Пять лет в плену у ташкентцев. 1/5
Н. Щербаков. Пять лет в плену у ташкентцев. Рассказ сибирского казака. - СПб.: Досуг и дело, 1873.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5.
Сибирские казаки в походе, в горах. 1841 г. (Обер-офицер 16-й конно-артиллерийской казачьей батареи; унтер-офицер и рядовые 17-й конно-артиллерийской казачьей батареи)
I. Поход
В зиму 1859 года в 6-й сотне 5-го полка, в станице Mельничной, в карауле при сотенной конюшне было несколько молодых казаков, только что поступивших на службу и еще не видавших всех трудов казацкой службы. За старшего над ними был старый казак Селивестр Дружинин. Тут же находился в карауле казак Дмитрий Девятов, побывавший в плену у ташкентцев лет пять.
Еще мальчиком лет 11-ти, я был тогда дневальным по сотенной школе; одному сидеть в классе стало скучно, я и пришел в караульный дом, чтобы послушать рассказов казаков.
Некоторые из любопытных пристали к Девятову с просьбами рассказать о походах и своем плене.
- Дмитрий Хрисанфович, - так звали его, - расскажи нам про свой плен! - просили любопытные.
- Извольте, братцы, ради веселого вечера я расскажу вам; только вы не спите, а слушайте. Рассказ-то ведь длинен будет; но я многое почитай позабыл.
Все поближе придвинулись к рассказчику. Чтобы не дремать, одни накладывали трубки, лежа на боку, другие сели возле его. Я тоже пристроился и навострил уши, стараясь все запомнить.
«В 1845-м году, в марте месяце, - так он начал свой рассказ, - по распоряжению начальства был сделан наряд, как всегда у нас это бывает: в экспедиционный отряд в Среднюю орду в Улутавское укрепление, на усиление действующих отрядов против известного возмутителя среднеазиятской киргизской орды, мятежника султана Кенисары Касимова.
От нашей сотни было назначено 25 человек казаков; сборы тогда были не так, как собираются в эти года; теперь делают наряд за два, за три месяца, так, чтобы всякий казак мог заблаговременно приготовиться к походу, чтобы мог обеспечить свою семью. А прежде было не так: сегодня с вечера пришлют из полка приказ или наряд, назначить столько-то человек: кого застали дома, тот и собирайся, а завтра поутру будь готов к выступлению.
На другой день утром в нашем выселке в избах, из которого семейства убывал казак, было слышно голосование жен и матерей. Старики насупясь укладывали в наскоро изготовленную повозку на зимнем ходу - сухари, сундучки с необходимым бельем; на конюшне - оcтающиеся казаки седлали лошадей, и все кипело как в котле.
Недолги были мои сборы; все в семействе уселись порядком на лавку, по старинному преданию: посидев молча минут пять, встали, помолились Богу, положили по три земных поклона; родители сняли со стены образ и благословили меня, потом стали прощаться; мать моя заплакала, сестры тоже всхлипывали: ведь вы сами знаете, что это без слез не бывает. Мне стало их жалко, но я почитай не плакал, и сам не знаю отчего; может быть, оттого, что я тогда был еще холост - но мне жаль было оставить родителей, да делать нечего, на все воля начальства.
Когда я вышел из избы, товарищи мои были на лошадях и, разъезжая по улицам выселка, прощались кто с родителями, кто с женой или детьми, а холостежь, конечно, больше с своими душками, снимая папаху и кивая им головою. Сосед мой Черемискин подвел мне моего коня, я, перекрестясь и вставя ногу в стремя, уперся на пику и был на лошади. Сердце у меня как бы закаменело и я не проронил ни слезинки.
Не с радостию, конечно, мы двинулись в путь из нашего выселка. Иные были печальны, а другие, хвативши порядком горелки, затянули песни. Родственники проводили нас версты за две, женщины, идя позади нас, навзрыд причитали: „Сыночек ты мой милый, когда я тебя дождуся? с которой стороны ожидать буду?“
Дня через три наша сборная сотня, в числе 150 человек, собралась в станицу Николаевскую, где был назначен сборный пункт нашему отряду.
