Максим Горемыка (М.Л.Леонов). По Сибири: От Москвы до Сретенска. 3/3
Максим Горемыка (М. Л. Леонов). По Сибири: От Москвы до Сретенска. Путевые заметки. - М., 1903.
Часть 1. Часть 2. Часть 3.
Плашкоутная переправа в Сретенске
Станица Читинского округа Сретенск расположена на берегу реки Шилки, при впадении в нее р. Куренги, в живописной долине, окруженной большими горами; станцию от самой станицы разделает река Шилка, на которой, за отсутствием какого-либо моста, для переправы пассажиров делает рейсы небольшой «плашкоут-самолет». Громадное неудобство представляет собой этот «самолет» для переправы груза в город, что я лично испытал на себе.
Извозчики в Сретенске очень дороги, да и мало их совсем. Я с трудом мог отыскать за полтора рубля возницу, чтобы доставить меня в город. Лучшей гостиницей оказалась в городе «Вокзал», помещающаяся в одноэтажном деревянном доме на самом берегу Шилки, но, к моему немалому огорчению, свободных номеров в гостинице не было.
- Что же, есть у вас еще гостиница? - спросил я своего возницу.
- Есть еще «Дальний Восток».
- Ну, вези в «Дальний Восток», что ли.
Но и в «Дальнем Востоке» также не оказалось номеров, все они были заняты, движение по мобилизации было велико, и на маленький Сретенск в этом отношении было сделано целое нашествие.
Хороших, мало-мальски, гостиниц более не было в Сретенске; пришлось довольствоваться грязными меблированными комнатами с громким названием «Москва». В эту-то «Москву» и привез меня извозчик после долгого скитания по городу в поисках гостиниц.
- Есть у вас свободные номера? - спросил я у вышедшего ко мне хозяина, не то еврея, не то имеретина, как он себя, впрочем, и называл, быть может, скрывая свое иудейское происхождение.
- Нет свободных, все заняты.
Вот тебе история; приходилось или проводить время под открытом небом, или просить станичное начальство дать мне помещение. Нужно же мне было с казенными вещами где-нибудь поместиться. Я не на шутку задумался: приходилось ехать к станичному атаману.
- Впрочем, есть у меня номер, не отделанный еще, - предложил мне хозяин, - только не дорог ли он вам будет, а я бы вам уступил уж его.
- Сколько же стоит он?
- Да пять рублей в сутки.
Я рискнул было поторговаться, но об этом нечего было и думать. Владелец «Москвы», видя мое безвыходное положение, был настойчив и не уступал ни копейки.
Делать было нечего, пришлось брать этот номер, не оставаться же мне, в самом деле, с вещами среди улицы. Минут через 20 мои вещи были водворены в пятирублевый номер, который оказался довольно грязной большой комнатой, с низкими потолками и небольшими окнами, стекла которых давали очень мало свету.
Водворившись в номере, переодевшись, я сейчас же отправился к уполномоченному главного управления Российского общества Красного Креста доктору В. П. Раеву.
Временный сретенский лазарет расположен за городом и помещается в большом деревянном одноэтажном здании, бывшем офицерском собрании.
Я вошел в приемную комнату и у встретившей меня сестры милосердия спросил о В. П. Раеве.
- Его нет сейчас в Сретенске, он вчера выехал в Хайлар и Цицыкар для объезда своего участка, - ответила мне сестра.
- Кто же здесь за него заведует делами местного лазарета?
- Старший врач Филатов.
Я узнал, где и когда могу застать Филатова, и простился с любезной сестрой милосердия.
Домик, где проживали врачи Красного Креста, был рядом с моей пресловутой «Москвой»; я сейчас же, не откладывая дела до другого дня, сделал визит доктору. Меня встретил молодой военный врач, оказавшийся младшим врачом В. И. Фамильянт. П. Ф. Филатова я не застал дома, он куда-то выехал; я оставил в квартире доктора лазаретные вещи, которые были со мной в вагоне, вручил бумаги и заявил доктору, что я завтра буду у них, чтобы сговориться относительно приемки груза.
Время было уже часов около 3 дня; я отправился обозревать Сретенск.
В Сретенске в настоящее время около 700 домов, преимущественно деревянных, и более 8.000 жителей. Сретенск разросся в последние 5 лет, чему отчасти способствовала железная дорога, внесшая в серенькую будничную жизнь сибирского города громадное оживление. Еще в 1897 году в нем было только 350 домов, при наличности жителей чуть ли не наполовину.
Недавно в Сретенске при гостинице «Дальний Восток», принадлежащей г-ну Штейну, выстроен деревянный театр, в котором давала несколько спектаклей какая-то бродячая малороссийская труппа. Раньше, до театра, здесь были несколько фокусников и канатоходцев, величающих себя «профессорами» и другими громкими именами, и вносили некоторое оживление в захолустную жизнь Сретенска. Первые давали представления в частных домах или в какой-либо гостинице, вторые же прямо на открытом и даже не огороженном месте, назначая «почтеннейшей» публике плату за зрелище по желанию и надеясь на «благосклонное внимание» самой публики. Мне также пришлось быть в сретенском театре. Одновременно со мной в Сретенск приехал какой-то бродячий фокусник, именующий себя «профессором магии, первым фокусником» Иоганом Штраусом. Сретенск, видимо, заинтересовался и с нетерпением ожидал дня, в который было назначено представление; по всем улицам были расклеены афиши с самыми сногсшибательными рекламами, украшенными портретом «профессора магии».
Наконец наступил и день представления.
