Чудовищные корни путинщины. Растление населения
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
«Всё сердце - к тебе!»
Александр СОЛЖЕНИЦЫН.
В эти юбилейные дни великого русского писателя и мыслителя А.И. Солженицына мы отдаем дань уважения его жене, другу, матери его детей, хранительнице его наследия и памяти о нем - Наталии Дмитриевне.
С будущей своей супругой, матерью его детей Александр Исаевич познакомился 28 августа 1968 года.
«Как в писателя, - вспоминает Н.Д. Солженицына, - я, конечно, в него влюбилась ровно так же, как многие, кто прочитал в ноябрьском номере “Нового мiра” за 1962 год “Один день Ивана Денисовича”. Мне было сразу понятно, что это огромный писатель. Но мы не были знакомы. Хотя удивительным образом с разницей в 20 лет у нас были довольно похожие обстоятельства детства: достаточно суровые, закалившие и сформировавшие каждого. Но к моменту нашего знакомства я довольно мало реального знала о лагерях. Разумеется, я знала о том, что они были, но, как и почти все, я не знала, как на самом деле жили заключенные. Вот этот внутренний быт лагеря был неизвестен. При том что мы с бабушкой много лет отправляли посылки в лагерь моему арестованному деду, а его уже не было на свете. […]
Александр Исаевич был именно тем человеком, который такую жизнь описал. И дальше я читала все солженицынское, что появлялось в “Новом мiре” и в самиздате, - и “В круге первом”, и “Раковый корпус” и, конечно, была влюблена в него как в писателя. Но это неправильное слово: “влюблена”. Я понимала, что он - колоссальное явление литературы и жизни нашей. А познакомила нас Наталья Ивановна Столярова, наш общий близкий друг.
Александр Исаевич жил в Рязани, но наезжал в Москву, ему нужны были исторические книги и материалы для работы, и нужно было хранить написанное, где-то держать рукописи и рабочие наброски, которых становилось все больше. Нужны были друзья, которые бы разгрузили его и как-то помогли в этих заботах. Я была одной из тех, кого в помощь ему нашла Наталья Ивановна. И все произошло стремительно: я впряглась в работу, он мне дал как раз перепечатывать “В круге первом”. Я нашла там неточности по линии истории партии, что его очень поразило (а я их нашла потому, что еще в школьные годы с большим интересом читала стенограммы съездов, оставшиеся от деда). И начались очень интенсивная работа и мощное сотрудничество, которое скоро перешло в бурный роман.
…Безусловно, это была именно та любовь, от которой рождаются дети. И которая детьми не кончается».
Интервью Н.Д. Солженицыной 30 января 2018 г.
http://www.colta.ru/articles/literature/17197
«Солженицын пришел ко мне домой, это было оговорено заранее. Была такая замечательная женщина Наталья Ивановна Столярова, с которой он и я дружили независимо друг от друга. Александр Исаевич же тогда жил в Рязани, приезжал в Москву ненадолго, ему нужно было делать много библиотечных изысканий для той работы, которую он вел, нужно было каким-то образом прятать рукописи. Видя, как он перегружен, Столярова все время говорила ему о том, что ему нужны помощники: “Хотите, мы найдем вам молодых, энергичных помощников?” Но он постоянно отнекивался...
В какой-то момент Наталья Ивановна порекомендовала ему меня, потому что мы с ней дружили, и она считала, что ему помогут моя, так сказать, подвижность и мое математическое образование, и я не знаю, что еще... Ей казалось, что я как-то смогу быть ему полезной. В общем, она не ошиблась, к счастью.
Тогда она договорилась с ним, дала ему мой адрес, сказала: “Вы идите, они вам все наладят. Вот Наталья Светлова и люди, с которыми она дружит, эта молодежь обезпечит вам хранение рукописей и их перепечатки. Во многих отношениях они смогут быть вам полезны”. Она говорила так, потому что в то время я много перепечатывала самиздат, она это знала и пользовалась моими перепечатками.
И вот он пришел в назначенное время, абсолютно точно, секунда в секунду. Он вообще был очень пунктуальным человеком. Разговор был очень короткий и деловой. Он сразу спросил, что я могла бы делать. Я ответила, что могла бы это и то, и то, не зная, что именно ему нужно. Он сразу дал мне перепечатать как раз “В круге первом”, только что законченную им за два месяца до этого последнюю редакцию, и сказал: “Если можно, перепечатайте”. И я стала перепечатывать.
Конечно, к тому времени я уже читала тот вариант, который ходил в самиздате. Это же был другой, окончательный вариант. Я перепечатала его с большим удовольствием очень быстро, но нашла в нем ряд вещей, которые, как мне казалось, были неверными. Это были исторические моменты, связанные с Лениным, с Малиновским. Я проверила это по своим источникам и сказала ему в следующий раз, что мне кажется, что тут было не так, а вот так. Он очень удивился и спросил, откуда я это знаю. Я ответила, что у меня от деда осталось много книг, которые я читала. Тогда он спросил меня: “А зачем вы их читали?” На что получил ответ: “Потому что меня интересует история”. Солженицын очень удивился, он был поражен и одновременно обрадован. После этого Александр Исаевич давал мне разные поручения, в том числе связанные с работой в исторической библиотеке. Так началось наше сотрудничество, оно как-то очень быстро переросло в романтические отношения».
Интервью Н.Д. Солженицыной газете «Metro» 9 декабря 2013 г.
http://cult-and-art.net/society/73423-intervju_natali_dmitrievny_solzhenicynoj
А.И. Солженицын и Н.Д. Светлова во время поездки на Север. Июль-август 1969 г.
«Четверть века спустя Н.Д. Солженицына скажет: “Мне было очень ясно, когда я выходила замуж за Александра Исаевича, что я хотела бы для него сделать. Я не знала - получится ли. Разделить - бой. Разделить - труд. Дать и вырастить ему достойное потомство. Это всегда и длилось. Всегда длился бой, и он не окончен, Всегда длился труд, и он не кончен…” А тогда, на заре любви, она догадывалась, что их ждут трудные времена - не только потому, что он женат и преследуем властями. Через год обнаружится, что связь с ним (она не осталась тайной для Лубянки) автоматически закрыла ей возможные продвижения. После аспирантуры она собиралась вернуться в Лабораторию; но когда летом 1970-го подала заявление, Колмогорову сказали: “В университете такие не нужны”, - о чём и сообщит он ученице растерянно и недоуменно».
Людмила Сараскина. «Александр Солженицын». М. «Молодая гвардия». 2008.
«Ладуня моя ненаглядная, - писал Солженицын Але в марте 1970-го. - За спехом деловых разговоров всё не остаётся времени выразить тебе, остаётся писать письмо: представляешь ли ты, как ты постоянно присутствуешь со мной, близ меня? Ложусь ли, встаю, ночью ли проснусь - никогда не минует мысль тебя. И на дню по многу раз обращаюсь к тебе, делюсь тем, что в работе возникает и по другому разному, всё время - ноющая нехватка тебя, два дня разлуки уже кажется много. И удивительно, как это в жизнь вошло незаметно, с первого взгляда не угаданно. А сейчас впервые в жизни у меня такое ощущение: из всех земных людей невероятной близости тебя, изо всех когда-либо встреченных мужчин или женщин; твои поступки, ход мыслей - такие, как я бы придумал, как я бы хотел, чтобы были, а они сами такие возникают. И если б можно было так, чтоб жили мы с тобой неразлучно, неотрывно - кажется, приобрела бы жизнь цельность и полноту по самый верхний край».
Людмила Сараскина. «Александр Солженицын». М. «Молодая гвардия». 2008.
Между тем суды отказывали писателю в разводе.
30 декабря 1970 г. у них рождается сын Ермолай. 23 сентября 1972 г. второй - Игнат.
«За оказание помощи Н.Д. Светловой при родах главный врач родильного дома доктор медицинских наук М.С. Цирульников был исключён из партии, освобождён от должности и от педагогической работы в медицинском институте. На районной парткомиссии ему, как рассказал сам Цирульников, было заявлено: “Раз вы дали родить жене Солженицына, пусть и неофициальной, значит, вы дали родиться ребёнку врага народа, политическому врагу. Вы совершили сознательное преступление. Вы коммунист, руководитель учреждения, вам партия и правительство доверили такой пост, а вы вот что делаете”. Но и после увольнения доктора долго не оставляли в покое, и в 1977 году он эмигрировал во Францию».
