Лев Дуров не был коммиком, считал совецкую власть фальшивой и по-сотанински сильной и очень опасной

Mar 06, 2016 09:50

У настоящего неконформисткого национального искусства и культуры, а все это может быть по-настоящему только национальным, при руской власти абсолютно совпадают и цели и задачи по поддержке идентичного  человека
с настоящим полным и эстетически верным мiровозрением.
Но если власть не национальная и по сути своей интернационально подлая как сейчас в РФ-ии, то она подчиняет искусство и ставит его на службу себе, искусство вырождается в пропаганду или откровенное подлое и вонючее дерьмо -, т. е. перестаёт быть искусством и становится отвратительным грубым и примитивным зрелищем и развлеКАЛовым
(от слова вонючий животный интернациональный кал).

[Spoiler (click to open)]

Оригинал взят у philologist в Лев Дуров
Лев Константинович Дуров (23 декабря 1931, Москва - 20 августа 2015, там же) - советский и российский актёр театра и кино, театральный режиссёр, педагог. Народный артист СССР (1990). По собственным словам, принципиально не был членом КПСС, характеризовал советскую идеологию как «иллюзорную, фальшивую, но очень сильную»,
а Сталина - как «самого страшного человека на свете».
Выступал с осуждением войн в Афганистане, Чечне, Грузии.



© РИА Новости

Из книги Льва Дурова "Грешные записки"

