобы. Стал я следить за Анной, но долго не мог поймать её на воровстве. Тут, как всегда, случай помог.
Как-то раз поехал я по делам в Кострому - повёз отчёт и заявки на лекарства в райздравотдел. Закончив с бумажной волокитой и хождением по коридорам, зашёл на рынок, где торговали всяким барахлом, грибами, ягодой и нехитрой снедью. Там я нос к носу столкнулся с Анной - кастелянша сбывала (причём, как сейчас помню, за сущие копейки) казённое больничное бельё.
Сомнения в том, что торгует она краденым, не было: каждая простыня, каждая наволочка, каждый пододеяльник - со штемпелем, что по моей просьбе вырезал из подмётки мой запойный санитар и с тех пор маркировал им всё новое бельё. Тут уж я разошёлся не на шутку. Наорал на Анну, ко всеобщему удивлению, - на рынке даже торговля встала, - отобрал всё, что она ещё не успела продать, хотел кликнуть милиционера, но потом плюнул и решил так: пускай отправляется на все четыре стороны, чтобы глаза мои эту стерву больше не видели.
Я её действительно больше не видел. Анна удивительным образом вернулась из Костромы раньше меня, хотя до деревни нашей из областного центра ходил всего один автобус - утром и вечером. Приехала, зашла в больницу (это мне санитар потом рассказал), собрала манатки и исчезла. В общем, с тех пор в деревне её не было. Сперва, конечно, искали: куда, дескать, баба подевалась, не могла же она дом бросить… А потом забыли.
Санитар сказал, что перед тем, как уйти навсегда, Анна зашла на минуту и в мою халупу. Ну, зашла и зашла, главное - ничего не спёрла. Да, по чести сказать, и красть-то у меня было нечего. Костюм - на мне, часы «Победа» - на мне, ботинки - на мне, иным добром не разжился. На следующий день нанял я другую повариху, благо желающих поступить на место Анны хватало - небольшая, а всё же зарплата: народ в деревне тогда жил скудно. А ещё через день я занемог.
То есть сперва я не понял, что занемог. Проснулся, помню, какой-то разбитый. Но не придал этому особого значения - всяко же бывает. Но уже в больнице, осматривая пациентов, понял, что дело худо: голова болела и кружилась, меня тошнило. Не доработав до конца, оставил я на хозяйстве санитарок Шуру и Зою, а сам пополз в свою домушку отлёживаться.
Однако не дополз - рухнул без чувств прямо посреди двора. Меня, конечно, подобрали, откачали, а на следующее утро я уже без посторонней помощи с постели встать не смог. Тут начались сплошные мучения. Сперва, простите за подробности, меня выворачивало буквально наизнанку. Я, помнится, ещё подумал, что отравился съеденными в привокзальной костромской столовой пирогами. Нет, ошибка вышла - через день рвота унялась, но начался озноб, и такая слабость накатила, что я вам даже описать не могу.
Фельдшерицы с ног сбились, милый мой санитар даже про пьянство своё забыл - неотступно дежурил у моей кровати, а мне становилось всё хуже и хуже. Вскорости к общей слабости добавились нестерпимые головные боли. Отвезли меня на нашем газике в Кострому - там я неделю провёл в инфекционном отделении. Сделали промывание желудка, накормили всякими пилюлями: сперва вроде полегче, а потом снова всё хуже и хуже.
За неделю я потерял десять килограммов. Доктора - они были со мной, как с коллегой, откровенны - подозревали онкологию. Говорят, надо ехать в Москву, в Костроме никто не поможет. Вернулся я в свою деревню, фельдшерицы давай запросы в разные столичные больницы писать: так, мол, и так - не дайте помереть молодому доктору.
Пока ответа ждали, лежал я на своей кровати, вернее, метался в полубреду. Уж не знаю, в бреду ли или во сне явился мне мой профессор - Глеб Афанасьевич Кузнецов. Почему именно он мне явился - не знаю: вроде и не были мы с ним никогда особо близки, но вот почему-то пришел профессор спасать своего вчерашнего студента.