Людмила Сараскина. «Александр Солженицын». М. «Молодая гвардия». 2008.
Только 15 марта 1973 г. развод смог быть оформлен и 20 апреля брак с Н.Д. Светловой, наконец, был зарегистрирован.
А 11 мая они обвенчались в московском храме Илии Обыденного.
«И жена моя, - записал А.И. Солженицын летом 1973 г. - вышла за меня замуж в том же сознании и в той же готовности: не уступив, умереть в любую минуту. Призывая мир противостоять насилию, хорош бы я был, если б уступил страху, что убьют кого-то из нас. Мы не поддадимся ничьей угрозе - от тоталитарного ли правительства или от левых банд».
8 сентября 1973 г. у них родился третий сын Степан.
Из интервью Н.Д. Солженицыной 30 января 2018 г.:
- Насколько вы сами тогда свыклись с чувством постоянного страха?
- У меня не было страха вплоть до самой развязки. А в 1973-м и начале 1974-го угрожали уже прямо - и Александру Исаевичу, и семье. Стало страшно за детей. Шла серьезная травля. У нас даже сохранились записки с прямыми угрозами, опускали в почтовый ящик.
- Кто это писал?
- КГБ, конечно.
- То есть не соседи?
- Ну что вы, какие соседи? В это время вокруг уже были нормальные люди, которые, скорее, переживали за нас. Кто-то не боялся и поддерживал, а кто-то, конечно, боялся, но находил способ выразить сочувствие. И таких - по крайней мере, в Москве - было большинство. Но вот вы спросили: было ли страшно? Понимаете, мы были готовы - и он, и я - к самому худшему повороту событий. Если не быть готовым, нельзя ступать в брод. Было ясно, что всё может кончиться очень плохо. В этот момент ты решаешь: либо продолжать, либо отступать. Отступать - это всегда смертельный номер. Если такой мощный враг чувствует слабость, он дожует тебя. И дожует очень быстро. Значит, путь был только один: идти до конца. При этом «конец», как вы понимаете, определяем не мы. Наш вклад - это твердость и готовность к концу. И вот когда они ощущают эту готовность идти до конца, наша позиция становится очень сильной.
Разумеется, тогда мы никаких теорий не строили. Исход был во многом вопросом личных качеств и умения владеть собой. Если у тебя «заячье сердце», выход один: скрепить сердце разумом и идти вперед. Если тебе это удается, то ты даже больший герой, чем тот, у кого не «заячье сердце», кто и с самого начала не так уж боится.
У нас обоих, наверное, было не «заячье сердце». Но я понимала, что его могут убить. Что все может кончиться трагически.
- Неужели ни разу не дрогнул у вас голос попросить его замереть, затаиться? Четверо маленьких детей - аргумент.
- Что значит «затаиться»? Не писать? Но все уже было написано: и «Архипелаг», и «В круге первом». Да, написано втайне, но еще до «Архипелага» они сочли его врагом. А «Архипелаг» - это просто голова на плаху. И что значит «не пиши»? Это просто смешно, потому что он не мог не писать, он для этого, очевидно, был рожден. Это - во-первых. Во-вторых, это ничего бы не изменило. В-третьих, наш союз с самого начала был построен именно на том, что мы одинаково понимали задачу: не самому сохраниться, а сохранить написанное. Донести до людей. И он - писал. А я устраивала все это хранение, чтобы у него голова была свободна.
«Уезжая в марте 1974 г. вслед за высланным из страны мужем в Цюрих, Н.Д. уверенно говорила провожавшим: “Не мне судить о сроках, но мы вернёмся. И детей наших вырастим русскими. И потому - не прощаемся ни с кем”».
Людмила Сараскина. «Александр Солженицын». М. «Молодая гвардия». 2008.
Александр Солженицын в аэропорту Цюриха встречает жену с сыновьями Ермолаем и Игнатом. 1974 г.
«В “Зёрнышке” А.И. щедро и благодарно упомянет вклад жены в их общее дело. “Не решусь сказать, у какого русского писателя была рядом такая сотруженица и столь тонкий чуткий критик и советник. Сам я в жизни не встречал человека с таким ярким редакторским талантом, как моя жена, незаменимо посланная мне в моём замкнутом уединении, когда не может хватить одной авторской головы и примелькавшегося восприятия. Пристальность к тексту, меткий глаз, чуткость к любому фонетическому, ритмическому процарапу, к фальши или истинности тона, штриха, синтагмы, чуткость ко всему в художественном произведении - от крупных конструкций, от верности характеров, до нюансов образов, выражений, порядка их, междометий, знаков препинания. Аля помогала мне критикой, советами, оспорами, она много способствовала улучшению и ясности моих текстов”.
Она всегда была более требовательна к качеству текста, чем автор; твёрдо настаивала на улучшениях и предлагала отличные варианты; пропускала через себя каждое слово и каждую фразу; имея яркую мгновенную память, замечала все повторы и зорко участвовала в шлифовке сочинения. Аля не давала ему “расползтись в несамокритичности”».
Людмила Сараскина. «Александр Солженицын». М. «Молодая гвардия». 2008.
Н.Д.: «…Мы очень тесно работали начиная с 1969 года. Всё, что он писал, проходило через меня. Я была его редактором. Во всяком случае, в “Красном колесе” большое участие. Александр Исаевич довольно высоко ценил мои редакторские способности, что делает меня гордой и счастливой. Я очень люблю его тексты, люблю с ними быть».
Интервью Н.Д. Солженицыной газете «Metro» 9 декабря 2013 г.
Работа над Красным колесом. Вермонт. 1983 г.
«Аля видела: “Писать для него - единственно естественная форма жизни. Всякая иная работа, как бы ни была объяснима, оправданна, - не даёт ему счастья и покоя”.
Ожидаемая от неё помощь была по-прежнему огромна и живительна; её дневники запечатлели градус и качество сотрудничества и в “год Оруэлла” тоже.
“1984. 15 августа. Кончила читать “Март”, все 4 тома. Пролистала все свои записи, 2 общих тетради. Передала Сане - все его рукописи и свои записи. Говорили о ‘Марте’ 3 часа... Принял серьёзно, но как уложится в нём дальше - не знаю. У меня - ощущение торжественного покоя: сделано нечто большое, с отдачей, - и возвращено в хозяйские руки. Спокойно, хорошо на душе...
21 августа. Саня прочитал мои записи по 2-му тому. Хвалил меткость и тонкость, - в таких всё словах и так сиял, что на весь долгий вечер затопил меня счастьем...
24 августа. Несколько дней обдумывала линию глав, порученных Саней на передумку-переделку... Очень напряжённая, почти мучительная, но и какая богатая, радостная работа!..
11 сентября. Саня по нескольку раз в день приходит к моему столу, весь - любовь и сияние. Счастливые мы...
8 октября. Когда Саня доволен, как я работаю, и всем вообще нашим совместным - мне так легко делать любую работу и в любых количествах. Счастье… […]
В ночь под Новый 1985 год Н.Д. записала: “Благодарю Тебя, Господи, за все дары незаслуженные. И прошу ещё: помоги мне войти в тишину, победить празднословие, невозмутимо встречать измены и поношения, научи быть светлой”».
Людмила Сараскина. «Александр Солженицын». М. «Молодая гвардия». 2008.
Н.Д.: «…Как и для любого человека, значение семьи в разное время жизни было для него разным. Когда он был молод и видел перед собой огромные задачи, он хотел, по его словам, чтобы близкие “не вычитались из его сил”. Это было задолго до нашего знакомства. К счастью, в нашей общей жизни силы не вычитались, а складывались, и даже умножались. Потом, когда мы оказались в изгнании, где “атмосферное давление” повышается и какую-то семью сплачивает, какую-то разрушает, наша семья сплотилась в маленький стойкий отряд, бойцами которого, помимо нас с ним, была и моя мама, и все сыновья...
Александр Солженицын с сыновьями.
Мальчики с раннего возраста были включены в нашу работу, причем по собственной воле, их никто не заставлял. Конечно, каждый из них выстраивал и свою судьбу, но Александр Исаевич всегда чувствовал, что мы всем, чем можем, готовы ему помогать. Не только потому, что любим и уважаем его как мужа и отца, а потому, что разделяем стремление и страсть его жизни. Это был наш общий боевой поход».
