Андижанская катастрофа (2/4)
К. А. Тимаев. Андижанская катастрофа (3 декабря 1902 г.) // Русская мысль. 1903, № 6, 7.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4.
А вот и Магомет с верховыми лошадьми; он попросил нас, чтобы лошадей вернули непременно чрез него, а то в этой царящей кругом суматохе возможно, что найдутся и другие хозяева лошадей.
Уселись в короткостремянные седла и двинулись в путь в уезд, за пределы города. Дорога пересекает рельсовый путь. В этом пункте железнодорожная казарма, а напротив туземный базар. Казарма производит такое же впечатление, как и вокзал. Базарчик и жилые туземные постройки положительно разметаны по земле. Так как дувалов уже нет, то видно все, что делается внутри дворов. Вот шалаш из палок, жердей, барданок, обрывков одежды и кошмы. У входа в шалаш костер, и около него женщины и дети. Кое-где развешана для просушки на солнце одежда. Но какая это одежда! Кто бывал в Туркестане, тот знает грязный и заплатанный халат байгуша (бедняка). Мужчины туземцы роются в развалинах своих жилищ или лепят из комков кладовые и надворные постройки. Наш туркестанский тип построек из комков земли и грязи, по-моему, такой же, как описанные в газетах после шемахинского землетрясения хибарки в Шемахе из комков грязи и из камней.
Дорога была чересчур грязная, а поэтому мы направились вдоль линии железной дороги. Внимательно осматривая путь, я заметил, что на железнодорожной насыпи остались свежие следы от шпал, которые почти все были сдвинуты землетрясением с места. Далее мне показали осевшие глубоко трубы для пропуска арычной воды под железнодорожным путем. Берега таких арыков значительно обвалились, но теперь нельзя было определить, отчего произошли эти обвалы - от сильных колебаний земли или от разливов воды. Каменное сооружение по бокам одного из арыков, проходящего под рельсами, было полуразрушено.
По дороге проезжаем кишлак. Зрелище еще более ужасное: здесь беднота обнаружила захудалое свое тело. Страшно становится за этих людей, когда подумаешь, что холода могут усилиться и пойдут дожди [Так и случалось: в «Туркестанских ведомостях» уже напечатано было сообщение о холоде и начавшихся дождях. К счастию, дождь шел недолго.] и снег. Ну, еще взрослые туда-сюда, обтерпятся… а что будет с детьми? На развалинах идут работы. Женщины возятся по хозяйству возле своих наскоро устроенных шалашей. Одна моет какое-то рубище, другая с взрослыми ребятами собирает щепки и хворост, третья ухаживает за домашним скотом.
Подъезжаем к опытному хлопковому полю. Прежде всего бросается в глаза отсутствие громадного дувала, который ранее высился наподобие надежной крепостной стены. Дувал обвалился не цельными глыбами, а разбит вдребезги, или, если бы это было дерево, то можно было бы сказать «в щепки». Мне приходилось и ранее видеть обвалившиеся дувалы, но там я видел громадные по объему куски сплоченной глины. Тут же положительно мелкие кусочки. Вдали белеются стены жилого дома. Этот устоял и не рухнул. Мы могли бы въехать на территорию опытного поля прямо чрез груды развалившегося дувала, но пожелали сделать это обычным путем чрез ворота. Ворота прочные, выстроены были на образец. Столбы из жженого кирпича. Верхушки столбов слетели. Балка-перекладина тоже. Столбы стоят. У одного только в первой трети сверху вывернут кусок кирпичной кладки, в три-четыре кирпича, и то не во всю толщину столба. Этот кусок хотя и отстал от общей кладки, но еще держится.
Слева от ворот метеорологическая станция: обычного типа будка на четырех деревянных столбах, шест с флюгером и измерителем силы ветра и дождемер. Все приборы и инструменты дли метеорологических наблюдений взяты и помещены в вагон.
Кухня повержена в прах. Тяжелая крыша основательно придавила все обломки. Две выходные двери на террасу, тем не менее, сдержали всю эту тяжесть. Заглянул в одну дверь. Стоит кровать, на которой спала кухарка. Положение развалин таково, что лежащий на кровати человек остался бы невредимым, только голову немного засыпало бы комками глины от стены и потолка. Дальше стоят прижатыми сверху обрушившимся потолком бочонки и кадочки с хозяйственными припасами. На мое предложение вытащить их, отвечают: «Нет, покорно благодарю! кто туда полезет… как раз придавит». Говорю, что кровать с лежащими на ней подушкою и матрасиком совсем легко извлечь из-под обломков. Отвечают, что пока таких смельчаков не имеется. Действительно, постороннему это кажется пустяком и делом не выдающейся храбрости, но те, кто испытал все ужасы землетрясения 3 декабря, знают и видели, как человеческая жизнь погибала совершенно случайно зря. Эти люди уже не сунутся вытаскивать такую дребедень, как деревянная кровать, подушка, бочонок с десятком соленых огурцов и т. п. Не досадная ли, в самом деле, была смерть поручика Герцулина? Он уже был вне опасности, но обернулся и спросил: «Все ли?» - подразумевая, все ли нижние чины выскочили из цейхгауза. В этот момент обрушившаяся балка ударила его концом в висок. Смерть моментальная.
Здание для помещения джина (машина для очистки волокна хлопчатника) и приводящего его в движение паровика было конструировано прочнее жилого дома, но теперь оно представляло грозные развалины. Грозные в том смысле, что к ним опасно было подойти.