На другой день прибытия команд, полковой командир вместе с отрядным сделал смотр всему отряду, по окончании которого священник отслужил молебен, окропил отряд св. водою и не преминул напутствовать нас наставительными словами: „Дети православные! постойте за Царя, Отечество, родину и веру православную, не пожалейте пролить крови своей, ибо сам Господь сказал: «Больше сея любви никтоже имать, аще кто положит душу за други своя». С побежденными будьте милостивы, щадите их жизнь, знайте, что и враги суть наши ближние“. Так наставлял отряд отец Михаил, священник Николаевской церкви.
В 6-ть часов вечера трубач заиграл генерал-марш. В отряде все засуетились: одни запрягали лошадей, другие седлали лошадей, и через час, не более, - мы были на конях, выстроившись развернутым фронтом на плацу, против казарм полкового штаба, и ожидали начальника отряда. Вскоре к нам подъехал отрядный начальник есаул Емащин, поздоровался с нами и сказал: „Ребята! идем усмирять мятежника Кенисару! Если Бог велит нам его разбить, то к зиме вернемся домой. Постарайтесь заслужить внимание начальства, чтобы с честию нам вернуться“. Мы все ответили в один голос: „Постараемся, ваше благородие“. Затем он скомандовал: „Сотня направо - справа по шести, марш. Песенники вперед!“
С песнями двинулись мы с места. Запевало наш, казак Мангазеев, затянул любимую всеми казаками песню: „Как в марте, в первых числах, нам приказы из полка пришли, чтоб в поход скорей идти…“ И печаль - как рукой сняло.
Дней в пять мы были более 150 верст от нашей линии. Стало потеплей, снег начал таять и местами виднелись проталины. Пришли на урочище Кызылатас (Красные камни), где зимуют аулы Токинской волости под управлением султана Клыша Томарова, который не преминул встретить наш отряд. Тут мы сделали дневку, потому что на санях ехать нельзя, и отрядный попросил управителя дать отряду таратаек (двухколесная беда). Не прошло двух часов, как в наш отряд киргизы привезли до двадцати арб, штук шесть баранов и несколько быков для пищи отряда, а также несколько турсуков (кожаных мешков) свежего кумысу.
Отрядного управитель пригласил к себе в гости и даже изъявил желание послать от своей волости человек до 50 киргиз-джигитов (наездников). Начальник отряда охотно согласился принять под начальство его молодцов. Так в нашем отряде составилось до двухсот человек.
Дней в 20 похода мы были около Атбасарского поста, в 400 верстах от линии: снег почитай сошел весь; начала пробиваться трава, и нам стало полегче. Здесь было не так-то тихо среди орды.
Вся орда, по наступлении весны, ожидала набега мятежника Касимова. По волостям всюду ходили слухи: то там, то сям слышались его разбои и опустошения, но большею частию происходили по Оренбургской линии; там он разграбил несколько хуторов казаков; словом, киргизы все были в страхе.
С полков 1, 2, 3 и 4-го также шли отряды, каждый около 150 человек казаков и киргиз-джигитов, изъявивших желание участвовать, совокупно с казаками, сражаться против скопищ Кенисары.
В первых числах мая наши отряды были на следующих пунктах: в Кокчетаве, на посте Атбасарском, на урочище Куш-Муруне, в укреплении Улутавском. Наш отряд стоял в долинах Тургая, около Улутавских гор; при нас было три ракетных станка, присланных с Кокчетау.
Однажды утром, как теперь вижу, - в наш отряд прискакал чабар (гонец) с известием, посланным с поста Атбасарского, чтобы быть настороже. Мятежник Кенисара сделал нападение на вновь строящееся укрепление Акмолы, с скопищем около 3-х тысяч человек, выжег около его казачьи домики; но самого укрепления взять не мог, гарнизон которого, состоявши тогда из 2-х рот пехоты, сотни казаков и одного взвода артиллерии 22-й казачьей батареи, мужественно отразил его скопище.
