По Хорасану (1874). Мешхед. 7. По городу. В садах
П. И. Огородников. Страна солнца. - СПб., 1881.
Другие отрывки:
Караван-сарай Зафрание
Мешхед:
• 1. Въезд в город. У эмира
• 2. Главный базар. Караван-сарай Узбек. Слухи из Мерва
• 3. У Нэпира
• 4. Священный квартал
• 5. У эмира и Нэпира. Русский пленник в Мерве. Невольничий рынок Мешхеда
• 6. Мертвые кварталы. Ковровая фабрика. Бирюза
• 7. По городу. В садах
• 8. Вспышка базарной толпы. У эмира. Склад туркменских голов
• 9. Письмо от русского пленника в Мерве. Перед отъездом
Мешхед. Шахская мечеть. (Л. Пеше. Конец 1850-х - начало 1860-х гг.)
VIII
Рудокоп и сведения о местонахождениях руд. - В загородных садах Хаджи-Ибрагима и ловушки.
По пути Ибрагим купил на вес две дыни, с которых и начал обед.
Пообедавши, мирза отправился на часок к жене. Я стал перебирать вещи в сундуке; Ибрагим делает жесты: нет ли очков.
- Для твоих глаз вот что нужно, - подал ему я свои выпуклые темные консервы. - Возьми себе.
- Хорош, хорош!.. Э-э-э, хорош! - радовался старик как дитя, примеривая их, и, пожав мне руку, вышел.
Через десять минут он вернулся с пишкешом для меня: очень крупною, но бледною бирюзою, и, на замечание мое о последнем обстоятельстве, с заинтересовавшею меня улыбкою положил один камушек на несколько минут в рот, и когда вынул его - не узнать: поголубел «на сто рублей дороже», как потом выразился Магомедов. Так персы часто надувают неопытных, продавая им подержанную во рту, воде или масле плохую бирюзу за хорошую; обман обнаруживается, когда она совершенно высохнет.
Я принял эту дрянь только потому, что почтенный бухарец объявил, что в противном случае и он не примет в пишкеш «очок», а купит их (разумеется, только на словах, ибо какой же восточный человек откажется от подарка?!).
- А как ты полагаешь, что стоят они?
- Два кран.
- Три рубля.
Старик с усмешкою покачал отрицательно головою, объясняя, что сколько угодно купит здесь таких очков по два крана, конечно, смешивая их с дешевенькими пенснэ константинопольской работы.
Затем он принес несколько мешочков с яхонтами, доставляемыми сюда якобы из Индии, и гранатами, предлагая мне купить их или взять на комиссию, - принес на всякий случай и вески с гирьками в особом ящичке, так как яхонт продается на мискали [По моему измерению, здешний мискаль оказался = 74 аптекар. гранам.] (граненый мелкий - по 35-36 р., неграненый 15-18 р.; шлифован. граната, величиною с фасоль, стоит 1-2 р.).
Я купил понемногу того и другого, но от комиссии отказался…
- Хочет твоя - твоя, - и старик, не договорив, унес свои мешочки и явился минуты через три с хрустальною рукоятью к шашке и редким хрусталем «с волосами от Божьей бороды», как уверял он со слов ученейших молл, а потому и запросил с меня за него пятнадцать руб., - сошлись, кажется, на десяти [Я приобрел этот, чернеющий внутри волосными трубочками точно клоком волос, хрусталь для Географического общества, но А. И. Глуховской, которому я, будучи болен, сдал на сохранение все вывезенные мною из Персии вещи, распорядился по своему усмотрению, конечно, упустив из виду, что пока он, А. И. Глуховской, не уплатит мне принятых на себя перед Географическим обществом расходов по моему путешествию, до тех пор эти вещи принадлежат по праву мне.].
___________
Мирза застал нас за расчетом, и с какою жадностью впивался он в отсчитываемые мною Ибрагиму уродливые краны?!. В ожидании своих преданных друзей, Мамедова и опытного рудоискателя, купца Ага Мамед-Касым Рагима, осторожный старик отпустил его домой на этот раз до поздней ночи. Подобные меры принимались всякий раз, когда он собирался сообщить мне нечто важное насчет «инглиз» и «Хорассан губернот» или - принимая меня между прочим за коммерческого агента, приехавшего сюда устраивать «большие дела», - хотел высказаться по душе, насчет того, например, какие бы барыши получились от эксплоатации здешних рудных богатств, конечно, с помощью русских капиталов и с непременным условием: участия его в этом деле, и непременно в роли консула. Действительно, Ибрагиму «мног-мног» чего известно о природных богатствах края, и только благодаря ему мне удалось собрать кое-какие сведения на этот счет…
Желанные гости явились.
Ага Мамед-Касым Рагим арендовал здешние рудники за 3.000 томанов в год и, обанкротившись главным образом по неуменью вести подобные дела, прекратил платежи. Работа стоит, эмир требует арендных, - скверное положение! И вот почтенный бухарец разжигает в нем надежду на русские капиталы, и тот откровенничает.
- Золото и серебро есть (в горах) Ку-Сенги, агач [Здесь фарсанг чаще называют агачем, хотя агач обыкновенно считается в 5 верст, а здешний фарсанг составляет 6-7 верст.] от Мешеда, - переводил Мамедов.
Я выразил сомнение. Ибрагим нетерпеливо замахал руками и головою в подтверждение верности показаний арендатора.
- И разрабатываются они? - спросил я.
- Нет, - отвечал Мамедов уже от себя.
- Почему?
- Давно-давно… там люди работа́л, много-много золота доставал, хозяину отдавал, а сам мучился. Ехал там одного дня Магомет…
- Пророк?
- Пророк Магомет - он принес нашу веру от Бога… Знаешь, ехал Магомет. Люди пожалился Магомету: «Ой, жарка работа́ть, трудна работа́ть, харчь дорога (харчи дороги)». Магомет проклил места эта, и… давно-давно ни один чилавек там не работает.
- Отчего же не работает?
- Магомет проклил! - Поди: десять рублей потратил, - девять можно получить, рубль убытку будет.