Две стены верхней пристройки обвалились наружу и открыли совершенно внутренность постройки. По грудам мы взобрались почти в уровень с полом верхнего этажа. Отсюда рукой было подать до джина. Казалось, что вытащить эту машину не стоит никакого труда. Но когда мы увидели, что над всем этим хаосом из строительного материала висла громадная 12-вершковая балка, держась как бы на волоске, то всякая охота пропала принимать меры к тому, чтобы стащить джин с развалин вниз.
Не лучше было и в нижнем помещении, где в пристройке находился паровик. Все изломано, исковеркано.
В саду опытного поля были сложены в правильные поленницы заготовленные на зиму дрова. Часть поленниц от землетрясения рассыпалась по земле, причем дрова упали только на с.-в.
Встречавшиеся на обратном нашем пути в Андижан туземцы останавливались и делали «кулдук» (поклон по-восточному), а верховые слезали с лошадей и проделывали то же самое.
По моему мнению, постигшее Андижан и всю округу бедствие должно значительно сблизить туземный элемент с русским, так как туземцы убедились теперь на факте, что русское правительство, а также и общество единодушно поспешили на помощь пострадавшим, без различия национальностей. Только ввиду того, что пострадавших туземцев оказалось громадное, сравнительно с русскими, количество (в пострадавшем от землетрясения районе проживало до 200 тысяч туземцев), помощь туземцам нельзя было оказать так быстро и сразу всем, как, например, русским. Можно сказать, что русские были обеспечены всем - и едой, и пищей, и врачебной помощью - в первые же дни. Но не то было с туземцами. Мне передавали, что обозы с хлебом (лепешками и мукой), с одеждой и с кошмами были направлены в отдаленные пострадавшие кишлаки лишь 9 декабря.
По дороге встретили туземцев, которые, завернув за спиной халаты и образовав таким образом род мешка, несли лепешки. Это шло продовольствие в ближайшие кишлаки. По направлению же к городу двигались, хотя и в небольшом количестве, туземцы с кетменями в руках. Это была рабочая сила, в которой ощущалась значительная потребность при раскопках.
В город въехали по улице, идущей от вокзала. Впереди виднелась маленькая церковь, казавшаяся издали совершенно неповрежденною.
По сторонам улицы полное разрушение. Справа страшно разрушен дом с номерами для приезжающих. Мне рассказывали, что мальчик прислуги при номерах выскочил на улицу босяком, в одной рубашонке, нисколько не смутившись новизной своего положения и стихийным бедствием. От холода и от сильных колебаний земли он все время подпрыгивал и детски лепетал: «Вот номер второй упал! ага, и десятый номер провалился!.. Мамка, а мамка! кто это разваливает номера? Зачем? Где же жить будем?» Когда же качнуло уж слишком сильно и мальчик упал на землю, то он с обидой воскликнул: «3ачем толкаешься! мамке скажу!..»
Здание военного собрания носит следы ужасного разрушения. Даже теперь становится жутко при мысли, что случилось бы, если бы во время землетрясения в собрании была публика на семейном или еще каком-нибудь вечере.
Стены церкви стоят и, как кажется, не угрожают падением. Сверху и почти донизу идут зигзагообразные трещины, как и в здании вокзала или вообще в постройках из жженого кирпича. Крест на малом куполе свалился. По городу разнесся слух, что церковь разбирать опасно и что покончить с нею предполагается с помощью динамита. По этому поводу публика высказывала самые несуразные догадки. Затем в ташкентских газетах было напечатано сообщение, что взрывать церковь ни будут.
Едем дальше и встречаем едущего верхом военного губернатора Ферганской области, генерал-майора Арендаренко, в сопровождении одного только конвойного казака из Семиреченского войска. Мне понравилась эта простота, отсутствие обычной помпезной свиты, которою так любят в Туркестане украшать себя в поездках даже малые чины.
Генерал отдал какое-то приказание казаку, тот подъехал к угловому домику, где копошились люди, занятые раскопками.
- Ну что? - крикнул генерал.
- Так что, ваше превосходительство, это частные люди, работают от себя. Нижних чинов нет! - ответил казак.
Губернатор двинулся дальше шагом, обозревая, видимо, работы по раскопкам разрушенных домов, которые сопряжены с большою опасностью. Одного солдатика 11-го стрелкового батальона основательно придавило при раскопках уездного управления. Его унесли на носилках, а люди, осенив себя крестным знамением, снова принялись за тяжелую работу.
Здание почтово-телеграфной конторы разрушено. Рядом, в саду две или три юрты. Перед одной из них горит костер, около которого на чурбане сидит телеграфист и обогревает закоченевшие руки и ноги. Тут же некрашеный стол. На нем пыхтит самоварчик, пуская высоко в холодный воздух струю пара. В стакан налит чай, но телеграфисту не до него: уж очень иззябли ноги, а главное - руки, так что работать на аппарате нельзя.
Это первый день после землетрясения, что над Андижаном засияло солнце. Лучи его, однако, не могут подсушить грязь, обогреть землю и озабоченно снующих по ней людей.
Хотя и не мое дело искать героев, которые своей выдающейся служебной энергией и разумными действиями, при самой ужасной и тяжелой окружающей обстановке, значительно содействовали скорому установлению правильного течения дел правительственных учреждений, тем не менее я не могу пройти молчанием выдающихся служебных подвигов, например, таких лиц, как помощник начальника Туркестанского почтово-телеграфного округа М. И. Дорофеев, начальник станции Андижан, начальник станции Коканд г. Богушерский. Эти люди не растерялись, а при первых же известиях о катастрофе приступили к оказанию первоначальной помощи, к восстановлению сообщения с другими городами Туркестана и т. п.