Видя неуспешность своих действий, он направился к Улутау, громя волости и разоряя что попадалось ему на пути.
Несколько волостей мирных киргизов, кочующих около Акмолов, со страха передались к нему; даже старший султан Акмолинского приказа, Конур-Гулджа, колебался передаться мятежнику.
Весть эта, конечно, не обрадовала нас. Надо было ожидать возмущения киргиз, кочующих около нашего поста по Джиты-Кыз-Тургаю, в чем и не обманулись. Только что вскрылась весна, показалась свежая зелень - орда пришла в движение: начали переходить с одного места на другое, под предлогом кочевок; мы не заметили, как несколько волостей, стоявших на кочевке около нашего поста, в 30 верстах и ближе, перешли на сторону мятежника; к ним присоединился один из сыновей султана Кенисары.
Наш отрядный начальник выслал в погоню по следам беглецов 50 человек казаков с одним ракетным станком, под командою урядника Щербакова, и также несколько человек охотников джигитов, пришедших с нами с Кызыл-Тасу - не для помощи, а более всего за наживой. Хищные вороны эти всегда готовы на обе стороны; например: если наша берет, то, конечно, с усердием помогают нам, а если неприятель одолевает, то они смотрят на это всегда равнодушно; чуть только мы подайся назад или оплошай, то они наверно ударят вместе с неприятелем нам в тыл; тогда справляйся как знаешь. Сам отрядный, с остальными казаками и киргизами, медленно следовал за нами, оставив на месте поста всего человек 50 казаков и киргизов Токинской волости.
В пять дней неутомимой беспрестанной погони, мы настигли киргизов, неожиданно, соединившимися с волостями мятежника, в которых было его семейство.
На заре, часа в два, при тумане, которым покрылась вся долина речки Тургая, урядник разделил команду на три части, в 25 человек каждую; при первой пущенной ракете, станок которой был при уряднике, мы с гиком кинулись на аул с трех сторон. Захваченная врасплох орда подняла страшный крик. Скот ринулся в разные стороны, вскочившие спросонок киргизы метались как угорелые, не знали, кто напал на них; одни бежали в горы, другие с остервенением кинулись на нас: стук и треск оружия слышались во всех частях аула. Ракеты летали одна за одной по воздуху, и падали, где было погуще киргиз. Робкие женщины и дети укрывались в юртах, прячась в кошмы.
Разбежавшиеся киргизы оставили аул свой в добычу нам. Мы захватали несколько сот баранов, рогатого скота, лошадей и верблюдов, и тут же одну жену мятежника Кенисары, которая не успела скрыться со своими людьми.
Н. Н. Каразин. Разгром становища Кенисары отрядами Рыбина. Захват ханши Кунимджан. (Из серии «Картины из истории службы Сибирского казачьего войска»)
Мы простояли на этом месте до полудня. Орда стала показываться на вершинах гор тысячами, грозя нам своими найзами (пиками). Мы видимо смутились - что с такою горстию казаков нам невыгодно будет драться, и сообща решились медленно отступать, отстреливаясь. Джигиты наши впереди гнали захваченный нами скот, а мы прикрывали отступление с трех сторон; зачастую нам приходилось ударить на неприятеля в шашки - некоторые наши удальцы даже работали штыками, сидя на лошади.
Таким образом, по направлению к горам Малого Улутавского хребта, откуда мы должны была соединиться с нашим отступающим [Наступающим. - rus_turk.] отрядом, мы продолжали наше отступление до вечера. Киргизов все более прибывало и они облегали нас со всех сторон. Мы не теряли присутствия духа, ожидая, с одной стороны, верной помощи, а с другой - опасались, что при малейшей оплошности наши джигиты ударят на нас же.
