Из воспоминаний натуралиста. 6. Сель 1921 года. Ленинград
В. Н. Шнитников. Из воспоминаний натуралиста. - Алма-Ата: КазОГИЗ, 1943.
1. Семиречье. Верный. 2. Копал. 3. Верненское землетрясение 4. По высокогорьям Тянь-Шаня 5. Опасности настоящие и мнимые. 6. Сель 1921 года. Ленинград.
Алма-Ата. Следы наводнения 1921 г. на ул. К. Маркса. Ок. 1923 г. (vk.com/semirechieverny)
Так шла моя жизнь в Верном в первые годы революции. А в ноябре 1921 года я, наконец, мог выехать туда, откуда в 1917 году уехал на три летних месяца… Добрался я до Петербурга (тогда он еще не назывался Ленинградом) только в марте 1922 года и с тех пор живу там постоянно…
Но незадолго до того, как я, наконец, покинул Верный, мне пришлось быть здесь свидетелем еще одной страшной катастрофы, постигшей многострадальный город в 1921 году - грязевого наводнения, или «силя», как называют это явление в Средней Азии.
Лето в 1921 году было необычайно дождливым, особенно июль месяц, а 8 июля выпало осадков столько, сколько в среднем выпадает здесь за весь этот месяц. В эту ночь я несколько раз просыпался от какого-то сильного, но непонятного шума, доносившегося издалека. Я предположил, что это шум Алматинки и что она, пожалуй, может снести расположенные на ней небольшие мельницы. Но наутро я узнал нечто совершенно другое. Никто еще не знал толком в чем дело, но говорили, что в городе стряслось что-то ужасное, какое-то неслыханное несчастье. Немедленно я отправился, по расспросам, туда, где произошла катастрофа, и увидел, что на этот раз слухи не только не преувеличены, как это бывает обычно, а напротив, совершенно не передают настоящего впечатления от происшедшего.
Когда наутро жители города стали приходить к местам наибольшего разрушения, то впечатление было настолько потрясающе, что никто даже не обменивался ни одним словом. Все молча, подолгу стояли на одном месте, совершенно подавленные, стараясь припомнить, что же на месте этого каменного хаоса или на месте этой промоины было раньше. Постояв некоторое время, люди так же молча двигались дальше вдоль границы разрушенной части города…
Перед вечером протекающая через город речка Алматинка вышла из берегов, вода затопила ближайшие улицы, унося со дворов всякую рухлядь, кур, кошек, собак, но особенного вреда не причинила. Все спокойно легли спать, но далеко не все проснулись на следующее утро. Ночью на город ринулся, вместо воды, высокой вал полужидкой грязи, несший огромные каменные глыбы и разрушавший все на своем пути: дома, деревья, заборы. Все застигнутое этим валом уничтожалось и сносилось с лица земли. За первым валом подошел следующий, и так, с промежутками, через город прошло несколько таких грандиозных валов. Одни говорят - пять, другие - семь, но я уверен, что нет ни одного человека, который находился вблизи места действия этих валов и мог бы заниматься их подсчетом. Довольно того, что их было несколько, и каждый из них продолжал страшное дело, сделанное предыдущими.
Алма-Ата. Ул. Нарынская. Следы наводнения 1921 г. Ок. 1923 г.
Поток вошел в город в самом начале нынешнего проспекта Ленина, но сразу же направился наискось на Пушкинскую улицу, захватил ее всю в ширину, спустился немного вниз по ней, затем опять пошел наискось на Нарынскую (ул. Красина), с нее на Копальскую (ул. Карла Маркса) и по ней двинулся вниз до Торговой и даже немного ниже. В то же время между улицами Советской и Гоголевской часть потока пошла через дворы и постройки на Сергиопольскую (ул. Абая) и по ней окончательно двинулась вниз, и здесь, в нескольких кварталах ниже Торговой, грязь расплылась и остановилась. Лепсинская (ул. Фурманова) была захвачена лишь незначительно, около Гоголевской и Торговой.