Спасал он меня очень странным способом: приложил к моей макушке огромный магнит подковой (может, помните, были такие раньше, в школах опыты по физике с ними делали: одна половина синяя, другая красная) и извлёк у меня из головы огромный ржавый гвоздь. Не сказал профессор при этом ни слова, достал гвоздь, вручил мне и исчез…
Вечером пришли меня проведать Шура и Зоя - рассказал я им о своём видении. Бабы быстро смекнули, что оставлять такой знак без внимания никак нельзя. Они и раньше высказывались в том роде, что болезнь моя - проклятие изгнанной Анны, а теперь уж галдели наперебой про какой-то заколдованный мерянский гвоздь.
Дескать, Анна сделала на смерть. Тут и санитар мой прыть проявил - сбегал на колхозную усадьбу к трактористам и притащил здоровый магнит, говорит:
- Буду тебя, доктор, магнитом обследовать, как твой профессор. Хотел к голове магнит приложить, но я воспротивился: «Исследуй, говорю, постель…»
Ну и что вы думаете: в изголовье матраса магнит разом «учуял» что-то железное. Шура распорола холстину, разворошила сено, которым тюфяк набит был, и извлекла на свет божий ржавый гвоздь. Удивительный, надо сказать, гвоздь-старинный, кованый, четырёхгранный: я таких в жизни не видал. Ближе к шляпке в теле гвоздя была проделана овальная дырочка - вроде ушка иголки, куда нитку вправляют.
Санитар и фельдшерицы очень обрадовались этой дырке - рассказали, что гвоздь специальный. Если, например, избу досками обшивают, то, чтобы шляпок не было видно, плотник вбивает гвоздь до этой самой дырки, а потом шляпку отламывает. Рассказали мне всё это соратники и давай убеждать, что это есть единственное моё спасение: должен я по этой дырке гвоздь сломать - так, мол, отобьюсь от мерянского проклятия.
Знаете, я ведь с красным дипломом мединститут окончил и в комсомоле тогда состоял - в партию даже метил, а поверил их словам. Тогда я был готов во что угодно поверить. Не понял только: почему именно руками надо гвоздь тот ломать, почему, положим, нельзя отдать санитару, чтобы тот зубилом его разрубил? Но спасители мои даже и слышать ничего не хотели - они, как выяснилось, тоже в мерянской магии горазды были: ломай, говорят, руками сам, иначе помрёшь.
Легко сказать - ломай. Я настолько слаб был, что этот не самый толстый гвоздь только сгибал три дня, потом три дня разгибал, потом снова сгибал - и так далее. Короче говоря, за пару недель доконал я эту железку - лопнула она по той самой дырочке. И знаете, чего мне в тот самый момент вдруг захотелось? Мне захотелось выпить стакан самогона!
Тут я должен пояснить, что человек я малопьющий, можно сказать, совсем не употребляю, а вот захотелось и всё тут. Сказал об этом санитару, тот на радостях целую мутную четверть притащил, шмоток сала, несколько луковиц, хлеба домашнего тёплого - только из печи.
Напились мы с ним вусмерть - я единственный раз в жизни так напивался: до потери рассудка. А утром я куриного супчику, Зоей принесённого, похлебал, вечером того же дня поднялся и вышел во двор воздуха глотнуть. Через три дня я уже осматривал пациентов и крутился в своей больнице, о которой за время болезни уж и думать забыл.
Два кусочка того переломленного гвоздя хранятся у меня до сих пор. Иногда я достаю их из ящика письменного стола, соединяю и думаю: «Вот как, как могла эта штука чуть со света меня не свести?» Конечно, я слышал про заговоры, недавно книжку про чёрную африканскую магию читал. Всё это любопытно, когда в книжке, но, когда с тобой нечто подобное происходит, ей-богу жутко. Многого мы ещё не знаем, потому тычемся иной раз как слепые котята в поисках верного решения, а толку чуть.