Интервью «Российской газете» 11 декабря 2008 г.
http://www.rg.ru/2008/12/11/solzhenicyn.html
В мае 1994 г., двадцать лет спустя после изгнания, семья Солженицыных возвращается в Россию.
Солженицыны на Ярославском вокзале в Москве.
Еще 14 лет писатель работал на родине…
Скончался Александр Исаевич 3 августа 2008 г. в 23.45 в своем доме в Троице-Лыкове.
Наталья Дмитриевна так рассказывала об этом в своих интервью:
«День был очень хороший. Вообще, он тяжело болел последние несколько лет, эти годы были для него физически трудные. Сначала и морально трудные, потому что он как-то не понимал, думал: “Я вроде все уже сделал, зачем мне это послано”, а потом понял, зачем, и обрел внутреннюю гармонию.
Этот день был такой же, как все, и в чем-то даже счастливый. Я обычно утром помогала ему встать, а вечером лечь. Он вообще был человек, который придерживался одинаковых часов в режиме, сколько я его помню. А тут он позвал меня на час раньше, чем обычно ложился спать. Я думала, что он просит достать книжку или что-то другое, потому что последнее время он был в инвалидном кресле, а он говорит: “Ну, поехали спать”. Я ему говорю: “Ещё же час” - “Да что ты!”. Он вообще никогда не ошибался. Мы проговорили минут 45, что бывало очень редко, никуда не спеша.
Погода была хорошая, не слишком жаркая, не слишком холодная, ничего запомнившегося, хорошее московское лето. И Степан, младший сын, был дома, он собирался улетать в полночь. Мы со Степой сидели и готовили выставку к Московской книжной ярмарке, Александру Исаевичу в 2008 году должно было исполниться 90 лет, и мы устраивали выставку на двух языках. В этот момент Александр Исаевич меня позвал, а Степан продолжал заниматься. Потом я вернулась, он заснул, через какое-то время проснулся и снова меня позвал. Я зашла в комнату, он сидит на кровати и говорит: “Что-то мне не хорошо”. Очень скоро начался его отход. Он как-то пошатнулся и стал падать на кровать. Я крикнула: “Стёпа!”. Он меня услышал, прибежал, и мы с двух сторон его поддержали. Он умер рука в руке с младшим сыном и мной. Стёпа не полетел к счастью никуда, он умер за десять минут до полуночи, поэтому многие считают, что 4-го числа, а его не стало третьего…
Он умер быстро, если и страдал, то не долго и не выражено, у него скорее была улыбка на лице. Конечно, мы вызвали “скорую помощь”, которая пыталась какие-то шоки делать, ещё что-то. Они долго пытались, но я уже знала, что его нет… В общем, он был счастливый человек».
Интервью «Sensus Novus» 27 июля 2011 г.
https://www.sensusnovus.ru/interview/2011/07/27/9219.html
Семья Солженицыных.
В другой раз Н.Д. рассказывала об этом так: «Я этот день все время вспоминаю. Уже много месяцев он говорил, что его уход “при дверях”. Он видел смерть на пороге. И не только спокойно, но светло к ней относился. В последнее время ему было так трудно жить, физически трудно, что он уже хотел избавления. Но при этом терпеливо и благодарно принимал долготу своей жизни. Его последний день почти не отличался от предыдущих, такая была милость Божья. Александр Исаевич был приверженцем строгого распорядка дня. В одно и то же время вставал, завтракал, работал, потом слушал радио, читал, снова работал. В тот день все было, как всегда, кроме одного сбоя... Перед сном он позвал меня на час раньше обычного. Я пришла, думая, что ему что-то понадобилось: книжку с полки достать или еще что. А он попросил отвезти его лечь спать (последний год он почти не мог ходить, был в катальном кресле). Я удивилась: “Как же, ведь еще рано”. Он посмотрел на часы и сам поразился. Впервые ошибся на час.
Милостивая это была ошибка - я села рядом с ним, и мы говорили минут сорок пять, тихо, неспешно, о многом, о многом... Конечно, мы с ним всегда по многу раз в день разговаривали, обсуждали работу, текущие новости, и общие, и семейные. А тут был тихий, необязательный, почти пунктирный разговор. И он остался со мной, такой последний подарок!
Затем Александр Исаевич лег, заснул, но через полтора часа опять позвал меня, что тоже бывало довольно часто. Я пришла, он сидел на кровати. “Что-то мне нехорошо”. И начался его отход... Я успела вызвать врачей, он с ними разговаривал, даже шутил. К счастью, дома был младший сын Степан. В эту ночь он должен был улетать в командировку, и если бы отец позвал меня на час позже - сын бы уже уехал. А так мы оба были с Александром Исаевичем, с двух сторон, держали его за руки. Он понимал, что это мы, говорил с нами, потом ему стало трудно говорить, но в сознании он находился до последней минуты.
Мне кажется, он не сильно страдал. Почти до самого конца на его лице была хотя и слабая, но улыбка. Мне казалось, он ушел примерно на полчаса раньше, чем врачи это формально зафиксировали. Они потом согласились со мной. Он умер в ночь с третьего на четвертое августа, незадолго до полуночи».
Интервью «Российской газете» 11 декабря 2008 г.
«Он, - говорит в одном из интервью о своем супруге Наталья Дмитриевна, - вышел победителем той системы, которая владычествовала тогда. Но сказать, что наша страна в своем нынешнем состоянии преодолела страшные стигмы, которые оставил коммунизм, нельзя. У нас они вполне еще цветут. Откройте интернет - посмотрите, сколько там сайтов неокоммунистических, неокомсомольских. Молодые и старые люди мечтают о возвращении прежнего.
- Распространенность этих идей и их влияние сильно меньше тех, что исходят от правящей сегодня партии и разнообразных ее ответвлений.
- Ошибаетесь! Это вообще нельзя сравнивать. Единороссы - то ли партия, то ли клуб, то ли вообще неизвестно что. От них, в общем, мало что зависит, и мало чем они управляют в стране. А между тем коммунистические идеи реют все настойчивее, и они опасны тем, что дают ложные ответы на совершенно справедливое негодование людей.
Это негодование имеет под собой почву, и не только у нас в стране, где угодно: вся Греция теперь разгуливает под красными знаменами. Какая-нибудь Нигерия тоже разгуливает! Это, кстати, совершенно противоречит расхожему на Западе мнению, что коммунизм - порождение русских. Александр Исаевич с этим постоянно спорил, спрашивая: так вы против коммунизма или против России как таковой?
Но - “угодило зернышко промеж двух жерновов” - на Родине он не устраивал коммунистов и на Западе не угодил: его сочли русским националистом, поскольку он защищал историческую Россию, говоря, что нелепо считать камбоджийский, или вьетнамский, или еще чей-нибудь коммунизм порождением Ивана Грозного. Но его оппоненты настаивали: коммунизм - русская практика, он совершенно органичен для русского народа. Вроде как русские - такой отдельный рабский народ, который хочет над собой кнута и для которого только такой способ устройства жизни и возможен. Вполне расистский взгляд.
- С тем, что в России довольно сильно скучают по сильной руке, не поспоришь.
- Да, русские, будучи в высшей степени и многогранно талантливым народом, к сожалению, мало способны к самоорганизации. Вероятно, это сложилось в силу природных свойств и исторических особенностей. Пространства огромные, климат суровый. Выживание на таких просторах и в таком климате требует, наверное, более жесткой организации, чем каждый человек хотел бы над собой учредить. В северных странах, в Англии, Норвегии, Швеции, как мы знаем, сохранились королевы и короли. Да, они теперь не управляют политической жизнью. Но это не просто рудимент, они сохранились не только как символы, зачем-то они своим странам нужны.
- Вашу мысль можно продолжить таким образом, что раз где-то хороша монархия, то, возможно, каким-то странам зачем-то нужен и очень подходит коммунизм.
- Нельзя продолжить таким образом. Коммунизм никому не подходит, в его идее заложен обман. Он декларирует и обещает такое равенство, которое невозможно. Люди рождаются неравными. Делать их равными, следуя коммунистической логике, означает каждому, кто над строем возвышается, отсекать либо ноги, либо голову. И достаток у людей не может быть равным, потому что один способный, а другой неспособный и обстоятельства у всех разные.