Нельзя того же, к сожалению, сказать об одном железнодорожном полутузике, который, считаясь комендантом экстренного поезда, не внял просьбам ехавших по службе пассажиров, застрявших на ст. Черняево на неизвестное время, и отказался довести их до Коканда, хотя вагоны и были пусты.
- Не могу. Мне в поезд нужны люди, которые способны для работ по исправлению пути, для помощи!.. Помилуйте, там на сто верст путь исковеркан, а вы с своей комиссией!.. Не могу, не могу! - говорил полутузик.
Против таких аргументов, когда было известно, что путь испорчен лишь на протяжении 7 верст, когда было ясно до очевидности, что до Коканда вагоны не могут быть набиты рабочими и что три пассажира не стеснят его высокоблагородие, ехавшее в отдельном служебном вагоне, ничего не оставалось, как поблагодарить за величественный прием в ночной рубашке и в кальсонах.
Телеграф открыл свои действия на другой день после катастрофы, 4 декабря (железнодорожный накануне). Такую быстроту следует приписать исключительно энергии и распорядительности помощника начальника почтово-телеграфного округа М. И. Дорофеева, который, будучи 3 декабря в Коканде для ревизии конторы и узнав о постигшем Андижан несчастии, не ожидая даже распоряжения начальства выехал с первым попавшимся поездом, поручив начальнику почтово-телеграфной конторы в Маргелане собрать все необходимое для открытия телеграфа и выслать на вокзал. На станции Горчаково уже ожидался из Маргелана для следования в Андижан воинский поезд, в котором ехал и военный губернатор Ферганской области генерал-майор Г. А. Арендаренко, разрешивший г. Дорофееву проехать последние восемь верст с собою на дрезине, так как путь еще не был достаточно исправлен и поезд не мог продвинуться до самого вокзала. По прибытии на место катастрофы, уяснив себе полную невозможность воспользоваться чем-нибудь из принадлежностей телеграфа разрушенной конторы, г. Дорофеев послал в Маргелан, при посредстве железнодорожного телеграфа, распоряжение поставить аппарат на постоянный ток, а затем, собрав чинов, ютившихся, как и все жители Андижана, в вагонах у вокзала, приступил к оборудованию телеграфа. Благодаря энергии чинов, ободренных присутствием и личным примером начальника, это удалось сделать с изумительною быстротою, к первому часу дня. Хлынувшая для подачи телеграмм публика в один голос благодарила служащих за возможность дать о себе весточку. При этом не все чины были заняты устройством телеграфа: часть их, при помощи всего 6 человек наемных рабочих, приступила к раскопке операционной комнаты конторы, в которой на столе осталось более 52.000 рублей денег (в момент землетрясения служащие были заняты заделкою почты). Толчки, и довольно сильные, продолжались, а потому от рабочих требовалась большая осторожность и полное присутствие духа. Над сказанной комнатой была разобрана крыша, снят потолок, устранена опасность от возможного обвала стен, и к 4 часам дня капиталы были уже извлечены, кроме двух писем на 12 рублей, найденных на другой день солдатами в мусоре.
Этот успех ободрил г. Дорофеева настолько, что он попытался извлечь из кладовой и сундук со сборами (до 3.000 рублей), что также удалось сделать.
Особенно тяжелым оказалось положение начальника станции Андижан.
Когда произошло землетрясение, к отходу готовился товаро-пассажирский поезд, а на путях маневрировал паровоз. Вагоны и паровозы сильным толчком были сброшены с рельс. Маневрировавший паровоз с вагонами потерпел крушение. Вместе с тем на станцию нахлынула масса почти обезумевших от страха жителей русской части г. Андижана. Все требовали немедленного пропуска ехать по железной дороге, подальше от этого ада. Все требовали приюта, помощи, пищи и т. п. Тут было отчего потерять голову и своими распоряжениями еще более увеличить овладевшую всеми панику. Но начальник станции оказался не только на должной высоте своего поста, но даже сделал то, чего от него и требовать нельзя было.
Первым долгом нужно было достать из разрушенного вокзала телеграфный аппарат, чтобы оповестить о катастрофе ближайшую станцию Федченко, для передачи по линии и по начальству. Никто не решался войти в телеграфную комнату. Начальник станции предлагал, как мне рассказывали, смельчаку 25 руб. награды. После долгих колебаний молодой телеграфист, перекрестясь, вбежал в здание вокзала, с которого еще сыпались кирпичи от постоянных подземных толчков, и вынес оттуда аппарат. Немедленно он сел за работу. Вызвал станцию Федченко. Сообщает о разрушении землетрясением станции, города и пути. В ответ получает ругательства: «Дурак, что врешь! Пьян, должно быть? Отойди, освободи линию: у меня перекачка нефти!»
Только после настоятельных требований удалось убедить соседнюю станцию в гибели Андижана. Столь поразительно и ошеломляюще было это известие, что его принимали за глупую шутку.
Не одни первые дни были тяжелы для начальника станции, вследствие выдавшейся непосильной работы. То же происходило и в последующее время. Станция Андижан была буквально загромождена вагонами, причем приходилось принимать и отпускать поезда не только продовольственные, с пассажирами, рабочие и грузовые, но и разного рода экстренные.