Кстати сказать, однажды на встрече выпускников нашего института я встретил того профессора - Глеба Афанасьевича Кузнецова, что во сне магнитом у меня из головы гвоздь вытаскивал. Он меня узнал, обнял, монографию свою, только что вышедшую, с автографом подарил.
Хотел я ему рассказать про тот случай, а потом постеснялся: подумает ещё, что студент его совсем свихнулся. Ну а что ещё наш простой профессор по этому поводу подумать может? Тут, как говорится, без вариантов.
https://holy-matriarchy.livejournal.com/284033.html
Разумеется, справные мужики из рода Анны сельской уравниловки не приняли, да и принять не могли. Хорошенькое дело - отдать в общее пользование всё, что трудом нажили! Стали они сопротивляться, но сопротивлялись недолго: в начале тридцатых годов прошлого века муж, братья и сыновья Анны отправились по этапу в Сибирь, где и сгинули. Осталась баба одна доживать век в родной деревне.
Ещё про Анну говорили, что она из меря - древнего финского племени, некогда здесь обитавшего, потому молится языческим богам и умеет колдовать.При этом на шее Анна носила крест на тесёмке. Собственно, колдует она или нет и кому молится - не шибко меня волновало. Меня волновало то, что пациенты с определённых пор постоянно жаловались на больничную кормёжку: то суп жидок, то каша без мяса.
Однажды я лично поймал Анну на воровстве - нашёл припрятанный на кухне кусок мяса, который она должна была положить в щи. Отругал, помню, её крепко. Она ни капельки не смутилась - стояла молча и смотрела прямо мне в глаза. Я распалялся всё больше и больше, даже назвал эту женщину, которая мне не то что в матери - в бабки - годилась, бранным словом. Очень бранным и очень неприличным словом, за что до сих пор себя корю.
Потом, впрочем, очухался - извинился и предупредил, что этот наш разговор последний: в следующий раз я Анну просто прогоню. Её явно не взяли за душу ни мои ругательства, ни мои увещевания. Она спокойно всё выслушала и странно как-то посмотрела - как будто сквозь меня, как будто меня там и не было, а если и был, то не главный врач, а что-то не серьёзнее докучливого комара или клопа, которого - раз! - и раздавил.
От этого презрительно-отсутствующего взгляда мне сделалось совсем не по себе. Впрочем, в запале, помнится, я тогда не придал этому особого значения, хотя знал - деревенские с Анной старались не связываться. Дурная за ней водилась слава: дескать, колдунья - чуть что не по её, может и со света белого сжить.
Мне санитар рассказывал, что первый председатель их колхоза, который приложил руку к тому, чтобы мужиков из семейства Анны отправили лес валить, в одночасье заболел и через полгода умер. А заместитель его, который Анне тоже досадил изрядно, вскорости утонул в пруду на центральной усадьбе.
Подобные рассказы я слушал вполуха и списывал их в основном на подорванную самогоном психику своего подчинённого. Я ещё не подозревал, что очень скоро на личном опыте изведаю, насколько прав был мой крепко пьющий соратник по больнице.
Некоторое время после описанного скандала Анна вела себя вполне пристойно - работала нормально, но по осени опять начались жалобы. Стал я следить за Анной, но долго не мог поймать её на воровстве. Тут, как всегда, случай помог.
Как-то раз поехал я по делам в Кострому - повёз отчёт и заявки на лекарства в райздравотдел. Закончив с бумажной волокитой и хождением по коридорам, зашёл на рынок, где торговали всяким барахлом, грибами, ягодой и нехитрой снедью. Там я нос к носу столкнулся с Анной - кастелянша сбывала (причём, как сейчас помню, за сущие копейки) казённое больничное бельё.