Правильное равенство - это равенство перед законом. Такое действительно необходимо каждому родившемуся человеку. И оно должно быть обеспечено. Но уж при коммунизме справедливого суда ждать не приходится, это наша недавняя история доказала.
Коммунизм вообще - страшная штука, он требует от людей не только дисциплины, физического подчинения, всех сил, ума, таланта и неустанной работы. Нет. Сверх всего этого коммунизм требует душу. В этом различие тоталитарной власти и авторитарной: тоталитарная требует еще и душу, авторитарная - только подчинения.
- То есть, выбирая из двух зол…
- Это даже смешно - выбирать! Они рядом не стояли. Тоталитаризм - это не просто молчать, зная, что твоего невинного брата, или соседа, или друга закатали, это еще и аплодировать на общем собрании и кричать: “Собаке - собачья смерть!” И быть одного со всеми мнения, а другое нигде никогда не высказывать. Такого ни в какой Англии ни при каком Кромвеле не было; нигде не было.
И сегодня многие наши трудности - из-за родовых пятен 75-летнего тоталитаризма, который одних растлил, в других вселил позвоночный страх, и это в нескольких поколениях. Но и это не все: он исказил историю и спрятал ее от нас, не допуская никаких дискуссий по существу. С момента разгона Учредительного собрания 100 лет назад до сегодняшнего дня у нас не было и нет настоящего парламента. […]
- Считаете ли вы, что части проблем, которые обрушились на постсоветское общество, можно было бы избежать, если бы в 1991-м была не просто распущена, но и запрещена КПСС, а коммунистическая идеология получила государственное осуждение с последующими люстрациями?
- Я считаю, что моральное осуждение коммунизма и запрещение Коммунистической партии были необходимы. Но это не было сделано. Что же касается люстраций, это вопрос гораздо более сложный, чем кажется. Потому сложный, что в нашей стране преступный коммунизм не только убивал своих граждан, но и развращал тех, кого не убивал.
Множество людей фактически принимали сторону палачей, доносили на соседей, предавали друзей - и не потому, что родились плохими. Они были отравлены этой идеологией либо запуганы до потери себя. И вот это преступление, эта порча и калечение душ изуродовали общество. Когда в 90-х открыли архивы и люди могли видеть следственные дела своих близких, некоторые выходили оттуда больными, разрушенными, потому что оказывалось, например, что дружеская семья, которая была вроде действительно дружеской и помогала детям, сама же и участвовала в доносах и тем самым в гибели их родителей. Люди были поставлены в невыносимые условия. Население было растлено. В нашей стране люстрация могла бы стать концом вообще всех. […]
И действие этого подкоммунистического растления продолжается. То, до какой степени у наших людей засверкали “баксы” в глазах и затмили все остальное, - это тоже последствия многих лет лишения самых обычных бытовых вещей. И это стирает всякие границы, в том числе и нравственные, заставляя выбирать не профессию, которая развивала бы призвание, не дело, которое несло бы пользу, а деньги, которые якобы решают все. Это ужасные травмы долгого коммунизма. Из-за них мы и капитализм плохо строим. Он у нас хуже, дичее, чем в Восточной Европе, где коммунизм властвовал в два раза короче.
- Когда в 1991 году сносили памятник Дзержинскому, толпа так и осталась на площади, а в здание Лубянки не вошла, документов, которые там хранились, на Божий свет не вынесла. Поименно никого из преступников преступниками не назвали.
- Если помните, во время того, как люди разрушали Берлинскую стену, в Штази жгли документы.
- Ничего такого про Лубянку мы не знаем. Туда никто не пытался войти.
- А если бы и вошли, я думаю, в нашем случае КГБ был защищеннее, чем Штази.
- Мне кажется, момент, когда общество могло изменить будущее, просто говоря о прошлом в полный голос, все же был. Но его целебность была упущена.
- То десятилетие искренних надежд на светлое будущее было еще и временем фатальных ошибок, которые допустили люди, ставшие в то время капитанами, лидерами страны и общества. Они оказались плохими психологами и никакими не лидерами, потому что лидер обязан уметь видеть мiр, в том числе и глазами тех, для кого он - лидер. А они, придя к власти или к полувласти, в упоении новыми возможностями решили, что весь народ знает столько же, сколько они, все читали тот же самиздат, что и они, все, разумеется, хотят перемен, так сказать, “по умолчанию”. Это было совершенно не так. В первую очередь, надо было заниматься декоммунизацией, во вторую - созданием реального рынка и конкурентной среды; они же занялись залоговыми аукционами, в результате чего мы и оказались там, где оказались.
Н.Д. Солженицына и Президент РФ В.В. Путин на открытии памятника Святому Равноапостольному Князю Владимiру на Боровицкой площади в Москве 3 ноября 2016 г.
- Но выбора становится все меньше. Путин, например, у власти без малого двадцать лет. И кажется, что конца и края этому нет. Как это можно менять?
- Спокойная, без коллизий, смена власти - это объективно самая трудная задача любой молодой демократии. Да и в зрелой демократии бывает негладко - смотрите, как уже целый год бьется в конвульсиях внутренняя жизнь в США, оттого что кандидат элит проиграл выборы. Но все равно выборы - это основной инструмент смены власти. […]
…Да, мы живем в стране, изуродованной язвами. Однако принципиально эти язвы исправимы, в чем опять же разница между авторитарным и тоталитарным режимами: из автократии есть выход в демократию (это доказано много раз историей, которая на наших глазах совершалась). Из тоталитаризма выйти почти невозможно. Слава перестройке - мы вырвались. Никого больше не расстреливают, и многое стало мягче. Да, в авторитарной стране и институты, соответственно, авторитарные, и нет полной свободы прессы: у нас она неполная, урезанная (кстати, не без самоцензуры прагматичных журналистов). Но никто больше не прячет в стол того, что пишет. И есть интернет, при котором существенные ограничения информации невозможны. […]
“Знать, не забыть, осудить. И простить”. [Слова, сказанные Н.Д. Солженицыной на открытии памятника Св. Равноапостольному Князю Владимiру в Москве в 2016 г. - С.Ф.] Я считаю, что это именно тот набор действий и та их последовательность, которые нам сейчас необходимы. Но тут раздался возмущенный хор: “Как это? Кому это дано право прощать государству? Не простим!”
Милые мои, у вас либо слух извращенный, либо сознание! Не о государстве речь! Не государству простить - друг другу простить, той половине, или четверти, или трети, или шестой части общества, которая участвовала в посадках и расстрелах. Друг другу простить, понимаете? Иначе как мы дальше жить будем вместе? Мы с людьми живем, а не с властью. Власть никто из нас ни прощать, ни любить не обязан, и никто никогда ее не любит. И не нужно ее любить. Никакую, даже хорошую».
Интервью Н.Д. Солженицыной 30 января 2018 г.
27 сентября 2017 г. на т.н. «Бутовском полигоне», котором в 1930-1950-х годах чекисты расстреляли десятки тысяч людей, был открыт «Сад памяти». Была там и Н.Д. Солженицына, выступившая там с кратким словом:
«Когда случаются внешние войны - они обычно ведут к сплочению, к единству нации. А внутренняя война власти против своих граждан, своего народа - делает черное дело разъединения людей. И до сих пор наше общество расколото, даже по отношению к диким безсудным расправам.
Но сказано в Евангелии: царство, разделившееся само в себе, - не устоит.
Для нас, для нашей страны, в непростое нынешнее время жизненно важно единение. Достичь его нельзя без примирения.
Но примирение невозможно на основе забвения, а только на основе честного и взвешенного осмысления истории. Если история страны не замалчивается, не извращается, не переписывается, не подгоняется под идеологии, которые сменяют одна другую, - такой историей, полной и побед и поражений, честной историей - может гордиться каждый из нас, такая история формирует единую нацию.
Изо всех ран, нанесенных народу за три четверти столетия античеловеческим режимом, самая страшная - разрушение наших душ, слепота и глухота к правде. Без духовного целения ран - невозможна чистота общественных отношений, невозможно и экономическое выздоровление, без духовного очищения на первое место среди всех свобод всегда выйдет свобода безсовестности, а значит, и безпамятности, а значит и забвения.
Духовное же очищение требует прежде всего правдивости и смелости в отстаивании правды».
http://solzhenitsyn.ru/interview/index.php?ELEMENT_ID=2343
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/315879.html
«Всё сердце - к тебе!»