Ибрагим утвердительно кивнул головою. Не проклятие, а непроглядная тьма персидская тяготеет над этими дарами природы, ожидающими заступа европейского знания и капитала! По рассказам арендатора, в 20-30 верстах от Мешеда горы в разных направлениях изобилуют железными, медными, оловянными и свинцовыми рудами, но разработывается только медь, и то в незначительном количестве. Железо, красная медь, свинец и сера находятся в горах, отстоящих на 25 вер. (4 фарсанга) от гор. Учан-Миан (Мион)-Абад, что в 20 фарсангах от Мешеда; железо, красная медь и свинец - в 6 фарсангах от д. Бом-Сефи-Абад, а также в Келоте-Серг(п)уль, что в 12 фарсангах от Мешеда. Железо нигде из поименованных мест не разработывается, и места нахождения его, по уверению рассказчика, никому кроме него, да вот еще Ибрагима с Мамедовым, не известны. В 18 фарсангах от Мешеда - железные и свинцовые рудники Дербенд-Чиача; в богатом железом и медью ущелье Дербенд-а-Муздеран, что приблизительно в 14 фарсангах отсюда, есть также рудники; около деревни Келе (Кале)-Менар, что в 14 фарсангах отсюда, - богатейшая медная руда, которая, однако ж, не разработывается из опасения попасть в руки к шныряющим там текинцам; в 20 фарсангах от Мешеда медный рудник Гирина, в 16 ф. - медный рудник Чох Амрун, в 8 фар. - медный руд. Ку-Сорх и в 4 ф. - такой же рудник Тургебе-Богбегишт; в 6 ф. отсюда - оловянный рудник Работе-Алокабонд и в 5 ф. от Учан-Миан-Абад - оловянная руда. Горная соль разработывается в 12 ф. от Мешеда; сера находится в окрестностях его, каменный уголь - в деревне Маян, что в 4 ф. отсюда, и хрустал - в окрестных горах, но где именно - почтенная компания умолчала, быть может, потому, что там-то и попадаются куски его «с волосами от Божьей бороды»…
- Ма-ая консуль будет, - закончил беседу Ибрагим, - этта хороша будет: мног-мног майдан будет!
Когда же гости ушли, он с таинственным видом сообщил мне под большим секретом, что в 4 фарсангах от Мешеда, в деревне Вейроны есть мног-мног «яхонту» и «бледно-зеленого камня» (который подкрашивается изнутри в перстнях и сбывается тут богомольцам за изумруд), но об этих мертволежащих сокровищах тут немногие знают, однако ж «инглиз» уже добирается до них. Таким образом обнаружилось, откуда у Хаджи-бухарца целые «сандуки» с мешочками неграненого яхонта, выдаваемого им за индейский, и это он держит в секрете даже от «балшой» приятеля своего Мамедова; меня ж ему нечего было опасаться.
- А в Мерви много рудных богатств? - спрашиваю его.
- (Жест: как возьмет) урус этта Мервь - мног-мног майдан будет [Из других источников: по дороге из Херата в Сарекс есть серебряный рудник, впрочем, давно покинутый по чрезвычайному углублению шахт и недостатку топлива.]. Мая консуль будет - эта мног-мног хороша будет!
___________
После утреннего чая почтенный старик предложил мне провести денек в своих загородных садах, сданных им в этом году на аренду за 100 томанов. Он захватил с собою узелок с чем-то, мирза - мой сверток с бумагой для гербария, гипсометрическим прибором и другими мелкими инструментами.
Когда мы проходили ближайший к нашему жилью базар, стоявшая на углу его женщина, все еще красивая, хоть и помятая уже не менее своего костюма, предложила мне с манящею улыбкой и взором воды из медной чашки, - необычайный случай! Конечно, это не персиянка, иначе она не осмелилась бы показываться без чадры, но кто ж? Ибрагим, застенчиво опустивший глаза, не объяснил и, прибавив шагу, только презрительно пожал плечами.
Проколесив с полчаса по пустынным переулкам, мы вышли на Хиабан-Пойн, в малолюдном месте, поблизости одного ледника в форме исполинского земляного конуса, откуда лед расходится по базарам для розничной продажи. Медленно протекающая по середине этого бульвара канава, принадлежащая, по словам Ибрагима, тоже Имаму-Ризе, уже не одета, как повыше, около базара, в кирпичную набережную и представляет тут вид грязнейшей лужицы, с редкими то высокими и тенистыми каштанами, то прямыми тополями или запыленными низкими тутами, а местами - и маленькими клумбами цветов по исковерканным грязным берегам. Тут же и бойни, перед которыми вывешено на жгучем солнце по две - по три облепленных мухами бараньих туши. Дома тут больше с садами; разбросанные между ними, то в одиночку, то по несколько в ряд лавчонки - с товаром на грош; гауптвахт - много, и все - с намалеванными спереди страх усатыми персидскими генералами в бараньих шайках и англичанами в красных кафтанах и широкополых шляпах с перьями. Стены некоторых соседних домов тоже расписаны, но тут уже изображено, как персидские войска, с великаном (вероятно, главнокомандующим) во главе, ужасно бьют русских. Правда, по случаю моего приезда эмир приказал соскоблить злосчастные российские армии, но дело было выполнено так небрежно, что целые полки их целиком остаются на сцене. - Часовые с удивленными минами зевают на «урус», и только тогда отдают нам честь, когда мирза прикрикнет им: «Калаур!..»
Ибрагим купил в одной лавчонке два лаваша и, сунув их в руки мирзе, усылая его на бойню за бараниной (на кебаб), прибавил шагу. - Вот и конец бульвара, как уже упомянуто, прорезывающего город во всю длину, от Нишапурских его ворот до этих, так называемых Дервазе-боло-Хиабан [Дервазе - ворота. Хиабан - аллея.] с караулками по сторонам, на высоких техтах которых дремало врастяжку трое сарбазов - двое просто мальчишек, третий совершенно ветхий старик; при входе сидела безобразнейшая нищенка с ребенком, плаксиво просившая у нас подаяния, но как только мы вышли за ворота - она с злобным хохотом разразилась бранью: «Урус-кьяфир!..»