С утра Сретенск принял какой-то праздничный характер. Всюду в гостиницах говорилось о предстоящем представлении «знаменитого профессора». Билеты раскупались охотно, и сбор обещал быть полным. Действительно, вечером маленький зрительный зал театра едва мог вместить всех желающих лицезреть «профессора египетской магии». В зале становилось душно и жарко от освещавших его нескольких ламп «Молния». Наконец в 9 часу занавес, изображающий спящих коров, взвился, и пред глазами присутствующих предстал и сам «профессор», толстый господин пожилых лет. По программе было назначено несколько номеров заурядных фокусов и два номера чревовещания, красноречиво доказавшие, что господин знаменитый профессор так же знаменит в познаниях «египетской» магии и фокусов, как наши доморощенные «Ленцы», показывающие свое искусство в балаганах во время праздничных народных гуляний, разве только эти последние представляют больше интереса, так как, право, работа их иногда чище, чем у этого самозваного «профессора». Разница только та, что те скромные «Ленцы» имеют меньше наглости взимать плату за зрелище и пользуются пятачками, тогда как подобный профессор назначает плату за свои зрелища рублевую. У меня не хватило геройства досидеть до конца представления и я ушел после первого же отделения.
Утром 1 октября я отправился на станцию: мне нужно было узнать, прибыл ли мой груз. Там я осведомился, что он прибыл час тому назад, и я пошел к доктору. Петра Федоровича Филатова я застал дома; он, очевидно, поджидал меня; мы познакомились.
- Сегодня ведь нельзя нам принимать груз: у нас есть кое-что своей работы, так что завтра что будет, - сказал мне доктор.
Поэтому выгрузку пришлось отложить еще на день. С утра 2 октября я отправился на станцию, куда также прибыли и несколько солдатиков рабочих, присланных для выгрузки доктором Филатовым. Но и в этот день нас неудача преследовала. Как раз к этому времени в Сретенск прибыло несколько пароходов с запасными нижними чинами и казаками, возвращающимися с театра военных действий; плашкоты были заняты переправой возвращающегося войска, и мне с трудом удалось испросить разрешение переправлять мой груз на плашкоте, и то только с утра другого дня.
Запасных, возвращающихся обратно, было так много, что переправа их длилась несколько дней; ежедневно отправлялось из Сретенска несколько поездов с нижними чинами, и Сретенск оглашался веселыми песнями молодцов-солдатиков, не унывавших перед тем фактом, что их рассадили в не теплых товарных вагонах, несмотря на то, что уже сибирские морозы давали в то время о себе чувствовать. Цены на все в Сретенске поднялись до невероятности; хлеб доходил до 10 коп. за фунт, сдобные булки продавались по 65-70 коп. за фунт и керосин по 40 коп. за фунт. Помещения все были заняты, как проезжающими офицерами, так и другими лицами, так или иначе имеющими какое-либо отношение к мобилизации, и я уже ни слова не говорил моему хозяину о понижении платы за свой номер, похожий скорей на большой курятник, чем на жилое помещение в гостинице.
Перевозку груза со станции принял на себя какой-то местный подрядчик-крестьянин, взявший с Красного Креста за перевозку по 6 коп. с пуда, что составляет за 1800 пудов моего груза что-то около 110 рублей; кроме этого, в Сретенске не оказалось подходящего склада для этого груза; при госпитале никакого склада также не оказалось, и нам с трудом пришлось отыскать какой-то плохенький сарайчик у местного купца Андоверова; только в течение трех дней удалось перевезти все вещи и водворить их в складе Андоверова, что стоило нам немало труда. «Самолет» работал очень плохо, да и переправа войска мешала скорости нашей перевозки.
6 октября я был свободен. Получив от П. Ф. Филатова ведомость о получении груза, рассчитавшись с хозяином по счету, я заявил ему, что сегодня уезжаю.
Но вернемся несколько назад, чтобы сказать несколько слов о Забайкальском крае. Забайкальская область занимает собой пространство приблизительно около 547.970 квадратных верст и своей величиной превосходит некоторые большие европейские государства. Вся область носит гористый характер. Проходящий посредине области знаменитый Яблоновый хребет разделяет область на две равные по размеру части, которые носят название Байкальской Даурии и Нерчинской Даурии; название это произошло от дауров, населявших когда-то эту местность. Забайкальская область богата месторождением разных минералов, сокровища которых несметны. Местечко Балегинское, находящееся в местности Цаган-Дабанского хребта, верстах в 28 от Петровского завода, богато своими железными рудами; магнитный железняк в этой местности разрабатывается несколько десятков лет, за которое время добыто более 8 милл. пудов руды. Кроме этого, месторождение руды еще насчитывается в 10 пунктах этой местности и Нерчинского округа.
Каменноугольные залежи открыты вдоль берега Байкала более чем в 20 пунктах, в долине р. Ингоды в 9 местах, в долине р. Хилки в 7 местах, в окрестностях Гусиного озера в 2 местах, в долине р. Шилки в 5 местах, в долине р. Аргуни в 2 местах и во многих еще местностях. С лишком 130 лет разрабатывают золотоносные россыпи Забайкальской области, которые с каждым годом все увеличиваются. Общая добыча золота доходит до 228 пудов в год. Серебросвинцовых руд также несколько в Забайкальской области, из которых разрабатываются только 4, дающие около 60 пудов серебра ежегодно. Медные руды области, которых также много, до сих пор еще не разрабатываются, но обещают быть также богатыми, оловянные руды также имеются в 5-6 пунктах, из которых близ поселка Завитинского разрабатывается с лишком 30 лет. На Ильдикайском прииске Нерчинского округа открыта ртутная руда, но разработка этой руды, начатая неудачно несколько десятков лет тому назад, не возобновлялась. В Забайкальском округе во многих местностях встречаются даже и драгоценные камни. Гранитная гора Абдун-Чилон, находящаяся между реками Онон и Онон-Борзя, замечательная и известна нахождениями на ней топазов, бериллов, тяжеловесов, аквамаринов и др. ценных камней.