Самые сильные разрушения поток причинил в верхней части города - на Пушкинской и Нарынской, где были совершенно уничтожены и исчезли с лица земли не только почти все дома и все сады, но и самая местность стала неузнаваемой. На месте улиц, садов, огородов оказались колоссальные промоины, овраги, - загроможденные огромными каменными глыбами и тысячами более мелких валунов. На месте бывшей Копальской улицы во всю ее ширину образовался на большом протяжении глубокий лог. На высоте парка грязь уже начала останавливаться, и вся левая половина парка, Гоголевская и Торговая улицы были покрыты толстым слоем полужидкой грязи, которая так и осталась там навсегда. И нег никакого сомнения в том, что и в парке и на Торговой улице, да и во многих других местах в городе люди теперь ходят по костям погибших от наводнения.
Алма-Ата. Ул. К. Маркса. Ок. 1923 г.
Еще и теперь кое-где можно получить некоторое понятие о толщине залившего город грязевого слоя. Так, на углу Торговой и Карла Маркса с улицы к угловому кооперативу на нижнем левом углу теперь приходится с улицы значительно спускаться вниз на тротуар; до наводнения тротуар возвышался над улицей, и на него тогда надо было подниматься. Очень жаль, что город не оставил нетронутым хоть одного уголка, где-нибудь в месте наиболее сильных разрушений, например, на улице Красина между Лагерной (ул. Шевчечко) и Госпитальной (ул. Джамбула). Это был бы замечательный памятник стихийной разрушительной деятельности природы.
Грандиозны были также разрушения по Алматинке выше города в районе дач. Здесь снесены и исчезли без следа не только десятки дач, но разрушена и долина реки - она превратилась в хаотическое нагромождение камней.
Бедствие это было особенно страшно благодаря тому, что случилось оно в безлунную ночь при проливном дожде, так что гибнувшие с домами люди, несомненно, часто даже не понимали, что происходит.
Алма-Ата. Головной арык прорван наводнением. (vernoye-almaty.kz)
Один из домов стоял в самой верхней части Пушкинской улицы; ночью жильцы проснулись от страшного грохота и сотрясения почвы. Дом дрожал, шатался, даже поворачивался на месте, как изба Бабы-Яги, и хозяева были в полной уверенности, что город опять подвергается сильнейшему землетрясению. Однако они все же остались в доме и дождались в нем утра. Каковы же были их потрясение и ужас, когда на рассвете они увидели, что их дом стоит наклонно и совсем не в том направлении, в каком стоял раньше, вокруг же вместо улицы с домами и садами - голый, заваленный валунами и покрытый грязью, изуродованный пустырь, среди которого одиноко возвышается их жилище, каким-то чудом уцелевшее в этом диком хаосе разрушения. Есть от чего сойти с ума.
Алма-Ата. Копальская улица. Последствия наводнения. (Там же)
Интересный случай произошел с другим домом: он был сорван потоком с места, но не разрушен им, а подхвачен целиком и унесен. Дом этот видели многие жители Копальской улицы в то время, когда он плыл по ней вниз с освещенными окнами, через которые видны были его обитатели, надо думать, достаточно перепуганные. Этот дом проплыл по Копальской (ул. К. Маркса) до парка, затем свернул на Сергиопольскую и наконец остановился на ней на пустом месте с правой стороны двумя-тремя кварталами ниже быв. Торговой. Там я этот дом видел уже сам. Таких домов, уплывших и остановившихся где попало, в городе было даже несколько.
Алма-Ата. Копальская улица. Последствия наводнения. (Там же)
Грохот при прохождении грязевых валов был настолько силен, что будил меня, хотя я жил в 6 кварталах от ближайшего места наводнения. А живущие на быв. Копальской улице, т. е. на самом берегу грязевого потока, рассказывали мне, что разговаривать было невозможно, даже и вплотную приближая ухо к говорившему, вернее - кричащему изо всех сил собеседнику.
Число погибших тогда определяли в 650 человек, но найдено трупов было только около 150. Остальные исчезли бесследно и, вероятно, многие из них лежат теперь в районе отложения грязекаменных масс, т. е., как я уже говорил, главным образом, в парке и на Торговой.