Около 10 часов вечера, из ближайших гор, на горизонте поднялась ракета - одна, за ней другая и т. д. „Ну, слава Богу! - подумали мы, - теперь мы - вне опасности“. Вскоре из-за пригорка показался казак, другой, третий; глядим - это наши посланные в разъезд от отрядного начальника, который шел на выручку… Все ободрилась.
Сибирские казаки. 1841 г. (Штаб-офицер 1-го полка; урядник 4-го полка; казак 7-го полка; трубач 10-го полка)
Вдруг в горах, в противоположной от нас стороне, раздался гул орудия… „Ну, слава Богу, братцы! - сказал прискакавший наш урядник, - это не неприятельская верблюжья чугунка [Маленькое чугунное орудие, устроенное на верблюде; если нужно стрелять, то верблюда кладут лежа; пушкою управляет один человек.], это наша медная, должно быть, оренбургского отряда, посланного из Улутау. Верно, и там узнали, что орда взбунтовалась“.
Выстрелы слышались все ближе и ближе… Орда засуетилась, стала видимо озираться на все стороны: верно, подумали, что не к добру так старушка в горах кашляет.
При закате солнца, на вершине ближайшей от нас горы показалась небольшая кучка наших, между ними что-то вроде передков. Глядь, закурился дымок, и орудие с пламенем ухнуло в толпы неприятеля, где было их погуще. Неприятель, как дождь, кинулся врассыпную. С другой стороны ракеты летали одна за другой… Отряды - оренбургский при одном орудии, и наш - при двух ракетных станках - приближались на выручку нам.
Оренбургские казаки. Конно-артиллерийская бригада. 1841 г. (Обер-офицер 14-й батареи; унтер-офицер и рядовой 15-й батареи)
Мы остановились. Урядник приказал нашим джигитам развести огни и готовить ужин и встретить гостей закуской нашей добычи, а сами ударили наступление.
Так теснимые со всех сторон киргизы кидались во все стороны; одни бежали в горы, а другие, выскакивая на вершины гор, вывешивали на своих пиках белые флаги, извещая, что готовы покориться.
Было темно. Наши ударили отбой. Наступление прекратилось. Начальники отрядов послали к ним переводчика с предложением вернуться к месту своих прежних кочевок, в чем и успели склонить их. Отряды наш и оренбургский остановились биваком на том самом месте, где наши джигиты готовили для всех ужин. К нам явились ихние старшины и бии со своими аманатами (заложниками) для переговоров, которые продолжались всю ночь, часов до двух утра, в палатках начальников отряда; на свету они разъехались по своим аулам. На ночь выслали разъезды и расставили кругом отряда цепь часовых… Мы отдыхали: кто сидел у костра, курил бухарский табак; кто пек из риса, перемолотого на муку, в золе лепешки; кто, отвернувшись в сторону, любовался на свою добычу; некоторые даже считали золотые монеты, захваченный при погроме; иные спали крепким сном. Было тихо, словно в могиле. Изредка слышно оклик часовых: „слушай!“ - давали этим знать, что не дремлют. Половина лошадей отряда паслась, а другая на всякий случай была оседлана.
Чуть стало светать. Орда была на ногах, вьючили верблюдов, собирались все обратно в свои прежние кочевья… Горы покрылись стадами баранов, как мурашами, ползающими на своих муравейниках; словом - вся долина реки Тургая оживилась. И киргизы, с криком верблюдов и баранов, со скрипом арб, двинулись обратно в путь.
Отряды, простояв на месте до 8 часов утра, позавтракали баранины и отправились по следам кочующих волостей обратно в свои же места. Так окончилась первая наша стычка с возмутившейся ордой, которая не успела сделать нам никакого вреда».
ПРОДОЛЖЕНИЕ
О восстании Кенесары Касымова:
• П. К. Услар. Четыре месяца в Киргизской степи
• Схиигумен Парфений (Агеев). Первые известия о русских в Кульдже и присоединение к России Киргизской степи
• И. Ф. Бабков. Воспоминания о моей службе в Западной Сибири
Описания населенных мест:
• Акмолинская область
• Тургайская область
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5.
