На Нижегородской ярмарке 1867 года
В. П. Мещерский. Очерки нынешней общественной жизни в России. Выпуск 1. Письма из средних великороссийских губерний за 1867 год. - СПб., 1868.
А. Карелин. Вид на Нижегородскую ярмарку с Гребешка. 1870-е
Не нужно иметь особенно проницательных способностей, чтобы составить себе общее понятие о ходе ярмарки, когда находишься среди ярмарки и всем существом своим ощущаешь кругом себя ее непрерывное движение; невольно, бывая ежедневно то на одном, то на другом пути этого потока, воспринимаешь в себя маленькую долю общего настроения этого разнообразного торгового гула и сохраняешь в памяти след или отпечаток, довольно верный, общей физиономии всего ярмарочного мира. Когда тихо, тогда знаешь, что тихо, не из одних слов торговцев, но чувствуешь это в воздухе ярмарки, видишь это на лицах приказчиков или купцов, выражающих ожидание чего-то, видишь это, наконец, и на полках лавок и в лавках самых: на первых недовольно пусто, а в последних слишком пусто. Это затишье в особенности поражает того, кто был на ярмарке прошедшего года, на которой громадная толпа и сильное движение на улицах с первого же дня служили самым красноречивым признаком бойкого хода дел между торговцами. Куда ни заглянешь, везде жаждут покупателей, а их нет, а если есть, то они больно тяжелы на подъем и приступают к сделкам с особенною осторожностью и удивительным упрямством. Нам случилось в одной писчебумажной оптовой лавке присутствовать при торге, продолжавшемся ровно четверть часа из-за одной стопы оберточной бумаги, которую покупатель-купец хотел включить в общее количество товара за предложенную им цену, а продавец требовал за нее отдельную плату; видно, времени много, если можно его так терять, подумали мы, и как бы в ответ нашему размышлению, когда ушел покупщик, продавец сказал нам, указывая на его след: «Вот как идут дела, из-за двух-то рублей торгуешь на целый час, да расходишься, ему точно неохота покупать, а нам подавно неохота продать в убыток». В другой писчебумажной лавке дела шли получше, но здесь мы были виноваты, что нанесли хозяину самым нечаянным образом убыток: стали мы с одним из приказчиков разговаривать, не заметив, что в лавке есть покупатель-купец; приказчик было разговорился, как вдруг пресеклась его речь и он стал нем; грозный взгляд хозяина его заставил замолчать. Что же оказалось: покупатель, увидя чужое лицо неторгового звания в лавке, и услыхав, что это лицо делает вопросы, относительно товаров этой лавки, вообразил себе что-то, заставившее его среди торга бросить товар и уйти из лавки, сказав «Я после приду», а от хозяина мы узнали, к великому нашему смущению, что покупатель этот потому ушел, что заподозрил в нас полицейского чиновника переодетого. Как бы <не> невероятна казалась вся эта сцена, но она была в действительности и послужила нам в одно время и характеристичною чертою того мира, в котором мы вращаемся, и красноречивым уроком. Кстати, о полицейском чиновнике: проходя столько раз через Главный дом, мы несколько раз слышали и видели, как у входа полицейские солдаты останавливали того или другого крестьянина, под предлогом, что он дурно одет, и спрашивали его: «Куда идешь?», и затем поворачивали его назад, не дозволяя ему вход в Главный дом, где, как известно, устроены маленькие, но весьма ценные по товару лавки азиатских, золотых и других драгоценных товаров. Такие меры предосторожности показались нам весьма первобытными, ибо, очевидно, искусство воровства даже и у нас настолько подвинулось вперед, что вор, если захочет ловко украсть, постарается настолько одеться чисто и нарядно, чтобы наружностью отдалить от себя внимание, и не привлечь его к себе. - Вот почему мы нисколько не удивились, когда узнали от торговцев, что, несмотря на всю их опытность, они не застрахованы от воров, прилично и даже щегольски одетых, а о полиции ловкой, тайной, розыскной, столь существенно здесь необходимой для исследования и предупреждения как воровства, так и распространения фальшивых денег, нет и помину, хотя пора было бы ярмарочной полиции идти в уровень с развитием ярмарочных воров. Зато торговцы сделают значительные успехи в уменье ограждать себя от мошенников: так, один из них в Главном доме нам рассказывал, что в первые годы ни одна ярмарка не обходилась без убытка в 4 и 5.000 р., понесенного единственно от воров, а теперь если украдут товару на 50 или 100 рублей, то это много. А доказательством ловкости и развития воровства на ярмарке служит, например, то, что в одну лавку принесли в числе прочего суконного товара целый тюк, который по вскрытии оказался наполненным вместо сукна газетного бумагою исключительно. Впрочем, к Нижегородской ярмарке следует прежде всего быть снисходительным; по меткому выражению одного из торговцев, «на ней все дозволено, кроме курения». Нижегородская ярмарка - громадный мир, где закону, какой бы области он ни был, торговой, промышленной или полицейской, нет места; он исчезает в массе явлений необъяснимых и неуловимых, придающих ярмарке этот своеобразный тип и эти разнообразные картины жизни, которых связать, группировать систематически и анализировать не могут никакие усилия мысли. Вот почему тот, кто является сюда с целью согласовать явление здешнего торжища с наукою и пытается на все находить причины и все подводить под известные законы, тот очутится один своего рода, всем чужой, бессильный и никому не понятный. Явления самые противоречащие идут здесь рука об руку, причины самые сложные и причины до наивности простые объясняют здесь одновременно какое-либо явление. Уже одно то, что Нижегородская ярмарка вопреки всем ожиданиям и предсказаниям не только не упадает со времени установления железного пути до Москвы, но, напротив, с каждым годом усиливает свои обороты, не есть ли это факт прямо в противоречии со всем тем, что говорит нам наука о ярмарках? Затем, если следить ежедневно и даже ежечасно за постоянными колебаниями в ценах на разные товары и изменениями их, иногда в размерах значительных, теряешься в расследовании причин, объясняющих эти падения и возвышения, ибо одна и та же причина иногда производит явления противоположные: сегодня цена понизилась от излишнего привоза товару, завтра при дешевизне его он переходит в одни руки и при тех же условиях рыночного спроса дорожает, и так до бесконечности с каждым товаром. Вот почему, повторяем, пытаться изучать ярмарку, обнимая одним взглядом бесконечное разнообразие ее торговых явлений, невозможно; для добросовестного изучения каждой части надо несколько лет, а для изучения всей ярмарки надо круглый труд нескольких одинаково добросовестных исследований. Вследствие этого, мы с своей стороны стараемся как можно менее обобщать предметов, в уверенности, что поступим добросовестнее, если воспользуемся ярмаркою для того лишь, чтобы дать ясное понятие о нескольких отдельных представителях нашей промышленности.