Вообще, Забайкальская область богата своими геогностическими составами так, что нет никакой возможности исчислить эти богатства. Забайкальская область имеет также большое историческое прошлое: знаменитый Чинхиз-хан, имя которого до сих пор почитается у местных жителей, родился на берегу р. Онона, в Забайкалье, а в 1664 году здесь появились в первый раз русские казаки, под начальством десятника Скороходова; это было ровно через 63 года после взятия Ермаком Сибирского царства. Знаменитый поборник старообрядчества, первый расколоучитель, знаменитый протопоп Аввакум был сослан в Забайкалье, в Даурию, и им было положено начало ссылки в Забайкальскую область, так что протопоп Аввакум является первым ссыльным в Даурии.
Население Забайкальского округа составляют крестьяне, инородцы и казаки, а также войска, каторжники и ссыльные. Крестьян можно разделить здесь на две категории: крестьян православных и крестьян-старообрядцев, первые - ссылавшиеся сюда за разного рода уголовные преступления, а вторые - за их религиозное воззрение. Из инородцев здесь можно встретить тунгусов и бурят, первые из них исповедуют шаманистскую и вторые буддийскую религии, которые занимаются в большинстве случаев скотоводством.
Большую часть в составе населения местности являют ссыльнопоселенцы и каторжники. Для каторжников устроены несколько особых тюрьм, сосредоточенных в Нерчинском округе, всех каторжников в этих тюрьмах от 2.200 до 2.700 человек. Тюрьма и ссылка вносит особенно заразительную струю в жизнь Сибири и проявляет в значительной степени свое растлевающее действие на население округа. Все это порочное население области занимается исключительно земляными работами, за что они получают 1⁄10 часть заработанной платы. По отбытии же срока наказания в каторжных работах, они перечисляются в разряд ссыльнопоселенцев и с этим временем ложатся тяжелым бременем на местное население.
Для удовлетворения религиозных потребностей инородцев, в Забайкалье существует 32 дацана (монастыря) с определенным при них штатом, из которых самый больший дацан, Гусиноозерский, имеет одного шеретуя (первое лицо в монастыре и главное при идолослужении), семь лам (первосвященники), одного бандия (послушник) и 35 ховарков (семинаристов-буддистов, обучающихся при дацане); православных церквей в области 268 и 4 монастыря.
Занятие хлебопашеством в области, при неблагоприятных условиях местности, при ее горном характере, хрящеватости почвы и весьма резком климате, требует много труда и особой специальности и опытности, которыми могут обладать только местные жители, и то не всегда урожаи приносят желанные результаты. Вообще, Сибирь и часть Забайкальской области не могут похвалиться урожаем, и переселенцы из других губерний особенно чувствуют на себе всю горечь сибирской голодовки, так что положение их поистине было нелегкое. В некоторых местах собранного хлеба еле-еле хватает на семена, сена также очень мало, а потому цены на хлеб и другие жизненные продукты значительно повысились, скот же сбывался за бесценок, заработков никаких нет, - описать картины голодовки в Сибири, которую испытывают переселенцы, нет возможности; даже местные жители, не говоря уже о первых, испытывают сильную нужду. Голод, болезнь, суровая сибирская зима, с своими чуть не в 40 и более градусов морозами и с громадными ураганами и снежными заносами, кажется, служат довольно мрачными красками, рисующими картину голода. В местности Тюкалинского округа переселенцы живут в землянках или очень плохо сколоченных шалашах, низких и сырых, о ржаном хлебе здесь имеют понятие как о чем-то возвышенном, и кусок черствого ржаного хлеба является лакомством. Картофель здесь имеет преимущество и из него выпекают хлеб, которым кормятся и дети и взрослые, но что это за хлеб, праведный Боже! Трудно встретить что-либо подобное! Есть землянки, которые возвышаются над уровнем земли аршина на 2, и притом представьте себе всю ее развалившуюся, со щелями, в которые ветер ужасно дует и свищет, окон или совсем нет, или [если] и есть, то с выбитыми стеклами, заткнутыми разными тряпками, крыша… Но что говорить о крыше… Я не буду расстраивать вам нервы, читатель.
«Неужели же кто-нибудь живет в подобных землянках?» - спросите вы, пожалуй, сомнительно качая головой.
Да, живут, отвечу вам на это я, да еще целыми семьями, с детьми, малыми, раздетыми и разутыми, Бог весть за что терпящими и голод и холод вместе со старшими членами семьи. Больно слушать, как эти несчастные дети плачут, требуя «поесть», «хлебушка», но когда плачет большой член семьи, бессильный при всем желании помочь чем-либо своей семье, тогда ужасом наполняет вашу душу, и вам становится стыдно, что у вас и теплая шуба и теплая квартира, и что вы все же не в состоянии принести хоть маленькую пользу этим несчастным. А переселенческое движение в Сибирь громадно, но также велико (25-30%) и движение переселенцев обратно, вкусивших плодов печальной сибирской жизни. До начала мобилизации, как я сообщал выше, переселенцы безостановочно переправлялись на Восток, в особых переселенческих поездах, но, по случаю мобилизации, последовала приостановка такового движения, и переселенцы принуждены были остаться на ближайших к месту их остановки переселенческих пунктах и ютиться в бараках, юртах и других временных помещениях, сколоченных на скорую руку. Насколько удобно было житье в этих помещениях, лучшим доказательством служит обстоятельство, что многие переселенцы не выдержали и разбрелись с пунктов по разным окружным поселкам и деревням. Суровый сибирский климат, скученность переселенцев в сырых низких помещениях, спертый, ударяющий в голову воздух, само собой, являлись результатом всевозможных заразных болезней, которые то и дело вырывали все новые и новые жертвы и увеличивали количество спавших вечным сном в степях необъятной Сибири. Всех бедствий этих несчастных переселенцев также нет возможности описать, читатель, они наполняют ужасом душу и заставляют просить помощи: ведь христиане же мы, в самом деле, неужели уже сердца наши так огрубели и все мы ушли, как улитки, в свои личные интересы, что нам нет никакого дела до этих несчастных, наших близких, по завету Христа, завещавшего любить ближнего как самого себя.