На моих глазах поезд составлялся таким образом, что вагоны приходилось выдвигать за входную стрелку. Паровозы стояли на путях, при въезде на станцию, во главе длинных рядов вагонов. Поезд составлялся под наблюдением дежурного по станции, который обнаруживал все признаки крайнего утомления и еле ноги передвигал. При всем том, в первые дни под руками не было опытных низших служащих, как то: стрелочников, сцепщиков, смазчиков и т. п. Все они разбежались. Кто уехал перевозить семью в другой город, кто просто бросил все и удрал. Начальник станции и его помощник, при доставшейся на их долю положительно каторжной работе, остались на своем посту.
Начальник станции Коканд г. Богушевский принял с аппарата потрясшую его до глубины души весть о разрушении Андижана в 5 ч. 20 мин. дня и ровно через час и пять минут он уже отправил на место катастрофы экстренный вспомогательный поезд с мастерами, рабочими и взятыми у торговцев мясом, хлебом, сахаром, чаем и кошмами. Вот откуда пришла первая помощь.
Для сравнения приведу, что в Ташкенте телеграмма о гибели Андижана была получена на вокзале около 7½ час. вечера, поезд же вспомогательный вышел только в час ночи.
Вообще надо сказать, что служащим по железной дороге на трех перегонах от Ново-Маргелана до Андижана (первый перегон от Маргелана до Горчаково незначительный, верст в 8) выпала за это время крайне трудная работа.
Получив в юртах городской почтово-телеграфной конторы необходимую справку, мы поехали дальше.
Казначейство
Вот бывшее здание уездного казначейства. У развалин стоит военный караул. Ружья в козлах. На руинах казначейства виднеется коренастая фигура И. Ф. Георгиевича, чиновника Туркестанской контрольной палаты. Тут же управляющий казенною палатою г. Ивашкевич. Там идут раскопки. Саперы (я забыл упомянуть, что в Андижан были командированы на работы 250 человек нижних чинов, с двумя офицерами, из Ташкента от Туркестанского саперного батальона приступили к раскопкам казначейства утром 7 декабря. Работы начало с разборки крыши и развалин кассовой комнаты, где, по заявлению казначея, находилось свыше миллиона рублей. Раскопки производились, по свидетельству «Туркест. ведом.», с особой осторожностью, и мелкая монета добывалась путем просеивания через решетки от венских стульев. За 4 дня удалось добыть из-под развалин и мусора в общей сложности 3.241.006 р. 11 к. По проверке документов и книг оказалось, что недостает 7.532 руб. Эту сумму, несмотря на самые тщательные дополнительные раскопки, как сообщают «Турк. ведом.», не представилось возможности разыскать. Как и когда пропали эти деньги, сказать, конечно, очень трудно.
С 20 декабря андижанское казначейство возобновило свои обычные операции, поместившись в вагонах.
Насколько костюмы пострадавших от землетрясения отличались своею оригинальностью и незатейливостью, служит доказательством следующий факт. Управляющий казенною палатою П. П. Ивашкевич, присутствуя при раскопках казначейства, предложил какому-то оборванцу в грязном киргизском халате за оказанную услугу «на чай» серебряную монету. Оборванец, к удивлению, отказался. Оказалось, что это был кассир казначейства.
Рассказывают также, что присяжные счетчики андижанского казначейства в испуге выбежали, конечно, из рушившегося здания. Один из них выскочил со свертком золота в руке и долго ходил с ним, зажав в ладони. Только когда несколько успокоились от испуга, он заметил, что держит в руке казенные деньги, которые немедленно и вручил казначею.
От казначейства мы повернули влево, на площадь, где виднелись палатки стрелкового батальона и руины казарм и прочих зданий. Здесь прежде всего обратили наше внимание на себя вновь устраиваемые бараки-землянки. Вырытое в земле углубление, приблизительно в 1½ арш., обкладывается вдоль стенок кирпичами. Над этой землянкой высятся стропила, которые сходятся под острым углом. Бараки эти строились для войска и уже были готовы. Помещение довольно удобное и безопасное от землетрясений.
Как-то странно было видеть в зимнее время войска, помещающиеся в белых палатках. Тут же, среди них, знамя; около него аналой и образ, денежный ящик и пушка, - все под охраной часового.
Между палатками были видны группы солдат в шинелях. Большинство нижних чинов находилось на работах по раскопкам и разбору рухнувших казенных зданий. Все эти постройки представляли собою бесформенные, уродливые груды развалин. Приходилось только удивляться, что так мало людей погибло под этими руинами. Работа по раскопке казарм и других построек была в полном разгаре.
Как я заметил, почти у всех интеллигентных андижанцев, которые испытали катастрофу 3 декабря, цвет лица был какой-то серый, землистый... Этим впечатлением я поделился с своим спутником, который подтвердил мое наблюдение; объясняли это пережитыми тревогами, бессонницей и вообще болезненным состоянием. Заметно было также, что пережившие землетрясение говорят быстро, нервно, так что иногда их трудно понять.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Другие материалы о городе Андижане:
• В. И. Кушелевский. Материалы для медицинской географии и санитарного описания Ферганской области;
• Е. Л. Марков. Россия в Средней Азии: Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении, Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге;
• Ю. Д. Головнина. На Памирах. Записки русской путешественницы;
• Н. П. Остроумов. Мусульманские ишаны;
• В. Н. Гартевельд. Среди сыпучих песков и отрубленных голов. Путевые очерки Туркестана;
• В. П. Вощинин. Очерки нового Туркестана: Свет и тени русской колонизации.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4.
