В. В. Григорьев. Русская политика в отношении к Средней Азии (3/3)
В. В. Григорьев. Русская политика в отношении к Средней Азии. Исторический очерк // Сборник государственных знаний. Том I. 1874.
ЧАСТЬ 1. ЧАСТЬ 2.
Новая попытка установить сношения с Япониею была первым делом нашей среднеазиатской политики в текущем, XIX столетии. Предпринята она была по поводу первого кругосветного плавания, в которое пустились русские суда в 1803 году, но, вместо ожидавшейся от того пользы, принесла она вред, ибо, вследствие предосудительных действий нашего посла, окончилась справедливою враждебностью к нам японцев. Повторены были и опыты сближения с Хивою и Бухарою, отправлением посольств в эти владения в 1819 и в 1820 годах, но единственным плодом их было обогащение русской и европейских литератур прекрасными книгами Муравьева, Мейендорфа и Эверсмана. Для поддержания торговли с Бухарою, терпевшей от грабежей как киргизов, так и хивинских шаек, придумали было посылать туда караваны под военным прикрытием; первый опыт такого вооруженного каравана сделан был в 1824 году, но оказался вполне неудачным: несмотря на военное прикрытие, снаряжение которого обошлось правительству в 230.000 р. асс., караван был разграблен, и попыток такого рода не было уже более повторено. Совершенно бесплодны были по последствиям и разведочные посылки в Джунгарию в 1811 году (Путинцева) и в Коканское ханство в 1814 (Назарова). Отношения к Китаю отличались китайскою неподвижностью. Таким образом, в течение первой четверти XIX века политика наша по отношению к Средней Азии была, и по целям, и по приемам, и по результатам, столь же безуспешна и мало достойна России, как и в XVIII-м. Никакими властолюбивыми замыслами мы не задавались; никого не стремились ни покорять, ни присоединять; все заботы наши ограничивались скромною целью добиться равноправности в торговых сношениях с мелкими оседлыми владениями Узбекистана, но и той, несмотря на все старания, никак не удавалось нам достигнуть. Купцы бухарские, хивинские, ташкентские, коканские разъезжали по всему обширному пространству России как у себя дома, в полной безопасности, закупали русские произведения из первых рук, на местах производства, а на свои привезенные к нам товары могли, пользуясь отсутствием конкуренции, устанавливать самые выгодные для них цены. Наоборот, русские торговцы, вследствие прижимок, притеснений, и даже опасности для жизни, каким подвергались они, в качестве христиан, в Бухаре и других ханствах и бекствах Средней Азии, вынуждены были совсем отказаться от поездок туда, и если отправляли караваны свои в те страны, то не иначе как с приказчиками из татар, на честность которых не всегда могли полагаться. Да и эти приказчики, в качестве русских подданных, подвергались там уплате, за товары свои, двойной пошлины, не допускаемы были ни в какие другие места ханств, кроме столичных да тех, которыми пролегала дорога в эти столичные, и потому закупки свои должны были, по необходимости, делать у столичных скупщиков, из вторых, из третьих рук. Не говорим уже об обязательных для них подарках ханам, сановникам и даже всякой чиновной мелюзге: случалось нередко и то, что весь товар отбирали у них на хана, по низким, самим им произвольно определенным ценам. Какое правительство в мире могло бы оставаться равнодушным к такому положению вещей, к такой неравноправности в ущерб своим подданным? Устранение этой неравноправности и было, как сказано, главным предметом всех дипломатических сношений, в какие входили мы с среднеазиатскими владельцами. Но не переговариваться с ними, как с равными, следовало нам, а приказывать, тем более что мы имели полную возможность принудить их к исполнению наших требований, нисколько не прибегая к военной силе. Среднеазиатцы знали про эту возможность, и тем не менее вели себя противу нас неуступчиво и даже надменно. Почему? Потому что из долговременного опыта известно им было, что власти наши не воспользуются этою возможностью, не зная о ее существовании, как не знали они и о многих других способах действия, которые могли быть пущены в ход при более основательном знакомстве с прошлым и настоящим восточных стран и народов. Образчиком того, как слабо вообще было у нас это знакомство, может служить то, что уже в 1850-х годах Сибирское ведомство обращалось еще к Оренбургскому с просьбою разъяснять ему, что такое « баранта», тогда как термин этот употреблялся в официальном делопроизводстве чуть не ежедневно со времени подданства киргизов: значит, 120 лет толковали о том, чего не понимали ясно.