Но возвращаемся к ярмарке. В начале нашего письма мы говорили о затишье, бросающемся в глаза всякому, кто, переехав Оку, попадает на ярмарку. Мы пытались узнать от разных лиц причины этого вялого настроения всей ярмарки, пытались также проведать: есть ли среди этого затишья благодатные уголки, где дела идут хорошо и пульс бьется сильнее? Если не ошибаемся, купцы сами до сих пор не могут дать себе ясного отчета в нынешнем положении ярмарки. Одни говорят, что главная причина затишья - ожидание развязки с хлопчатобумажным делом, которое, как мы сказали, доселе в самом критическом положении: американский хлопок дешевеет, предвидят дальнейшее понижение цен его против нынешних; сообразно с этим должны упадать цены на бухарский и персидский, который дешевле первого на рубль приблизительно. В неведении ожидавшей их здесь участи, азиатцы заплатили за хлопок на месте гораздо дороже, чем им дают здесь; спрашивается, как же они из этого положения выйдут? неужели продадут хлопок с тремя рублями на пуд убытка? Люди опытные говорят: да, продадут за 7 рублей, ибо все же на эти 7 рублей закупят здесь тех товаров, на которые на бухарском, ташкентском и персидском рынках цены вчетверо выше против здешних, так что, потеряв 3 рубля с пуда на хлопок, они могут вознаградить себя 4 рублями с пуда на других товарах. Чтобы судить о различии цен на рынках, мы приводим следующие интересные цифры за 1866 год, о ценах на товары во время ярмарки в августе и о ценах на те же товары в мае в Кокане.
В НижнемВ Кокане
Ультрамарин13 р. 50 к. 40 р.
Воск белый29 » -- » 40 »
Голубой купорос 4 » 90 » 16 »
Нашатырь 6 » 50 » 20 »
Постила 5 » -- » 20 »
Ртуть33 » -- » 50 »
Декокт45 » -- »120 »
Крап (красильное вещество) 3 » 50 » 32 »
Во всяком случае, это падение цен на хлопок не есть явление анормальное: в 1860 году цены его были следующие: американского - 8 р., бухарского - 5 р., и дела все же делались. Но до сих пор все в неизвестности; красный товар, т. е. ситцы и другие бумажные изделия, продаются, но весьма туго, и приблизительно все цены на бумажные товары упали на 20 и 30 процентов.
По мнению других, главная причина затишья ярмарки - всеобщее безденежье: никем еще не предъявлено значительных наличных сумм на покупку товара; все в кредит и в кредит, кроме железа, о котором будем говорить отдельно. Но, кажется нам, в этом отношении год нынешней ярмарки мало отличается безденежьем от прошлого, хотя, впрочем, говорят, что в 1866 году были отдельные покупки на наличные деньги весьма значительные, например, закупка всей партии марены у азиатцев купцом Малютиным, до 300 т. пудов, по 5½ р. за пуд. Зато в нынешнем году она возвысилась в цене до 7½ р. Во всяком случае, безденежью и его неудобствам немало способствует чересчур осторожное и недоверчивое дисконтирование банком ярмарочным купцам, не превышающее 3 милл. р. на рынке, где обороты простираются до 150 м. рублей,
Наконец, мы слышали здесь и о том, что появление материалов к разработке нового тарифа г. Колесова, как раз перед ярмаркою, произвело панический страх в здешнем мире торговцев и промышленников и парализировало во многих ту предприимчивость и смелую решительность, без которых деятельный торг на ярмарке немыслим. Нет сомнения, что все эти причины в совокупности значительною долею влияли и влияют на общее настроение ярмарки, а им в помощь оказывают свое действие разные другие особенности, перечисление коих весьма затруднительно; так, например, в нынешнюю ярмарку более, чем в предыдущую, как последствие безденежья, заметно стало большее требование на золото и серебро, в особенности между азиатцами: прежде, бывало, персияне забирали, например, известную партию железа, взамен монеты, теперь они отказываются от железа и накупают, где только могут, золото. Вообще, говорили нам, нынешним характером всей ярмарки, натянутостью отношений между покупателями и продавцами, безденежьем, ярмарка напоминает злополучные годы 1853 и 1854, когда товар продавали почти насильно за какую-либо цену. Не верится, но оно так: товары продаются не только на 12 месяцев, но, чего давно не бывало, на 18 и даже на 24 месяца. Различие с теми годами лишь в том, что на нынешнюю ярмарку привезено менее товару, чем тогда.
<…>
Нам случилось встретиться с торговцем-евреем, которого дом издавна живет в Бухаре: он сам турецкий поданный, и живет то в Оренбурге, то в Бухаре. На вопрос, почему он турецкий подданный, а не русский, он отвечал нам, что с турецким паспортом его оставляют в покое бухарцы, тогда как с русским его семье пришлось бы в военное время терпеть всякие обиды; с бухарским же паспортом все равно что быть пленником, ибо далее Оренбурга не пускают. - Приехал этот еврей сюда с бухарскими товарами, преимущественно с хлопком; стоит он ему от 12 до 13 р. пуд, а дают здесь, по последним известиям, не больше 8 р. - 8 р. 50 к.; в Москве же, за месяц перед ярмаркою, он продал часть хлопка по 12 р. До сих пор, по сведениям, получаемым отовсюду, продавцы - азиатцы и персияне не решаются продавать свой товар, ввиду слишком больших убытков, так что, как мы говорили в предыдущих письмах, развязки одного из главнейших дел ярмарки, хлопчатобумажного, еще не последовало. От него же узнали, что и на другие азиатские товары цены значительно понизились в сравнении с прошлым годом, так что почти на все предметы предлагаемые цены убыточны. Так, напр., пуд чернильных орехов стоил в прошлом году 25 р., теперь дают от 15 до 17 р.; пшено персидское предавалось по 4 и 5 р. пуд, теперь за него дают не более 1 р. 80 коп. и т. д. Этот еврей закупил все нужные материалы и снаряды в Москве для винокуренного завода, который собирается строить в Ташкенте; два уже пущенные в действие приносят, по-видимому, хорошие выгоды, так что ему пришла в голову блестящая мысль - построить третий, на широких основаниях. Мы заметили нашему собеседнику, что ведь магометане не пьют водки; на кого же они рассчитывают, неужели на одних русских? «Уже начали пить некоторые ташкентцы, а со временем и все станут пить», - отвечал нам еврей. Русская торговля в Ташкенте, по его словам, началась не совсем удачно; так, ситец, стоящий здесь 25 к. арш., там упал до 23 коп.; причина этой неудачи та, что рынок завален товарами без соображения спроса; наши купцы не имеют будто бы руководителей в своих операциях из людей, знакомых с потребностями местности, весьма разнообразными и до крайности прихотливыми в Ташкенте, и вообще в тамошнем крае все дело в уменье удовлетворять вкусу вовремя; не столько качество товара, сколько изящный цвет, изящный рисунок и тому подобное нужны для успешного сбыта, а именно этого-то и не было принято достаточно в соображение при закупке товаров в России для тех местностей. Оттого иные товары в значительном количестве лежат непроданными, а на другие цены дорогие до чрезвычайности; когда они вздорожают в огромных размерах, тогда заказы из России делаются значительные: привезут товару опять слишком много, и опять цены упадут слишком быстро и несоразмерно.