Александр СОЛЖЕНИЦЫН.
В эти юбилейные дни великого русского писателя и мыслителя А.И. Солженицына мы отдаем дань уважения его жене, другу, матери его детей, хранительнице его наследия и памяти о нем - Наталии Дмитриевне.
С будущей своей супругой, матерью его детей Александр Исаевич познакомился 28 августа 1968 года.
«Как в писателя, - вспоминает Н.Д. Солженицына, - я, конечно, в него влюбилась ровно так же, как многие, кто прочитал в ноябрьском номере “Нового мiра” за 1962 год “Один день Ивана Денисовича”. Мне было сразу понятно, что это огромный писатель. Но мы не были знакомы. Хотя удивительным образом с разницей в 20 лет у нас были довольно похожие обстоятельства детства: достаточно суровые, закалившие и сформировавшие каждого. Но к моменту нашего знакомства я довольно мало реального знала о лагерях. Разумеется, я знала о том, что они были, но, как и почти все, я не знала, как на самом деле жили заключенные. Вот этот внутренний быт лагеря был неизвестен. При том что мы с бабушкой много лет отправляли посылки в лагерь моему арестованному деду, а его уже не было на свете. […]
Александр Исаевич был именно тем человеком, который такую жизнь описал. И дальше я читала все солженицынское, что появлялось в “Новом мiре” и в самиздате, - и “В круге первом”, и “Раковый корпус” и, конечно, была влюблена в него как в писателя. Но это неправильное слово: “влюблена”. Я понимала, что он - колоссальное явление литературы и жизни нашей. А познакомила нас Наталья Ивановна Столярова, наш общий близкий друг.
Александр Исаевич жил в Рязани, но наезжал в Москву, ему нужны были исторические книги и материалы для работы, и нужно было хранить написанное, где-то держать рукописи и рабочие наброски, которых становилось все больше. Нужны были друзья, которые бы разгрузили его и как-то помогли в этих заботах. Я была одной из тех, кого в помощь ему нашла Наталья Ивановна. И все произошло стремительно: я впряглась в работу, он мне дал как раз перепечатывать “В круге первом”. Я нашла там неточности по линии истории партии, что его очень поразило (а я их нашла потому, что еще в школьные годы с большим интересом читала стенограммы съездов, оставшиеся от деда). И начались очень интенсивная работа и мощное сотрудничество, которое скоро перешло в бурный роман.
…Безусловно, это была именно та любовь, от которой рождаются дети. И которая детьми не кончается».
Интервью Н.Д. Солженицыной 30 января 2018 г.
http://www.colta.ru/articles/literature/17197
«Солженицын пришел ко мне домой, это было оговорено заранее. Была такая замечательная женщина Наталья Ивановна Столярова, с которой он и я дружили независимо друг от друга. Александр Исаевич же тогда жил в Рязани, приезжал в Москву ненадолго, ему нужно было делать много библиотечных изысканий для той работы, которую он вел, нужно было каким-то образом прятать рукописи. Видя, как он перегружен, Столярова все время говорила ему о том, что ему нужны помощники: “Хотите, мы найдем вам молодых, энергичных помощников?” Но он постоянно отнекивался...
В какой-то момент Наталья Ивановна порекомендовала ему меня, потому что мы с ней дружили, и она считала, что ему помогут моя, так сказать, подвижность и мое математическое образование, и я не знаю, что еще... Ей казалось, что я как-то смогу быть ему полезной. В общем, она не ошиблась, к счастью.
Тогда она договорилась с ним, дала ему мой адрес, сказала: “Вы идите, они вам все наладят. Вот Наталья Светлова и люди, с которыми она дружит, эта молодежь обезпечит вам хранение рукописей и их перепечатки. Во многих отношениях они смогут быть вам полезны”. Она говорила так, потому что в то время я много перепечатывала самиздат, она это знала и пользовалась моими перепечатками.
И вот он пришел в назначенное время, абсолютно точно, секунда в секунду. Он вообще был очень пунктуальным человеком. Разговор был очень короткий и деловой. Он сразу спросил, что я могла бы делать. Я ответила, что могла бы это и то, и то, не зная, что именно ему нужно. Он сразу дал мне перепечатать как раз “В круге первом”, только что законченную им за два месяца до этого последнюю редакцию, и сказал: “Если можно, перепечатайте”. И я стала перепечатывать.
Конечно, к тому времени я уже читала тот вариант, который ходил в самиздате. Это же был другой, окончательный вариант. Я перепечатала его с большим удовольствием очень быстро, но нашла в нем ряд вещей, которые, как мне казалось, были неверными. Это были исторические моменты, связанные с Лениным, с Малиновским. Я проверила это по своим источникам и сказала ему в следующий раз, что мне кажется, что тут было не так, а вот так. Он очень удивился и спросил, откуда я это знаю. Я ответила, что у меня от деда осталось много книг, которые я читала. Тогда он спросил меня: “А зачем вы их читали?” На что получил ответ: “Потому что меня интересует история”. Солженицын очень удивился, он был поражен и одновременно обрадован. После этого Александр Исаевич давал мне разные поручения, в том числе связанные с работой в исторической библиотеке. Так началось наше сотрудничество, оно как-то очень быстро переросло в романтические отношения».
Интервью Н.Д. Солженицыной газете «Metro» 9 декабря 2013 г.
http://cult-and-art.net/society/73423-intervju_natali_dmitrievny_solzhenicynoj
А.И. Солженицын и Н.Д. Светлова во время поездки на Север. Июль-август 1969 г.
«Четверть века спустя Н.Д. Солженицына скажет: “Мне было очень ясно, когда я выходила замуж за Александра Исаевича, что я хотела бы для него сделать. Я не знала - получится ли. Разделить - бой. Разделить - труд. Дать и вырастить ему достойное потомство. Это всегда и длилось. Всегда длился бой, и он не окончен, Всегда длился труд, и он не кончен…” А тогда, на заре любви, она догадывалась, что их ждут трудные времена - не только потому, что он женат и преследуем властями. Через год обнаружится, что связь с ним (она не осталась тайной для Лубянки) автоматически закрыла ей возможные продвижения. После аспирантуры она собиралась вернуться в Лабораторию; но когда летом 1970-го подала заявление, Колмогорову сказали: “В университете такие не нужны”, - о чём и сообщит он ученице растерянно и недоуменно».
Людмила Сараскина. «Александр Солженицын». М. «Молодая гвардия». 2008.
«Ладуня моя ненаглядная, - писал Солженицын Але в марте 1970-го. - За спехом деловых разговоров всё не остаётся времени выразить тебе, остаётся писать письмо: представляешь ли ты, как ты постоянно присутствуешь со мной, близ меня? Ложусь ли, встаю, ночью ли проснусь - никогда не минует мысль тебя. И на дню по многу раз обращаюсь к тебе, делюсь тем, что в работе возникает и по другому разному, всё время - ноющая нехватка тебя, два дня разлуки уже кажется много. И удивительно, как это в жизнь вошло незаметно, с первого взгляда не угаданно. А сейчас впервые в жизни у меня такое ощущение: из всех земных людей невероятной близости тебя, изо всех когда-либо встреченных мужчин или женщин; твои поступки, ход мыслей - такие, как я бы придумал, как я бы хотел, чтобы были, а они сами такие возникают. И если б можно было так, чтоб жили мы с тобой неразлучно, неотрывно - кажется, приобрела бы жизнь цельность и полноту по самый верхний край».
Людмила Сараскина. «Александр Солженицын». М. «Молодая гвардия». 2008.
Между тем суды отказывали писателю в разводе.
30 декабря 1970 г. у них рождается сын Ермолай. 23 сентября 1972 г. второй - Игнат.
«За оказание помощи Н.Д. Светловой при родах главный врач родильного дома доктор медицинских наук М.С. Цирульников был исключён из партии, освобождён от должности и от педагогической работы в медицинском институте. На районной парткомиссии ему, как рассказал сам Цирульников, было заявлено: “Раз вы дали родить жене Солженицына, пусть и неофициальной, значит, вы дали родиться ребёнку врага народа, политическому врагу. Вы совершили сознательное преступление. Вы коммунист, руководитель учреждения, вам партия и правительство доверили такой пост, а вы вот что делаете”. Но и после увольнения доктора долго не оставляли в покое, и в 1977 году он эмигрировал во Францию».