Сибирские казаки в походе, в горах. 1841 г. (Обер-офицер 16-й конно-артиллерийской казачьей батареи; унтер-офицер и рядовые 17-й конно-артиллерийской казачьей батареи)
I. Поход
В зиму 1859 года в 6-й сотне 5-го полка, в станице Mельничной, в карауле при сотенной конюшне было несколько молодых казаков, только что поступивших на службу и еще не видавших всех трудов казацкой службы. За старшего над ними был старый казак Селивестр Дружинин. Тут же находился в карауле казак Дмитрий Девятов, побывавший в плену у ташкентцев лет пять.
Еще мальчиком лет 11-ти, я был тогда дневальным по сотенной школе; одному сидеть в классе стало скучно, я и пришел в караульный дом, чтобы послушать рассказов казаков.
Некоторые из любопытных пристали к Девятову с просьбами рассказать о походах и своем плене.
- Дмитрий Хрисанфович, - так звали его, - расскажи нам про свой плен! - просили любопытные.
- Извольте, братцы, ради веселого вечера я расскажу вам; только вы не спите, а слушайте. Рассказ-то ведь длинен будет; но я многое почитай позабыл.
Все поближе придвинулись к рассказчику. Чтобы не дремать, одни накладывали трубки, лежа на боку, другие сели возле его. Я тоже пристроился и навострил уши, стараясь все запомнить.
«В 1845-м году, в марте месяце, - так он начал свой рассказ, - по распоряжению начальства был сделан наряд, как всегда у нас это бывает: в экспедиционный отряд в Среднюю орду в Улутавское укрепление, на усиление действующих отрядов против известного возмутителя среднеазиятской киргизской орды, мятежника султана Кенисары Касимова.
От нашей сотни было назначено 25 человек казаков; сборы тогда были не так, как собираются в эти года; теперь делают наряд за два, за три месяца, так, чтобы всякий казак мог заблаговременно приготовиться к походу, чтобы мог обеспечить свою семью. А прежде было не так: сегодня с вечера пришлют из полка приказ или наряд, назначить столько-то человек: кого застали дома, тот и собирайся, а завтра поутру будь готов к выступлению.
На другой день утром в нашем выселке в избах, из которого семейства убывал казак, было слышно голосование жен и матерей. Старики насупясь укладывали в наскоро изготовленную повозку на зимнем ходу - сухари, сундучки с необходимым бельем; на конюшне - оcтающиеся казаки седлали лошадей, и все кипело как в котле.
Недолги были мои сборы; все в семействе уселись порядком на лавку, по старинному преданию: посидев молча минут пять, встали, помолились Богу, положили по три земных поклона; родители сняли со стены образ и благословили меня, потом стали прощаться; мать моя заплакала, сестры тоже всхлипывали: ведь вы сами знаете, что это без слез не бывает. Мне стало их жалко, но я почитай не плакал, и сам не знаю отчего; может быть, оттого, что я тогда был еще холост - но мне жаль было оставить родителей, да делать нечего, на все воля начальства.
Когда я вышел из избы, товарищи мои были на лошадях и, разъезжая по улицам выселка, прощались кто с родителями, кто с женой или детьми, а холостежь, конечно, больше с своими душками, снимая папаху и кивая им головою. Сосед мой Черемискин подвел мне моего коня, я, перекрестясь и вставя ногу в стремя, уперся на пику и был на лошади. Сердце у меня как бы закаменело и я не проронил ни слезинки.
Не с радостию, конечно, мы двинулись в путь из нашего выселка. Иные были печальны, а другие, хвативши порядком горелки, затянули песни. Родственники проводили нас версты за две, женщины, идя позади нас, навзрыд причитали: „Сыночек ты мой милый, когда я тебя дождуся? с которой стороны ожидать буду?“
Дня через три наша сборная сотня, в числе 150 человек, собралась в станицу Николаевскую, где был назначен сборный пункт нашему отряду.