Не совсем бесплодно, по крайней мере, прошло царствование Александра I-го по отношению в действительному водворению в Киргизских степях русской власти и благодеяний гражданского порядка. В 1810 г. вдвинулись мы глубже в Приуральские степи, прорезав от них в Оренбургской линии пространство с богатейшими соляными копями, известное под именем Илецкого района, и населив его русским людом; а затем, убедившись долгим и дорогим опытом в непригодности для киргизов и вредности для нас ханского ими управления, окончательно упразднили ханское достоинство, сначала в степях Сибирского, а потом и Оренбургского ведомства; управление народом поручено было так и тут избиравшимся русским правительством ордынцам с участием или только под надзором наших чиновников. Вследствие этого, в ближайших к Иртышу частях Киргизской степи казачьи селения русские появились, как центры административных округов, уже с 1824 года. Около того же времени начата была и топографическая съемка Киргизских степей - мера, не имеющая по-видимому ничего общего ни с политикою, ни с администрациею, но важная для той и другой.
В царствование императора Николая I меры по упрочению за Россиею Киргизских степей привели бо́льшую часть обитателей ее почти к совершенной покорности. В 1834 году заложено было на восточном берегу северной части Каспийского моря укрепление с целью препятствовать разбоям киргизов адаевского рода, а в следующем 1835 проведена новая военная линия между рр. Уралом и Уем, и все пространство, отрезанное таким образом от Зауральских степей, присоединено, под именем района Новой линии, к землям Оренбургского казачьего войска. Со стороны Сибири, в степях заиртышских, продолжалось, между тем, образование округов с русскими селениями в их центрах. Видя конец буйной независимости свой, та часть сибирских киргизов, которая не хотела примириться с этою мыслью, стала под знамя султана Кенисары Касимова, которому удалось поднять за собою и часть соседних оренбургских его единоплеменников. Быстро передвигаясь с приверженцами своими из Сибирских степей в Оренбургские и обратно, в продолжение целых шести лет держал он в тревоге русские власти там и тут; все усилия разбить его и захватить оказывались напрасными, пока в 1844 году, преследуемый русскими отрядами, вынужден он был броситься в кочевья черных, или дикокаменных, киргизов, где, в схватке с ними, и погиб.
Восстание это повело к тому, что в следующих годах, для возможного предупреждения подобных покушений, возведены были в восточной части Зауральской степи небольшие укрепления на рр. Тургае и Иргизе, а затем явился русский форт (Раим) и на устье Сыр-Дарьи, вследствие чего явилась возможность ознакомиться ближе и с Аральским морем, которое до тех пор известно было лишь по имени. В 1848 и 1849 годах, двумя судами, построенными в Оренбурге и перевезенными в разобранном виде к Раиму, произведены были осмотр и опись означенного моря, причем, точно в отдаленных частях океанов, сделаны в этом небольшом средиземном бассейне географические открытия - отыскана целая группа значительной величины островов, о существовании которых не подозревали сами прибрежные жители. Таким образом, не ранее как через сто пятнадцать лет осуществлено было, при императоре Николае, то, что предполагалось возможным еще при императрице Анне. Мы действительно добрались наконец с Оренбургской линии до той Сыр-Дарьи, которая уже на первых печатных картах России значилась границею ее противу оседлых владений Средней Азии. Между тем шло параллельно и с сибирской стороны как дальнейшее расширение русских пределов внутрь Средней Азии, так и упрочение там нашего владычества. В 1845 и 1847 гг. нашла выгодным для себя вступить в действительное подданство России Большая, или Старшая, киргизская орда, тоже присягавшая нам уже в прошлом столетии, но более или менее зависевшая после того от ташкентских и коканских владельцев. Это новое приобретение заставило нас, для защиты его от соседей, возвести укрепления: с одной стороны - у подошвы Семиреченского ( Копал), а с другой - у подножья Заилийского Алатау ( Верное): стал приходить конец степям, на крайнем юго-востоке их разлив русского моря начинал бить волнами своими уже в утесы тянь-шаньских горных громад.