Людмила Сараскина. «Александр Солженицын». М. «Молодая гвардия». 2008.
Только 15 марта 1973 г. развод смог быть оформлен и 20 апреля брак с Н.Д. Светловой, наконец, был зарегистрирован.
А 11 мая они обвенчались в московском храме Илии Обыденного.
«И жена моя, - записал А.И. Солженицын летом 1973 г. - вышла за меня замуж в том же сознании и в той же готовности: не уступив, умереть в любую минуту. Призывая мир противостоять насилию, хорош бы я был, если б уступил страху, что убьют кого-то из нас. Мы не поддадимся ничьей угрозе - от тоталитарного ли правительства или от левых банд».
8 сентября 1973 г. у них родился третий сын Степан.
Из интервью Н.Д. Солженицыной 30 января 2018 г.:
- Насколько вы сами тогда свыклись с чувством постоянного страха?
- У меня не было страха вплоть до самой развязки. А в 1973-м и начале 1974-го угрожали уже прямо - и Александру Исаевичу, и семье. Стало страшно за детей. Шла серьезная травля. У нас даже сохранились записки с прямыми угрозами, опускали в почтовый ящик.
- Кто это писал?
- КГБ, конечно.
- То есть не соседи?
- Ну что вы, какие соседи? В это время вокруг уже были нормальные люди, которые, скорее, переживали за нас. Кто-то не боялся и поддерживал, а кто-то, конечно, боялся, но находил способ выразить сочувствие. И таких - по крайней мере, в Москве - было большинство. Но вот вы спросили: было ли страшно? Понимаете, мы были готовы - и он, и я - к самому худшему повороту событий. Если не быть готовым, нельзя ступать в брод. Было ясно, что всё может кончиться очень плохо. В этот момент ты решаешь: либо продолжать, либо отступать. Отступать - это всегда смертельный номер. Если такой мощный враг чувствует слабость, он дожует тебя. И дожует очень быстро. Значит, путь был только один: идти до конца. При этом «конец», как вы понимаете, определяем не мы. Наш вклад - это твердость и готовность к концу. И вот когда они ощущают эту готовность идти до конца, наша позиция становится очень сильной.
Разумеется, тогда мы никаких теорий не строили. Исход был во многом вопросом личных качеств и умения владеть собой. Если у тебя «заячье сердце», выход один: скрепить сердце разумом и идти вперед. Если тебе это удается, то ты даже больший герой, чем тот, у кого не «заячье сердце», кто и с самого начала не так уж боится.
У нас обоих, наверное, было не «заячье сердце». Но я понимала, что его могут убить. Что все может кончиться трагически.
- Неужели ни разу не дрогнул у вас голос попросить его замереть, затаиться? Четверо маленьких детей - аргумент.
- Что значит «затаиться»? Не писать? Но все уже было написано: и «Архипелаг», и «В круге первом». Да, написано втайне, но еще до «Архипелага» они сочли его врагом. А «Архипелаг» - это просто голова на плаху. И что значит «не пиши»? Это просто смешно, потому что он не мог не писать, он для этого, очевидно, был рожден. Это - во-первых. Во-вторых, это ничего бы не изменило. В-третьих, наш союз с самого начала был построен именно на том, что мы одинаково понимали задачу: не самому сохраниться, а сохранить написанное. Донести до людей. И он - писал. А я устраивала все это хранение, чтобы у него голова была свободна.
«Уезжая в марте 1974 г. вслед за высланным из страны мужем в Цюрих, Н.Д. уверенно говорила провожавшим: “Не мне судить о сроках, но мы вернёмся. И детей наших вырастим русскими. И потому - не прощаемся ни с кем”».
Людмила Сараскина. «Александр Солженицын». М. «Молодая гвардия». 2008.
Александр Солженицын в аэропорту Цюриха встречает жену с сыновьями Ермолаем и Игнатом. 1974 г.
«В “Зёрнышке” А.И. щедро и благодарно упомянет вклад жены в их общее дело. “Не решусь сказать, у какого русского писателя была рядом такая сотруженица и столь тонкий чуткий критик и советник. Сам я в жизни не встречал человека с таким ярким редакторским талантом, как моя жена, незаменимо посланная мне в моём замкнутом уединении, когда не может хватить одной авторской головы и примелькавшегося восприятия. Пристальность к тексту, меткий глаз, чуткость к любому фонетическому, ритмическому процарапу, к фальши или истинности тона, штриха, синтагмы, чуткость ко всему в художественном произведении - от крупных конструкций, от верности характеров, до нюансов образов, выражений, порядка их, междометий, знаков препинания. Аля помогала мне критикой, советами, оспорами, она много способствовала улучшению и ясности моих текстов”.
Она всегда была более требовательна к качеству текста, чем автор; твёрдо настаивала на улучшениях и предлагала отличные варианты; пропускала через себя каждое слово и каждую фразу; имея яркую мгновенную память, замечала все повторы и зорко участвовала в шлифовке сочинения. Аля не давала ему “расползтись в несамокритичности”».
Людмила Сараскина. «Александр Солженицын». М. «Молодая гвардия». 2008.
Н.Д.: «…Мы очень тесно работали начиная с 1969 года. Всё, что он писал, проходило через меня. Я была его редактором. Во всяком случае, в “Красном колесе” большое участие. Александр Исаевич довольно высоко ценил мои редакторские способности, что делает меня гордой и счастливой. Я очень люблю его тексты, люблю с ними быть».
Интервью Н.Д. Солженицыной газете «Metro» 9 декабря 2013 г.
Работа над Красным колесом. Вермонт. 1983 г.
«Аля видела: “Писать для него - единственно естественная форма жизни. Всякая иная работа, как бы ни была объяснима, оправданна, - не даёт ему счастья и покоя”.
Ожидаемая от неё помощь была по-прежнему огромна и живительна; её дневники запечатлели градус и качество сотрудничества и в “год Оруэлла” тоже.
“1984. 15 августа. Кончила читать “Март”, все 4 тома. Пролистала все свои записи, 2 общих тетради. Передала Сане - все его рукописи и свои записи. Говорили о ‘Марте’ 3 часа... Принял серьёзно, но как уложится в нём дальше - не знаю. У меня - ощущение торжественного покоя: сделано нечто большое, с отдачей, - и возвращено в хозяйские руки. Спокойно, хорошо на душе...
21 августа. Саня прочитал мои записи по 2-му тому. Хвалил меткость и тонкость, - в таких всё словах и так сиял, что на весь долгий вечер затопил меня счастьем...
24 августа. Несколько дней обдумывала линию глав, порученных Саней на передумку-переделку... Очень напряжённая, почти мучительная, но и какая богатая, радостная работа!..
11 сентября. Саня по нескольку раз в день приходит к моему столу, весь - любовь и сияние. Счастливые мы...
8 октября. Когда Саня доволен, как я работаю, и всем вообще нашим совместным - мне так легко делать любую работу и в любых количествах. Счастье… […]
В ночь под Новый 1985 год Н.Д. записала: “Благодарю Тебя, Господи, за все дары незаслуженные. И прошу ещё: помоги мне войти в тишину, победить празднословие, невозмутимо встречать измены и поношения, научи быть светлой”».
Людмила Сараскина. «Александр Солженицын». М. «Молодая гвардия». 2008.
Н.Д.: «…Как и для любого человека, значение семьи в разное время жизни было для него разным. Когда он был молод и видел перед собой огромные задачи, он хотел, по его словам, чтобы близкие “не вычитались из его сил”. Это было задолго до нашего знакомства. К счастью, в нашей общей жизни силы не вычитались, а складывались, и даже умножались. Потом, когда мы оказались в изгнании, где “атмосферное давление” повышается и какую-то семью сплачивает, какую-то разрушает, наша семья сплотилась в маленький стойкий отряд, бойцами которого, помимо нас с ним, была и моя мама, и все сыновья...
Александр Солженицын с сыновьями.
Мальчики с раннего возраста были включены в нашу работу, причем по собственной воле, их никто не заставлял. Конечно, каждый из них выстраивал и свою судьбу, но Александр Исаевич всегда чувствовал, что мы всем, чем можем, готовы ему помогать. Не только потому, что любим и уважаем его как мужа и отца, а потому, что разделяем стремление и страсть его жизни. Это был наш общий боевой поход».