В 11 час. вечера 6 октября, с пассажирским поездом я покидал Сретенск. Ехать мне пришлось с одним сибирским купцом, имеющим крупное дело в Сретенске, неким Межовым, который направлялся в Иркутск по своим торговым делам. Мы разговорились.
- Благодать эта железная дорога для нас, - говорил Межов, - во втором классе едем, удобно, светло и тепло, и за все это только 14 рублей!
- Скажите, пожалуйста, как же раньше вы ездили в Иркутск, на лошадях?
- Да, бывало, поедешь в Иркутск, так словно и невесть куда отправляешься; на одну подводу, бывало, нагружаешь только одни съестные припасы, а на другой сами, и становилось-то это куда как дорого; в пути-то, бывало, долго пробудешь, да и переправа через Байкал на лошадях-то, бывало, куда как опасна. Так уж только народ-то у нас, в Сибири, отчаянный такой.
- Что же, разве бывали какие несчастные случаи при переправе-то?
- О, много раз! бывало, едем по льду, вдруг трах - обвал. Лошадь в воде, повозка тоже; как Господь Бог только миловал.
Речь зашла относительно экспедиции Андрэ.
- Как, по-вашему, где теперь этот Андрэ, жив ли он? - спросил меня мой собеседник.
Я, конечно, высказал сомнение.
- А знаете, что у нас, в Сибири, упорно сложилось мнение о том, что Андрэ вместе с своим шаром взят на небо, и, знаете, некоторые серьезно верят этому…
Я от души расхохотался этому предположению, которое, пожалуй, только и может существовать в Сибири.
На станции Мысовая, куда мы прибыли на четвертые сутки, нас ждал таможенный осмотр, который продолжался довольно долго, хотя ограничивался всего несколькими вопросами: «Что у вас здесь», «Что у вас там» и т. п. фразами, сопровождавшимися при этом ощупыванием чемоданов и всевозможных дорожных сумок. Часов около 6 вечера мы поместились на «Ангаре» и тронулись в путь. На этот раз «Ангара» захватила с собой громадную, нагруженную хлебом баржу, и поэтому ледокол шел несколько медленнее. Ветер усиливался. На озере начали показываться «белые гребешки» -предвестники морской качки, и наш пароход начало накренять на бок. За время моего пребывания в Сретенске здесь уже выпал снег и установился санный путь. Живописные горы, покрытые теперь снегом, еще более представляли величественный вид. Время было уже около 10 час. вечера; на станцию Лиственичную мы предполагали притти, как мне сказал капитан, утром, и я лег спать. К утру меня разбудило колебание из стороны в сторону «Ангары» и ужасно адский вой «сирены», особого свистка, употребляемого при случаях, требующих помощи, заставили меня выйдти на палубу. Мы подходили к Лиственичной и «сиреной» требовали вспомогательный пароход, для принятия баржи, так как с буксиром ледокол не может подойти к пристани.
На станцию Лиственичную мы прибыли около 4 час. утра; поезд в Иркутск шел только в 8 час. утра, и, таким образом, нам предстояло более 4 час. продежурить в маленьком станционном здании, в которое набилось столько пассажиров, что не было прямо-таки никакой возможности пройти в зал 3-го класса. Пассажиры расположились на полу, положительно давя один другого. Слышалась брань, крики… кто-то кому-то наступил на ногу, при чем пострадала, кажется, голова ближайшего соседа… Я вышел из станции и счел за лучшее пробыть эти 4 час. на станционной платформе.
Наконец в 8 час. мы поехали дальше, и только в десятом часу прибыли в Иркутск. На этот раз мне не пришлось побывать в городе, хотя нужно было навести справку об одном знакомом, сосланном сюда несколько лет тому назад, о котором я не имел никаких сведений. Поезд уходил из Иркутска через 40 минут, и я, в ожидании отхода, расположился в вагоне. К моему счастию, время томительного ожидания прошло для меня незаметно, и мы тронулись в путь. Опять замелькали те же горы, те же поля, те же однообразные сибирские станции, игрушечные по размеру.
В Челябинске, куда мы прибыли на пятые сутки, я разговорился с приказчиком при книжном шкафе Ефимова, московского издателя.
- Скажите, пожалуйста, что у вас всего больше идет из книг?
- Да сочинения Мясницкого, мы очень много продаем; веселенькие, знаете ли, вещички, ну и идут хорошо.
- Ну, а рассказы Горького есть у вас? - поинтересовался я.
- Нет, сейчас нет.
- Почему же? ведь это теперь самый модный писатель… Рассказы его раскупаются охотно, а у вас этого и нет.
- Да не высылают, знаете, из Москвы что-то, писал я не раз. Впрочем, Горького спрашивают изредка, Мясницкий у нас больше в ходу: хорошо им «базарим».
- Что кому нравится, - подумал я и пошел садиться в вагон.
От Челябинска к нам в вагон поместился один пожилой уже чиновник, едущий с женой в Севастополь, некто Л. С ним мы разговорились про литературу. Оказалось, что он отлично знает многих петербурских литераторов, с которыми был в более или менее хороших отношениях. Разговор опять коснулся Максима Горького.
- Не читал я почти, батенька, этого Горького, но, говорят, уж очень хорош. Непременно приобрету себе его рассказы. У меня есть, знаете, барышня знакомая, некая П., так та, знаете ли, так увлеклась Горьким, что по ночам бредит его «Песней о Соколе», а один молодой человек даже костюм изменил в подражение Горькому: высокие сапоги купил; не хочу, говорит, ходить в штиблетах, когда Горький ходит в высоких сапогах, вот блузу, говорит, приобрету и тогда совсем буду походить на Горького.
Я дал моему собеседнику второй том рассказов Горького, который имелся у меня.
- Ну что же, понравился вам Горький? - спросил а его на другой день, когда он возвратил мне книжку.
- Ничего, хотя, знаете ли, это вопрос - так ли он хорош, как о нем всюду пишут.