А вот и Магомет с верховыми лошадьми; он попросил нас, чтобы лошадей вернули непременно чрез него, а то в этой царящей кругом суматохе возможно, что найдутся и другие хозяева лошадей.
Уселись в короткостремянные седла и двинулись в путь в уезд, за пределы города. Дорога пересекает рельсовый путь. В этом пункте железнодорожная казарма, а напротив туземный базар. Казарма производит такое же впечатление, как и вокзал. Базарчик и жилые туземные постройки положительно разметаны по земле. Так как дувалов уже нет, то видно все, что делается внутри дворов. Вот шалаш из палок, жердей, барданок, обрывков одежды и кошмы. У входа в шалаш костер, и около него женщины и дети. Кое-где развешана для просушки на солнце одежда. Но какая это одежда! Кто бывал в Туркестане, тот знает грязный и заплатанный халат байгуша (бедняка). Мужчины туземцы роются в развалинах своих жилищ или лепят из комков кладовые и надворные постройки. Наш туркестанский тип построек из комков земли и грязи, по-моему, такой же, как описанные в газетах после шемахинского землетрясения хибарки в Шемахе из комков грязи и из камней.
Дорога была чересчур грязная, а поэтому мы направились вдоль линии железной дороги. Внимательно осматривая путь, я заметил, что на железнодорожной насыпи остались свежие следы от шпал, которые почти все были сдвинуты землетрясением с места. Далее мне показали осевшие глубоко трубы для пропуска арычной воды под железнодорожным путем. Берега таких арыков значительно обвалились, но теперь нельзя было определить, отчего произошли эти обвалы - от сильных колебаний земли или от разливов воды. Каменное сооружение по бокам одного из арыков, проходящего под рельсами, было полуразрушено.
По дороге проезжаем кишлак. Зрелище еще более ужасное: здесь беднота обнаружила захудалое свое тело. Страшно становится за этих людей, когда подумаешь, что холода могут усилиться и пойдут дожди [Так и случалось: в «Туркестанских ведомостях» уже напечатано было сообщение о холоде и начавшихся дождях. К счастию, дождь шел недолго.] и снег. Ну, еще взрослые туда-сюда, обтерпятся… а что будет с детьми? На развалинах идут работы. Женщины возятся по хозяйству возле своих наскоро устроенных шалашей. Одна моет какое-то рубище, другая с взрослыми ребятами собирает щепки и хворост, третья ухаживает за домашним скотом.
Подъезжаем к опытному хлопковому полю. Прежде всего бросается в глаза отсутствие громадного дувала, который ранее высился наподобие надежной крепостной стены. Дувал обвалился не цельными глыбами, а разбит вдребезги, или, если бы это было дерево, то можно было бы сказать «в щепки». Мне приходилось и ранее видеть обвалившиеся дувалы, но там я видел громадные по объему куски сплоченной глины. Тут же положительно мелкие кусочки. Вдали белеются стены жилого дома. Этот устоял и не рухнул. Мы могли бы въехать на территорию опытного поля прямо чрез груды развалившегося дувала, но пожелали сделать это обычным путем чрез ворота. Ворота прочные, выстроены были на образец. Столбы из жженого кирпича. Верхушки столбов слетели. Балка-перекладина тоже. Столбы стоят. У одного только в первой трети сверху вывернут кусок кирпичной кладки, в три-четыре кирпича, и то не во всю толщину столба. Этот кусок хотя и отстал от общей кладки, но еще держится.
Слева от ворот метеорологическая станция: обычного типа будка на четырех деревянных столбах, шест с флюгером и измерителем силы ветра и дождемер. Все приборы и инструменты дли метеорологических наблюдений взяты и помещены в вагон.
Кухня повержена в прах. Тяжелая крыша основательно придавила все обломки. Две выходные двери на террасу, тем не менее, сдержали всю эту тяжесть. Заглянул в одну дверь. Стоит кровать, на которой спала кухарка. Положение развалин таково, что лежащий на кровати человек остался бы невредимым, только голову немного засыпало бы комками глины от стены и потолка. Дальше стоят прижатыми сверху обрушившимся потолком бочонки и кадочки с хозяйственными припасами. На мое предложение вытащить их, отвечают: «Нет, покорно благодарю! кто туда полезет… как раз придавит». Говорю, что кровать с лежащими на ней подушкою и матрасиком совсем легко извлечь из-под обломков. Отвечают, что пока таких смельчаков не имеется. Действительно, постороннему это кажется пустяком и делом не выдающейся храбрости, но те, кто испытал все ужасы землетрясения 3 декабря, знают и видели, как человеческая жизнь погибала совершенно случайно зря. Эти люди уже не сунутся вытаскивать такую дребедень, как деревянная кровать, подушка, бочонок с десятком соленых огурцов и т. п. Не досадная ли, в самом деле, была смерть поручика Герцулина? Он уже был вне опасности, но обернулся и спросил: «Все ли?» - подразумевая, все ли нижние чины выскочили из цейхгауза. В этот момент обрушившаяся балка ударила его концом в висок. Смерть моментальная.
Здание для помещения джина (машина для очистки волокна хлопчатника) и приводящего его в движение паровика было конструировано прочнее жилого дома, но теперь оно представляло грозные развалины. Грозные в том смысле, что к ним опасно было подойти.