Раз принявши в подданство свое Киргизские степи, нам, естественно, следовало стремиться к обращению номинального подданства этого в действительное, так как без того невозможны были не только развитие торговли нашей с оседлыми владениями, лежавшими позади этих степей - от чего ожидались, хотя и напрасно, великие выгоды, - но и безопасность самая русского населения по соседству с этими степями. А раз достигши покорности киргизов - осязательнее всего свидетельствовалась она податью, которую стали взимать с них - раз добившись подчинения их нашему управлению, и водворения возможного порядка и тишины в степях, легло уже на обязанность нашу и охранение их от враждебных покушений с юга, со стороны коканцев и хивинцев. Притязания хивинских ханов, весьма усилившихся с начала текущего столетия, на зависимость от них киргизов ограничивались, впрочем, временными поборами с ближайших к ним родов, и не нарушали значительно спокойствия степи, вообще говоря. Иначе вели себя коканцы. Утвердившись, с 1820-х годов, в господстве над правым побережьем Cырского низовья и северных скатов Каратау и Алатау, рядом курганов (глиняных крепостей) здесь возведенных, не только обирали они регулярно тамошних и соседних киргизов, но, время от времени, многочисленными шайками вторгались внутрь Зауральских и Причуйских степей, и производили страшные разорения, сопровождая их ужасающим варварством. С построением Верного и Раима, мы стали лицом к лицу с этими варварами, неизбежно должны были столкнуться с ними вооруженным образом. А как у азиатцев нет и в заводе политического благоразумия, воспрещающего начинать борьбу не по силам, да и о силах России коканцы никакого понятия не имели, а между тем от разбойничьих замашек своих отстать не хотели, то враждебные их отношения к нашим киргизам естественно должны были окончиться к великой их невыгоде. К концу 1863 года почти все коканские курганы на низовье Сыра, включительно с главнейшим, Ак-Мечетью, были уже в наших руках. Необходимо было наказать и хивинцев, не за старые вины их, давно у нас забытые, а за частые грабежи наших в Бухару и бухарских к нам караванов, и за покровительство захвату русских промышленников на Каспийском море, производившемуся как туркменами, так и не покорными еще нам киргизами, вследствие чего Хива сделалась главным рынком для торговли русскими невольниками, и томились их там целые тысячи. После долгих колебаний, как взяться за это наказание, решено было, наконец, предпринять в 1839 году зимний поход на Хиву; но, как известно, за необычайною жестокостью зимы, русские отряды должны были возвратиться вспять, далеко не достигнув до пределов Хивинского ханства. Правда, испуганный этим движением и еще более задержанием хивинцев, торговавших в России - мерою, к которой давно следовало прибегнуть - хан хивинский выдал часть русских, находившихся в рабстве у него и его подданных, но затем дела опять пошли по-прежнему: опять хивинцы грабили наши караваны, опять скупали русских людей, захваченных туркменами и киргизами, так что посольство, отправленное в Хиву в 1842 году, для улажения дел мирным путем, имело последствием лишь собрание новых сведений о низовье Аму-Дарьи (изданных Данилевским и Базинером). Чтобы препятствовать разбоям прикаспийских туркменов, учреждено было постоянное крейсерство военных морских судов в южной части Каспийского моря, со станциею, по соглашению с Персиею, в Астрабадском заливе; но крейсерство это вообще мало достигало цели, и если защищало от нападений туркменов, то не русские промышленные суда в северной части Каспия, а берега персидских прикаспийских областей. Не изменились к лучшему, в рассматриваемое время, и оскорбительные для России торговые отношения к Бухаре. Просьбою бухарского эмира приехать к нему людей искусных в отыскании золотых руд (до него дошли слухи о наших золотоносных россыпях в Сибири и на Урале) воспользовались у нас только для того, чтобы послать в Бухарию, в 1842 году, нескольких ученых и горных офицеров, которые, при этом случае, посетили Самарканд и другие до тех пор недоступные для европейцев места ханства, и вывезли драгоценные о нем научные сведения (Ханыков, Леман, Бутенев).
По отношению к Китаю, торговлею с этим государством, как установилась она в Кяхте, продолжали мы дорожить еще более, чем торговлею с Бухарою, и для того, чтобы производство ее, для нас невыгодное, не прекратилось каким-нибудь образом хотя временно, готовы были все принести в жертву. В продолжение войны, которую объявили англичане китайцам в 1840 году, могли бы мы, если бы только хотели, выторговать многое в свою пользу, так как китайские власти, совершенно тогда незнакомые с Европою, сами обращались за советами и разъяснениями к членам нашей пекинской миссии, но мы почему-то нашли нужным не вмешиваться в эту распрю ни под каким видом, и сочли за великую дипломатическую победу, когда удалось нам, Кульджинским трактатом 1851 года, узаконить торговлю с Западным Китаем через Кульджу и Чучучак, производившуюся преспокойно, безо всякого на то разрешения, из Бухтармы, Петропавловска и Семипалатинска, еще с самого начала текущего столетия. По договору этому, приобрели мы право построить в Чучучаке и Кульдже свои фактории, и держать в последней своего консула. Под конец рассматриваемого периода страх поссориться с Китаем начал, однако, уступать место другим государственным соображениям: мы задумали возвратить край, потерянный нами, ни за что ни про что, по Нерчинскому трактату, и открыть судоходство по Амуру в Восточный океан. С этою целью начались с 1853 года военные действия противу китайцев на означенной реке; но, надо сказать, что и за это дело, лежавшее без движения более 160 лет, схватились мы тут уже очень поспешно, так что выгоды его еще впереди, а между тем успело оно отразиться уже весьма невыгодным образом на благоденствии Восточной Сибири.