Город обнесен прочною высокою стеною с башнями и широким, глубоким рвом с застоявшеюся мелкою водой. В него ведут шесть ворот, считая тут и крепостные. - Обширнейший пустырь между городскою стеною в этом месте и садами (тоже обнесенными высокими стенами), с выглядывающими из-за манящей зелени их башенками, сплошь покрыт глыбами глины из глубоких ям, служащих отдушинами для подземных водопроводов. Солнце страшно печет, кругом - мертвая тишь. Ибрагим надел очки.
У ближайшего сада нас поджидал с осликом чахлый субъект в ситцевом колпаке и с железною цепью, заменяющею тут нагайку для этих кротких, выносливых, но упрямых животных. Он был послан Ибрагимом вперед на случай, если б кто-нибудь из нас устал, и теперь, усевшись на ослика, проревевшего на каких-то радостях от всей души и огромного брюха, поехал далее; мы - за ним, и так шли минут с 15; затем, свернув в один из многих узеньких проходов между садов, остановились перед массивною каменною плитой, которою был заставлен вход в Ибрагимов сад. Пока тщедушный субъект, надрывая грудь, вызывал однообразно протяжным криком арендаторов, мне удалось собрать на пустыре коллекцию колючек и изловить двух быстроногих маленьких ящериц… Через полчаса послышался за стеной шорох, робкий шепот и наконец оклик, - Ибрагим ответил; проскрипел железный засов, и двое арендаторов, не то рабочих, отвалили камень, и мы вошли в обширный фруктовый сад, точнее в виноградники, коими (как и вином) издревле славился Мешед вместе с Мервью, с которою он составлял плодоноснейшую южную область древнего Харезма.
Обсаженный вдоль стены тополями сад разбит на окаймленные аллеями из дуль и друг. фруктовых дерев квадратные площадки, сплошь изборожденные высокими (в рост человека) валами или грядами, с вьющимся по ним виноградом. Посреди сада высится башенка - убежище в случае нападения туркмен. Заглянул внутрь - полумрак и груда обрушившейся сверху глины с кирпичами; при всем том тут живет кто-то. В десяти шагах от нее - круглый колодезь с низким воронкообразным кирпичным верхом.
Обождав здесь мирзу, мы все вместе отправились отыскивать местечка для отдыха.
Вот еще башня, в полутемной, грязной конурке которой лежала больная жена арендатора; да и сам он страдает сильными головными болями, от которых ему посоветовал один из лучших здешних эскулапов «пить водку»; - кажется, нет персидской семьи, где бы не было больных!..
Далее мы перелезли через низкую внутреннюю стену в другой такой же сад Ибрагима, отсюда - в третий, и узеньким проходом, между садовыми стенами, вошли в четвертый, самый обширный из его садов. Здесь-то, под тенью скученных фруктовых дерев, перед глиняной лачугой арендатора его, мирза разостлал для нас бумажную подстилку. Кругом - ни травки, но множество крошечных норок, где одно на другом живут очень нежные, с виду напоминающие мокриц, безвредные для человека насекомые, но вредят ли они винограду - не знаю. Явился и арендатор с двумя товарищами; с заискивающими улыбками раскурили они свой глиняный кальян для почтенного бухарца и во всем смиренно соглашаются с ним, как с авторитетом-садовладельцем. После такого приятного обмена мыслей он по поручению его повел меня по виноградникам.
Лозы здесь (как, говорят, и в Херате) садят у основания гряд и пускают по откосам их; так что тяжелые грозды лежат на земле, что можно допустить только при совершенно сухой почве, как здешняя [Образчик доставлен мною Глуховскому.]. Большие рвы между грядами очень удобны для ухода за виноградом, которого арендатор насчитал мне тут пятнадцать сортов, а показал только одиннадцать: крупный розовый сахоби, - крупный белый круглый шохены, - белый продолговатый, величиной с сливу фахри, - мелкий синий роуче, - продолговатый мелкий белый халиры (или халили - не разберу в дневнике), из которого получается наилучший кишмиш, по крану за батман, - два сорта кишмиш, крупный и мелкий, и оба продолговатые, белые и очень сладкие (ягоды на многих грядах съежились под влиянием солнца и уже образовали изюм - нежнейший мед). Два сорта аскери, круглый и продолговатый, и оба мелкие, белые, без зерен, нежные и сладкие. Все эти сорта хороши, остальные же: круглый аванг и тоже круглый, жесткокожий сенгунак - невкусны, хотя и продаются на месте, в садах по одной с ними цене (за исключением халили), а именно по крану за 6 батман.
Сорвав по нескольку больших гроздей наилучших сортов винограда, арендатор вернулся со мною под тень. Дремавший за кальяном Ибрагим велел мирзе готовить кебаб, причем похвалил его как великого мастера в сем искусстве. Пока тот срезал с дерева несколько ровных прутьев, подчистил их руками, достал завернутый в платок кусок жирной баранины, фунта с полтора, нарезал ее на кусочки, мясо особо от жиру, и нанизывал их вперемежку на прутья, - арендатор разложил в мелкой ямке костер из виноградных корней, и когда он разгорелся, мирза, сильно наперчив нанизанные куски, начал поджаривать их. Как только потек жир, Ибрагим, причмокивая с мастером губами в знак наслаждения, взял один прутик себе, другой положил передо мною на лаваш, третий оставил ему и, отделив от своего два кусочка арендатору, четвертый велел припрятать для обещавшего придти сюда Мамедова. Мирза подал мне из узелка в платке соль… Но не лез мне в горло кебаб его - сыроват, да и грязно приготовлен, не говоря уже о том, что все делалось руками, а он, мирза, имеет скверную привычку сморкаться в руки, чесаться и трогать разные места. Прочие же аппетитно мешали его стряпню с виноградом, и затем не менее аппетитно всхрапнули. Тревожно уснул на несколько минут и я, предварительно повозившись с гипсометром (в 40 м. 12 ч. дня температура кипения воды 77 °Р, температура воздуха при ясном небе 20,50 °Р, конечно, на солнце; следовательно, по приблизительному вычислению, мы находились на 2.450 ф. над уровнем моря).