В письмах наших с ярмарки приходится повторяться по необходимости, ибо, дорожа одним - главным образом - правдою в сообщаемых нами сведениях, мы только можем в них излагать отголоски того, что здесь говорится, а в разговорах, с кем ни сойдешься здесь, в отличие от прежних годов, повторяются с некоторыми незначительными переменами все те же факты и мысли. Не на шутку нынешние невзгоды ярмарки грозят дурным, и весьма дурным исходом: ходят уже слухи о протесте некоторых векселей, а эти слухи, доселе почти небывалые, - злые предвестники чего-то весьма недоброго к окончательной развязке ярмарки, т. е. ко дню, когда, перед спуском флага, придется всем получать деньги и всем платить их. В прошедшем письме мы коснулись вопроса о безденежье; он серьезнее чем кажется, так как здесь безденежье при расчетах распространяется на половину России и, кроме того, что упадает на купцов столько же, сколько на производителей и потребителей, разносится зловещею паникою по самым отдаленным концам государства и, мало-помалу разглашаемое все громче и яснее, может парализировать многие производительные силы и уже прямо отозваться на экономическом благосостоянии казны.
<…>
Гуляя по ярмарке, мы заходили не раз в овощные и бакалейные лавки, которые занимают целые ряды; нас интересовало знать, не отражается ли и в них всеобщее затишье. Из расспросов мы узнали, что хотя покупателей меньше в нынешнюю ярмарку, но все же дела их идут весьма удовлетворительно; обыкновенно, в лавках лучших из торговцев, напр., Одинцова и Вьюшина из Петербурга, Власова и Сорокина из Москвы и т. д. Прежде к 1-му сентября в этих лавках не оставалось ничего; все бывало продано; в нынешнем году остатки предвидятся. По свойству товаров, у них продаваемых, безусловно необходимых, понятно, что и дела у этих торговцев должны идти лучше, чем в других рядах. В этих лавках, должно сказать без преувеличения, половина России и часть Азии снабжается на целый год бакалейным и овощным товарами и иностранными винами хорошего качества, напр. у Одинцова. Мы присутствовали при закупке армянским купцом товару для Баку; требования были весьма прихотливы, начиная от трюфелей до риса, от хереса в 50 коп. до шампанского и мадеры в 4 руб., всего на сумму до 6.000 р. В этих рядах закупают товары торговцы из Сибири, из бухарцев, из Персии, с Кавказа и, затем, из приволжских и некоторых внутренних губерний России. В требованиях вина особенно заметно уменьшение.
Но о вине надо толковать в так называемых напиточных рядах. Здесь винная торговля является во всем своем блеске; здесь оборот винами представляют сотни тысяч и доходят до миллиона в руках таких торговцев, как знаменитый Соболев из Ярославля или Зызыкин из Кашина. И тот, и другой фабрикуют в значительных размерах иностранные вина разных названий, сортов и качеств, настаивая простое кизлярское вино разными примесями, вроде кишмиша, чернослива и т. п., но и тот, и другой заверяют торжественно всякого, что эти вина иностранного привоза и даже заграничной закупорки. Зызыкинское и соболевское вина расходятся в громадном количестве; нет деревни, городка или села, где бы не подавались на стол, у кого в будни, у кого в праздник, эти дешевые хереса и мадеры в 30 и 25 коп. Стоит только зайти в погреба этих торговцев на ярмарке, чтобы убедиться в громадности их оборотов; погреба эти - целый квартал, где можно заблудиться и придти в изнеможение от пересчитывания сортов продаваемых ими вин. Определить же количество продаваемого ими вина невозможно, так как никакие силы не могут понудить этих хозяев сказать что-либо ясное или точное относительно их торговли. Из кавказских вин нынешнего привоза несравненно хуже прошлогодних белое; красное лучше: привезено их меньше, и цены, сравнительно с прошлым годом, почти на рубль дешевле на ведро.
<…>
Флаг спущен, молебен отслужен. Дождь и грязь приветствовали это событие как будто для того, чтобы вместе с купечеством поплакать над печальными результатами нынешней ярмарки. Как нарочно, ко всем обстоятельствам, имевшим влияние на омрачение ярмарочного горизонта, весьма недавно присоединилось еще одно: весть, с неимоверною быстротою облетевшая всю ярмарку, о несостоятельности весьма почтенного дома братьев Вор… в Москве, доходящей, как говорят, свыше 2½ миллионов рублей. Дела с хлопком, так трагически разыгрывающиеся теперь здесь, послужили к падению этого дома и, разумеется, еще более повлияли на тяжелую развязку ярмарочного бумажного дела. Значительная часть бухарского и персидского хлопка отправлена отсюда в Москву, а другая часть начинает продаваться или, вернее, покупаться, ибо продавцы решительно бессильны и безмолвны, по 8 и 8¼ рублей. И то, фабриканты покупают его очень осторожно в незначительных партиях, предвидя дальнейшие понижения цен и приберегая капиталы к тому времени, когда в октябре будет известно об урожае американского хлопка.