На другой день прибытия команд, полковой командир вместе с отрядным сделал смотр всему отряду, по окончании которого священник отслужил молебен, окропил отряд св. водою и не преминул напутствовать нас наставительными словами: „Дети православные! постойте за Царя, Отечество, родину и веру православную, не пожалейте пролить крови своей, ибо сам Господь сказал: «Больше сея любви никтоже имать, аще кто положит душу за други своя». С побежденными будьте милостивы, щадите их жизнь, знайте, что и враги суть наши ближние“. Так наставлял отряд отец Михаил, священник Николаевской церкви.
В 6-ть часов вечера трубач заиграл генерал-марш. В отряде все засуетились: одни запрягали лошадей, другие седлали лошадей, и через час, не более, - мы были на конях, выстроившись развернутым фронтом на плацу, против казарм полкового штаба, и ожидали начальника отряда. Вскоре к нам подъехал отрядный начальник есаул Емащин, поздоровался с нами и сказал: „Ребята! идем усмирять мятежника Кенисару! Если Бог велит нам его разбить, то к зиме вернемся домой. Постарайтесь заслужить внимание начальства, чтобы с честию нам вернуться“. Мы все ответили в один голос: „Постараемся, ваше благородие“. Затем он скомандовал: „Сотня направо - справа по шести, марш. Песенники вперед!“
С песнями двинулись мы с места. Запевало наш, казак Мангазеев, затянул любимую всеми казаками песню: „Как в марте, в первых числах, нам приказы из полка пришли, чтоб в поход скорей идти…“ И печаль - как рукой сняло.
Дней в пять мы были более 150 верст от нашей линии. Стало потеплей, снег начал таять и местами виднелись проталины. Пришли на урочище Кызылатас (Красные камни), где зимуют аулы Токинской волости под управлением султана Клыша Томарова, который не преминул встретить наш отряд. Тут мы сделали дневку, потому что на санях ехать нельзя, и отрядный попросил управителя дать отряду таратаек (двухколесная беда). Не прошло двух часов, как в наш отряд киргизы привезли до двадцати арб, штук шесть баранов и несколько быков для пищи отряда, а также несколько турсуков (кожаных мешков) свежего кумысу.
Отрядного управитель пригласил к себе в гости и даже изъявил желание послать от своей волости человек до 50 киргиз-джигитов (наездников). Начальник отряда охотно согласился принять под начальство его молодцов. Так в нашем отряде составилось до двухсот человек.
Дней в 20 похода мы были около Атбасарского поста, в 400 верстах от линии: снег почитай сошел весь; начала пробиваться трава, и нам стало полегче. Здесь было не так-то тихо среди орды.
Вся орда, по наступлении весны, ожидала набега мятежника Касимова. По волостям всюду ходили слухи: то там, то сям слышались его разбои и опустошения, но большею частию происходили по Оренбургской линии; там он разграбил несколько хуторов казаков; словом, киргизы все были в страхе.
С полков 1, 2, 3 и 4-го также шли отряды, каждый около 150 человек казаков и киргиз-джигитов, изъявивших желание участвовать, совокупно с казаками, сражаться против скопищ Кенисары.
В первых числах мая наши отряды были на следующих пунктах: в Кокчетаве, на посте Атбасарском, на урочище Куш-Муруне, в укреплении Улутавском. Наш отряд стоял в долинах Тургая, около Улутавских гор; при нас было три ракетных станка, присланных с Кокчетау.
Однажды утром, как теперь вижу, - в наш отряд прискакал чабар (гонец) с известием, посланным с поста Атбасарского, чтобы быть настороже. Мятежник Кенисара сделал нападение на вновь строящееся укрепление Акмолы, с скопищем около 3-х тысяч человек, выжег около его казачьи домики; но самого укрепления взять не мог, гарнизон которого, состоявши тогда из 2-х рот пехоты, сотни казаков и одного взвода артиллерии 22-й казачьей батареи, мужественно отразил его скопище.