Сомнения в том, что торгует она краденым, не было: каждая простыня, каждая наволочка, каждый пододеяльник - со штемпелем, что по моей просьбе вырезал из подмётки мой запойный санитар и с тех пор маркировал им всё новое бельё. Тут уж я разошёлся не на шутку. Наорал на Анну, ко всеобщему удивлению, - на рынке даже торговля встала, - отобрал всё, что она ещё не успела продать, хотел кликнуть милиционера, но потом плюнул и решил так: пускай отправляется на все четыре стороны, чтобы глаза мои эту стерву больше не видели.
Я её действительно больше не видел. Анна удивительным образом вернулась из Костромы раньше меня, хотя до деревни нашей из областного центра ходил всего один автобус - утром и вечером. Приехала, зашла в больницу (это мне санитар потом рассказал), собрала манатки и исчезла. В общем, с тех пор в деревне её не было. Сперва, конечно, искали: куда, дескать, баба подевалась, не могла же она дом бросить… А потом забыли.
Санитар сказал, что перед тем, как уйти навсегда, Анна зашла на минуту и в мою халупу. Ну, зашла и зашла, главное - ничего не спёрла. Да, по чести сказать, и красть-то у меня было нечего. Костюм - на мне, часы «Победа» - на мне, ботинки - на мне, иным добром не разжился. На следующий день нанял я другую повариху, благо желающих поступить на место Анны хватало - небольшая, а всё же зарплата: народ в деревне тогда жил скудно. А ещё через день я занемог.
То есть сперва я не понял, что занемог. Проснулся, помню, какой-то разбитый. Но не придал этому особого значения - всяко же бывает. Но уже в больнице, осматривая пациентов, понял, что дело худо: голова болела и кружилась, меня тошнило. Не доработав до конца, оставил я на хозяйстве санитарок Шуру и Зою, а сам пополз в свою домушку отлёживаться.
Однако не дополз - рухнул без чувств прямо посреди двора. Меня, конечно, подобрали, откачали, а на следующее утро я уже без посторонней помощи с постели встать не смог. Тут начались сплошные мучения. Сперва, простите за подробности, меня выворачивало буквально наизнанку. Я, помнится, ещё подумал, что отравился съеденными в привокзальной костромской столовой пирогами. Нет, ошибка вышла - через день рвота унялась, но начался озноб, и такая слабость накатила, что я вам даже описать не могу.
Фельдшерицы с ног сбились, милый мой санитар даже про пьянство своё забыл - неотступно дежурил у моей кровати, а мне становилось всё хуже и хуже. Вскорости к общей слабости добавились нестерпимые головные боли. Отвезли меня на нашем газике в Кострому - там я неделю провёл в инфекционном отделении. Сделали промывание желудка, накормили всякими пилюлями: сперва вроде полегче, а потом снова всё хуже и хуже.
За неделю я потерял десять килограммов. Доктора - они были со мной, как с коллегой, откровенны - подозревали онкологию. Говорят, надо ехать в Москву, в Костроме никто не поможет. Вернулся я в свою деревню, фельдшерицы давай запросы в разные столичные больницы писать: так, мол, и так - не дайте помереть молодому доктору.
Пока ответа ждали, лежал я на своей кровати, вернее, метался в полубреду. Уж не знаю, в бреду ли или во сне явился мне мой профессор - Глеб Афанасьевич Кузнецов. Почему именно он мне явился - не знаю: вроде и не были мы с ним никогда особо близки, но вот почему-то пришел профессор спасать своего вчерашнего студента.
Спасал он меня очень странным способом: приложил к моей макушке огромный магнит подковой (может, помните, были такие раньше, в школах опыты по физике с ними делали: одна половина синяя, другая красная) и извлёк у меня из головы огромный ржавый гвоздь. Не сказал профессор при этом ни слова, достал гвоздь, вручил мне и исчез…
Вечером пришли меня проведать Шура и Зоя - рассказал я им о своём видении. Бабы быстро смекнули, что оставлять такой знак без внимания никак нельзя. Они и раньше высказывались в том роде, что болезнь моя - проклятие изгнанной Анны, а теперь уж галдели наперебой про какой-то заколдованный мерянский гвоздь.