По общему отзыву, давно не помнят такой тихой и безденежной ярмарки. 25-е число, как известно, день самый знаменательный для торговцев ярмарки, срок для всех платежей по векселям и распискам, и что же? нам пришлось встретиться в этот день с купцами, которые от покупателей своих, исправно плативших 10, 20 и 30 лет сряду, получали извещение, что заплатить не могут; одни рассчитывали на банк, который им отказал, другие рассчитывали на своих должников, которые оказались несостоятельными на это время, и т. д., так что многим приходится терпеть от этих обманутых надежд убытки немаловажные, если принять в соображение, что обыкновенно большая часть торговцев отпускает товар нынешней ярмарки своим покупателям в кредит в начале ярмарки, до получения прошлогоднего долга, так что к 25-му августа им приходится не получить денег за прошлогодний товар и, сверх того, соглашаться на то, чтобы товар нынешней ярмарки продан был уже не на год, а на 18 и даже на 24 месяца. Разумеется, далеко не все испытывают ту же участь, но все же неаккуратность лиц, всегда плативших исправно, есть дурное и зловещее явление, повторяющееся сегодня не раз. Как слышно, в последние дни ярмарки банк более выдавал денег, чем прежде, и этим до известной степени помог некоторым торговцам более крупным. Кроме того, хлебное дело, шедшее отлично во всю ярмарку, явилось на помощь безденежью по другим отраслям торговли; хлебные торговцы ссужали на последние дни ярмарки деньгами, в отплату за те деньги, которыми их ссужали во время разгара хлебного дела в Рыбинске; эти ссуды - чисто частные взаимные одолжения; они делаются под расписки, на самые короткие сроки, без процентов и формальностей; крепкие цены нынешней ярмарки на хлеб позволили хлебным торговцам в своих ссудах быть щедрыми, и немало несостоятельных было ими спасено.
Как мы сказали, есть причины весьма глубокие и весьма сложные, влияющие на тот или другой исход ярмарки, но есть и причины до наивности простые: так, без всякого сомнения, одна из главных причин плохой развязки нынешней ярмарки есть слишком значительный привоз товаров, по крайней мере многих из них, и именно тех, на которые в прошлом году цены были хорошие и спросы значительные; по мануфактурным товарам это заметно в особенности: известные сорты бумажного или льняного товара в прошлом году были отлично проданы, и вот фабриканты явились на нынешнюю ярмарку с двойным количеством этих товаров, а как только двойное количество их было констатировано, так тотчас же цены на них упали значительно, и фабриканты продают в убыток тот именно товар, которого навезли всего более и рассчитывали продать всего лучше. Фабриканты, сколько кажется, недостаточно принимают в соображение то, что торговцам хорошо известно, что круг, в котором двигаются потребности на товары, расширяется весьма мало, а в нем изменяются только потребности на известные виды товара, и что, следовательно, гораздо вероятнее тот товар продается лучше, на который в прошлую ярмарку спрос был незначителен.
<…>
Конец ярмарки, по давнишнему обычаю, отпразднован был обедом, хотя в заключение нынешних оборотов праздновать было нечего и радоваться нечему. Но широко добрая и незлопамятная Русь, в лице купцов половины государства, провожает хлебом-солью и ласкового, и неласкового гостя: таков обычай заветной старины, и не следовать ему было бы почти грешно. В былые времена останавливаться и задумываться над общественным обедом было бы и нелепо, и бесполезно; но теперь, при несомненном развитии нашей общественной жизни, есть иногда что заметить, глядя на собрание, соединенное за трапезою во имя какой-либо идеи. Вот почему мы попросим позволения посвятить несколько строк нижегородским ярмарочным обедам. Нынешняя ярмарка, по странному стечению обстоятельств, представляющих полный контраст с ярмарочным безденежьем, была особенно богата обедами; крупных обедов было три; один дан был г. управляющему Государственным банком в честь посещения им ярмарки, второй - в заключение ярмарки, 26-го августа, и третий - 27-го, в честь г. ярмарочного главы А. П. Шилова. <…> Они заключили вялую, безжизненную, безденежную ярмарку. Но конец ее еще не настал; хотя многие уже разъехались, хотя некоторые разбежались или, вернее, убежали от кредиторов, хотя немало погналось за ними в погоню, все торговля продолжается и растягивается, как бы в надежде что-либо выручить побольше! Но усилия напрасны, так как главные дела сделаны и перемен не предвидится в состоявшихся ценах. Хлопок продается за 8 и 8¼ р., - лопнули надежды бедных бухарцев и бедных персиян.
Кстати, о хлопке: в заключение нашего письма, мы не можем не упомянуть о впечатлениях, нами испытанных на знаменитой Сибирской пристани. Все это обширное место заливается на несколько сажень глубины весеннею водою: после отхода вод оно остается в том положении, как было под водою, т. е. с дорогами непроходимыми во всех отношениях, в особенности в случае дождя, а среди них проходит рельсовый путь для конного движения вагонов; эти рельсы - единственный признак того времени, в которое мы живем; все остальное переносит вас в тот блаженный мир, когда люди не знали прихотей цивилизации и довольствовались открытым небом для жилища. Прежде всего поражают вас необъятные склады хлопка, запакованного в кипы и весьма непрочные холщовые мешки; они навалены в беспорядке и, ничем не прикрытые, подвергаются всем невзгодам атмосферы; а между тем в случае дождя хлопок неизбежно мочится, подвергается порче, к явной невыгоде продавцов и покупателей; для последних от этого другая невыгода: от мочки прибавляется вес хлопку, и продавцы этим пользуются в ущерб покупателей. В дождливую ярмарку убытки от таких случайностей весьма значительны, а между тем избегнуть их нет ничего легче: устроить самый простой навес, при самых незначительных издержках. Но до сих пор, несмотря на 50-летний юбилей ярмарки, который минет в будущем году, никто не признал нужным приступить к устройству этих навесов. Чаи закрыты немного более, но и для них доселе не придумают места склада сколько-нибудь прочного. - Чайные торговцы, как известно, живут в своих шалашах, устроенных на живую нитку и внутри обитых рогожами. Материалы для всех этих шалашей, в которых иногда 4 и 5 комнаток, с окончанием ярмарки разбираются, бережливо перевозятся в соседнюю деревню для хранения до будущего года.