Я хотел говорить, но в это время поезд наш подходил к одной большой станции, где мы предполагали обедать, и разговор наш сам собою оборвался. Больше мы к этому вопросу не возвращались. На 14 сутки я был уже в Москве.
Часть 1. Часть 2. Часть 3.
Плашкоутная переправа в Сретенске
Станица Читинского округа Сретенск расположена на берегу реки Шилки, при впадении в нее р. Куренги, в живописной долине, окруженной большими горами; станцию от самой станицы разделает река Шилка, на которой, за отсутствием какого-либо моста, для переправы пассажиров делает рейсы небольшой «плашкоут-самолет». Громадное неудобство представляет собой этот «самолет» для переправы груза в город, что я лично испытал на себе.
Извозчики в Сретенске очень дороги, да и мало их совсем. Я с трудом мог отыскать за полтора рубля возницу, чтобы доставить меня в город. Лучшей гостиницей оказалась в городе «Вокзал», помещающаяся в одноэтажном деревянном доме на самом берегу Шилки, но, к моему немалому огорчению, свободных номеров в гостинице не было.
- Что же, есть у вас еще гостиница? - спросил я своего возницу.
- Есть еще «Дальний Восток».
- Ну, вези в «Дальний Восток», что ли.
Но и в «Дальнем Востоке» также не оказалось номеров, все они были заняты, движение по мобилизации было велико, и на маленький Сретенск в этом отношении было сделано целое нашествие.
Хороших, мало-мальски, гостиниц более не было в Сретенске; пришлось довольствоваться грязными меблированными комнатами с громким названием «Москва». В эту-то «Москву» и привез меня извозчик после долгого скитания по городу в поисках гостиниц.
- Есть у вас свободные номера? - спросил я у вышедшего ко мне хозяина, не то еврея, не то имеретина, как он себя, впрочем, и называл, быть может, скрывая свое иудейское происхождение.
- Нет свободных, все заняты.
Вот тебе история; приходилось или проводить время под открытом небом, или просить станичное начальство дать мне помещение. Нужно же мне было с казенными вещами где-нибудь поместиться. Я не на шутку задумался: приходилось ехать к станичному атаману.
- Впрочем, есть у меня номер, не отделанный еще, - предложил мне хозяин, - только не дорог ли он вам будет, а я бы вам уступил уж его.
- Сколько же стоит он?
- Да пять рублей в сутки.
Я рискнул было поторговаться, но об этом нечего было и думать. Владелец «Москвы», видя мое безвыходное положение, был настойчив и не уступал ни копейки.
Делать было нечего, пришлось брать этот номер, не оставаться же мне, в самом деле, с вещами среди улицы. Минут через 20 мои вещи были водворены в пятирублевый номер, который оказался довольно грязной большой комнатой, с низкими потолками и небольшими окнами, стекла которых давали очень мало свету.
Водворившись в номере, переодевшись, я сейчас же отправился к уполномоченному главного управления Российского общества Красного Креста доктору В. П. Раеву.
Временный сретенский лазарет расположен за городом и помещается в большом деревянном одноэтажном здании, бывшем офицерском собрании.
Я вошел в приемную комнату и у встретившей меня сестры милосердия спросил о В. П. Раеве.
- Его нет сейчас в Сретенске, он вчера выехал в Хайлар и Цицыкар для объезда своего участка, - ответила мне сестра.
- Кто же здесь за него заведует делами местного лазарета?
- Старший врач Филатов.
Я узнал, где и когда могу застать Филатова, и простился с любезной сестрой милосердия.
Домик, где проживали врачи Красного Креста, был рядом с моей пресловутой «Москвой»; я сейчас же, не откладывая дела до другого дня, сделал визит доктору. Меня встретил молодой военный врач, оказавшийся младшим врачом В. И. Фамильянт. П. Ф. Филатова я не застал дома, он куда-то выехал; я оставил в квартире доктора лазаретные вещи, которые были со мной в вагоне, вручил бумаги и заявил доктору, что я завтра буду у них, чтобы сговориться относительно приемки груза.
Время было уже часов около 3 дня; я отправился обозревать Сретенск.
В Сретенске в настоящее время около 700 домов, преимущественно деревянных, и более 8.000 жителей. Сретенск разросся в последние 5 лет, чему отчасти способствовала железная дорога, внесшая в серенькую будничную жизнь сибирского города громадное оживление. Еще в 1897 году в нем было только 350 домов, при наличности жителей чуть ли не наполовину.
Недавно в Сретенске при гостинице «Дальний Восток», принадлежащей г-ну Штейну, выстроен деревянный театр, в котором давала несколько спектаклей какая-то бродячая малороссийская труппа. Раньше, до театра, здесь были несколько фокусников и канатоходцев, величающих себя «профессорами» и другими громкими именами, и вносили некоторое оживление в захолустную жизнь Сретенска. Первые давали представления в частных домах или в какой-либо гостинице, вторые же прямо на открытом и даже не огороженном месте, назначая «почтеннейшей» публике плату за зрелище по желанию и надеясь на «благосклонное внимание» самой публики. Мне также пришлось быть в сретенском театре. Одновременно со мной в Сретенск приехал какой-то бродячий фокусник, именующий себя «профессором магии, первым фокусником» Иоганом Штраусом. Сретенск, видимо, заинтересовался и с нетерпением ожидал дня, в который было назначено представление; по всем улицам были расклеены афиши с самыми сногсшибательными рекламами, украшенными портретом «профессора магии».
Наконец наступил и день представления.