___________
Не дождавшись Мамедова, мы вышли из саду и тут встретили его в сильно возбужденном состоянии. Мирза подал ему лаваш и запыленный давно остывший кебаб. Тот глотает и торопливо рассказывает, - прочие напряженно слушают; кончил, и мы поспешили в город уже другими воротами, где опять, но уже прямо в лицо, меня обозвала какая-то нищенка «кьяфиром» и что-то злобно заговорила к апатично растянувшимся на техте караульным сарбазам…
Идем глухими переулками, - ни души!
- Магомедов, в Москве лучше жить, - а?
- Москва хорош, только дорога все; Мешед все дешева: лаваш, разный фрукт…
- И все на запоре, даже жены, - да?
- Хорош Москва! - Много хорош девушка…
- Магомедов, ты такой бравый, славный, - верно, тебя там любили женщины, - а?
Магомедов улыбнулся: видели мол, мы эти виды!.. и застенчиво проговорил:
- Мы были очень знакомы одна графиня…
- С графиней?
- Да, девушка Аннюта, графиня. Маскарад ехали два раз. Графиня говорит: «Милый персиян, купи мне яблок», - мы пошли… (Тут «милый персиян» замялся.)
- В буфет?
- Да, буфет. Одна яблок пятьдесят копеек, - мы не купили. Графиня рассерчала: «Ты жадный персиян, - девушка не любишь, деньги любишь!»
- Что же было дальше?
- Мы купили одна яблок пятьдесят копеек.
- А потом?
- Потом… - и «милый персиян», не договорив, застенчиво просиял, вероятно, от приятнейших воспоминаний…
Вблизи Ибрагимова жилья встретилась нам та самая поношенная красавица, что утром предлагала мне «аб» (воды). Остановившись в сторонке, она впилась в меня глазами с открытою улыбкою и, протягивая руку, отчеканила:
- Беде (дай) полуимпериал.
- Видно, хорошо знакома с русским золотом, - улыбнулся, я, отрицательно покачивая головой.
Ибрагим ускорил шаги.
- Беде кран! - крикнула вслед нам продавщица воды и своих прелестей.
Я оглянулся.
- Беде банапат, бе-де… - продолжала она уже просительным голосом, выделывая пальцами какие-то знаки, но подошедшие мальчишки начали смеяться, дразнить ее.
Мы свернули к своему переулку. Тут Ибрагим оставил меня с мирзою, а сам с Мамедовым озабочено отправился куда-то, обещаясь быть домой через час.
___________
Мирза оказался порядочной шельмой. При патроне держит себя удивительно чинно, и если присядет на минуту, то не иначе, как на корточках у дверей; теперь же, развалившись в кресле, - бесцеремонно просит меня свернуть папироску, берет мои мунштучки, курит, или с беспокойно-диким любопытством перебирает мои вещицы, одобрительно покачивая головой и чмокая губами, причем даже обнюхивает их и конючит подарить ему.
Увидав, что спирт на исходе, он сделал мне знак: дай, мол, 2½ крана, - куплю целую бутылку, - и нежно добавил, как-то особенно втягивая в себя губы:
- Хорошо арак, - хорошо!
- Ты говоришь по-русски? - спрашиваю его.
- Ты говоришь по-русски, - отвечает он, утвердительно кивая головой.
- Ну, купи араку.
- Ну, купи араку, - повторяет он.
- Вот дурак!
- От дурак!
- Пошел вон.
- Пошел вон.
- Осел.
- Осел…
И так всегда, что бы я ни сказал ему по-русски - повторяет, конечно, если только мы оставались вдвоем, а иначе - глупо-почтительно отмалчивался.
Получив от меня деньги на покупку кальянной трубки (из грифельного камня) и водки, он хотел было идти в бэст, где фабрикуется из кишмиша запретная водка и ликер, больше для «слуг» имама, пьющих втихомолку и горькую и сладкую, но, раздумав, - отправился к какому-то палачу одного хана, прославившемуся своею кишмишевкой, «кирасао» - тож. Через полчаса приносит то и другое. Из предосторожности я поднес сперва ему рюмку, потом сам отпробовал - лекарственно-отвратительная кислятина! - Подарил ему всю бутылку, что привело его в неописанный восторг.
- Маточка хороша Баку (жест: нет), - таинственно проговорил он, глотнув еще толику малую. - Мешед - хороша.
- Хороши?
- Хороши? - и каналья, закивав головою, выразительно растопырил передо мной свои пальцы: женщина, мол, обойдется всего десять кран… Но сюда привести неудобно, а на дому у него тайком, вечерком все можно…
Конечно, это одна из уловок заманить, затащить меня куда-нибудь, в то время как - судя по охам и ахам Ибрагима, по его покачиваниям головой с горьким выражением то презрения, то упрека кому-то, осматриванием на ночь замков, обходом по дальним глухим переулкам и вообще по каким-то тревожным намекам почтенного старика, сделавшегося в последнее время крайне беспокойным на мой счет, - судя по всему этому, меня поджидает здесь на каждом шагу опасность… и, вероятно, коварный перс действует тут по чьему-либо наущению, ибо, заслышав стук в уличную дверь, сделал мне жест: не говорить об его предложении хозяину.
Вот и он, еще более расстроенный. Показываю ему свою покупку, кальянную трубку, - оказывается, что за нее переплочен кран.
- Мой говорит: персиан мошевник! - заходил старик в волнении по комнате, выговаривая мирзе.
Тот горячо оправдывается, и побежал по его приказанию отдать назад трубку.
- Да примут ли назад? - усомнился я, на что старик объяснил, что по шариату, если вы обмануты на товаре или вещи на двадцать процентов, то имеете право вернуть их, конечно, непорченными, хотя через год.