См. также:
• В. И. Даль. Самовар;
• В. П. Безобразов: «Наш хлопок»; Торжище Востока; Нравы Нижегородской ярмарки.
А. Карелин. Вид на Нижегородскую ярмарку с Гребешка. 1870-е
Не нужно иметь особенно проницательных способностей, чтобы составить себе общее понятие о ходе ярмарки, когда находишься среди ярмарки и всем существом своим ощущаешь кругом себя ее непрерывное движение; невольно, бывая ежедневно то на одном, то на другом пути этого потока, воспринимаешь в себя маленькую долю общего настроения этого разнообразного торгового гула и сохраняешь в памяти след или отпечаток, довольно верный, общей физиономии всего ярмарочного мира. Когда тихо, тогда знаешь, что тихо, не из одних слов торговцев, но чувствуешь это в воздухе ярмарки, видишь это на лицах приказчиков или купцов, выражающих ожидание чего-то, видишь это, наконец, и на полках лавок и в лавках самых: на первых недовольно пусто, а в последних слишком пусто. Это затишье в особенности поражает того, кто был на ярмарке прошедшего года, на которой громадная толпа и сильное движение на улицах с первого же дня служили самым красноречивым признаком бойкого хода дел между торговцами. Куда ни заглянешь, везде жаждут покупателей, а их нет, а если есть, то они больно тяжелы на подъем и приступают к сделкам с особенною осторожностью и удивительным упрямством. Нам случилось в одной писчебумажной оптовой лавке присутствовать при торге, продолжавшемся ровно четверть часа из-за одной стопы оберточной бумаги, которую покупатель-купец хотел включить в общее количество товара за предложенную им цену, а продавец требовал за нее отдельную плату; видно, времени много, если можно его так терять, подумали мы, и как бы в ответ нашему размышлению, когда ушел покупщик, продавец сказал нам, указывая на его след: «Вот как идут дела, из-за двух-то рублей торгуешь на целый час, да расходишься, ему точно неохота покупать, а нам подавно неохота продать в убыток». В другой писчебумажной лавке дела шли получше, но здесь мы были виноваты, что нанесли хозяину самым нечаянным образом убыток: стали мы с одним из приказчиков разговаривать, не заметив, что в лавке есть покупатель-купец; приказчик было разговорился, как вдруг пресеклась его речь и он стал нем; грозный взгляд хозяина его заставил замолчать. Что же оказалось: покупатель, увидя чужое лицо неторгового звания в лавке, и услыхав, что это лицо делает вопросы, относительно товаров этой лавки, вообразил себе что-то, заставившее его среди торга бросить товар и уйти из лавки, сказав «Я после приду», а от хозяина мы узнали, к великому нашему смущению, что покупатель этот потому ушел, что заподозрил в нас полицейского чиновника переодетого. Как бы <не> невероятна казалась вся эта сцена, но она была в действительности и послужила нам в одно время и характеристичною чертою того мира, в котором мы вращаемся, и красноречивым уроком. Кстати, о полицейском чиновнике: проходя столько раз через Главный дом, мы несколько раз слышали и видели, как у входа полицейские солдаты останавливали того или другого крестьянина, под предлогом, что он дурно одет, и спрашивали его: «Куда идешь?», и затем поворачивали его назад, не дозволяя ему вход в Главный дом, где, как известно, устроены маленькие, но весьма ценные по товару лавки азиатских, золотых и других драгоценных товаров. Такие меры предосторожности показались нам весьма первобытными, ибо, очевидно, искусство воровства даже и у нас настолько подвинулось вперед, что вор, если захочет ловко украсть, постарается настолько одеться чисто и нарядно, чтобы наружностью отдалить от себя внимание, и не привлечь его к себе. - Вот почему мы нисколько не удивились, когда узнали от торговцев, что, несмотря на всю их опытность, они не застрахованы от воров, прилично и даже щегольски одетых, а о полиции ловкой, тайной, розыскной, столь существенно здесь необходимой для исследования и предупреждения как воровства, так и распространения фальшивых денег, нет и помину, хотя пора было бы ярмарочной полиции идти в уровень с развитием ярмарочных воров. Зато торговцы сделают значительные успехи в уменье ограждать себя от мошенников: так, один из них в Главном доме нам рассказывал, что в первые годы ни одна ярмарка не обходилась без убытка в 4 и 5.000 р., понесенного единственно от воров, а теперь если украдут товару на 50 или 100 рублей, то это много. А доказательством ловкости и развития воровства на ярмарке служит, например, то, что в одну лавку принесли в числе прочего суконного товара целый тюк, который по вскрытии оказался наполненным вместо сукна газетного бумагою исключительно. Впрочем, к Нижегородской ярмарке следует прежде всего быть снисходительным; по меткому выражению одного из торговцев, «на ней все дозволено, кроме курения». Нижегородская ярмарка - громадный мир, где закону, какой бы области он ни был, торговой, промышленной или полицейской, нет места; он исчезает в массе явлений необъяснимых и неуловимых, придающих ярмарке этот своеобразный тип и эти разнообразные картины жизни, которых связать, группировать систематически и анализировать не могут никакие усилия мысли. Вот почему тот, кто является сюда с целью согласовать явление здешнего торжища с наукою и пытается на все находить причины и все подводить под известные законы, тот очутится один своего рода, всем чужой, бессильный и никому не понятный. Явления самые противоречащие идут здесь рука об руку, причины самые сложные и причины до наивности простые объясняют здесь одновременно какое-либо явление. Уже одно то, что Нижегородская ярмарка вопреки всем ожиданиям и предсказаниям не только не упадает со времени установления железного пути до Москвы, но, напротив, с каждым годом усиливает свои обороты, не есть ли это факт прямо в противоречии со всем тем, что говорит нам наука о ярмарках? Затем, если следить ежедневно и даже ежечасно за постоянными колебаниями в ценах на разные товары и изменениями их, иногда в размерах значительных, теряешься в расследовании причин, объясняющих эти падения и возвышения, ибо одна и та же причина иногда производит явления противоположные: сегодня цена понизилась от излишнего привоза товару, завтра при дешевизне его он переходит в одни руки и при тех же условиях рыночного спроса дорожает, и так до бесконечности с каждым товаром. Вот почему, повторяем, пытаться изучать ярмарку, обнимая одним взглядом бесконечное разнообразие ее торговых явлений, невозможно; для добросовестного изучения каждой части надо несколько лет, а для изучения всей ярмарки надо круглый труд нескольких одинаково добросовестных исследований. Вследствие этого, мы с своей стороны стараемся как можно менее обобщать предметов, в уверенности, что поступим добросовестнее, если воспользуемся ярмаркою для того лишь, чтобы дать ясное понятие о нескольких отдельных представителях нашей промышленности.