Две стены верхней пристройки обвалились наружу и открыли совершенно внутренность постройки. По грудам мы взобрались почти в уровень с полом верхнего этажа. Отсюда рукой было подать до джина. Казалось, что вытащить эту машину не стоит никакого труда. Но когда мы увидели, что над всем этим хаосом из строительного материала висла громадная 12-вершковая балка, держась как бы на волоске, то всякая охота пропала принимать меры к тому, чтобы стащить джин с развалин вниз.
Не лучше было и в нижнем помещении, где в пристройке находился паровик. Все изломано, исковеркано.
В саду опытного поля были сложены в правильные поленницы заготовленные на зиму дрова. Часть поленниц от землетрясения рассыпалась по земле, причем дрова упали только на с.-в.
Встречавшиеся на обратном нашем пути в Андижан туземцы останавливались и делали «кулдук» (поклон по-восточному), а верховые слезали с лошадей и проделывали то же самое.
По моему мнению, постигшее Андижан и всю округу бедствие должно значительно сблизить туземный элемент с русским, так как туземцы убедились теперь на факте, что русское правительство, а также и общество единодушно поспешили на помощь пострадавшим, без различия национальностей. Только ввиду того, что пострадавших туземцев оказалось громадное, сравнительно с русскими, количество (в пострадавшем от землетрясения районе проживало до 200 тысяч туземцев), помощь туземцам нельзя было оказать так быстро и сразу всем, как, например, русским. Можно сказать, что русские были обеспечены всем - и едой, и пищей, и врачебной помощью - в первые же дни. Но не то было с туземцами. Мне передавали, что обозы с хлебом (лепешками и мукой), с одеждой и с кошмами были направлены в отдаленные пострадавшие кишлаки лишь 9 декабря.
По дороге встретили туземцев, которые, завернув за спиной халаты и образовав таким образом род мешка, несли лепешки. Это шло продовольствие в ближайшие кишлаки. По направлению же к городу двигались, хотя и в небольшом количестве, туземцы с кетменями в руках. Это была рабочая сила, в которой ощущалась значительная потребность при раскопках.
В город въехали по улице, идущей от вокзала. Впереди виднелась маленькая церковь, казавшаяся издали совершенно неповрежденною.
По сторонам улицы полное разрушение. Справа страшно разрушен дом с номерами для приезжающих. Мне рассказывали, что мальчик прислуги при номерах выскочил на улицу босяком, в одной рубашонке, нисколько не смутившись новизной своего положения и стихийным бедствием. От холода и от сильных колебаний земли он все время подпрыгивал и детски лепетал: «Вот номер второй упал! ага, и десятый номер провалился!.. Мамка, а мамка! кто это разваливает номера? Зачем? Где же жить будем?» Когда же качнуло уж слишком сильно и мальчик упал на землю, то он с обидой воскликнул: «3ачем толкаешься! мамке скажу!..»
Здание военного собрания носит следы ужасного разрушения. Даже теперь становится жутко при мысли, что случилось бы, если бы во время землетрясения в собрании была публика на семейном или еще каком-нибудь вечере.
Стены церкви стоят и, как кажется, не угрожают падением. Сверху и почти донизу идут зигзагообразные трещины, как и в здании вокзала или вообще в постройках из жженого кирпича. Крест на малом куполе свалился. По городу разнесся слух, что церковь разбирать опасно и что покончить с нею предполагается с помощью динамита. По этому поводу публика высказывала самые несуразные догадки. Затем в ташкентских газетах было напечатано сообщение, что взрывать церковь ни будут.
Едем дальше и встречаем едущего верхом военного губернатора Ферганской области, генерал-майора Арендаренко, в сопровождении одного только конвойного казака из Семиреченского войска. Мне понравилась эта простота, отсутствие обычной помпезной свиты, которою так любят в Туркестане украшать себя в поездках даже малые чины.
Генерал отдал какое-то приказание казаку, тот подъехал к угловому домику, где копошились люди, занятые раскопками.
- Ну что? - крикнул генерал.
- Так что, ваше превосходительство, это частные люди, работают от себя. Нижних чинов нет! - ответил казак.
Губернатор двинулся дальше шагом, обозревая, видимо, работы по раскопкам разрушенных домов, которые сопряжены с большою опасностью. Одного солдатика 11-го стрелкового батальона основательно придавило при раскопках уездного управления. Его унесли на носилках, а люди, осенив себя крестным знамением, снова принялись за тяжелую работу.
Здание почтово-телеграфной конторы разрушено. Рядом, в саду две или три юрты. Перед одной из них горит костер, около которого на чурбане сидит телеграфист и обогревает закоченевшие руки и ноги. Тут же некрашеный стол. На нем пыхтит самоварчик, пуская высоко в холодный воздух струю пара. В стакан налит чай, но телеграфисту не до него: уж очень иззябли ноги, а главное - руки, так что работать на аппарате нельзя.
Это первый день после землетрясения, что над Андижаном засияло солнце. Лучи его, однако, не могут подсушить грязь, обогреть землю и озабоченно снующих по ней людей.
Хотя и не мое дело искать героев, которые своей выдающейся служебной энергией и разумными действиями, при самой ужасной и тяжелой окружающей обстановке, значительно содействовали скорому установлению правильного течения дел правительственных учреждений, тем не менее я не могу пройти молчанием выдающихся служебных подвигов, например, таких лиц, как помощник начальника Туркестанского почтово-телеграфного округа М. И. Дорофеев, начальник станции Андижан, начальник станции Коканд г. Богушерский. Эти люди не растерялись, а при первых же известиях о катастрофе приступили к оказанию первоначальной помощи, к восстановлению сообщения с другими городами Туркестана и т. п.