По крайней мере относительно Японии не уступили мы в успехе прочим европейским нациям, взявшись за открытие сношений с нею и своевременно, и энергически. В последние дни царствования императора Николая заключен был с этим государством договор в Симоде, которым открыт для русских судов доступ в три порта: Симоду, Хакодате и Нагасаки, предоставлено России иметь консула в одном из двух первых портов, и выговорено важное условие, что все права и преимущества, какие бы ни были даны впредь в Японии другим нациям, должны быть, с тем вместе, распространены и на русских подданных. Таким образом, нам, одновременно с североамериканцами, первым принадлежит честь пробития бреши в эту, недоступную до тех пор, Великобританию Восточного океана.
________
В замке Грипсгольм, на озере Мелар, лежат на дворе две громаднейшие русские пушки времен Грозного, вывезенные из Новагорода, в Смутное время, генералом Делагарди. Шведы с гордостью показывают иностранцам эти трофеи свои, а русскому человеку нисколько не больно смотреть на них, памятуя о Полтавском бое и последствиях его для Швеции. Так, без всякого огорчения, можем сознаваться мы и в неудовлетворительности нашей среднеазиатской политики со времен Петра Великого, зная, что в настоящее царствование заглажены со славою почти все прежние промахи, и что русское имя в Средней Азии столь же грозно теперь и пользуется таким же уважением, как после разгрома Казани и Астрахани. Но оценку действий наших по отношению к этой части Азии за последние двадцать лет мы не принимаем на себя, как потому, что взгляд современника может быть и близорук, и пристрастен, так и потому, что не имеем для этого под рукою достаточно верных и полных данных.
См. также:
• И. И. Завалишин. Описание Западной Сибири. Том 3. Сибирско-киргизская степь;
• М. И. Венюков. Примечания к будущей истории наших завоеваний в Азии;
• М. И. Венюков. Исторические очерки России со времени Крымской войны до заключения Берлинского договора. 1855-1878;
• Н. А. Маев. Краткий исторический очерк движения России на азиатский Восток;
• Н. Н. Каразин. Скорбный путь.
ЧАСТЬ 1. ЧАСТЬ 2.
Новая попытка установить сношения с Япониею была первым делом нашей среднеазиатской политики в текущем, XIX столетии. Предпринята она была по поводу первого кругосветного плавания, в которое пустились русские суда в 1803 году, но, вместо ожидавшейся от того пользы, принесла она вред, ибо, вследствие предосудительных действий нашего посла, окончилась справедливою враждебностью к нам японцев. Повторены были и опыты сближения с Хивою и Бухарою, отправлением посольств в эти владения в 1819 и в 1820 годах, но единственным плодом их было обогащение русской и европейских литератур прекрасными книгами Муравьева, Мейендорфа и Эверсмана. Для поддержания торговли с Бухарою, терпевшей от грабежей как киргизов, так и хивинских шаек, придумали было посылать туда караваны под военным прикрытием; первый опыт такого вооруженного каравана сделан был в 1824 году, но оказался вполне неудачным: несмотря на военное прикрытие, снаряжение которого обошлось правительству в 230.000 р. асс., караван был разграблен, и попыток такого рода не было уже более повторено. Совершенно бесплодны были по последствиям и разведочные посылки в Джунгарию в 1811 году (Путинцева) и в Коканское ханство в 1814 (Назарова). Отношения к Китаю отличались китайскою неподвижностью. Таким образом, в течение первой четверти XIX века политика наша по отношению к Средней Азии была, и по целям, и по приемам, и по результатам, столь же безуспешна и мало достойна России, как и в XVIII-м. Никакими властолюбивыми замыслами мы не задавались; никого не стремились ни покорять, ни присоединять; все заботы наши ограничивались скромною целью добиться равноправности в торговых сношениях с мелкими оседлыми владениями Узбекистана, но и той, несмотря на все старания, никак не удавалось нам достигнуть. Купцы бухарские, хивинские, ташкентские, коканские разъезжали по всему обширному пространству России как у себя дома, в полной безопасности, закупали русские произведения из первых рук, на местах производства, а на свои привезенные к нам товары могли, пользуясь отсутствием конкуренции, устанавливать самые выгодные для них цены. Наоборот, русские торговцы, вследствие прижимок, притеснений, и даже опасности для жизни, каким подвергались они, в качестве христиан, в Бухаре и других ханствах и бекствах Средней