Вообще со свободой следует обращаться очень осторожно - это чрезвычайно тонкий и хрупкий инструмент. Его нужно осторожно ощупывать пальчиками, а не бить по нему кувалдой.
Меня часто спрашивают, не испытываю ли я некую ностальгию по временам молодости, когда не было «рыночных» отношений между людьми и, как говорил чеховский свадебный генерал Ревунов-Караулов, «все было проще, и люди были проще». И я всегда отвечаю: нет, не испытываю никакой ностальгии, никакой тоски. Те времена были ложными, и все было построено на страхе. Я никогда не был членом какой-либо партии. Но с той, которая представляла «ум, честь и совесть нашей эпохи», дело имел.
Снимаем мы фильм «Семнадцать мгновений весны». Нужно выезжать на съемки за рубеж. А для этого необходимо (почему «необходимо» - нормальному человеку не понять) пройти некую выездную комиссию. Захожу. Меня спрашивают:
- Опишите, пожалуйста, как выглядит советский флаг.
Я подумал, что они шутят: ведь нельзя же задавать такие идиотские вопросы!
- На черном фоне, - говорю, - белый череп с костями. Называется Веселый Роджер.
Мне задают второй вопрос:
- Назовите союзные республики.
Это она меня спрашивает, актера, который с труппой объездил весь великий и могучий Союз.
- Пожалуйста, - говорю и начинаю перечислять: - Малаховка, Чертаново, Магнитогорск…
Как Швейк на медицинской комиссии, которая признала его идиотом. Видно, все-таки не зря меня когда-то звали Швейком.
- Спасибо, - говорят. - И последний вопрос: назовите членов Политбюро.
- А почему я их должен знать? - удивляюсь. - Это ваше начальство. А я ведь не член партии.
- Вы свободны, - сказали мне, и я пошел.
Только перешагнул порог киностудии, как на меня набросились:
- Что ты там нагородил?! Ты знаешь, что тебя запретили выпускать за рубеж? Уже позвонили - злые, как собаки!
- Ребята, - говорю, - в чем дело? Пусть меня убьют под Москвой.
Так они и сделали: убили меня в Подмосковье. Штирлиц-Тихонов выстрелил в меня, и я упал в родной, не в фашистский пруд. А потом так и пошло. Когда участников фильма награждали, меня вычеркнули из списка. И еще чем-то обласкали всех, а я так в черном списке и остался. А «народного» мне дали, видно, потому, что кто-то, где-то, что-то проморгал. Может, потом за эту промашку и по шее получил. Когда мы работали тогда, то нас заставляли к каким-то датам ставить спектакли, а под них разрешалось поставить одну классическую пьесу. Всем было известно, что будет ставить Эфрос. Он моментально, судорожно настраивался на определенную волну и искал одну-единственную пьесу, которую ему разрешат. А когда случилось: ставь, что хочешь, то оказалось много труднее. Да, свобода более тяжела. Она таит в себе определенные опасности. Личные, не какие-нибудь общественные; нет, хотя, возможно, и общественные. Она… Нет, она таит и общественные тоже, потому что многие понимают свободу как вольницу - и свою, и общественную.
Я по природе своей анархист. Никогда никому не поклонялся, не радовался никаким орденам и званиям. Это все нормально, как полагается, но чтоб я к этому стремился? Нет, это каждый скажет, что нет, не так. Для меня это никогда не было целью. Я считаю, личная свобода важнее всего. Поэтому, наверное, и не любил школу. Мне казалось, она подавляет и в чем-то унижает. Сейчас наоборот: учителя не знают, что делать, а ученики знают.
Я старался охраняться лично. Как я думаю, так и живу. Я определенным образом воспитан. Я никогда не преступал закон не потому, что такой законопослушный - просто это было противно моей морали. И когда я слышу рассуждения в передачах о страшных убийствах, когда об этом так запросто рассказывают… Это не может уложиться ни в моей голове, ни в моем сердце. Ну никак! Я не понимаю, я начинаю ругаться и думать, что человечество куда-то заходит слишком далеко. И не говорите, что это отдельный человек так поступает. Из кого же состоит человечество? И откуда такая агрессия, разрушительство? Зачем крушить телефонные будки, стеклянные остановки? Ты же в этом городе живешь! Зачем превращаешь его в свалку и помойку, на которой торжествует агрессия, а человеку страшно выйти на улицу? Что-то в людях живет и другое, помимо добра …
Что тут надо делать? Ну причем здесь театр? Он на другое нацелен. Это вещь эмоциональная. Сюда люди приходят доплакать то, что они не доплакали в своей жизни. Почему люди плачут в театре с удовольствием или смеются не менее охотно? Да они в жизни не успевают это сделать! За тяжелой, замотанной этой жизнью не успевают выплеснуть свои эмоции: ни те ни другие. Хотя слезы, может быть, успевают. Но они не успевают посочувствовать, сопережить чьей-то судьбе. Просто времени нет. А в театре они как-то получают ту самую возможность сопережить и получить от этого удовольствие. Меня никогда не касается ничья личная жизнь. Не люблю на эту тему говорить, давать интервью. Мне говорят: «Как, ты не знаешь, эта с этим, а он вон той муж?» Нет, не знаю. Меня это не волнует. Но когда со сцены идет пропаганда того, чего я не приемлю, то не принимаю это воинственно. Может, это и неправильно: вещи, которые для многих кажутся нормой, для меня аморальны. Я не понимаю: возможно, это некая российская консервативность, несмотря на ее кровавую историю. Консервативность, связанная со страданиями. С традициями семейных отношений, например. Сексуальная жизнь здесь всегда была скрыта. Это считалось тайной. И до сих пор я полагаю, что на самом деле так: это тайна. И это не должно быть прилюдно. Мы не должны выворачиваться наизнанку.
Я не могу смотреть, даже из познавательных соображений, порнофильмы. Я сразу думаю: «О Господи, мы высокие чувства превращаем в мясную лавку». Меня воспитали таким образом, что любовь считалась таинством. И рождение ребенка - таинством. Но если это вываливается наружу… Хотя, конечно, для кого-то я кажусь посмешищем.