- Ой, ой, персиан, - мошевник! - продолжал он с глубокими вздохами, семеня по комнате, и когда явился Мамедов, передал мне чрез него, что был у эмира по взысканию с кого-то денег, но тот вот уже несколько месяцев обещает ему: «Хорошо, хорошо», а ничего не делает.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Карта Персидского Хорасана (прил. к книге П. И. Огородникова «Страна солнца»)
Того же автора:
https://rus-turk.livejournal.com/621640.html
Другие отрывки:
Караван-сарай Зафрание
Мешхед:
• 1. Въезд в город. У эмира
• 2. Главный базар. Караван-сарай Узбек. Слухи из Мерва
• 3. У Нэпира
• 4. Священный квартал
• 5. У эмира и Нэпира. Русский пленник в Мерве. Невольничий рынок Мешхеда
• 6. Мертвые кварталы. Ковровая фабрика. Бирюза
• 7. По городу. В садах
• 8. Вспышка базарной толпы. У эмира. Склад туркменских голов
• 9. Письмо от русского пленника в Мерве. Перед отъездом
Мешхед. Шахская мечеть. (Л. Пеше. Конец 1850-х - начало 1860-х гг.)
VIII
Рудокоп и сведения о местонахождениях руд. - В загородных садах Хаджи-Ибрагима и ловушки.
По пути Ибрагим купил на вес две дыни, с которых и начал обед.
Пообедавши, мирза отправился на часок к жене. Я стал перебирать вещи в сундуке; Ибрагим делает жесты: нет ли очков.
- Для твоих глаз вот что нужно, - подал ему я свои выпуклые темные консервы. - Возьми себе.
- Хорош, хорош!.. Э-э-э, хорош! - радовался старик как дитя, примеривая их, и, пожав мне руку, вышел.
Через десять минут он вернулся с пишкешом для меня: очень крупною, но бледною бирюзою, и, на замечание мое о последнем обстоятельстве, с заинтересовавшею меня улыбкою положил один камушек на несколько минут в рот, и когда вынул его - не узнать: поголубел «на сто рублей дороже», как потом выразился Магомедов. Так персы часто надувают неопытных, продавая им подержанную во рту, воде или масле плохую бирюзу за хорошую; обман обнаруживается, когда она совершенно высохнет.
Я принял эту дрянь только потому, что почтенный бухарец объявил, что в противном случае и он не примет в пишкеш «очок», а купит их (разумеется, только на словах, ибо какой же восточный человек откажется от подарка?!).
- А как ты полагаешь, что стоят они?
- Два кран.
- Три рубля.
Старик с усмешкою покачал отрицательно головою, объясняя, что сколько угодно купит здесь таких очков по два крана, конечно, смешивая их с дешевенькими пенснэ константинопольской работы.
Затем он принес несколько мешочков с яхонтами, доставляемыми сюда якобы из Индии, и гранатами, предлагая мне купить их или взять на комиссию, - принес на всякий случай и вески с гирьками в особом ящичке, так как яхонт продается на мискали [По моему измерению, здешний мискаль оказался = 74 аптекар. гранам.] (граненый мелкий - по 35-36 р., неграненый 15-18 р.; шлифован. граната, величиною с фасоль, стоит 1-2 р.).
Я купил понемногу того и другого, но от комиссии отказался…
- Хочет твоя - твоя, - и старик, не договорив, унес свои мешочки и явился минуты через три с хрустальною рукоятью к шашке и редким хрусталем «с волосами от Божьей бороды», как уверял он со слов ученейших молл, а потому и запросил с меня за него пятнадцать руб., - сошлись, кажется, на десяти [Я приобрел этот, чернеющий внутри волосными трубочками точно клоком волос, хрусталь для Географического общества, но А. И. Глуховской, которому я, будучи болен, сдал на сохранение все вывезенные мною из Персии вещи, распорядился по своему усмотрению, конечно, упустив из виду, что пока он, А. И. Глуховской, не уплатит мне принятых на себя перед Географическим обществом расходов по моему путешествию, до тех пор эти вещи принадлежат по праву мне.].
___________
Мирза застал нас за расчетом, и с какою жадностью впивался он в отсчитываемые мною Ибрагиму уродливые краны?!. В ожидании своих преданных друзей, Мамедова и опытного рудоискателя, купца Ага Мамед-Касым Рагима, осторожный старик отпустил его домой на этот раз до поздней ночи. Подобные меры принимались всякий раз, когда он собирался сообщить мне нечто важное насчет «инглиз» и «Хорассан губернот» или - принимая меня между прочим за коммерческого агента, приехавшего сюда устраивать «большие дела», - хотел высказаться по душе, насчет того, например, какие бы барыши получились от эксплоатации здешних рудных богатств, конечно, с помощью русских капиталов и с непременным условием: участия его в этом деле, и непременно в роли консула. Действительно, Ибрагиму «мног-мног» чего известно о природных богатствах края, и только благодаря ему мне удалось собрать кое-какие сведения на этот счет…
Желанные гости явились.
Ага Мамед-Касым Рагим арендовал здешние рудники за 3.000 томанов в год и, обанкротившись главным образом по неуменью вести подобные дела, прекратил платежи. Работа стоит, эмир требует арендных, - скверное положение! И вот почтенный бухарец разжигает в нем надежду на русские капиталы, и тот откровенничает.
- Золото и серебро есть (в горах) Ку-Сенги, агач [Здесь фарсанг чаще называют агачем, хотя агач обыкновенно считается в 5 верст, а здешний фарсанг составляет 6-7 верст.] от Мешеда, - переводил Мамедов.
Я выразил сомнение. Ибрагим нетерпеливо замахал руками и головою в подтверждение верности показаний арендатора.
- И разрабатываются они? - спросил я.
- Нет, - отвечал Мамедов уже от себя.
- Почему?
- Давно-давно… там люди работа́л, много-много золота доставал, хозяину отдавал, а сам мучился. Ехал там одного дня Магомет…
- Пророк?
- Пророк Магомет - он принес нашу веру от Бога… Знаешь, ехал Магомет. Люди пожалился Магомету: «Ой, жарка работа́ть, трудна работа́ть, харчь дорога (харчи дороги)». Магомет проклил места эта, и… давно-давно ни один чилавек там не работает.
- Отчего же не работает?
- Магомет проклил! - Поди: десять рублей потратил, - девять можно получить, рубль убытку будет.