Во время этого наводнения было много трагических случаев. Одна большая семья была в этот день частью дома в городе, частью на даче. Наводнением у них были захвачены и дом, и дача. В разных местах, но за одну эту ночь погибла вся семья, состоявшая из 10 человек. Две других близких семьи как раз в день катастрофы выехали к родственникам на дачу. Там было два дома, из которых в одном поместились взрослые, а в другом четверо детей одной семьи и мать с ребенком - другой. Наводнение захватило только тот дом, где ночевали дети, и родителям суждено было слышать призывы о помощи детей, видеть, как все четверо гибнут на их глазах и… не иметь возможности хоть что-нибудь сделать для их спасения. Муж молодой женщины, находившейся в гибнувшем доме, оказался таким же беспомощным свидетелем гибели жены и единственного ребенка… Известна мне трагическая судьба еще одного верненского жителя. Захваченный наводнением на даче, он пытался бороться с потоком, держа за руки мать своей жены и единственного сына, мальчика лет 13-14. Но борьба была непосильной: потоком у него оторвало сперва одного, потом другого и, наконец, подхватило и унесло его самого. Он был найден в бессознательном состоянии в 9 километрах ниже места, где его сбило с ног, и возвращен к жизни; остальные двое погибли. Верненские старожилы хорошо знают имена всех упомянутых лиц, но я не нахожу возможным называть их здесь, так как некоторые из них живы, и им не может быть приятно упоминание их имен в связи с такими тяжелыми событиями в их жизни.
XIV. ЛЕНИНГРАД
После возвращения из Верного, в ленинградский период моей жизни, я начал, наконец, обработку семиреченских птиц. Но затем на время изменил им для млекопитающих и занялся обработкой материала по ним, притом не только своего, но вообще всего, который имеется из Семиречья.
Закончив обработку млекопитающих, я опять принялся за птиц, но их в Семиречье оказалось так много и материал по ним был настолько велик, что они попали в последнюю очередь, и написанная мною большая книга «Птицы Семиречья» света еще не увидела. Но и «Пресмыкающиеся Семиречья», и «Млекопитающие», и «Птицы» - книги научные, написанные главным образом для специалистов или вообще для людей более или менее подготовленных. Животный же мир Казахстана настолько богат и разнообразен, что о нем много интересного можно было бы рассказать и для неспециалистов, т. е. для всех тех, кто просто интересуется природой, не думая заниматься ею научно. И мне пришла мысль написать о тех же млекопитающих, птицах и пресмыкающихся именно такую общедоступную книгу. Мысль эту я привел в исполнение, и таким образом появились две мои книги: «Животный мир Казахстана» и книжка для ребят - «Звери Казахстана».
В первые годы ленинградской жизни я летом не бывал в Казахстане, а проводил его где-нибудь в окрестностях Ленинграда, но и здесь я все время был занят тем же делом - изучением местной природы. Однако не так, как всегда до тех пор, а совсем особенным образом.
В то время было в обычае вывозить учащихся школ на лето куда-нибудь в деревню, и мне предложили заняться с ребятами зоологией на лоне природы. Я никогда не занимался педагогической деятельностью и согласился на это лишь с тем условием, что я ничего не буду «преподавать», а просто на практике ознакомлю ребят с местным животным миром непосредственно в природной обстановке.
Когда я показал ребятам разные способы собирания насекомых, когда мы начали ставить капканчики и добывать с их помощью различных зверьков, когда ребята занялись изучением очень богатого мира всякой водяной твари, они так заинтересовались, что очень многие стали самыми ревностными моими помощниками. Общими силами мы быстро создали свой настоящий небольшой зоологический музей, насобирали материал для зоологического кабинета школы и, наконец, собрали очень большой, интересный и ценный в научном отношении материал по насекомым даже для Зоологического музея Академии Наук. Когда ребята увидали, что их сборами заинтересовались настоящие ученые, они были в восторге и еще с большим увлечением продолжали начатое дело.
Потом мне пришлось так же работать с другой летней школой. Дети и там отнеслись к зоологии с таким же интересом и собрали еще более богатый и ценный материал, на этот раз по млекопитающим. Материал этот оказался настолько интересным, что я по нему сделал два научных доклада в Академии Наук и написал статью в научный журнал.
Когда я увидел, что ребята вполне могут собственными силами, лишь при небольшом руководстве, делать ценную в научном отношении работу, меня самого это так заинтересовало, что я решил попробовать привлечь к такому участию в общей научной работе в государстве и тех ребят, с которыми мне самому встретиться не придется. Для этого я написал для таких ребят специальную книжку: «Как дети могут помочь ученым».