Нельзя того же, к сожалению, сказать об одном железнодорожном полутузике, который, считаясь комендантом экстренного поезда, не внял просьбам ехавших по службе пассажиров, застрявших на ст. Черняево на неизвестное время, и отказался довести их до Коканда, хотя вагоны и были пусты.
- Не могу. Мне в поезд нужны люди, которые способны для работ по исправлению пути, для помощи!.. Помилуйте, там на сто верст путь исковеркан, а вы с своей комиссией!.. Не могу, не могу! - говорил полутузик.
Против таких аргументов, когда было известно, что путь испорчен лишь на протяжении 7 верст, когда было ясно до очевидности, что до Коканда вагоны не могут быть набиты рабочими и что три пассажира не стеснят его высокоблагородие, ехавшее в отдельном служебном вагоне, ничего не оставалось, как поблагодарить за величественный прием в ночной рубашке и в кальсонах.
Телеграф открыл свои действия на другой день после катастрофы, 4 декабря (железнодорожный накануне). Такую быстроту следует приписать исключительно энергии и распорядительности помощника начальника почтово-телеграфного округа М. И. Дорофеева, который, будучи 3 декабря в Коканде для ревизии конторы и узнав о постигшем Андижан несчастии, не ожидая даже распоряжения начальства выехал с первым попавшимся поездом, поручив начальнику почтово-телеграфной конторы в Маргелане собрать все необходимое для открытия телеграфа и выслать на вокзал. На станции Горчаково уже ожидался из Маргелана для следования в Андижан воинский поезд, в котором ехал и военный губернатор Ферганской области генерал-майор Г. А. Арендаренко, разрешивший г. Дорофееву проехать последние восемь верст с собою на дрезине, так как путь еще не был достаточно исправлен и поезд не мог продвинуться до самого вокзала. По прибытии на место катастрофы, уяснив себе полную невозможность воспользоваться чем-нибудь из принадлежностей телеграфа разрушенной конторы, г. Дорофеев послал в Маргелан, при посредстве железнодорожного телеграфа, распоряжение поставить аппарат на постоянный ток, а затем, собрав чинов, ютившихся, как и все жители Андижана, в вагонах у вокзала, приступил к оборудованию телеграфа. Благодаря энергии чинов, ободренных присутствием и личным примером начальника, это удалось сделать с изумительною быстротою, к первому часу дня. Хлынувшая для подачи телеграмм публика в один голос благодарила служащих за возможность дать о себе весточку. При этом не все чины были заняты устройством телеграфа: часть их, при помощи всего 6 человек наемных рабочих, приступила к раскопке операционной комнаты конторы, в которой на столе осталось более 52.000 рублей денег (в момент землетрясения служащие были заняты заделкою почты). Толчки, и довольно сильные, продолжались, а потому от рабочих требовалась большая осторожность и полное присутствие духа. Над сказанной комнатой была разобрана крыша, снят потолок, устранена опасность от возможного обвала стен, и к 4 часам дня капиталы были уже извлечены, кроме двух писем на 12 рублей, найденных на другой день солдатами в мусоре.
Этот успех ободрил г. Дорофеева настолько, что он попытался извлечь из кладовой и сундук со сборами (до 3.000 рублей), что также удалось сделать.
Особенно тяжелым оказалось положение начальника станции Андижан.
Когда произошло землетрясение, к отходу готовился товаро-пассажирский поезд, а на путях маневрировал паровоз. Вагоны и паровозы сильным толчком были сброшены с рельс. Маневрировавший паровоз с вагонами потерпел крушение. Вместе с тем на станцию нахлынула масса почти обезумевших от страха жителей русской части г. Андижана. Все требовали немедленного пропуска ехать по железной дороге, подальше от этого ада. Все требовали приюта, помощи, пищи и т. п. Тут было отчего потерять голову и своими распоряжениями еще более увеличить овладевшую всеми панику. Но начальник станции оказался не только на должной высоте своего поста, но даже сделал то, чего от него и требовать нельзя было.
Первым долгом нужно было достать из разрушенного вокзала телеграфный аппарат, чтобы оповестить о катастрофе ближайшую станцию Федченко, для передачи по линии и по начальству. Никто не решался войти в телеграфную комнату. Начальник станции предлагал, как мне рассказывали, смельчаку 25 руб. награды. После долгих колебаний молодой телеграфист, перекрестясь, вбежал в здание вокзала, с которого еще сыпались кирпичи от постоянных подземных толчков, и вынес оттуда аппарат. Немедленно он сел за работу. Вызвал станцию Федченко. Сообщает о разрушении землетрясением станции, города и пути. В ответ получает ругательства: «Дурак, что врешь! Пьян, должно быть? Отойди, освободи линию: у меня перекачка нефти!»
Только после настоятельных требований удалось убедить соседнюю станцию в гибели Андижана. Столь поразительно и ошеломляюще было это известие, что его принимали за глупую шутку.
Не одни первые дни были тяжелы для начальника станции, вследствие выдавшейся непосильной работы. То же происходило и в последующее время. Станция Андижан была буквально загромождена вагонами, причем приходилось принимать и отпускать поезда не только продовольственные, с пассажирами, рабочие и грузовые, но и разного рода экстренные.