Ибрагим утвердительно кивнул головою. Не проклятие, а непроглядная тьма персидская тяготеет над этими дарами природы, ожидающими заступа европейского знания и капитала! По рассказам арендатора, в 20-30 верстах от Мешеда горы в разных направлениях изобилуют железными, медными, оловянными и свинцовыми рудами, но разработывается только медь, и то в незначительном количестве. Железо, красная медь, свинец и сера находятся в горах, отстоящих на 25 вер. (4 фарсанга) от гор. Учан-Миан (Мион)-Абад, что в 20 фарсангах от Мешеда; железо, красная медь и свинец - в 6 фарсангах от д. Бом-Сефи-Абад, а также в Келоте-Серг(п)уль, что в 12 фарсангах от Мешеда. Железо нигде из поименованных мест не разработывается, и места нахождения его, по уверению рассказчика, никому кроме него, да вот еще Ибрагима с Мамедовым, не известны. В 18 фарсангах от Мешеда - железные и свинцовые рудники Дербенд-Чиача; в богатом железом и медью ущелье Дербенд-а-Муздеран, что приблизительно в 14 фарсангах отсюда, есть также рудники; около деревни Келе (Кале)-Менар, что в 14 фарсангах отсюда, - богатейшая медная руда, которая, однако ж, не разработывается из опасения попасть в руки к шныряющим там текинцам; в 20 фарсангах от Мешеда медный рудник Гирина, в 16 ф. - медный рудник Чох Амрун, в 8 фар. - медный руд. Ку-Сорх и в 4 ф. - такой же рудник Тургебе-Богбегишт; в 6 ф. отсюда - оловянный рудник Работе-Алокабонд и в 5 ф. от Учан-Миан-Абад - оловянная руда. Горная соль разработывается в 12 ф. от Мешеда; сера находится в окрестностях его, каменный уголь - в деревне Маян, что в 4 ф. отсюда, и хрустал - в окрестных горах, но где именно - почтенная компания умолчала, быть может, потому, что там-то и попадаются куски его «с волосами от Божьей бороды»…
- Ма-ая консуль будет, - закончил беседу Ибрагим, - этта хороша будет: мног-мног майдан будет!
Когда же гости ушли, он с таинственным видом сообщил мне под большим секретом, что в 4 фарсангах от Мешеда, в деревне Вейроны есть мног-мног «яхонту» и «бледно-зеленого камня» (который подкрашивается изнутри в перстнях и сбывается тут богомольцам за изумруд), но об этих мертволежащих сокровищах тут немногие знают, однако ж «инглиз» уже добирается до них. Таким образом обнаружилось, откуда у Хаджи-бухарца целые «сандуки» с мешочками неграненого яхонта, выдаваемого им за индейский, и это он держит в секрете даже от «балшой» приятеля своего Мамедова; меня ж ему нечего было опасаться.
- А в Мерви много рудных богатств? - спрашиваю его.
- (Жест: как возьмет) урус этта Мервь - мног-мног майдан будет [Из других источников: по дороге из Херата в Сарекс есть серебряный рудник, впрочем, давно покинутый по чрезвычайному углублению шахт и недостатку топлива.]. Мая консуль будет - эта мног-мног хороша будет!
___________
После утреннего чая почтенный старик предложил мне провести денек в своих загородных садах, сданных им в этом году на аренду за 100 томанов. Он захватил с собою узелок с чем-то, мирза - мой сверток с бумагой для гербария, гипсометрическим прибором и другими мелкими инструментами.
Когда мы проходили ближайший к нашему жилью базар, стоявшая на углу его женщина, все еще красивая, хоть и помятая уже не менее своего костюма, предложила мне с манящею улыбкой и взором воды из медной чашки, - необычайный случай! Конечно, это не персиянка, иначе она не осмелилась бы показываться без чадры, но кто ж? Ибрагим, застенчиво опустивший глаза, не объяснил и, прибавив шагу, только презрительно пожал плечами.
Проколесив с полчаса по пустынным переулкам, мы вышли на Хиабан-Пойн, в малолюдном месте, поблизости одного ледника в форме исполинского земляного конуса, откуда лед расходится по базарам для розничной продажи. Медленно протекающая по середине этого бульвара канава, принадлежащая, по словам Ибрагима, тоже Имаму-Ризе, уже не одета, как повыше, около базара, в кирпичную набережную и представляет тут вид грязнейшей лужицы, с редкими то высокими и тенистыми каштанами, то прямыми тополями или запыленными низкими тутами, а местами - и маленькими клумбами цветов по исковерканным грязным берегам. Тут же и бойни, перед которыми вывешено на жгучем солнце по две - по три облепленных мухами бараньих туши. Дома тут больше с садами; разбросанные между ними, то в одиночку, то по несколько в ряд лавчонки - с товаром на грош; гауптвахт - много, и все - с намалеванными спереди страх усатыми персидскими генералами в бараньих шайках и англичанами в красных кафтанах и широкополых шляпах с перьями. Стены некоторых соседних домов тоже расписаны, но тут уже изображено, как персидские войска, с великаном (вероятно, главнокомандующим) во главе, ужасно бьют русских. Правда, по случаю моего приезда эмир приказал соскоблить злосчастные российские армии, но дело было выполнено так небрежно, что целые полки их целиком остаются на сцене. - Часовые с удивленными минами зевают на «урус», и только тогда отдают нам честь, когда мирза прикрикнет им: «Калаур!..»
Ибрагим купил в одной лавчонке два лаваша и, сунув их в руки мирзе, усылая его на бойню за бараниной (на кебаб), прибавил шагу. - Вот и конец бульвара, как уже упомянуто, прорезывающего город во всю длину, от Нишапурских его ворот до этих, так называемых Дервазе-боло-Хиабан [Дервазе - ворота. Хиабан - аллея.] с караулками по сторонам, на высоких техтах которых дремало врастяжку трое сарбазов - двое просто мальчишек, третий совершенно ветхий старик; при входе сидела безобразнейшая нищенка с ребенком, плаксиво просившая у нас подаяния, но как только мы вышли за ворота - она с злобным хохотом разразилась бранью: «Урус-кьяфир!..»