___________
Между тем, летели дни… Медленно, но так же неизменно и неумолимо шли годы… Мне пошел шестой десяток, потом седьмой. Наконец, седьмой перевалил и на вторую половину… Становилось уже не так легко, как прежде, мириться с неудобствами экспедиционной жизни… Попробуйте-ка просидеть в июле месяце трое суток в ожидании автомобиля на какой-нибудь гиблой станции Мулалы!.. Вечно битком забитая ожидающими поездов пассажирами, она представляет в это время настоящее место пытки. Кругом ни дерева, ни кустика; солнце при мертвом штиле палит, как в тропиках, а подует ветер - и того хуже: как из печки. Прибавьте еще сюда: ночью блох, клопов, москитов и комаров, а днем - бесчисленных мух, и вы, может быть, почувствуете, как весело и приятно было мне, когда я попал на эти Мулалы.
Или же не угодно ли в разгар лета пожить в палатке где-нибудь в песках или солонцах!.. О тени и помина нет. Искусственно затененный термометр показывает 43°, а поверхность почвы нагрета до 60-70°… И это только так говорится: «жить в палатке». Палатка может служить жильем только ночью, да рано утром и вечером, когда и без нее хорошо. Днем же, когда только и нужно как-нибудь спасаться от зноя, в палатку и носа показать нельзя. В это время она не только не защитит вас от жары, но в ней царит такое адское пекло, что там погибают все не успевшие вовремя убраться мухи и комары.
А комары и слепни в низовьях Или, на Балхаше или Ала-Куле… Все это, да и многое другое - такие удовольствия, от которых с радостью отказался бы каждый и помоложе меня. Для меня же даже в горах, где нет ни жары, ни комаров и, казалось бы, можно жить в свое удовольствие, - другая беда. На длинном спуске, когда мускулы ног находятся в непрерывном напряжении, и на очень кругом подъеме, где лошадь идет резкими рывками, каждый ее шаг отдается острой болью в моей сломанной ноге…
Попав во время той или иной из своих экспедиций последних лет в особенно тяжелую переделку, я не раз вспоминал о своей уютной ленинградской комнатке, увешанной по стенам картами и фотографиями природы Казахстана и Киргизии, комнатке, где у меня под рукою и книги, и мои коллекции. Вспоминал о спокойной работе ночью, когда все кругом спит, царит полная тишина, и никто не мешает тебе заниматься за старым, заслуженным письменным столом, в мягком удобном кресле вместо какого-нибудь вьючного ящика с железной ручкой и толстыми ремнями с пряжками на крышке. О кресле своем начинаешь мечтать даже с какой-то особенной нежностью, после того как за целое лето ни разу, ни на минуту не удастся сесть удобно, прислонившись к спинке - за отсутствием таковой у ящиков, вьючных сум, мешков с продуктами и тому подобной летней «мебели» путешественника.
И не раз я решал: «Нет, довольно, хорошенького понемножку, это - последняя моя поездка!» Но едва лишь весна вступала в свои права, как я забывал о своем прошлогоднем решении и о всех невзгодах и лишениях походной жизни. Все трудности и испытания, которые мне пришлось пережить, представлялись где-то далеко, в тумане, и вовсе не такими уж страшными. И я начиная мечтать уже не о мягком кресле, а о новой поездке. Казалось, что прошлогодние невзгоды были случайностью, которая не должна повториться, и что на этот раз все будет прекрасно…
И я ехал опять и опять. А в 1939 году проделал даже поездку, не уступающую многим из экспедиций времен моей молодости. Тут были и 350 километров вдвоем на лодке, и столько же километров в кабинке грузового автомобиля, 250 километров верхом с верблюжьим караваном и даже 150 километров на самолете.
Птиц за последние годы я уже почти совсем оставил: занимаюсь млекопитающими, а для различных наших специалистов собираю насекомых и разных других беспозвоночных.
Но это уже не прошедшее, а настоящее время. А в настоящем времени воспоминания не пишутся…
Сентябрь 1940 г.