Но возвращаемся к ярмарке. В начале нашего письма мы говорили о затишье, бросающемся в глаза всякому, кто, переехав Оку, попадает на ярмарку. Мы пытались узнать от разных лиц причины этого вялого настроения всей ярмарки, пытались также проведать: есть ли среди этого затишья благодатные уголки, где дела идут хорошо и пульс бьется сильнее? Если не ошибаемся, купцы сами до сих пор не могут дать себе ясного отчета в нынешнем положении ярмарки. Одни говорят, что главная причина затишья - ожидание развязки с хлопчатобумажным делом, которое, как мы сказали, доселе в самом критическом положении: американский хлопок дешевеет, предвидят дальнейшее понижение цен его против нынешних; сообразно с этим должны упадать цены на бухарский и персидский, который дешевле первого на рубль приблизительно. В неведении ожидавшей их здесь участи, азиатцы заплатили за хлопок на месте гораздо дороже, чем им дают здесь; спрашивается, как же они из этого положения выйдут? неужели продадут хлопок с тремя рублями на пуд убытка? Люди опытные говорят: да, продадут за 7 рублей, ибо все же на эти 7 рублей закупят здесь тех товаров, на которые на бухарском, ташкентском и персидском рынках цены вчетверо выше против здешних, так что, потеряв 3 рубля с пуда на хлопок, они могут вознаградить себя 4 рублями с пуда на других товарах. Чтобы судить о различии цен на рынках, мы приводим следующие интересные цифры за 1866 год, о ценах на товары во время ярмарки в августе и о ценах на те же товары в мае в Кокане.
В НижнемВ Кокане
Ультрамарин13 р. 50 к. 40 р.
Воск белый29 » -- » 40 »
Голубой купорос 4 » 90 » 16 »
Нашатырь 6 » 50 » 20 »
Постила 5 » -- » 20 »
Ртуть33 » -- » 50 »
Декокт45 » -- »120 »
Крап (красильное вещество) 3 » 50 » 32 »
Во всяком случае, это падение цен на хлопок не есть явление анормальное: в 1860 году цены его были следующие: американского - 8 р., бухарского - 5 р., и дела все же делались. Но до сих пор все в неизвестности; красный товар, т. е. ситцы и другие бумажные изделия, продаются, но весьма туго, и приблизительно все цены на бумажные товары упали на 20 и 30 процентов.
По мнению других, главная причина затишья ярмарки - всеобщее безденежье: никем еще не предъявлено значительных наличных сумм на покупку товара; все в кредит и в кредит, кроме железа, о котором будем говорить отдельно. Но, кажется нам, в этом отношении год нынешней ярмарки мало отличается безденежьем от прошлого, хотя, впрочем, говорят, что в 1866 году были отдельные покупки на наличные деньги весьма значительные, например, закупка всей партии марены у азиатцев купцом Малютиным, до 300 т. пудов, по 5½ р. за пуд. Зато в нынешнем году она возвысилась в цене до 7½ р. Во всяком случае, безденежью и его неудобствам немало способствует чересчур осторожное и недоверчивое дисконтирование банком ярмарочным купцам, не превышающее 3 милл. р. на рынке, где обороты простираются до 150 м. рублей,
Наконец, мы слышали здесь и о том, что появление материалов к разработке нового тарифа г. Колесова, как раз перед ярмаркою, произвело панический страх в здешнем мире торговцев и промышленников и парализировало во многих ту предприимчивость и смелую решительность, без которых деятельный торг на ярмарке немыслим. Нет сомнения, что все эти причины в совокупности значительною долею влияли и влияют на общее настроение ярмарки, а им в помощь оказывают свое действие разные другие особенности, перечисление коих весьма затруднительно; так, например, в нынешнюю ярмарку более, чем в предыдущую, как последствие безденежья, заметно стало большее требование на золото и серебро, в особенности между азиатцами: прежде, бывало, персияне забирали, например, известную партию железа, взамен монеты, теперь они отказываются от железа и накупают, где только могут, золото. Вообще, говорили нам, нынешним характером всей ярмарки, натянутостью отношений между покупателями и продавцами, безденежьем, ярмарка напоминает злополучные годы 1853 и 1854, когда товар продавали почти насильно за какую-либо цену. Не верится, но оно так: товары продаются не только на 12 месяцев, но, чего давно не бывало, на 18 и даже на 24 месяца. Различие с теми годами лишь в том, что на нынешнюю ярмарку привезено менее товару, чем тогда.
<…>
Нам случилось встретиться с торговцем-евреем, которого дом издавна живет в Бухаре: он сам турецкий поданный, и живет то в Оренбурге, то в Бухаре. На вопрос, почему он турецкий подданный, а не русский, он отвечал нам, что с турецким паспортом его оставляют в покое бухарцы, тогда как с русским его семье пришлось бы в военное время терпеть всякие обиды; с бухарским же паспортом все равно что быть пленником, ибо далее Оренбурга не пускают. - Приехал этот еврей сюда с бухарскими товарами, преимущественно с хлопком; стоит он ему от 12 до 13 р. пуд, а дают здесь, по последним известиям, не больше 8 р. - 8 р. 50 к.; в Москве же, за месяц перед ярмаркою, он продал часть хлопка по 12 р. До сих пор, по сведениям, получаемым отовсюду, продавцы - азиатцы и персияне не решаются продавать свой товар, ввиду слишком больших убытков, так что, как мы говорили в предыдущих письмах, развязки одного из главнейших дел ярмарки, хлопчатобумажного, еще не последовало. От него же узнали, что и на другие азиатские товары цены значительно понизились в сравнении с прошлым годом, так что почти на все предметы предлагаемые цены убыточны. Так, напр., пуд чернильных орехов стоил в прошлом году 25 р., теперь дают от 15 до 17 р.; пшено персидское предавалось по 4 и 5 р. пуд, теперь за него дают не более 1 р. 80 коп. и т. д. Этот еврей закупил все нужные материалы и снаряды в Москве для винокуренного завода, который собирается строить в Ташкенте; два уже пущенные в действие приносят, по-видимому, хорошие выгоды, так что ему пришла в голову блестящая мысль - построить третий, на широких основаниях. Мы заметили нашему собеседнику, что ведь магометане не пьют водки; на кого же они рассчитывают, неужели на одних русских? «Уже начали пить некоторые ташкентцы, а со временем и все станут пить», - отвечал нам еврей. Русская торговля в Ташкенте, по его словам, началась не совсем удачно; так, ситец, стоящий здесь 25 к. арш., там упал до 23 коп.; причина этой неудачи та, что рынок завален товарами без соображения спроса; наши купцы не имеют будто бы руководителей в своих операциях из людей, знакомых с потребностями местности, весьма разнообразными и до крайности прихотливыми в Ташкенте, и вообще в тамошнем крае все дело в уменье удовлетворять вкусу вовремя; не столько качество товара, сколько изящный цвет, изящный рисунок и тому подобное нужны для успешного сбыта, а именно этого-то и не было принято достаточно в соображение при закупке товаров в России для тех местностей. Оттого иные товары в значительном количестве лежат непроданными, а на другие цены дорогие до чрезвычайности; когда они вздорожают в огромных размерах, тогда заказы из России делаются значительные: привезут товару опять слишком много, и опять цены упадут слишком быстро и несоразмерно.