Азии, вынуждены были совсем отказаться от поездок туда, и если отправляли караваны свои в те страны, то не иначе как с приказчиками из татар, на честность которых не всегда могли полагаться. Да и эти приказчики, в качестве русских подданных, подвергались там уплате, за товары свои, двойной пошлины, не допускаемы были ни в какие другие места ханств, кроме столичных да тех, которыми пролегала дорога в эти столичные, и потому закупки свои должны были, по необходимости, делать у столичных скупщиков, из вторых, из третьих рук. Не говорим уже об обязательных для них подарках ханам, сановникам и даже всякой чиновной мелюзге: случалось нередко и то, что весь товар отбирали у них на хана, по низким, самим им произвольно определенным ценам. Какое правительство в мире могло бы оставаться равнодушным к такому положению вещей, к такой неравноправности в ущерб своим подданным? Устранение этой неравноправности и было, как сказано, главным предметом всех дипломатических сношений, в какие входили мы с среднеазиатскими владельцами. Но не переговариваться с ними, как с равными, следовало нам, а приказывать, тем более что мы имели полную возможность принудить их к исполнению наших требований, нисколько не прибегая к военной силе. Среднеазиатцы знали про эту возможность, и тем не менее вели себя противу нас неуступчиво и даже надменно. Почему? Потому что из долговременного опыта известно им было, что власти наши не воспользуются этою возможностью, не зная о ее существовании, как не знали они и о многих других способах действия, которые могли быть пущены в ход при более основательном знакомстве с прошлым и настоящим восточных стран и народов. Образчиком того, как слабо вообще было у нас это знакомство, может служить то, что уже в 1850-х годах Сибирское ведомство обращалось еще к Оренбургскому с просьбою разъяснять ему, что такое « баранта», тогда как термин этот употреблялся в официальном делопроизводстве чуть не ежедневно со времени подданства киргизов: значит, 120 лет толковали о том, чего не понимали ясно.
Не совсем бесплодно, по крайней мере, прошло царствование Александра I-го по отношению в действительному водворению в Киргизских степях русской власти и благодеяний гражданского порядка. В 1810 г. вдвинулись мы глубже в Приуральские степи, прорезав от них в Оренбургской линии пространство с богатейшими соляными копями, известное под именем Илецкого района, и населив его русским людом; а затем, убедившись долгим и дорогим опытом в непригодности для киргизов и вредности для нас ханского ими управления, окончательно упразднили ханское достоинство, сначала в степях Сибирского, а потом и Оренбургского ведомства; управление народом поручено было так и тут избиравшимся русским правительством ордынцам с участием или только под надзором наших чиновников. Вследствие этого, в ближайших к Иртышу частях Киргизской степи казачьи селения русские появились, как центры административных округов, уже с 1824 года. Около того же времени начата была и топографическая съемка Киргизских степей - мера, не имеющая по-видимому ничего общего ни с политикою, ни с администрациею, но важная для той и другой.
В царствование императора Николая I меры по упрочению за Россиею Киргизских степей привели бо́льшую часть обитателей ее почти к совершенной покорности. В 1834 году заложено было на восточном берегу северной части Каспийского моря укрепление с целью препятствовать разбоям киргизов адаевского рода, а в следующем 1835 проведена новая военная линия между рр. Уралом и Уем, и все пространство, отрезанное таким образом от Зауральских степей, присоединено, под именем района Новой линии, к землям Оренбургского казачьего войска. Со стороны Сибири, в степях заиртышских, продолжалось, между тем, образование округов с русскими селениями в их центрах. Видя конец буйной независимости свой, та часть сибирских киргизов, которая не хотела примириться с этою мыслью, стала под знамя султана Кенисары Касимова, которому удалось поднять за собою и часть соседних оренбургских его единоплеменников. Быстро передвигаясь с приверженцами своими из Сибирских степей в Оренбургские и обратно, в продолжение целых шести лет держал он в тревоге русские власти там и тут; все усилия разбить его и захватить оказывались напрасными, пока в 1844 году, преследуемый русскими отрядами, вынужден он был броситься в кочевья черных, или дикокаменных, киргизов, где, в схватке с ними, и погиб.