Дескать, Анна сделала на смерть. Тут и санитар мой прыть проявил - сбегал на колхозную усадьбу к трактористам и притащил здоровый магнит, говорит:
- Буду тебя, доктор, магнитом обследовать, как твой профессор. Хотел к голове магнит приложить, но я воспротивился: «Исследуй, говорю, постель…»
Ну и что вы думаете: в изголовье матраса магнит разом «учуял» что-то железное. Шура распорола холстину, разворошила сено, которым тюфяк набит был, и извлекла на свет божий ржавый гвоздь. Удивительный, надо сказать, гвоздь-старинный, кованый, четырёхгранный: я таких в жизни не видал. Ближе к шляпке в теле гвоздя была проделана овальная дырочка - вроде ушка иголки, куда нитку вправляют.
Санитар и фельдшерицы очень обрадовались этой дырке - рассказали, что гвоздь специальный. Если, например, избу досками обшивают, то, чтобы шляпок не было видно, плотник вбивает гвоздь до этой самой дырки, а потом шляпку отламывает. Рассказали мне всё это соратники и давай убеждать, что это есть единственное моё спасение: должен я по этой дырке гвоздь сломать - так, мол, отобьюсь от мерянского проклятия.
Знаете, я ведь с красным дипломом мединститут окончил и в комсомоле тогда состоял - в партию даже метил, а поверил их словам. Тогда я был готов во что угодно поверить. Не понял только: почему именно руками надо гвоздь тот ломать, почему, положим, нельзя отдать санитару, чтобы тот зубилом его разрубил? Но спасители мои даже и слышать ничего не хотели - они, как выяснилось, тоже в мерянской магии горазды были: ломай, говорят, руками сам, иначе помрёшь.
Легко сказать - ломай. Я настолько слаб был, что этот не самый толстый гвоздь только сгибал три дня, потом три дня разгибал, потом снова сгибал - и так далее. Короче говоря, за пару недель доконал я эту железку - лопнула она по той самой дырочке. И знаете, чего мне в тот самый момент вдруг захотелось? Мне захотелось выпить стакан самогона!
Тут я должен пояснить, что человек я малопьющий, можно сказать, совсем не употребляю, а вот захотелось и всё тут. Сказал об этом санитару, тот на радостях целую мутную четверть притащил, шмоток сала, несколько луковиц, хлеба домашнего тёплого - только из печи.
Напились мы с ним вусмерть - я единственный раз в жизни так напивался: до потери рассудка. А утром я куриного супчику, Зоей принесённого, похлебал, вечером того же дня поднялся и вышел во двор воздуха глотнуть. Через три дня я уже осматривал пациентов и крутился в своей больнице, о которой за время болезни уж и думать забыл.
Два кусочка того переломленного гвоздя хранятся у меня до сих пор. Иногда я достаю их из ящика письменного стола, соединяю и думаю: «Вот как, как могла эта штука чуть со света меня не свести?» Конечно, я слышал про заговоры, недавно книжку про чёрную африканскую магию читал. Всё это любопытно, когда в книжке, но, когда с тобой нечто подобное происходит, ей-богу жутко. Многого мы ещё не знаем, потому тычемся иной раз как слепые котята в поисках верного решения, а толку чуть.
Кстати сказать, однажды на встрече выпускников нашего института я встретил того профессора - Глеба Афанасьевича Кузнецова, что во сне магнитом у меня из головы гвоздь вытаскивал. Он меня узнал, обнял, монографию свою, только что вышедшую, с автографом подарил.
Хотел я ему рассказать про тот случай, а потом постеснялся: подумает ещё, что студент его совсем свихнулся. Ну а что ещё наш простой профессор по этому поводу подумать может? Тут, как говорится, без вариантов.
https://holy-matriarchy.livejournal.com/284033.html