Бейте по голове! Л.П. Берия и жена советского Президента Калинина
ужасы ссср-ии
Оригинал взят у igorkurl в "Бейте по голове!" Л.П. Берия и жена советского "Президента".
В дополнение к материалу моего Журнала о судьбе супруги многолетнего и верного сталинского соратника, председателя Президиума Верховного Совета СССР Михаила Ивановича Калинина, - Екатерины Ивановны Калининой, - той самой, по докладу которой была отклонена кассационная жалоба моего прадеда Иннокентия Ивановича Вениаминова в мае 1937 г. на неправосудный приговор Арзамасского "суда".
Материал об этом см. здесь:
http://igorkurl.livejournal.com/207458.html
Теперь обпубликованы ее показания на допросе от 11 декабря 1953 г. о том, как тов. Берия участвовал в ее допросе в Лефортовской тюрьме.
"Примерно числа 10 декабря 1938 года меня неожиданно перевели в Лефортовскую тюрьму, хотя до этого следователь-женщина неоднократно меня запугивала тем, что мне создадут такие условия, что я начну говорить так, как нужно. Меня поместили в Лефортовской тюрьме в одиночную камеру и в первую же ночь опять вызвали на допрос. Допрос стал производить Берия и следователь-жен-щина, которая отрекомендовала мне его как «командующего». Свой разговор Берия начал с того, что стал называть меня шпионкой, старым провокатором и требовать показаний - с кем я работала и в пользу какого государства занималась предательством. Я продолжала говорить, что ни в чем не виновата и ничего плохого для своего государства не делала. После этого Бария обратился к следователю и предложил ей избить меня. Эта женщина стала мне наносить удары кулаком, а Берия ей подсказывал «бейте по голове». В результате побоев по лицу, голове я стала терять сознание. Берия дал мне в стакане воды и продолжал требовать, чтобы я признавалась в шпионаже. Несмотря на все это, таких показаний я дать не могла, после чего Берия вызвал двух сотрудников и сказал «ведите ее туда». Меня эти лица притащили под руки через двор в какой-то глубокий подвал, где меня неизвестная женщина раздела, сняла с ног ботинки, чулки и оставила в одной сорочке. В этом подвале было очень сыро и холодно. Сколько я пробыла в таких условиях, не помню, но через некоторое время мне принесли снятую ранее одежду, обувь, предложили одеться, а затем привели в кабинет, где находился следователь Иванов, допрашивавший меня во внутренней тюрьме. В этот раз Иванов заявил, что будет меня изобличать на очной ставке. Затем в кабинет завели известную мне женщину - Остроумову Валентину Петровну, которая также была арестована, но по какому делу - мне неизвестно. До ареста Остроумова бывала в нашей квартире как знакомая. Ранее она работала у Михаила Ивановича в секретариате стенографисткой и иногда выезжала с ним в командировки. Она также бывала в квартирах и других руководителей партии и правительства. Когда ее ввели, сразу поразил ее измученный вид и какие-то ненормальные, остановившиеся глаза, которыми она смотрела, но казалось, что ничего не видела. Иванов предложил Остроумовой повторить то, что она якобы раньше показывала на следствии. Она как-то машинально и совершенно безразлично стала говорить, что якобы однажды в нашей квартире, в столовой, сошлись я, она, члены нашей семьи и проживавший с нами в смежной квартире Авель Енукидзе и сообща осуждали решения партии и правительства о колхозном строительстве.
На этом очная ставка и закончилась. Остроумову увели, и никакого протокола составлено не было, а следователь Иванов сделал себе какие-то заметки на бумаге.
После этой очной ставки, когда Иванов прямо мне заявил, что меня скорее сгноят, а не освободят из-под стражи, у меня создалось очень тяжелое, беспросветное положение. Хотя я и знала, что Остроумова говорит неправду, но чувствовала, что и эта ложь может оказаться для Берия достаточной для того, чтобы загубить мою семью, не говоря уже обо мне. С другой стороны, я не могла мириться с тем, что, будучи невиновной, погибну, ничем не смогу оправдаться и в глазах своих родных останусь врагом и причиной их несчастий. Я решила во имя родных мне людей оговорить только себя в надежде, оказавшись в лагерях, там найти пути для сообщения о самооговоре и своей невиновности. С этой целью я и согласилась подписать показания о том, что разговоры, о которых говорила Остроумова, якобы имели место, но не в присутствии членов моей семьи, а велись только мной, осужденным в то время Енукидзе, моим знакомым Герчиковым, впоследствии умершим, еще одной знакомой - Моношниковой (которую, кстати сказать, по этому поводу никто не допрашивал). Такие показания, видимо, удовлетворили следствие, и скоро мое дело было направлено для рассмотрения в Военную коллегию Верховного суда СССР. Дело рассматривалось там же, в тюрьме, в вызове защитника мне было отказано, и, боясь снова попасть в руки тех же лиц, я подтвердила свои показания, которые подписала на следствии. После осуждения меня к 15 г[одам] лишения свободы, меня перевели для отправки в лагерь в пересыльную тюрьму, но оттуда вскоре опять возвратили во внутреннюю тюрьму. Здесь меня опять стали допрашивать новые следователи, и эти допросы продолжались примерно в течение года...."