Город обнесен прочною высокою стеною с башнями и широким, глубоким рвом с застоявшеюся мелкою водой. В него ведут шесть ворот, считая тут и крепостные. - Обширнейший пустырь между городскою стеною в этом месте и садами (тоже обнесенными высокими стенами), с выглядывающими из-за манящей зелени их башенками, сплошь покрыт глыбами глины из глубоких ям, служащих отдушинами для подземных водопроводов. Солнце страшно печет, кругом - мертвая тишь. Ибрагим надел очки.
У ближайшего сада нас поджидал с осликом чахлый субъект в ситцевом колпаке и с железною цепью, заменяющею тут нагайку для этих кротких, выносливых, но упрямых животных. Он был послан Ибрагимом вперед на случай, если б кто-нибудь из нас устал, и теперь, усевшись на ослика, проревевшего на каких-то радостях от всей души и огромного брюха, поехал далее; мы - за ним, и так шли минут с 15; затем, свернув в один из многих узеньких проходов между садов, остановились перед массивною каменною плитой, которою был заставлен вход в Ибрагимов сад. Пока тщедушный субъект, надрывая грудь, вызывал однообразно протяжным криком арендаторов, мне удалось собрать на пустыре коллекцию колючек и изловить двух быстроногих маленьких ящериц… Через полчаса послышался за стеной шорох, робкий шепот и наконец оклик, - Ибрагим ответил; проскрипел железный засов, и двое арендаторов, не то рабочих, отвалили камень, и мы вошли в обширный фруктовый сад, точнее в виноградники, коими (как и вином) издревле славился Мешед вместе с Мервью, с которою он составлял плодоноснейшую южную область древнего Харезма.
Обсаженный вдоль стены тополями сад разбит на окаймленные аллеями из дуль и друг. фруктовых дерев квадратные площадки, сплошь изборожденные высокими (в рост человека) валами или грядами, с вьющимся по ним виноградом. Посреди сада высится башенка - убежище в случае нападения туркмен. Заглянул внутрь - полумрак и груда обрушившейся сверху глины с кирпичами; при всем том тут живет кто-то. В десяти шагах от нее - круглый колодезь с низким воронкообразным кирпичным верхом.
Обождав здесь мирзу, мы все вместе отправились отыскивать местечка для отдыха.
Вот еще башня, в полутемной, грязной конурке которой лежала больная жена арендатора; да и сам он страдает сильными головными болями, от которых ему посоветовал один из лучших здешних эскулапов «пить водку»; - кажется, нет персидской семьи, где бы не было больных!..
Далее мы перелезли через низкую внутреннюю стену в другой такой же сад Ибрагима, отсюда - в третий, и узеньким проходом, между садовыми стенами, вошли в четвертый, самый обширный из его садов. Здесь-то, под тенью скученных фруктовых дерев, перед глиняной лачугой арендатора его, мирза разостлал для нас бумажную подстилку. Кругом - ни травки, но множество крошечных норок, где одно на другом живут очень нежные, с виду напоминающие мокриц, безвредные для человека насекомые, но вредят ли они винограду - не знаю. Явился и арендатор с двумя товарищами; с заискивающими улыбками раскурили они свой глиняный кальян для почтенного бухарца и во всем смиренно соглашаются с ним, как с авторитетом-садовладельцем. После такого приятного обмена мыслей он по поручению его повел меня по виноградникам.
Лозы здесь (как, говорят, и в Херате) садят у основания гряд и пускают по откосам их; так что тяжелые грозды лежат на земле, что можно допустить только при совершенно сухой почве, как здешняя [Образчик доставлен мною Глуховскому.]. Большие рвы между грядами очень удобны для ухода за виноградом, которого арендатор насчитал мне тут пятнадцать сортов, а показал только одиннадцать: крупный розовый сахоби, - крупный белый круглый шохены, - белый продолговатый, величиной с сливу фахри, - мелкий синий роуче, - продолговатый мелкий белый халиры (или халили - не разберу в дневнике), из которого получается наилучший кишмиш, по крану за батман, - два сорта кишмиш, крупный и мелкий, и оба продолговатые, белые и очень сладкие (ягоды на многих грядах съежились под влиянием солнца и уже образовали изюм - нежнейший мед). Два сорта аскери, круглый и продолговатый, и оба мелкие, белые, без зерен, нежные и сладкие. Все эти сорта хороши, остальные же: круглый аванг и тоже круглый, жесткокожий сенгунак - невкусны, хотя и продаются на месте, в садах по одной с ними цене (за исключением халили), а именно по крану за 6 батман.
Сорвав по нескольку больших гроздей наилучших сортов винограда, арендатор вернулся со мною под тень. Дремавший за кальяном Ибрагим велел мирзе готовить кебаб, причем похвалил его как великого мастера в сем искусстве. Пока тот срезал с дерева несколько ровных прутьев, подчистил их руками, достал завернутый в платок кусок жирной баранины, фунта с полтора, нарезал ее на кусочки, мясо особо от жиру, и нанизывал их вперемежку на прутья, - арендатор разложил в мелкой ямке костер из виноградных корней, и когда он разгорелся, мирза, сильно наперчив нанизанные куски, начал поджаривать их. Как только потек жир, Ибрагим, причмокивая с мастером губами в знак наслаждения, взял один прутик себе, другой положил передо мною на лаваш, третий оставил ему и, отделив от своего два кусочка арендатору, четвертый велел припрятать для обещавшего придти сюда Мамедова. Мирза подал мне из узелка в платке соль… Но не лез мне в горло кебаб его - сыроват, да и грязно приготовлен, не говоря уже о том, что все делалось руками, а он, мирза, имеет скверную привычку сморкаться в руки, чесаться и трогать разные места. Прочие же аппетитно мешали его стряпню с виноградом, и затем не менее аппетитно всхрапнули. Тревожно уснул на несколько минут и я, предварительно повозившись с гипсометром (в 40 м. 12 ч. дня температура кипения воды 77 °Р, температура воздуха при ясном небе 20,50 °Р, конечно, на солнце; следовательно, по приблизительному вычислению, мы находились на 2.450 ф. над уровнем моря).