Видя неуспешность своих действий, он направился к Улутау, громя волости и разоряя что попадалось ему на пути.
Несколько волостей мирных киргизов, кочующих около Акмолов, со страха передались к нему; даже старший султан Акмолинского приказа, Конур-Гулджа, колебался передаться мятежнику.
Весть эта, конечно, не обрадовала нас. Надо было ожидать возмущения киргиз, кочующих около нашего поста по Джиты-Кыз-Тургаю, в чем и не обманулись. Только что вскрылась весна, показалась свежая зелень - орда пришла в движение: начали переходить с одного места на другое, под предлогом кочевок; мы не заметили, как несколько волостей, стоявших на кочевке около нашего поста, в 30 верстах и ближе, перешли на сторону мятежника; к ним присоединился один из сыновей султана Кенисары.
Наш отрядный начальник выслал в погоню по следам беглецов 50 человек казаков с одним ракетным станком, под командою урядника Щербакова, и также несколько человек охотников джигитов, пришедших с нами с Кызыл-Тасу - не для помощи, а более всего за наживой. Хищные вороны эти всегда готовы на обе стороны; например: если наша берет, то, конечно, с усердием помогают нам, а если неприятель одолевает, то они смотрят на это всегда равнодушно; чуть только мы подайся назад или оплошай, то они наверно ударят вместе с неприятелем нам в тыл; тогда справляйся как знаешь. Сам отрядный, с остальными казаками и киргизами, медленно следовал за нами, оставив на месте поста всего человек 50 казаков и киргизов Токинской волости.
В пять дней неутомимой беспрестанной погони, мы настигли киргизов, неожиданно, соединившимися с волостями мятежника, в которых было его семейство.
На заре, часа в два, при тумане, которым покрылась вся долина речки Тургая, урядник разделил команду на три части, в 25 человек каждую; при первой пущенной ракете, станок которой был при уряднике, мы с гиком кинулись на аул с трех сторон. Захваченная врасплох орда подняла страшный крик. Скот ринулся в разные стороны, вскочившие спросонок киргизы метались как угорелые, не знали, кто напал на них; одни бежали в горы, другие с остервенением кинулись на нас: стук и треск оружия слышались во всех частях аула. Ракеты летали одна за одной по воздуху, и падали, где было погуще киргиз. Робкие женщины и дети укрывались в юртах, прячась в кошмы.
Разбежавшиеся киргизы оставили аул свой в добычу нам. Мы захватали несколько сот баранов, рогатого скота, лошадей и верблюдов, и тут же одну жену мятежника Кенисары, которая не успела скрыться со своими людьми.
Н. Н. Каразин. Разгром становища Кенисары отрядами Рыбина. Захват ханши Кунимджан. (Из серии «Картины из истории службы Сибирского казачьего войска»)
Мы простояли на этом месте до полудня. Орда стала показываться на вершинах гор тысячами, грозя нам своими найзами (пиками). Мы видимо смутились - что с такою горстию казаков нам невыгодно будет драться, и сообща решились медленно отступать, отстреливаясь. Джигиты наши впереди гнали захваченный нами скот, а мы прикрывали отступление с трех сторон; зачастую нам приходилось ударить на неприятеля в шашки - некоторые наши удальцы даже работали штыками, сидя на лошади.
Таким образом, по направлению к горам Малого Улутавского хребта, откуда мы должны была соединиться с нашим отступающим [Наступающим. - rus_turk.] отрядом, мы продолжали наше отступление до вечера. Киргизов все более прибывало и они облегали нас со всех сторон. Мы не теряли присутствия духа, ожидая, с одной стороны, верной помощи, а с другой - опасались, что при малейшей оплошности наши джигиты ударят на нас же.