В письмах наших с ярмарки приходится повторяться по необходимости, ибо, дорожа одним - главным образом - правдою в сообщаемых нами сведениях, мы только можем в них излагать отголоски того, что здесь говорится, а в разговорах, с кем ни сойдешься здесь, в отличие от прежних годов, повторяются с некоторыми незначительными переменами все те же факты и мысли. Не на шутку нынешние невзгоды ярмарки грозят дурным, и весьма дурным исходом: ходят уже слухи о протесте некоторых векселей, а эти слухи, доселе почти небывалые, - злые предвестники чего-то весьма недоброго к окончательной развязке ярмарки, т. е. ко дню, когда, перед спуском флага, придется всем получать деньги и всем платить их. В прошедшем письме мы коснулись вопроса о безденежье; он серьезнее чем кажется, так как здесь безденежье при расчетах распространяется на половину России и, кроме того, что упадает на купцов столько же, сколько на производителей и потребителей, разносится зловещею паникою по самым отдаленным концам государства и, мало-помалу разглашаемое все громче и яснее, может парализировать многие производительные силы и уже прямо отозваться на экономическом благосостоянии казны.
<…>
Гуляя по ярмарке, мы заходили не раз в овощные и бакалейные лавки, которые занимают целые ряды; нас интересовало знать, не отражается ли и в них всеобщее затишье. Из расспросов мы узнали, что хотя покупателей меньше в нынешнюю ярмарку, но все же дела их идут весьма удовлетворительно; обыкновенно, в лавках лучших из торговцев, напр., Одинцова и Вьюшина из Петербурга, Власова и Сорокина из Москвы и т. д. Прежде к 1-му сентября в этих лавках не оставалось ничего; все бывало продано; в нынешнем году остатки предвидятся. По свойству товаров, у них продаваемых, безусловно необходимых, понятно, что и дела у этих торговцев должны идти лучше, чем в других рядах. В этих лавках, должно сказать без преувеличения, половина России и часть Азии снабжается на целый год бакалейным и овощным товарами и иностранными винами хорошего качества, напр. у Одинцова. Мы присутствовали при закупке армянским купцом товару для Баку; требования были весьма прихотливы, начиная от трюфелей до риса, от хереса в 50 коп. до шампанского и мадеры в 4 руб., всего на сумму до 6.000 р. В этих рядах закупают товары торговцы из Сибири, из бухарцев, из Персии, с Кавказа и, затем, из приволжских и некоторых внутренних губерний России. В требованиях вина особенно заметно уменьшение.
Но о вине надо толковать в так называемых напиточных рядах. Здесь винная торговля является во всем своем блеске; здесь оборот винами представляют сотни тысяч и доходят до миллиона в руках таких торговцев, как знаменитый Соболев из Ярославля или Зызыкин из Кашина. И тот, и другой фабрикуют в значительных размерах иностранные вина разных названий, сортов и качеств, настаивая простое кизлярское вино разными примесями, вроде кишмиша, чернослива и т. п., но и тот, и другой заверяют торжественно всякого, что эти вина иностранного привоза и даже заграничной закупорки. Зызыкинское и соболевское вина расходятся в громадном количестве; нет деревни, городка или села, где бы не подавались на стол, у кого в будни, у кого в праздник, эти дешевые хереса и мадеры в 30 и 25 коп. Стоит только зайти в погреба этих торговцев на ярмарке, чтобы убедиться в громадности их оборотов; погреба эти - целый квартал, где можно заблудиться и придти в изнеможение от пересчитывания сортов продаваемых ими вин. Определить же количество продаваемого ими вина невозможно, так как никакие силы не могут понудить этих хозяев сказать что-либо ясное или точное относительно их торговли. Из кавказских вин нынешнего привоза несравненно хуже прошлогодних белое; красное лучше: привезено их меньше, и цены, сравнительно с прошлым годом, почти на рубль дешевле на ведро.
<…>
Флаг спущен, молебен отслужен. Дождь и грязь приветствовали это событие как будто для того, чтобы вместе с купечеством поплакать над печальными результатами нынешней ярмарки. Как нарочно, ко всем обстоятельствам, имевшим влияние на омрачение ярмарочного горизонта, весьма недавно присоединилось еще одно: весть, с неимоверною быстротою облетевшая всю ярмарку, о несостоятельности весьма почтенного дома братьев Вор… в Москве, доходящей, как говорят, свыше 2½ миллионов рублей. Дела с хлопком, так трагически разыгрывающиеся теперь здесь, послужили к падению этого дома и, разумеется, еще более повлияли на тяжелую развязку ярмарочного бумажного дела. Значительная часть бухарского и персидского хлопка отправлена отсюда в Москву, а другая часть начинает продаваться или, вернее, покупаться, ибо продавцы решительно бессильны и безмолвны, по 8 и 8¼ рублей. И то, фабриканты покупают его очень осторожно в незначительных партиях, предвидя дальнейшие понижения цен и приберегая капиталы к тому времени, когда в октябре будет известно об урожае американского хлопка.