На моих глазах поезд составлялся таким образом, что вагоны приходилось выдвигать за входную стрелку. Паровозы стояли на путях, при въезде на станцию, во главе длинных рядов вагонов. Поезд составлялся под наблюдением дежурного по станции, который обнаруживал все признаки крайнего утомления и еле ноги передвигал. При всем том, в первые дни под руками не было опытных низших служащих, как то: стрелочников, сцепщиков, смазчиков и т. п. Все они разбежались. Кто уехал перевозить семью в другой город, кто просто бросил все и удрал. Начальник станции и его помощник, при доставшейся на их долю положительно каторжной работе, остались на своем посту.
Начальник станции Коканд г. Богушевский принял с аппарата потрясшую его до глубины души весть о разрушении Андижана в 5 ч. 20 мин. дня и ровно через час и пять минут он уже отправил на место катастрофы экстренный вспомогательный поезд с мастерами, рабочими и взятыми у торговцев мясом, хлебом, сахаром, чаем и кошмами. Вот откуда пришла первая помощь.
Для сравнения приведу, что в Ташкенте телеграмма о гибели Андижана была получена на вокзале около 7½ час. вечера, поезд же вспомогательный вышел только в час ночи.
Вообще надо сказать, что служащим по железной дороге на трех перегонах от Ново-Маргелана до Андижана (первый перегон от Маргелана до Горчаково незначительный, верст в 8) выпала за это время крайне трудная работа.
Получив в юртах городской почтово-телеграфной конторы необходимую справку, мы поехали дальше.
Казначейство
Вот бывшее здание уездного казначейства. У развалин стоит военный караул. Ружья в козлах. На руинах казначейства виднеется коренастая фигура И. Ф. Георгиевича, чиновника Туркестанской контрольной палаты. Тут же управляющий казенною палатою г. Ивашкевич. Там идут раскопки. Саперы (я забыл упомянуть, что в Андижан были командированы на работы 250 человек нижних чинов, с двумя офицерами, из Ташкента от Туркестанского саперного батальона приступили к раскопкам казначейства утром 7 декабря. Работы начало с разборки крыши и развалин кассовой комнаты, где, по заявлению казначея, находилось свыше миллиона рублей. Раскопки производились, по свидетельству «Туркест. ведом.», с особой осторожностью, и мелкая монета добывалась путем просеивания через решетки от венских стульев. За 4 дня удалось добыть из-под развалин и мусора в общей сложности 3.241.006 р. 11 к. По проверке документов и книг оказалось, что недостает 7.532 руб. Эту сумму, несмотря на самые тщательные дополнительные раскопки, как сообщают «Турк. ведом.», не представилось возможности разыскать. Как и когда пропали эти деньги, сказать, конечно, очень трудно.
С 20 декабря андижанское казначейство возобновило свои обычные операции, поместившись в вагонах.
Насколько костюмы пострадавших от землетрясения отличались своею оригинальностью и незатейливостью, служит доказательством следующий факт. Управляющий казенною палатою П. П. Ивашкевич, присутствуя при раскопках казначейства, предложил какому-то оборванцу в грязном киргизском халате за оказанную услугу «на чай» серебряную монету. Оборванец, к удивлению, отказался. Оказалось, что это был кассир казначейства.
Рассказывают также, что присяжные счетчики андижанского казначейства в испуге выбежали, конечно, из рушившегося здания. Один из них выскочил со свертком золота в руке и долго ходил с ним, зажав в ладони. Только когда несколько успокоились от испуга, он заметил, что держит в руке казенные деньги, которые немедленно и вручил казначею.
От казначейства мы повернули влево, на площадь, где виднелись палатки стрелкового батальона и руины казарм и прочих зданий. Здесь прежде всего обратили наше внимание на себя вновь устраиваемые бараки-землянки. Вырытое в земле углубление, приблизительно в 1½ арш., обкладывается вдоль стенок кирпичами. Над этой землянкой высятся стропила, которые сходятся под острым углом. Бараки эти строились для войска и уже были готовы. Помещение довольно удобное и безопасное от землетрясений.
Как-то странно было видеть в зимнее время войска, помещающиеся в белых палатках. Тут же, среди них, знамя; около него аналой и образ, денежный ящик и пушка, - все под охраной часового.
Между палатками были видны группы солдат в шинелях. Большинство нижних чинов находилось на работах по раскопкам и разбору рухнувших казенных зданий. Все эти постройки представляли собою бесформенные, уродливые груды развалин. Приходилось только удивляться, что так мало людей погибло под этими руинами. Работа по раскопке казарм и других построек была в полном разгаре.
Как я заметил, почти у всех интеллигентных андижанцев, которые испытали катастрофу 3 декабря, цвет лица был какой-то серый, землистый... Этим впечатлением я поделился с своим спутником, который подтвердил мое наблюдение; объясняли это пережитыми тревогами, бессонницей и вообще болезненным состоянием. Заметно было также, что пережившие землетрясение говорят быстро, нервно, так что иногда их трудно понять.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Другие материалы о городе Андижане:
• В. И. Кушелевский. Материалы для медицинской географии и санитарного описания Ферганской области;
• Е. Л. Марков. Россия в Средней Азии: Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении, Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге;
• Ю. Д. Головнина. На Памирах. Записки русской путешественницы;
• Н. П. Остроумов. Мусульманские ишаны;
• В. Н. Гартевельд. Среди сыпучих песков и отрубленных голов. Путевые очерки Туркестана;
• В. П. Вощинин. Очерки нового Туркестана: Свет и тени русской колонизации.