________________________________________
В сети можно найти и второе, расширенное издание этой книги (Москва: Географгиз, 1958), в том числе в распознанном виде:
https://www.activestudy.info/v-n-shnitnikov-iz-vospominanij-naturalista/
1. Семиречье. Верный. 2. Копал. 3. Верненское землетрясение 4. По высокогорьям Тянь-Шаня 5. Опасности настоящие и мнимые. 6. Сель 1921 года. Ленинград.
Алма-Ата. Следы наводнения 1921 г. на ул. К. Маркса. Ок. 1923 г. (vk.com/semirechieverny)
Так шла моя жизнь в Верном в первые годы революции. А в ноябре 1921 года я, наконец, мог выехать туда, откуда в 1917 году уехал на три летних месяца… Добрался я до Петербурга (тогда он еще не назывался Ленинградом) только в марте 1922 года и с тех пор живу там постоянно…
Но незадолго до того, как я, наконец, покинул Верный, мне пришлось быть здесь свидетелем еще одной страшной катастрофы, постигшей многострадальный город в 1921 году - грязевого наводнения, или «силя», как называют это явление в Средней Азии.
Лето в 1921 году было необычайно дождливым, особенно июль месяц, а 8 июля выпало осадков столько, сколько в среднем выпадает здесь за весь этот месяц. В эту ночь я несколько раз просыпался от какого-то сильного, но непонятного шума, доносившегося издалека. Я предположил, что это шум Алматинки и что она, пожалуй, может снести расположенные на ней небольшие мельницы. Но наутро я узнал нечто совершенно другое. Никто еще не знал толком в чем дело, но говорили, что в городе стряслось что-то ужасное, какое-то неслыханное несчастье. Немедленно я отправился, по расспросам, туда, где произошла катастрофа, и увидел, что на этот раз слухи не только не преувеличены, как это бывает обычно, а напротив, совершенно не передают настоящего впечатления от происшедшего.
Когда наутро жители города стали приходить к местам наибольшего разрушения, то впечатление было настолько потрясающе, что никто даже не обменивался ни одним словом. Все молча, подолгу стояли на одном месте, совершенно подавленные, стараясь припомнить, что же на месте этого каменного хаоса или на месте этой промоины было раньше. Постояв некоторое время, люди так же молча двигались дальше вдоль границы разрушенной части города…
Перед вечером протекающая через город речка Алматинка вышла из берегов, вода затопила ближайшие улицы, унося со дворов всякую рухлядь, кур, кошек, собак, но особенного вреда не причинила. Все спокойно легли спать, но далеко не все проснулись на следующее утро. Ночью на город ринулся, вместо воды, высокой вал полужидкой грязи, несший огромные каменные глыбы и разрушавший все на своем пути: дома, деревья, заборы. Все застигнутое этим валом уничтожалось и сносилось с лица земли. За первым валом подошел следующий, и так, с промежутками, через город прошло несколько таких грандиозных валов. Одни говорят - пять, другие - семь, но я уверен, что нет ни одного человека, который находился вблизи места действия этих валов и мог бы заниматься их подсчетом. Довольно того, что их было несколько, и каждый из них продолжал страшное дело, сделанное предыдущими.
Алма-Ата. Ул. Нарынская. Следы наводнения 1921 г. Ок. 1923 г.
Поток вошел в город в самом начале нынешнего проспекта Ленина, но сразу же направился наискось на Пушкинскую улицу, захватил ее всю в ширину, спустился немного вниз по ней, затем опять пошел наискось на Нарынскую (ул. Красина), с нее на Копальскую (ул. Карла Маркса) и по ней двинулся вниз до Торговой и даже немного ниже. В то же время между улицами Советской и Гоголевской часть потока пошла через дворы и постройки на Сергиопольскую (ул. Абая) и по ней окончательно двинулась вниз, и здесь, в нескольких кварталах ниже Торговой, грязь расплылась и остановилась. Лепсинская (ул. Фурманова) была захвачена лишь незначительно, около Гоголевской и Торговой.