По общему отзыву, давно не помнят такой тихой и безденежной ярмарки. 25-е число, как известно, день самый знаменательный для торговцев ярмарки, срок для всех платежей по векселям и распискам, и что же? нам пришлось встретиться в этот день с купцами, которые от покупателей своих, исправно плативших 10, 20 и 30 лет сряду, получали извещение, что заплатить не могут; одни рассчитывали на банк, который им отказал, другие рассчитывали на своих должников, которые оказались несостоятельными на это время, и т. д., так что многим приходится терпеть от этих обманутых надежд убытки немаловажные, если принять в соображение, что обыкновенно большая часть торговцев отпускает товар нынешней ярмарки своим покупателям в кредит в начале ярмарки, до получения прошлогоднего долга, так что к 25-му августа им приходится не получить денег за прошлогодний товар и, сверх того, соглашаться на то, чтобы товар нынешней ярмарки продан был уже не на год, а на 18 и даже на 24 месяца. Разумеется, далеко не все испытывают ту же участь, но все же неаккуратность лиц, всегда плативших исправно, есть дурное и зловещее явление, повторяющееся сегодня не раз. Как слышно, в последние дни ярмарки банк более выдавал денег, чем прежде, и этим до известной степени помог некоторым торговцам более крупным. Кроме того, хлебное дело, шедшее отлично во всю ярмарку, явилось на помощь безденежью по другим отраслям торговли; хлебные торговцы ссужали на последние дни ярмарки деньгами, в отплату за те деньги, которыми их ссужали во время разгара хлебного дела в Рыбинске; эти ссуды - чисто частные взаимные одолжения; они делаются под расписки, на самые короткие сроки, без процентов и формальностей; крепкие цены нынешней ярмарки на хлеб позволили хлебным торговцам в своих ссудах быть щедрыми, и немало несостоятельных было ими спасено.
Как мы сказали, есть причины весьма глубокие и весьма сложные, влияющие на тот или другой исход ярмарки, но есть и причины до наивности простые: так, без всякого сомнения, одна из главных причин плохой развязки нынешней ярмарки есть слишком значительный привоз товаров, по крайней мере многих из них, и именно тех, на которые в прошлом году цены были хорошие и спросы значительные; по мануфактурным товарам это заметно в особенности: известные сорты бумажного или льняного товара в прошлом году были отлично проданы, и вот фабриканты явились на нынешнюю ярмарку с двойным количеством этих товаров, а как только двойное количество их было констатировано, так тотчас же цены на них упали значительно, и фабриканты продают в убыток тот именно товар, которого навезли всего более и рассчитывали продать всего лучше. Фабриканты, сколько кажется, недостаточно принимают в соображение то, что торговцам хорошо известно, что круг, в котором двигаются потребности на товары, расширяется весьма мало, а в нем изменяются только потребности на известные виды товара, и что, следовательно, гораздо вероятнее тот товар продается лучше, на который в прошлую ярмарку спрос был незначителен.
<…>
Конец ярмарки, по давнишнему обычаю, отпразднован был обедом, хотя в заключение нынешних оборотов праздновать было нечего и радоваться нечему. Но широко добрая и незлопамятная Русь, в лице купцов половины государства, провожает хлебом-солью и ласкового, и неласкового гостя: таков обычай заветной старины, и не следовать ему было бы почти грешно. В былые времена останавливаться и задумываться над общественным обедом было бы и нелепо, и бесполезно; но теперь, при несомненном развитии нашей общественной жизни, есть иногда что заметить, глядя на собрание, соединенное за трапезою во имя какой-либо идеи. Вот почему мы попросим позволения посвятить несколько строк нижегородским ярмарочным обедам. Нынешняя ярмарка, по странному стечению обстоятельств, представляющих полный контраст с ярмарочным безденежьем, была особенно богата обедами; крупных обедов было три; один дан был г. управляющему Государственным банком в честь посещения им ярмарки, второй - в заключение ярмарки, 26-го августа, и третий - 27-го, в честь г. ярмарочного главы А. П. Шилова. <…> Они заключили вялую, безжизненную, безденежную ярмарку. Но конец ее еще не настал; хотя многие уже разъехались, хотя некоторые разбежались или, вернее, убежали от кредиторов, хотя немало погналось за ними в погоню, все торговля продолжается и растягивается, как бы в надежде что-либо выручить побольше! Но усилия напрасны, так как главные дела сделаны и перемен не предвидится в состоявшихся ценах. Хлопок продается за 8 и 8¼ р., - лопнули надежды бедных бухарцев и бедных персиян.
Кстати, о хлопке: в заключение нашего письма, мы не можем не упомянуть о впечатлениях, нами испытанных на знаменитой Сибирской пристани. Все это обширное место заливается на несколько сажень глубины весеннею водою: после отхода вод оно остается в том положении, как было под водою, т. е. с дорогами непроходимыми во всех отношениях, в особенности в случае дождя, а среди них проходит рельсовый путь для конного движения вагонов; эти рельсы - единственный признак того времени, в которое мы живем; все остальное переносит вас в тот блаженный мир, когда люди не знали прихотей цивилизации и довольствовались открытым небом для жилища. Прежде всего поражают вас необъятные склады хлопка, запакованного в кипы и весьма непрочные холщовые мешки; они навалены в беспорядке и, ничем не прикрытые, подвергаются всем невзгодам атмосферы; а между тем в случае дождя хлопок неизбежно мочится, подвергается порче, к явной невыгоде продавцов и покупателей; для последних от этого другая невыгода: от мочки прибавляется вес хлопку, и продавцы этим пользуются в ущерб покупателей. В дождливую ярмарку убытки от таких случайностей весьма значительны, а между тем избегнуть их нет ничего легче: устроить самый простой навес, при самых незначительных издержках. Но до сих пор, несмотря на 50-летний юбилей ярмарки, который минет в будущем году, никто не признал нужным приступить к устройству этих навесов. Чаи закрыты немного более, но и для них доселе не придумают места склада сколько-нибудь прочного. - Чайные торговцы, как известно, живут в своих шалашах, устроенных на живую нитку и внутри обитых рогожами. Материалы для всех этих шалашей, в которых иногда 4 и 5 комнаток, с окончанием ярмарки разбираются, бережливо перевозятся в соседнюю деревню для хранения до будущего года.
См. также:
• В. И. Даль. Самовар;
• В. П. Безобразов: «Наш хлопок»; Торжище Востока; Нравы Нижегородской ярмарки.