Интервью «Российской газете» 11 декабря 2008 г.
http://www.rg.ru/2008/12/11/solzhenicyn.html
В мае 1994 г., двадцать лет спустя после изгнания, семья Солженицыных возвращается в Россию.
Солженицыны на Ярославском вокзале в Москве.
Еще 14 лет писатель работал на родине…
Скончался Александр Исаевич 3 августа 2008 г. в 23.45 в своем доме в Троице-Лыкове.
Наталья Дмитриевна так рассказывала об этом в своих интервью:
«День был очень хороший. Вообще, он тяжело болел последние несколько лет, эти годы были для него физически трудные. Сначала и морально трудные, потому что он как-то не понимал, думал: “Я вроде все уже сделал, зачем мне это послано”, а потом понял, зачем, и обрел внутреннюю гармонию.
Этот день был такой же, как все, и в чем-то даже счастливый. Я обычно утром помогала ему встать, а вечером лечь. Он вообще был человек, который придерживался одинаковых часов в режиме, сколько я его помню. А тут он позвал меня на час раньше, чем обычно ложился спать. Я думала, что он просит достать книжку или что-то другое, потому что последнее время он был в инвалидном кресле, а он говорит: “Ну, поехали спать”. Я ему говорю: “Ещё же час” - “Да что ты!”. Он вообще никогда не ошибался. Мы проговорили минут 45, что бывало очень редко, никуда не спеша.
Погода была хорошая, не слишком жаркая, не слишком холодная, ничего запомнившегося, хорошее московское лето. И Степан, младший сын, был дома, он собирался улетать в полночь. Мы со Степой сидели и готовили выставку к Московской книжной ярмарке, Александру Исаевичу в 2008 году должно было исполниться 90 лет, и мы устраивали выставку на двух языках. В этот момент Александр Исаевич меня позвал, а Степан продолжал заниматься. Потом я вернулась, он заснул, через какое-то время проснулся и снова меня позвал. Я зашла в комнату, он сидит на кровати и говорит: “Что-то мне не хорошо”. Очень скоро начался его отход. Он как-то пошатнулся и стал падать на кровать. Я крикнула: “Стёпа!”. Он меня услышал, прибежал, и мы с двух сторон его поддержали. Он умер рука в руке с младшим сыном и мной. Стёпа не полетел к счастью никуда, он умер за десять минут до полуночи, поэтому многие считают, что 4-го числа, а его не стало третьего…
Он умер быстро, если и страдал, то не долго и не выражено, у него скорее была улыбка на лице. Конечно, мы вызвали “скорую помощь”, которая пыталась какие-то шоки делать, ещё что-то. Они долго пытались, но я уже знала, что его нет… В общем, он был счастливый человек».
Интервью «Sensus Novus» 27 июля 2011 г.
https://www.sensusnovus.ru/interview/2011/07/27/9219.html
Семья Солженицыных.
В другой раз Н.Д. рассказывала об этом так: «Я этот день все время вспоминаю. Уже много месяцев он говорил, что его уход “при дверях”. Он видел смерть на пороге. И не только спокойно, но светло к ней относился. В последнее время ему было так трудно жить, физически трудно, что он уже хотел избавления. Но при этом терпеливо и благодарно принимал долготу своей жизни. Его последний день почти не отличался от предыдущих, такая была милость Божья. Александр Исаевич был приверженцем строгого распорядка дня. В одно и то же время вставал, завтракал, работал, потом слушал радио, читал, снова работал. В тот день все было, как всегда, кроме одного сбоя... Перед сном он позвал меня на час раньше обычного. Я пришла, думая, что ему что-то понадобилось: книжку с полки достать или еще что. А он попросил отвезти его лечь спать (последний год он почти не мог ходить, был в катальном кресле). Я удивилась: “Как же, ведь еще рано”. Он посмотрел на часы и сам поразился. Впервые ошибся на час.
Милостивая это была ошибка - я села рядом с ним, и мы говорили минут сорок пять, тихо, неспешно, о многом, о многом... Конечно, мы с ним всегда по многу раз в день разговаривали, обсуждали работу, текущие новости, и общие, и семейные. А тут был тихий, необязательный, почти пунктирный разговор. И он остался со мной, такой последний подарок!
Затем Александр Исаевич лег, заснул, но через полтора часа опять позвал меня, что тоже бывало довольно часто. Я пришла, он сидел на кровати. “Что-то мне нехорошо”. И начался его отход... Я успела вызвать врачей, он с ними разговаривал, даже шутил. К счастью, дома был младший сын Степан. В эту ночь он должен был улетать в командировку, и если бы отец позвал меня на час позже - сын бы уже уехал. А так мы оба были с Александром Исаевичем, с двух сторон, держали его за руки. Он понимал, что это мы, говорил с нами, потом ему стало трудно говорить, но в сознании он находился до последней минуты.
Мне кажется, он не сильно страдал. Почти до самого конца на его лице была хотя и слабая, но улыбка. Мне казалось, он ушел примерно на полчаса раньше, чем врачи это формально зафиксировали. Они потом согласились со мной. Он умер в ночь с третьего на четвертое августа, незадолго до полуночи».
Интервью «Российской газете» 11 декабря 2008 г.
«Он, - говорит в одном из интервью о своем супруге Наталья Дмитриевна, - вышел победителем той системы, которая владычествовала тогда. Но сказать, что наша страна в своем нынешнем состоянии преодолела страшные стигмы, которые оставил коммунизм, нельзя. У нас они вполне еще цветут. Откройте интернет - посмотрите, сколько там сайтов неокоммунистических, неокомсомольских. Молодые и старые люди мечтают о возвращении прежнего.
- Распространенность этих идей и их влияние сильно меньше тех, что исходят от правящей сегодня партии и разнообразных ее ответвлений.
- Ошибаетесь! Это вообще нельзя сравнивать. Единороссы - то ли партия, то ли клуб, то ли вообще неизвестно что. От них, в общем, мало что зависит, и мало чем они управляют в стране. А между тем коммунистические идеи реют все настойчивее, и они опасны тем, что дают ложные ответы на совершенно справедливое негодование людей.
Это негодование имеет под собой почву, и не только у нас в стране, где угодно: вся Греция теперь разгуливает под красными знаменами. Какая-нибудь Нигерия тоже разгуливает! Это, кстати, совершенно противоречит расхожему на Западе мнению, что коммунизм - порождение русских. Александр Исаевич с этим постоянно спорил, спрашивая: так вы против коммунизма или против России как таковой?
Но - “угодило зернышко промеж двух жерновов” - на Родине он не устраивал коммунистов и на Западе не угодил: его сочли русским националистом, поскольку он защищал историческую Россию, говоря, что нелепо считать камбоджийский, или вьетнамский, или еще чей-нибудь коммунизм порождением Ивана Грозного. Но его оппоненты настаивали: коммунизм - русская практика, он совершенно органичен для русского народа. Вроде как русские - такой отдельный рабский народ, который хочет над собой кнута и для которого только такой способ устройства жизни и возможен. Вполне расистский взгляд.
- С тем, что в России довольно сильно скучают по сильной руке, не поспоришь.
- Да, русские, будучи в высшей степени и многогранно талантливым народом, к сожалению, мало способны к самоорганизации. Вероятно, это сложилось в силу природных свойств и исторических особенностей. Пространства огромные, климат суровый. Выживание на таких просторах и в таком климате требует, наверное, более жесткой организации, чем каждый человек хотел бы над собой учредить. В северных странах, в Англии, Норвегии, Швеции, как мы знаем, сохранились королевы и короли. Да, они теперь не управляют политической жизнью. Но это не просто рудимент, они сохранились не только как символы, зачем-то они своим странам нужны.
- Вашу мысль можно продолжить таким образом, что раз где-то хороша монархия, то, возможно, каким-то странам зачем-то нужен и очень подходит коммунизм.
- Нельзя продолжить таким образом. Коммунизм никому не подходит, в его идее заложен обман. Он декларирует и обещает такое равенство, которое невозможно. Люди рождаются неравными. Делать их равными, следуя коммунистической логике, означает каждому, кто над строем возвышается, отсекать либо ноги, либо голову. И достаток у людей не может быть равным, потому что один способный, а другой неспособный и обстоятельства у всех разные.