С утра Сретенск принял какой-то праздничный характер. Всюду в гостиницах говорилось о предстоящем представлении «знаменитого профессора». Билеты раскупались охотно, и сбор обещал быть полным. Действительно, вечером маленький зрительный зал театра едва мог вместить всех желающих лицезреть «профессора египетской магии». В зале становилось душно и жарко от освещавших его нескольких ламп «Молния». Наконец в 9 часу занавес, изображающий спящих коров, взвился, и пред глазами присутствующих предстал и сам «профессор», толстый господин пожилых лет. По программе было назначено несколько номеров заурядных фокусов и два номера чревовещания, красноречиво доказавшие, что господин знаменитый профессор так же знаменит в познаниях «египетской» магии и фокусов, как наши доморощенные «Ленцы», показывающие свое искусство в балаганах во время праздничных народных гуляний, разве только эти последние представляют больше интереса, так как, право, работа их иногда чище, чем у этого самозваного «профессора». Разница только та, что те скромные «Ленцы» имеют меньше наглости взимать плату за зрелище и пользуются пятачками, тогда как подобный профессор назначает плату за свои зрелища рублевую. У меня не хватило геройства досидеть до конца представления и я ушел после первого же отделения.
Утром 1 октября я отправился на станцию: мне нужно было узнать, прибыл ли мой груз. Там я осведомился, что он прибыл час тому назад, и я пошел к доктору. Петра Федоровича Филатова я застал дома; он, очевидно, поджидал меня; мы познакомились.
- Сегодня ведь нельзя нам принимать груз: у нас есть кое-что своей работы, так что завтра что будет, - сказал мне доктор.
Поэтому выгрузку пришлось отложить еще на день. С утра 2 октября я отправился на станцию, куда также прибыли и несколько солдатиков рабочих, присланных для выгрузки доктором Филатовым. Но и в этот день нас неудача преследовала. Как раз к этому времени в Сретенск прибыло несколько пароходов с запасными нижними чинами и казаками, возвращающимися с театра военных действий; плашкоты были заняты переправой возвращающегося войска, и мне с трудом удалось испросить разрешение переправлять мой груз на плашкоте, и то только с утра другого дня.
Запасных, возвращающихся обратно, было так много, что переправа их длилась несколько дней; ежедневно отправлялось из Сретенска несколько поездов с нижними чинами, и Сретенск оглашался веселыми песнями молодцов-солдатиков, не унывавших перед тем фактом, что их рассадили в не теплых товарных вагонах, несмотря на то, что уже сибирские морозы давали в то время о себе чувствовать. Цены на все в Сретенске поднялись до невероятности; хлеб доходил до 10 коп. за фунт, сдобные булки продавались по 65-70 коп. за фунт и керосин по 40 коп. за фунт. Помещения все были заняты, как проезжающими офицерами, так и другими лицами, так или иначе имеющими какое-либо отношение к мобилизации, и я уже ни слова не говорил моему хозяину о понижении платы за свой номер, похожий скорей на большой курятник, чем на жилое помещение в гостинице.
Перевозку груза со станции принял на себя какой-то местный подрядчик-крестьянин, взявший с Красного Креста за перевозку по 6 коп. с пуда, что составляет за 1800 пудов моего груза что-то около 110 рублей; кроме этого, в Сретенске не оказалось подходящего склада для этого груза; при госпитале никакого склада также не оказалось, и нам с трудом пришлось отыскать какой-то плохенький сарайчик у местного купца Андоверова; только в течение трех дней удалось перевезти все вещи и водворить их в складе Андоверова, что стоило нам немало труда. «Самолет» работал очень плохо, да и переправа войска мешала скорости нашей перевозки.
6 октября я был свободен. Получив от П. Ф. Филатова ведомость о получении груза, рассчитавшись с хозяином по счету, я заявил ему, что сегодня уезжаю.
Но вернемся несколько назад, чтобы сказать несколько слов о Забайкальском крае. Забайкальская область занимает собой пространство приблизительно около 547.970 квадратных верст и своей величиной превосходит некоторые большие европейские государства. Вся область носит гористый характер. Проходящий посредине области знаменитый Яблоновый хребет разделяет область на две равные по размеру части, которые носят название Байкальской Даурии и Нерчинской Даурии; название это произошло от дауров, населявших когда-то эту местность. Забайкальская область богата месторождением разных минералов, сокровища которых несметны. Местечко Балегинское, находящееся в местности Цаган-Дабанского хребта, верстах в 28 от Петровского завода, богато своими железными рудами; магнитный железняк в этой местности разрабатывается несколько десятков лет, за которое время добыто более 8 милл. пудов руды. Кроме этого, месторождение руды еще насчитывается в 10 пунктах этой местности и Нерчинского округа.
Каменноугольные залежи открыты вдоль берега Байкала более чем в 20 пунктах, в долине р. Ингоды в 9 местах, в долине р. Хилки в 7 местах, в окрестностях Гусиного озера в 2 местах, в долине р. Шилки в 5 местах, в долине р. Аргуни в 2 местах и во многих еще местностях. С лишком 130 лет разрабатывают золотоносные россыпи Забайкальской области, которые с каждым годом все увеличиваются. Общая добыча золота доходит до 228 пудов в год. Серебросвинцовых руд также несколько в Забайкальской области, из которых разрабатываются только 4, дающие около 60 пудов серебра ежегодно. Медные руды области, которых также много, до сих пор еще не разрабатываются, но обещают быть также богатыми, оловянные руды также имеются в 5-6 пунктах, из которых близ поселка Завитинского разрабатывается с лишком 30 лет. На Ильдикайском прииске Нерчинского округа открыта ртутная руда, но разработка этой руды, начатая неудачно несколько десятков лет тому назад, не возобновлялась. В Забайкальском округе во многих местностях встречаются даже и драгоценные камни. Гранитная гора Абдун-Чилон, находящаяся между реками Онон и Онон-Борзя, замечательная и известна нахождениями на ней топазов, бериллов, тяжеловесов, аквамаринов и др. ценных камней.
Вообще, Забайкальская область богата своими геогностическими составами так, что нет никакой возможности исчислить эти богатства. Забайкальская область имеет также большое историческое прошлое: знаменитый Чинхиз-хан, имя которого до сих пор почитается у местных жителей, родился на берегу р. Онона, в Забайкалье, а в 1664 году здесь появились в первый раз русские казаки, под начальством десятника Скороходова; это было ровно через 63 года после взятия Ермаком Сибирского царства. Знаменитый поборник старообрядчества, первый расколоучитель, знаменитый протопоп Аввакум был сослан в Забайкалье, в Даурию, и им было положено начало ссылки в Забайкальскую область, так что протопоп Аввакум является первым ссыльным в Даурии.