Думаю, однополая любовь не должна пропагандироваться. Я никого не собираюсь осуждать и высмеивать, но почему меня заставляют смотреть то, что я считаю противным? Ведь если мы обратимся к самой глубинной нашей человеческой истории, то имеем распятие Христа, под ним - череп. Чей череп? Адама. На который капают капли крови. Чьей крови? Иисуса. Значит, Иисус искупил своей кровью его грех. А если искупил, стало быть что? Благословил человечество. На что? На де-то-рож-де-ние! Адам с Евой по-плотски соединились. Значит, благословенным является рождение детишек. А однополая любовь - это отсутствие ребятишек и вырождение рода человеческого. Это есть человеческий инфантилизм - ведь живут они ради себя. И ни о детях, ни о внуках даже не думают. В постели удовлетворены, бюджет сколачивают каждый свой. А давайте все займемся однополой любовью! Так ведь никого ж не будет. Земной шар превратится в пустыню: ау-у-у!.. Нет, меня это не волнует. У меня есть внуки. Но когда идет пропаганда «этого», меня это волнует. А уж когда говорят, что это такое высокое-высокое и даже приближенное к Богу, то все - ложь, ложь, ложь… Собственный инфантилизм, прикрывающийся некой идеей. Нет, ложь, неправда!
Я поставил спектакль «Страсти по Торчалову». Что это - пропаганда? Вовсе нет. Это про совесть, про покаяние. Место действия спектакля не этот, а «тот» свет, где встречаются демократы, красноармеец, шоферюга и даже свидетельница московского пожара 1812 года. А политики в нем нет. Ее я не пущу на сцену.
Я однажды побывал в Думе и сказал, что никогда больше не переступлю ее порог.
Я видел, как ходят депутаты, слышал, как они разговаривают между собой.
И было в этом что-то искусственное.
И язык смахивает, скорее всего, на какой-то жаргон - язык власти.
Между прочим, в советские времена я тоже был депутатом, но всего-навсего районного совета. Это совсем другое. Меня тогда уговорили помогать населению. И я ему помог. На углу Тверской и Большой Бронной переселяли из дома жителей. И вот в нем осталась одна женщина с тремя детьми. Ей предложили однокомнатную квартиру, а она соглашалась только на трехкомнатную. И она пришла ко мне за помощью. Я изучил все положения и убедился, что трехкомнатная ей не полагается.
- Единственное, что вы можете сделать, - сказал я ей, - это не выходить из дома. А если вас будет милиция вынимать, откройте окна и кричите: «Помогите!» Сойдутся люди и тогда посмотрим, как вас выселят.
Она так и сделала. Открыла окно и стала кричать:
- Люди! Люди! Дуров мне сказал, чтобы я просила у вас помощи!
- Какой Дуров? - спрашивает толпа снизу.
- Вы артиста Дурова знаете?
- Знаем!
- Вот он и сказал!
А меня вызывают в райсовет и говорят:
- Что вы делаете? Вы спятили? Разве так можно?
А я спрашиваю:
- Скажите, что ей дали?
- Трехкомнатную квартиру ей дали!
- Значит, я помог?!
- Помог, - говорят, - но вон отсюда!
Отобрали у меня мандат, и я перестал быть депутатом.
Вообще я не понимаю людей, которые рвутся к власти. Наверное, для этого нужно иметь в душе какой-то синдром. Когда я работал над ролью Микояна в фильме «Серые волки», мы снимали сцены на его даче в Пицунде. Не представляю, как на этой даче можно жить! Это огромное казенное заведение гостиничного типа с эдаким джентльменским набором: чешские хрустальные люстры, какая-то инкрустированная индийская мебель… Так вот, пошел я там в уборную. Вдруг слышу сзади:
- Объект номер один пошел в туалет.
Я думаю: «Подожди, в туалет иду я». Тут вижу внизу человека и спрашиваю:
- Простите, это вы про меня?
- Ну да, - говорит. - Вы же сейчас играете Микояна, поэтому вы для меня объект номер один.
Так вот они и жили. И рваться к этому?
А что касается искусства и политики, то они, по моему убеждению, не должны соприкасаться. Более того, искусство вообще должно быть в постоянной оппозиции. В советские времена такая оппозиция была чревата очень даже предсказуемыми последствиями. Сейчас мы живем тоже в тревожное время. Но ведь не под угрозой физической расправы!
Тогда культурой командовали в полном смысле слова идиоты. Я с полной ответственностью это говорю, потому что могу документально доказать, показав замечания, которые делались по спектаклям. Только от этого можно было сойти с ума.
Вот, например, мы семь раз сдавали «Ромео и Джульетту». В свое время это был очень красивый спектакль. Яковлева играла Джульетту, Грачев - Ромео, Ширвиндт - Герцога, Смирнитский - Меркуцио, я - Тибальда. Нас обвиняли в жестокости. Хотя как нас можно было в этом обвинять, если мы следовали тексту Шекспира! Нельзя не отравить Ромео и Джульетту, нельзя не убить Меркуцио и Тибальда. Нас упрекали в том, что мы искажаем Шекспира, хотя достаточно было открыть книгу, чтобы убедиться в обратном. Не открывали! И я сейчас подозреваю, что представители культурных органов просто не умели читать.
Не забуду такой случай. Стоит Эфрос, к нему подходит чиновник «от культуры» и говорит:
- Анатолий Васильевич, надо у Броневого-Капулетти обязательно выбросить фразу: «И будете свидетелем веселья, подобного разливу вод в апреле».
Эфрос ничего не понимает, спрашивает в недоумении:
- Зачем?
- Ну перестаньте, Анатолий Васильевич! - чиновник искренне не понимает режиссера. - Апрель, разлив, грядут ленинские дни…
Я на всякий случай встал за спиной Эфроса, думаю: если он сейчас грохнется - поддержу. Слава Богу, не грохнулся.
В итоге Броневой в спектакле сказал: «И будете свидетелем веселья, подобному разливу вод весенних». То есть, доходило до абсурда. Как можно было жить, работать, если ты имел дело с таким руководством?



По ссылке -- http://rus-vopros.livejournal.com/5771160.html , дан проект «Правил российского трибунала для суда и наказания преступников от коммунистической власти в исторической России ( далее в проекте - РОССИИ) и на её территории» и выражает мнения народов бывшего СССР и Российской Федерации («РФ»), кроме того и выражает мнения народов бывших совецких республиках и их представителей по всему миру. Эти мнения высказывались в различных формах буквально с начала порабощения народов исторической России международным коммунизмом в 1917 и по настоящее время до начала работы настоящего Российского Трибунала.
Проект публикуется с целью получить максимальное количество мнений и пожеланий от лиц, считающих себя полномочными представителями семьи народов исторической России.
Ещё раз, это очень важно : http://rus-vopros.livejournal.com/5771160.html

да, - еще вот чего, материал делался для обкатки и предотвращения истерии по случаю 100-летия известных событий, положивших начало антихристианскому террору с социальным геноцидом по группам населения исторической РОССИИ ...

элита, неосовецкая власть, госдура, детандемизация, правда, национальное искусство, руский вопрос, национальная культура, упырь, искусство, совецкая власть, культура

Previous post Next post
Up