Самые сильные разрушения поток причинил в верхней части города - на Пушкинской и Нарынской, где были совершенно уничтожены и исчезли с лица земли не только почти все дома и все сады, но и самая местность стала неузнаваемой. На месте улиц, садов, огородов оказались колоссальные промоины, овраги, - загроможденные огромными каменными глыбами и тысячами более мелких валунов. На месте бывшей Копальской улицы во всю ее ширину образовался на большом протяжении глубокий лог. На высоте парка грязь уже начала останавливаться, и вся левая половина парка, Гоголевская и Торговая улицы были покрыты толстым слоем полужидкой грязи, которая так и осталась там навсегда. И нег никакого сомнения в том, что и в парке и на Торговой улице, да и во многих других местах в городе люди теперь ходят по костям погибших от наводнения.
Алма-Ата. Ул. К. Маркса. Ок. 1923 г.
Еще и теперь кое-где можно получить некоторое понятие о толщине залившего город грязевого слоя. Так, на углу Торговой и Карла Маркса с улицы к угловому кооперативу на нижнем левом углу теперь приходится с улицы значительно спускаться вниз на тротуар; до наводнения тротуар возвышался над улицей, и на него тогда надо было подниматься. Очень жаль, что город не оставил нетронутым хоть одного уголка, где-нибудь в месте наиболее сильных разрушений, например, на улице Красина между Лагерной (ул. Шевчечко) и Госпитальной (ул. Джамбула). Это был бы замечательный памятник стихийной разрушительной деятельности природы.
Грандиозны были также разрушения по Алматинке выше города в районе дач. Здесь снесены и исчезли без следа не только десятки дач, но разрушена и долина реки - она превратилась в хаотическое нагромождение камней.
Бедствие это было особенно страшно благодаря тому, что случилось оно в безлунную ночь при проливном дожде, так что гибнувшие с домами люди, несомненно, часто даже не понимали, что происходит.
Алма-Ата. Головной арык прорван наводнением. (vernoye-almaty.kz)
Один из домов стоял в самой верхней части Пушкинской улицы; ночью жильцы проснулись от страшного грохота и сотрясения почвы. Дом дрожал, шатался, даже поворачивался на месте, как изба Бабы-Яги, и хозяева были в полной уверенности, что город опять подвергается сильнейшему землетрясению. Однако они все же остались в доме и дождались в нем утра. Каковы же были их потрясение и ужас, когда на рассвете они увидели, что их дом стоит наклонно и совсем не в том направлении, в каком стоял раньше, вокруг же вместо улицы с домами и садами - голый, заваленный валунами и покрытый грязью, изуродованный пустырь, среди которого одиноко возвышается их жилище, каким-то чудом уцелевшее в этом диком хаосе разрушения. Есть от чего сойти с ума.
Алма-Ата. Копальская улица. Последствия наводнения. (Там же)
Интересный случай произошел с другим домом: он был сорван потоком с места, но не разрушен им, а подхвачен целиком и унесен. Дом этот видели многие жители Копальской улицы в то время, когда он плыл по ней вниз с освещенными окнами, через которые видны были его обитатели, надо думать, достаточно перепуганные. Этот дом проплыл по Копальской (ул. К. Маркса) до парка, затем свернул на Сергиопольскую и наконец остановился на ней на пустом месте с правой стороны двумя-тремя кварталами ниже быв. Торговой. Там я этот дом видел уже сам. Таких домов, уплывших и остановившихся где попало, в городе было даже несколько.
Алма-Ата. Копальская улица. Последствия наводнения. (Там же)
Грохот при прохождении грязевых валов был настолько силен, что будил меня, хотя я жил в 6 кварталах от ближайшего места наводнения. А живущие на быв. Копальской улице, т. е. на самом берегу грязевого потока, рассказывали мне, что разговаривать было невозможно, даже и вплотную приближая ухо к говорившему, вернее - кричащему изо всех сил собеседнику.
Число погибших тогда определяли в 650 человек, но найдено трупов было только около 150. Остальные исчезли бесследно и, вероятно, многие из них лежат теперь в районе отложения грязекаменных масс, т. е., как я уже говорил, главным образом, в парке и на Торговой.