Около 10 часов вечера, из ближайших гор, на горизонте поднялась ракета - одна, за ней другая и т. д. „Ну, слава Богу! - подумали мы, - теперь мы - вне опасности“. Вскоре из-за пригорка показался казак, другой, третий; глядим - это наши посланные в разъезд от отрядного начальника, который шел на выручку… Все ободрилась.
Сибирские казаки. 1841 г. (Штаб-офицер 1-го полка; урядник 4-го полка; казак 7-го полка; трубач 10-го полка)
Вдруг в горах, в противоположной от нас стороне, раздался гул орудия… „Ну, слава Богу, братцы! - сказал прискакавший наш урядник, - это не неприятельская верблюжья чугунка [Маленькое чугунное орудие, устроенное на верблюде; если нужно стрелять, то верблюда кладут лежа; пушкою управляет один человек.], это наша медная, должно быть, оренбургского отряда, посланного из Улутау. Верно, и там узнали, что орда взбунтовалась“.
Выстрелы слышались все ближе и ближе… Орда засуетилась, стала видимо озираться на все стороны: верно, подумали, что не к добру так старушка в горах кашляет.
При закате солнца, на вершине ближайшей от нас горы показалась небольшая кучка наших, между ними что-то вроде передков. Глядь, закурился дымок, и орудие с пламенем ухнуло в толпы неприятеля, где было их погуще. Неприятель, как дождь, кинулся врассыпную. С другой стороны ракеты летали одна за другой… Отряды - оренбургский при одном орудии, и наш - при двух ракетных станках - приближались на выручку нам.
Оренбургские казаки. Конно-артиллерийская бригада. 1841 г. (Обер-офицер 14-й батареи; унтер-офицер и рядовой 15-й батареи)
Мы остановились. Урядник приказал нашим джигитам развести огни и готовить ужин и встретить гостей закуской нашей добычи, а сами ударили наступление.
Так теснимые со всех сторон киргизы кидались во все стороны; одни бежали в горы, а другие, выскакивая на вершины гор, вывешивали на своих пиках белые флаги, извещая, что готовы покориться.
Было темно. Наши ударили отбой. Наступление прекратилось. Начальники отрядов послали к ним переводчика с предложением вернуться к месту своих прежних кочевок, в чем и успели склонить их. Отряды наш и оренбургский остановились биваком на том самом месте, где наши джигиты готовили для всех ужин. К нам явились ихние старшины и бии со своими аманатами (заложниками) для переговоров, которые продолжались всю ночь, часов до двух утра, в палатках начальников отряда; на свету они разъехались по своим аулам. На ночь выслали разъезды и расставили кругом отряда цепь часовых… Мы отдыхали: кто сидел у костра, курил бухарский табак; кто пек из риса, перемолотого на муку, в золе лепешки; кто, отвернувшись в сторону, любовался на свою добычу; некоторые даже считали золотые монеты, захваченный при погроме; иные спали крепким сном. Было тихо, словно в могиле. Изредка слышно оклик часовых: „слушай!“ - давали этим знать, что не дремлют. Половина лошадей отряда паслась, а другая на всякий случай была оседлана.
Чуть стало светать. Орда была на ногах, вьючили верблюдов, собирались все обратно в свои прежние кочевья… Горы покрылись стадами баранов, как мурашами, ползающими на своих муравейниках; словом - вся долина реки Тургая оживилась. И киргизы, с криком верблюдов и баранов, со скрипом арб, двинулись обратно в путь.
Отряды, простояв на месте до 8 часов утра, позавтракали баранины и отправились по следам кочующих волостей обратно в свои же места. Так окончилась первая наша стычка с возмутившейся ордой, которая не успела сделать нам никакого вреда».
ПРОДОЛЖЕНИЕ
О восстании Кенесары Касымова:
• П. К. Услар. Четыре месяца в Киргизской степи
• Схиигумен Парфений (Агеев). Первые известия о русских в Кульдже и присоединение к России Киргизской степи
• И. Ф. Бабков. Воспоминания о моей службе в Западной Сибири
Описания населенных мест:
• Акмолинская область
• Тургайская область