___________
Не дождавшись Мамедова, мы вышли из саду и тут встретили его в сильно возбужденном состоянии. Мирза подал ему лаваш и запыленный давно остывший кебаб. Тот глотает и торопливо рассказывает, - прочие напряженно слушают; кончил, и мы поспешили в город уже другими воротами, где опять, но уже прямо в лицо, меня обозвала какая-то нищенка «кьяфиром» и что-то злобно заговорила к апатично растянувшимся на техте караульным сарбазам…
Идем глухими переулками, - ни души!
- Магомедов, в Москве лучше жить, - а?
- Москва хорош, только дорога все; Мешед все дешева: лаваш, разный фрукт…
- И все на запоре, даже жены, - да?
- Хорош Москва! - Много хорош девушка…
- Магомедов, ты такой бравый, славный, - верно, тебя там любили женщины, - а?
Магомедов улыбнулся: видели мол, мы эти виды!.. и застенчиво проговорил:
- Мы были очень знакомы одна графиня…
- С графиней?
- Да, девушка Аннюта, графиня. Маскарад ехали два раз. Графиня говорит: «Милый персиян, купи мне яблок», - мы пошли… (Тут «милый персиян» замялся.)
- В буфет?
- Да, буфет. Одна яблок пятьдесят копеек, - мы не купили. Графиня рассерчала: «Ты жадный персиян, - девушка не любишь, деньги любишь!»
- Что же было дальше?
- Мы купили одна яблок пятьдесят копеек.
- А потом?
- Потом… - и «милый персиян», не договорив, застенчиво просиял, вероятно, от приятнейших воспоминаний…
Вблизи Ибрагимова жилья встретилась нам та самая поношенная красавица, что утром предлагала мне «аб» (воды). Остановившись в сторонке, она впилась в меня глазами с открытою улыбкою и, протягивая руку, отчеканила:
- Беде (дай) полуимпериал.
- Видно, хорошо знакома с русским золотом, - улыбнулся, я, отрицательно покачивая головой.
Ибрагим ускорил шаги.
- Беде кран! - крикнула вслед нам продавщица воды и своих прелестей.
Я оглянулся.
- Беде банапат, бе-де… - продолжала она уже просительным голосом, выделывая пальцами какие-то знаки, но подошедшие мальчишки начали смеяться, дразнить ее.
Мы свернули к своему переулку. Тут Ибрагим оставил меня с мирзою, а сам с Мамедовым озабочено отправился куда-то, обещаясь быть домой через час.
___________
Мирза оказался порядочной шельмой. При патроне держит себя удивительно чинно, и если присядет на минуту, то не иначе, как на корточках у дверей; теперь же, развалившись в кресле, - бесцеремонно просит меня свернуть папироску, берет мои мунштучки, курит, или с беспокойно-диким любопытством перебирает мои вещицы, одобрительно покачивая головой и чмокая губами, причем даже обнюхивает их и конючит подарить ему.
Увидав, что спирт на исходе, он сделал мне знак: дай, мол, 2½ крана, - куплю целую бутылку, - и нежно добавил, как-то особенно втягивая в себя губы:
- Хорошо арак, - хорошо!
- Ты говоришь по-русски? - спрашиваю его.
- Ты говоришь по-русски, - отвечает он, утвердительно кивая головой.
- Ну, купи араку.
- Ну, купи араку, - повторяет он.
- Вот дурак!
- От дурак!
- Пошел вон.
- Пошел вон.
- Осел.
- Осел…
И так всегда, что бы я ни сказал ему по-русски - повторяет, конечно, если только мы оставались вдвоем, а иначе - глупо-почтительно отмалчивался.
Получив от меня деньги на покупку кальянной трубки (из грифельного камня) и водки, он хотел было идти в бэст, где фабрикуется из кишмиша запретная водка и ликер, больше для «слуг» имама, пьющих втихомолку и горькую и сладкую, но, раздумав, - отправился к какому-то палачу одного хана, прославившемуся своею кишмишевкой, «кирасао» - тож. Через полчаса приносит то и другое. Из предосторожности я поднес сперва ему рюмку, потом сам отпробовал - лекарственно-отвратительная кислятина! - Подарил ему всю бутылку, что привело его в неописанный восторг.
- Маточка хороша Баку (жест: нет), - таинственно проговорил он, глотнув еще толику малую. - Мешед - хороша.
- Хороши?
- Хороши? - и каналья, закивав головою, выразительно растопырил передо мной свои пальцы: женщина, мол, обойдется всего десять кран… Но сюда привести неудобно, а на дому у него тайком, вечерком все можно…
Конечно, это одна из уловок заманить, затащить меня куда-нибудь, в то время как - судя по охам и ахам Ибрагима, по его покачиваниям головой с горьким выражением то презрения, то упрека кому-то, осматриванием на ночь замков, обходом по дальним глухим переулкам и вообще по каким-то тревожным намекам почтенного старика, сделавшегося в последнее время крайне беспокойным на мой счет, - судя по всему этому, меня поджидает здесь на каждом шагу опасность… и, вероятно, коварный перс действует тут по чьему-либо наущению, ибо, заслышав стук в уличную дверь, сделал мне жест: не говорить об его предложении хозяину.
Вот и он, еще более расстроенный. Показываю ему свою покупку, кальянную трубку, - оказывается, что за нее переплочен кран.
- Мой говорит: персиан мошевник! - заходил старик в волнении по комнате, выговаривая мирзе.
Тот горячо оправдывается, и побежал по его приказанию отдать назад трубку.
- Да примут ли назад? - усомнился я, на что старик объяснил, что по шариату, если вы обмануты на товаре или вещи на двадцать процентов, то имеете право вернуть их, конечно, непорченными, хотя через год.
- Ой, ой, персиан, - мошевник! - продолжал он с глубокими вздохами, семеня по комнате, и когда явился Мамедов, передал мне чрез него, что был у эмира по взысканию с кого-то денег, но тот вот уже несколько месяцев обещает ему: «Хорошо, хорошо», а ничего не делает.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Карта Персидского Хорасана (прил. к книге П. И. Огородникова «Страна солнца»)
Того же автора:
https://rus-turk.livejournal.com/621640.html