Во время этого наводнения было много трагических случаев. Одна большая семья была в этот день частью дома в городе, частью на даче. Наводнением у них были захвачены и дом, и дача. В разных местах, но за одну эту ночь погибла вся семья, состоявшая из 10 человек. Две других близких семьи как раз в день катастрофы выехали к родственникам на дачу. Там было два дома, из которых в одном поместились взрослые, а в другом четверо детей одной семьи и мать с ребенком - другой. Наводнение захватило только тот дом, где ночевали дети, и родителям суждено было слышать призывы о помощи детей, видеть, как все четверо гибнут на их глазах и… не иметь возможности хоть что-нибудь сделать для их спасения. Муж молодой женщины, находившейся в гибнувшем доме, оказался таким же беспомощным свидетелем гибели жены и единственного ребенка… Известна мне трагическая судьба еще одного верненского жителя. Захваченный наводнением на даче, он пытался бороться с потоком, держа за руки мать своей жены и единственного сына, мальчика лет 13-14. Но борьба была непосильной: потоком у него оторвало сперва одного, потом другого и, наконец, подхватило и унесло его самого. Он был найден в бессознательном состоянии в 9 километрах ниже места, где его сбило с ног, и возвращен к жизни; остальные двое погибли. Верненские старожилы хорошо знают имена всех упомянутых лиц, но я не нахожу возможным называть их здесь, так как некоторые из них живы, и им не может быть приятно упоминание их имен в связи с такими тяжелыми событиями в их жизни.
XIV. ЛЕНИНГРАД
После возвращения из Верного, в ленинградский период моей жизни, я начал, наконец, обработку семиреченских птиц. Но затем на время изменил им для млекопитающих и занялся обработкой материала по ним, притом не только своего, но вообще всего, который имеется из Семиречья.
Закончив обработку млекопитающих, я опять принялся за птиц, но их в Семиречье оказалось так много и материал по ним был настолько велик, что они попали в последнюю очередь, и написанная мною большая книга «Птицы Семиречья» света еще не увидела. Но и «Пресмыкающиеся Семиречья», и «Млекопитающие», и «Птицы» - книги научные, написанные главным образом для специалистов или вообще для людей более или менее подготовленных. Животный же мир Казахстана настолько богат и разнообразен, что о нем много интересного можно было бы рассказать и для неспециалистов, т. е. для всех тех, кто просто интересуется природой, не думая заниматься ею научно. И мне пришла мысль написать о тех же млекопитающих, птицах и пресмыкающихся именно такую общедоступную книгу. Мысль эту я привел в исполнение, и таким образом появились две мои книги: «Животный мир Казахстана» и книжка для ребят - «Звери Казахстана».
В первые годы ленинградской жизни я летом не бывал в Казахстане, а проводил его где-нибудь в окрестностях Ленинграда, но и здесь я все время был занят тем же делом - изучением местной природы. Однако не так, как всегда до тех пор, а совсем особенным образом.
В то время было в обычае вывозить учащихся школ на лето куда-нибудь в деревню, и мне предложили заняться с ребятами зоологией на лоне природы. Я никогда не занимался педагогической деятельностью и согласился на это лишь с тем условием, что я ничего не буду «преподавать», а просто на практике ознакомлю ребят с местным животным миром непосредственно в природной обстановке.
Когда я показал ребятам разные способы собирания насекомых, когда мы начали ставить капканчики и добывать с их помощью различных зверьков, когда ребята занялись изучением очень богатого мира всякой водяной твари, они так заинтересовались, что очень многие стали самыми ревностными моими помощниками. Общими силами мы быстро создали свой настоящий небольшой зоологический музей, насобирали материал для зоологического кабинета школы и, наконец, собрали очень большой, интересный и ценный в научном отношении материал по насекомым даже для Зоологического музея Академии Наук. Когда ребята увидали, что их сборами заинтересовались настоящие ученые, они были в восторге и еще с большим увлечением продолжали начатое дело.
Потом мне пришлось так же работать с другой летней школой. Дети и там отнеслись к зоологии с таким же интересом и собрали еще более богатый и ценный материал, на этот раз по млекопитающим. Материал этот оказался настолько интересным, что я по нему сделал два научных доклада в Академии Наук и написал статью в научный журнал.
Когда я увидел, что ребята вполне могут собственными силами, лишь при небольшом руководстве, делать ценную в научном отношении работу, меня самого это так заинтересовало, что я решил попробовать привлечь к такому участию в общей научной работе в государстве и тех ребят, с которыми мне самому встретиться не придется. Для этого я написал для таких ребят специальную книжку: «Как дети могут помочь ученым».