Полностью здесь: http://istmat.info/node/22292
Оригинал взят у igorkurl в "Бейте по голове!" Л.П. Берия и жена советского "Президента".
В дополнение к материалу моего Журнала о судьбе супруги многолетнего и верного сталинского соратника, председателя Президиума Верховного Совета СССР Михаила Ивановича Калинина, - Екатерины Ивановны Калининой, - той самой, по докладу которой была отклонена кассационная жалоба моего прадеда Иннокентия Ивановича Вениаминова в мае 1937 г. на неправосудный приговор Арзамасского "суда".
Материал об этом см. здесь:
http://igorkurl.livejournal.com/207458.html
Теперь обпубликованы ее показания на допросе от 11 декабря 1953 г. о том, как тов. Берия участвовал в ее допросе в Лефортовской тюрьме.
"Примерно числа 10 декабря 1938 года меня неожиданно перевели в Лефортовскую тюрьму, хотя до этого следователь-женщина неоднократно меня запугивала тем, что мне создадут такие условия, что я начну говорить так, как нужно. Меня поместили в Лефортовской тюрьме в одиночную камеру и в первую же ночь опять вызвали на допрос. Допрос стал производить Берия и следователь-жен-щина, которая отрекомендовала мне его как «командующего». Свой разговор Берия начал с того, что стал называть меня шпионкой, старым провокатором и требовать показаний - с кем я работала и в пользу какого государства занималась предательством. Я продолжала говорить, что ни в чем не виновата и ничего плохого для своего государства не делала. После этого Бария обратился к следователю и предложил ей избить меня. Эта женщина стала мне наносить удары кулаком, а Берия ей подсказывал «бейте по голове». В результате побоев по лицу, голове я стала терять сознание. Берия дал мне в стакане воды и продолжал требовать, чтобы я признавалась в шпионаже. Несмотря на все это, таких показаний я дать не могла, после чего Берия вызвал двух сотрудников и сказал «ведите ее туда». Меня эти лица притащили под руки через двор в какой-то глубокий подвал, где меня неизвестная женщина раздела, сняла с ног ботинки, чулки и оставила в одной сорочке. В этом подвале было очень сыро и холодно. Сколько я пробыла в таких условиях, не помню, но через некоторое время мне принесли снятую ранее одежду, обувь, предложили одеться, а затем привели в кабинет, где находился следователь Иванов, допрашивавший меня во внутренней тюрьме. В этот раз Иванов заявил, что будет меня изобличать на очной ставке. Затем в кабинет завели известную мне женщину - Остроумову Валентину Петровну, которая также была арестована, но по какому делу - мне неизвестно. До ареста Остроумова бывала в нашей квартире как знакомая. Ранее она работала у Михаила Ивановича в секретариате стенографисткой и иногда выезжала с ним в командировки. Она также бывала в квартирах и других руководителей партии и правительства. Когда ее ввели, сразу поразил ее измученный вид и какие-то ненормальные, остановившиеся глаза, которыми она смотрела, но казалось, что ничего не видела. Иванов предложил Остроумовой повторить то, что она якобы раньше показывала на следствии. Она как-то машинально и совершенно безразлично стала говорить, что якобы однажды в нашей квартире, в столовой, сошлись я, она, члены нашей семьи и проживавший с нами в смежной квартире Авель Енукидзе и сообща осуждали решения партии и правительства о колхозном строительстве.
На этом очная ставка и закончилась. Остроумову увели, и никакого протокола составлено не было, а следователь Иванов сделал себе какие-то заметки на бумаге.
После этой очной ставки, когда Иванов прямо мне заявил, что меня скорее сгноят, а не освободят из-под стражи, у меня создалось очень тяжелое, беспросветное положение. Хотя я и знала, что Остроумова говорит неправду, но чувствовала, что и эта ложь может оказаться для Берия достаточной для того, чтобы загубить мою семью, не говоря уже обо мне. С другой стороны, я не могла мириться с тем, что, будучи невиновной, погибну, ничем не смогу оправдаться и в глазах своих родных останусь врагом и причиной их несчастий. Я решила во имя родных мне людей оговорить только себя в надежде, оказавшись в лагерях, там найти пути для сообщения о самооговоре и своей невиновности. С этой целью я и согласилась подписать показания о том, что разговоры, о которых говорила Остроумова, якобы имели место, но не в присутствии членов моей семьи, а велись только мной, осужденным в то время Енукидзе, моим знакомым Герчиковым, впоследствии умершим, еще одной знакомой - Моношниковой (которую, кстати сказать, по этому поводу никто не допрашивал). Такие показания, видимо, удовлетворили следствие, и скоро мое дело было направлено для рассмотрения в Военную коллегию Верховного суда СССР. Дело рассматривалось там же, в тюрьме, в вызове защитника мне было отказано, и, боясь снова попасть в руки тех же лиц, я подтвердила свои показания, которые подписала на следствии. После осуждения меня к 15 г[одам] лишения свободы, меня перевели для отправки в лагерь в пересыльную тюрьму, но оттуда вскоре опять возвратили во внутреннюю тюрьму. Здесь меня опять стали допрашивать новые следователи, и эти допросы продолжались примерно в течение года...."
Полностью здесь: http://istmat.info/node/22292