Население Забайкальского округа составляют крестьяне, инородцы и казаки, а также войска, каторжники и ссыльные. Крестьян можно разделить здесь на две категории: крестьян православных и крестьян-старообрядцев, первые - ссылавшиеся сюда за разного рода уголовные преступления, а вторые - за их религиозное воззрение. Из инородцев здесь можно встретить тунгусов и бурят, первые из них исповедуют шаманистскую и вторые буддийскую религии, которые занимаются в большинстве случаев скотоводством.
Большую часть в составе населения местности являют ссыльнопоселенцы и каторжники. Для каторжников устроены несколько особых тюрьм, сосредоточенных в Нерчинском округе, всех каторжников в этих тюрьмах от 2.200 до 2.700 человек. Тюрьма и ссылка вносит особенно заразительную струю в жизнь Сибири и проявляет в значительной степени свое растлевающее действие на население округа. Все это порочное население области занимается исключительно земляными работами, за что они получают 1⁄10 часть заработанной платы. По отбытии же срока наказания в каторжных работах, они перечисляются в разряд ссыльнопоселенцев и с этим временем ложатся тяжелым бременем на местное население.
Для удовлетворения религиозных потребностей инородцев, в Забайкалье существует 32 дацана (монастыря) с определенным при них штатом, из которых самый больший дацан, Гусиноозерский, имеет одного шеретуя (первое лицо в монастыре и главное при идолослужении), семь лам (первосвященники), одного бандия (послушник) и 35 ховарков (семинаристов-буддистов, обучающихся при дацане); православных церквей в области 268 и 4 монастыря.
Занятие хлебопашеством в области, при неблагоприятных условиях местности, при ее горном характере, хрящеватости почвы и весьма резком климате, требует много труда и особой специальности и опытности, которыми могут обладать только местные жители, и то не всегда урожаи приносят желанные результаты. Вообще, Сибирь и часть Забайкальской области не могут похвалиться урожаем, и переселенцы из других губерний особенно чувствуют на себе всю горечь сибирской голодовки, так что положение их поистине было нелегкое. В некоторых местах собранного хлеба еле-еле хватает на семена, сена также очень мало, а потому цены на хлеб и другие жизненные продукты значительно повысились, скот же сбывался за бесценок, заработков никаких нет, - описать картины голодовки в Сибири, которую испытывают переселенцы, нет возможности; даже местные жители, не говоря уже о первых, испытывают сильную нужду. Голод, болезнь, суровая сибирская зима, с своими чуть не в 40 и более градусов морозами и с громадными ураганами и снежными заносами, кажется, служат довольно мрачными красками, рисующими картину голода. В местности Тюкалинского округа переселенцы живут в землянках или очень плохо сколоченных шалашах, низких и сырых, о ржаном хлебе здесь имеют понятие как о чем-то возвышенном, и кусок черствого ржаного хлеба является лакомством. Картофель здесь имеет преимущество и из него выпекают хлеб, которым кормятся и дети и взрослые, но что это за хлеб, праведный Боже! Трудно встретить что-либо подобное! Есть землянки, которые возвышаются над уровнем земли аршина на 2, и притом представьте себе всю ее развалившуюся, со щелями, в которые ветер ужасно дует и свищет, окон или совсем нет, или [если] и есть, то с выбитыми стеклами, заткнутыми разными тряпками, крыша… Но что говорить о крыше… Я не буду расстраивать вам нервы, читатель.
«Неужели же кто-нибудь живет в подобных землянках?» - спросите вы, пожалуй, сомнительно качая головой.
Да, живут, отвечу вам на это я, да еще целыми семьями, с детьми, малыми, раздетыми и разутыми, Бог весть за что терпящими и голод и холод вместе со старшими членами семьи. Больно слушать, как эти несчастные дети плачут, требуя «поесть», «хлебушка», но когда плачет большой член семьи, бессильный при всем желании помочь чем-либо своей семье, тогда ужасом наполняет вашу душу, и вам становится стыдно, что у вас и теплая шуба и теплая квартира, и что вы все же не в состоянии принести хоть маленькую пользу этим несчастным. А переселенческое движение в Сибирь громадно, но также велико (25-30%) и движение переселенцев обратно, вкусивших плодов печальной сибирской жизни. До начала мобилизации, как я сообщал выше, переселенцы безостановочно переправлялись на Восток, в особых переселенческих поездах, но, по случаю мобилизации, последовала приостановка такового движения, и переселенцы принуждены были остаться на ближайших к месту их остановки переселенческих пунктах и ютиться в бараках, юртах и других временных помещениях, сколоченных на скорую руку. Насколько удобно было житье в этих помещениях, лучшим доказательством служит обстоятельство, что многие переселенцы не выдержали и разбрелись с пунктов по разным окружным поселкам и деревням. Суровый сибирский климат, скученность переселенцев в сырых низких помещениях, спертый, ударяющий в голову воздух, само собой, являлись результатом всевозможных заразных болезней, которые то и дело вырывали все новые и новые жертвы и увеличивали количество спавших вечным сном в степях необъятной Сибири. Всех бедствий этих несчастных переселенцев также нет возможности описать, читатель, они наполняют ужасом душу и заставляют просить помощи: ведь христиане же мы, в самом деле, неужели уже сердца наши так огрубели и все мы ушли, как улитки, в свои личные интересы, что нам нет никакого дела до этих несчастных, наших близких, по завету Христа, завещавшего любить ближнего как самого себя.
В 11 час. вечера 6 октября, с пассажирским поездом я покидал Сретенск. Ехать мне пришлось с одним сибирским купцом, имеющим крупное дело в Сретенске, неким Межовым, который направлялся в Иркутск по своим торговым делам. Мы разговорились.