___________
Между тем, летели дни… Медленно, но так же неизменно и неумолимо шли годы… Мне пошел шестой десяток, потом седьмой. Наконец, седьмой перевалил и на вторую половину… Становилось уже не так легко, как прежде, мириться с неудобствами экспедиционной жизни… Попробуйте-ка просидеть в июле месяце трое суток в ожидании автомобиля на какой-нибудь гиблой станции Мулалы!.. Вечно битком забитая ожидающими поездов пассажирами, она представляет в это время настоящее место пытки. Кругом ни дерева, ни кустика; солнце при мертвом штиле палит, как в тропиках, а подует ветер - и того хуже: как из печки. Прибавьте еще сюда: ночью блох, клопов, москитов и комаров, а днем - бесчисленных мух, и вы, может быть, почувствуете, как весело и приятно было мне, когда я попал на эти Мулалы.
Или же не угодно ли в разгар лета пожить в палатке где-нибудь в песках или солонцах!.. О тени и помина нет. Искусственно затененный термометр показывает 43°, а поверхность почвы нагрета до 60-70°… И это только так говорится: «жить в палатке». Палатка может служить жильем только ночью, да рано утром и вечером, когда и без нее хорошо. Днем же, когда только и нужно как-нибудь спасаться от зноя, в палатку и носа показать нельзя. В это время она не только не защитит вас от жары, но в ней царит такое адское пекло, что там погибают все не успевшие вовремя убраться мухи и комары.
А комары и слепни в низовьях Или, на Балхаше или Ала-Куле… Все это, да и многое другое - такие удовольствия, от которых с радостью отказался бы каждый и помоложе меня. Для меня же даже в горах, где нет ни жары, ни комаров и, казалось бы, можно жить в свое удовольствие, - другая беда. На длинном спуске, когда мускулы ног находятся в непрерывном напряжении, и на очень кругом подъеме, где лошадь идет резкими рывками, каждый ее шаг отдается острой болью в моей сломанной ноге…
Попав во время той или иной из своих экспедиций последних лет в особенно тяжелую переделку, я не раз вспоминал о своей уютной ленинградской комнатке, увешанной по стенам картами и фотографиями природы Казахстана и Киргизии, комнатке, где у меня под рукою и книги, и мои коллекции. Вспоминал о спокойной работе ночью, когда все кругом спит, царит полная тишина, и никто не мешает тебе заниматься за старым, заслуженным письменным столом, в мягком удобном кресле вместо какого-нибудь вьючного ящика с железной ручкой и толстыми ремнями с пряжками на крышке. О кресле своем начинаешь мечтать даже с какой-то особенной нежностью, после того как за целое лето ни разу, ни на минуту не удастся сесть удобно, прислонившись к спинке - за отсутствием таковой у ящиков, вьючных сум, мешков с продуктами и тому подобной летней «мебели» путешественника.
И не раз я решал: «Нет, довольно, хорошенького понемножку, это - последняя моя поездка!» Но едва лишь весна вступала в свои права, как я забывал о своем прошлогоднем решении и о всех невзгодах и лишениях походной жизни. Все трудности и испытания, которые мне пришлось пережить, представлялись где-то далеко, в тумане, и вовсе не такими уж страшными. И я начиная мечтать уже не о мягком кресле, а о новой поездке. Казалось, что прошлогодние невзгоды были случайностью, которая не должна повториться, и что на этот раз все будет прекрасно…
И я ехал опять и опять. А в 1939 году проделал даже поездку, не уступающую многим из экспедиций времен моей молодости. Тут были и 350 километров вдвоем на лодке, и столько же километров в кабинке грузового автомобиля, 250 километров верхом с верблюжьим караваном и даже 150 километров на самолете.
Птиц за последние годы я уже почти совсем оставил: занимаюсь млекопитающими, а для различных наших специалистов собираю насекомых и разных других беспозвоночных.
Но это уже не прошедшее, а настоящее время. А в настоящем времени воспоминания не пишутся…
Сентябрь 1940 г.
________________________________________
В сети можно найти и второе, расширенное издание этой книги (Москва: Географгиз, 1958), в том числе в распознанном виде:
https://www.activestudy.info/v-n-shnitnikov-iz-vospominanij-naturalista/