Правильное равенство - это равенство перед законом. Такое действительно необходимо каждому родившемуся человеку. И оно должно быть обеспечено. Но уж при коммунизме справедливого суда ждать не приходится, это наша недавняя история доказала.
Коммунизм вообще - страшная штука, он требует от людей не только дисциплины, физического подчинения, всех сил, ума, таланта и неустанной работы. Нет. Сверх всего этого коммунизм требует душу. В этом различие тоталитарной власти и авторитарной: тоталитарная требует еще и душу, авторитарная - только подчинения.
- То есть, выбирая из двух зол…
- Это даже смешно - выбирать! Они рядом не стояли. Тоталитаризм - это не просто молчать, зная, что твоего невинного брата, или соседа, или друга закатали, это еще и аплодировать на общем собрании и кричать: “Собаке - собачья смерть!” И быть одного со всеми мнения, а другое нигде никогда не высказывать. Такого ни в какой Англии ни при каком Кромвеле не было; нигде не было.
И сегодня многие наши трудности - из-за родовых пятен 75-летнего тоталитаризма, который одних растлил, в других вселил позвоночный страх, и это в нескольких поколениях. Но и это не все: он исказил историю и спрятал ее от нас, не допуская никаких дискуссий по существу. С момента разгона Учредительного собрания 100 лет назад до сегодняшнего дня у нас не было и нет настоящего парламента. […]
- Считаете ли вы, что части проблем, которые обрушились на постсоветское общество, можно было бы избежать, если бы в 1991-м была не просто распущена, но и запрещена КПСС, а коммунистическая идеология получила государственное осуждение с последующими люстрациями?
- Я считаю, что моральное осуждение коммунизма и запрещение Коммунистической партии были необходимы. Но это не было сделано. Что же касается люстраций, это вопрос гораздо более сложный, чем кажется. Потому сложный, что в нашей стране преступный коммунизм не только убивал своих граждан, но и развращал тех, кого не убивал.
Множество людей фактически принимали сторону палачей, доносили на соседей, предавали друзей - и не потому, что родились плохими. Они были отравлены этой идеологией либо запуганы до потери себя. И вот это преступление, эта порча и калечение душ изуродовали общество. Когда в 90-х открыли архивы и люди могли видеть следственные дела своих близких, некоторые выходили оттуда больными, разрушенными, потому что оказывалось, например, что дружеская семья, которая была вроде действительно дружеской и помогала детям, сама же и участвовала в доносах и тем самым в гибели их родителей. Люди были поставлены в невыносимые условия. Население было растлено. В нашей стране люстрация могла бы стать концом вообще всех. […]
И действие этого подкоммунистического растления продолжается. То, до какой степени у наших людей засверкали “баксы” в глазах и затмили все остальное, - это тоже последствия многих лет лишения самых обычных бытовых вещей. И это стирает всякие границы, в том числе и нравственные, заставляя выбирать не профессию, которая развивала бы призвание, не дело, которое несло бы пользу, а деньги, которые якобы решают все. Это ужасные травмы долгого коммунизма. Из-за них мы и капитализм плохо строим. Он у нас хуже, дичее, чем в Восточной Европе, где коммунизм властвовал в два раза короче.
- Когда в 1991 году сносили памятник Дзержинскому, толпа так и осталась на площади, а в здание Лубянки не вошла, документов, которые там хранились, на Божий свет не вынесла. Поименно никого из преступников преступниками не назвали.
- Если помните, во время того, как люди разрушали Берлинскую стену, в Штази жгли документы.
- Ничего такого про Лубянку мы не знаем. Туда никто не пытался войти.
- А если бы и вошли, я думаю, в нашем случае КГБ был защищеннее, чем Штази.
- Мне кажется, момент, когда общество могло изменить будущее, просто говоря о прошлом в полный голос, все же был. Но его целебность была упущена.
- То десятилетие искренних надежд на светлое будущее было еще и временем фатальных ошибок, которые допустили люди, ставшие в то время капитанами, лидерами страны и общества. Они оказались плохими психологами и никакими не лидерами, потому что лидер обязан уметь видеть мiр, в том числе и глазами тех, для кого он - лидер. А они, придя к власти или к полувласти, в упоении новыми возможностями решили, что весь народ знает столько же, сколько они, все читали тот же самиздат, что и они, все, разумеется, хотят перемен, так сказать, “по умолчанию”. Это было совершенно не так. В первую очередь, надо было заниматься декоммунизацией, во вторую - созданием реального рынка и конкурентной среды; они же занялись залоговыми аукционами, в результате чего мы и оказались там, где оказались.
Н.Д. Солженицына и Президент РФ В.В. Путин на открытии памятника Святому Равноапостольному Князю Владимiру на Боровицкой площади в Москве 3 ноября 2016 г.
- Но выбора становится все меньше. Путин, например, у власти без малого двадцать лет. И кажется, что конца и края этому нет. Как это можно менять?
- Спокойная, без коллизий, смена власти - это объективно самая трудная задача любой молодой демократии. Да и в зрелой демократии бывает негладко - смотрите, как уже целый год бьется в конвульсиях внутренняя жизнь в США, оттого что кандидат элит проиграл выборы. Но все равно выборы - это основной инструмент смены власти. […]
…Да, мы живем в стране, изуродованной язвами. Однако принципиально эти язвы исправимы, в чем опять же разница между авторитарным и тоталитарным режимами: из автократии есть выход в демократию (это доказано много раз историей, которая на наших глазах совершалась). Из тоталитаризма выйти почти невозможно. Слава перестройке - мы вырвались. Никого больше не расстреливают, и многое стало мягче. Да, в авторитарной стране и институты, соответственно, авторитарные, и нет полной свободы прессы: у нас она неполная, урезанная (кстати, не без самоцензуры прагматичных журналистов). Но никто больше не прячет в стол того, что пишет. И есть интернет, при котором существенные ограничения информации невозможны. […]
“Знать, не забыть, осудить. И простить”. [Слова, сказанные Н.Д. Солженицыной на открытии памятника Св. Равноапостольному Князю Владимiру в Москве в 2016 г. - С.Ф.] Я считаю, что это именно тот набор действий и та их последовательность, которые нам сейчас необходимы. Но тут раздался возмущенный хор: “Как это? Кому это дано право прощать государству? Не простим!”
Милые мои, у вас либо слух извращенный, либо сознание! Не о государстве речь! Не государству простить - друг другу простить, той половине, или четверти, или трети, или шестой части общества, которая участвовала в посадках и расстрелах. Друг другу простить, понимаете? Иначе как мы дальше жить будем вместе? Мы с людьми живем, а не с властью. Власть никто из нас ни прощать, ни любить не обязан, и никто никогда ее не любит. И не нужно ее любить. Никакую, даже хорошую».
Интервью Н.Д. Солженицыной 30 января 2018 г.
27 сентября 2017 г. на т.н. «Бутовском полигоне», котором в 1930-1950-х годах чекисты расстреляли десятки тысяч людей, был открыт «Сад памяти». Была там и Н.Д. Солженицына, выступившая там с кратким словом:
«Когда случаются внешние войны - они обычно ведут к сплочению, к единству нации. А внутренняя война власти против своих граждан, своего народа - делает черное дело разъединения людей. И до сих пор наше общество расколото, даже по отношению к диким безсудным расправам.
Но сказано в Евангелии: царство, разделившееся само в себе, - не устоит.
Для нас, для нашей страны, в непростое нынешнее время жизненно важно единение. Достичь его нельзя без примирения.
Но примирение невозможно на основе забвения, а только на основе честного и взвешенного осмысления истории. Если история страны не замалчивается, не извращается, не переписывается, не подгоняется под идеологии, которые сменяют одна другую, - такой историей, полной и побед и поражений, честной историей - может гордиться каждый из нас, такая история формирует единую нацию.
Изо всех ран, нанесенных народу за три четверти столетия античеловеческим режимом, самая страшная - разрушение наших душ, слепота и глухота к правде. Без духовного целения ран - невозможна чистота общественных отношений, невозможно и экономическое выздоровление, без духовного очищения на первое место среди всех свобод всегда выйдет свобода безсовестности, а значит, и безпамятности, а значит и забвения.
Духовное же очищение требует прежде всего правдивости и смелости в отстаивании правды».
http://solzhenitsyn.ru/interview/index.php?ELEMENT_ID=2343
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/315879.html