- Благодать эта железная дорога для нас, - говорил Межов, - во втором классе едем, удобно, светло и тепло, и за все это только 14 рублей!
- Скажите, пожалуйста, как же раньше вы ездили в Иркутск, на лошадях?
- Да, бывало, поедешь в Иркутск, так словно и невесть куда отправляешься; на одну подводу, бывало, нагружаешь только одни съестные припасы, а на другой сами, и становилось-то это куда как дорого; в пути-то, бывало, долго пробудешь, да и переправа через Байкал на лошадях-то, бывало, куда как опасна. Так уж только народ-то у нас, в Сибири, отчаянный такой.
- Что же, разве бывали какие несчастные случаи при переправе-то?
- О, много раз! бывало, едем по льду, вдруг трах - обвал. Лошадь в воде, повозка тоже; как Господь Бог только миловал.
Речь зашла относительно экспедиции Андрэ.
- Как, по-вашему, где теперь этот Андрэ, жив ли он? - спросил меня мой собеседник.
Я, конечно, высказал сомнение.
- А знаете, что у нас, в Сибири, упорно сложилось мнение о том, что Андрэ вместе с своим шаром взят на небо, и, знаете, некоторые серьезно верят этому…
Я от души расхохотался этому предположению, которое, пожалуй, только и может существовать в Сибири.
На станции Мысовая, куда мы прибыли на четвертые сутки, нас ждал таможенный осмотр, который продолжался довольно долго, хотя ограничивался всего несколькими вопросами: «Что у вас здесь», «Что у вас там» и т. п. фразами, сопровождавшимися при этом ощупыванием чемоданов и всевозможных дорожных сумок. Часов около 6 вечера мы поместились на «Ангаре» и тронулись в путь. На этот раз «Ангара» захватила с собой громадную, нагруженную хлебом баржу, и поэтому ледокол шел несколько медленнее. Ветер усиливался. На озере начали показываться «белые гребешки» -предвестники морской качки, и наш пароход начало накренять на бок. За время моего пребывания в Сретенске здесь уже выпал снег и установился санный путь. Живописные горы, покрытые теперь снегом, еще более представляли величественный вид. Время было уже около 10 час. вечера; на станцию Лиственичную мы предполагали притти, как мне сказал капитан, утром, и я лег спать. К утру меня разбудило колебание из стороны в сторону «Ангары» и ужасно адский вой «сирены», особого свистка, употребляемого при случаях, требующих помощи, заставили меня выйдти на палубу. Мы подходили к Лиственичной и «сиреной» требовали вспомогательный пароход, для принятия баржи, так как с буксиром ледокол не может подойти к пристани.
На станцию Лиственичную мы прибыли около 4 час. утра; поезд в Иркутск шел только в 8 час. утра, и, таким образом, нам предстояло более 4 час. продежурить в маленьком станционном здании, в которое набилось столько пассажиров, что не было прямо-таки никакой возможности пройти в зал 3-го класса. Пассажиры расположились на полу, положительно давя один другого. Слышалась брань, крики… кто-то кому-то наступил на ногу, при чем пострадала, кажется, голова ближайшего соседа… Я вышел из станции и счел за лучшее пробыть эти 4 час. на станционной платформе.
Наконец в 8 час. мы поехали дальше, и только в десятом часу прибыли в Иркутск. На этот раз мне не пришлось побывать в городе, хотя нужно было навести справку об одном знакомом, сосланном сюда несколько лет тому назад, о котором я не имел никаких сведений. Поезд уходил из Иркутска через 40 минут, и я, в ожидании отхода, расположился в вагоне. К моему счастию, время томительного ожидания прошло для меня незаметно, и мы тронулись в путь. Опять замелькали те же горы, те же поля, те же однообразные сибирские станции, игрушечные по размеру.
В Челябинске, куда мы прибыли на пятые сутки, я разговорился с приказчиком при книжном шкафе Ефимова, московского издателя.
- Скажите, пожалуйста, что у вас всего больше идет из книг?
- Да сочинения Мясницкого, мы очень много продаем; веселенькие, знаете ли, вещички, ну и идут хорошо.
- Ну, а рассказы Горького есть у вас? - поинтересовался я.
- Нет, сейчас нет.
- Почему же? ведь это теперь самый модный писатель… Рассказы его раскупаются охотно, а у вас этого и нет.
- Да не высылают, знаете, из Москвы что-то, писал я не раз. Впрочем, Горького спрашивают изредка, Мясницкий у нас больше в ходу: хорошо им «базарим».
- Что кому нравится, - подумал я и пошел садиться в вагон.
От Челябинска к нам в вагон поместился один пожилой уже чиновник, едущий с женой в Севастополь, некто Л. С ним мы разговорились про литературу. Оказалось, что он отлично знает многих петербурских литераторов, с которыми был в более или менее хороших отношениях. Разговор опять коснулся Максима Горького.
- Не читал я почти, батенька, этого Горького, но, говорят, уж очень хорош. Непременно приобрету себе его рассказы. У меня есть, знаете, барышня знакомая, некая П., так та, знаете ли, так увлеклась Горьким, что по ночам бредит его «Песней о Соколе», а один молодой человек даже костюм изменил в подражение Горькому: высокие сапоги купил; не хочу, говорит, ходить в штиблетах, когда Горький ходит в высоких сапогах, вот блузу, говорит, приобрету и тогда совсем буду походить на Горького.
Я дал моему собеседнику второй том рассказов Горького, который имелся у меня.
- Ну что же, понравился вам Горький? - спросил а его на другой день, когда он возвратил мне книжку.
- Ничего, хотя, знаете ли, это вопрос - так ли он хорош, как о нем всюду пишут.
Я хотел говорить, но в это время поезд наш подходил к одной большой станции, где мы предполагали обедать, и разговор наш сам собою оборвался. Больше мы к этому вопросу не возвращались. На 14 сутки я был уже в Москве.