Восстание это повело к тому, что в следующих годах, для возможного предупреждения подобных покушений, возведены были в восточной части Зауральской степи небольшие укрепления на рр. Тургае и Иргизе, а затем явился русский форт (Раим) и на устье Сыр-Дарьи, вследствие чего явилась возможность ознакомиться ближе и с Аральским морем, которое до тех пор известно было лишь по имени. В 1848 и 1849 годах, двумя судами, построенными в Оренбурге и перевезенными в разобранном виде к Раиму, произведены были осмотр и опись означенного моря, причем, точно в отдаленных частях океанов, сделаны в этом небольшом средиземном бассейне географические открытия - отыскана целая группа значительной величины островов, о существовании которых не подозревали сами прибрежные жители. Таким образом, не ранее как через сто пятнадцать лет осуществлено было, при императоре Николае, то, что предполагалось возможным еще при императрице Анне. Мы действительно добрались наконец с Оренбургской линии до той Сыр-Дарьи, которая уже на первых печатных картах России значилась границею ее противу оседлых владений Средней Азии. Между тем шло параллельно и с сибирской стороны как дальнейшее расширение русских пределов внутрь Средней Азии, так и упрочение там нашего владычества. В 1845 и 1847 гг. нашла выгодным для себя вступить в действительное подданство России Большая, или Старшая, киргизская орда, тоже присягавшая нам уже в прошлом столетии, но более или менее зависевшая после того от ташкентских и коканских владельцев. Это новое приобретение заставило нас, для защиты его от соседей, возвести укрепления: с одной стороны - у подошвы Семиреченского ( Копал), а с другой - у подножья Заилийского Алатау ( Верное): стал приходить конец степям, на крайнем юго-востоке их разлив русского моря начинал бить волнами своими уже в утесы тянь-шаньских горных громад.
Раз принявши в подданство свое Киргизские степи, нам, естественно, следовало стремиться к обращению номинального подданства этого в действительное, так как без того невозможны были не только развитие торговли нашей с оседлыми владениями, лежавшими позади этих степей - от чего ожидались, хотя и напрасно, великие выгоды, - но и безопасность самая русского населения по соседству с этими степями. А раз достигши покорности киргизов - осязательнее всего свидетельствовалась она податью, которую стали взимать с них - раз добившись подчинения их нашему управлению, и водворения возможного порядка и тишины в степях, легло уже на обязанность нашу и охранение их от враждебных покушений с юга, со стороны коканцев и хивинцев. Притязания хивинских ханов, весьма усилившихся с начала текущего столетия, на зависимость от них киргизов ограничивались, впрочем, временными поборами с ближайших к ним родов, и не нарушали значительно спокойствия степи, вообще говоря. Иначе вели себя коканцы. Утвердившись, с 1820-х годов, в господстве над правым побережьем Cырского низовья и северных скатов Каратау и Алатау, рядом курганов (глиняных крепостей) здесь возведенных, не только обирали они регулярно тамошних и соседних киргизов, но, время от времени, многочисленными шайками вторгались внутрь Зауральских и Причуйских степей, и производили страшные разорения, сопровождая их ужасающим варварством. С построением Верного и Раима, мы стали лицом к лицу с этими варварами, неизбежно должны были столкнуться с ними вооруженным образом. А как у азиатцев нет и в заводе политического благоразумия, воспрещающего начинать борьбу не по силам, да и о силах России коканцы никакого понятия не имели, а между тем от разбойничьих замашек своих отстать не хотели, то враждебные их отношения к нашим киргизам естественно должны были окончиться к великой их невыгоде. К концу 1863 года почти все коканские курганы на низовье Сыра, включительно с главнейшим, Ак-Мечетью, были уже в наших руках. Необходимо было наказать и хивинцев, не за старые вины их, давно у нас забытые, а за частые грабежи наших в Бухару и бухарских к нам караванов, и за покровительство захвату русских промышленников на Каспийском море, производившемуся как туркменами, так и не покорными еще нам киргизами, вследствие чего Хива сделалась главным рынком для торговли русскими невольниками, и томились их там целые тысячи. После долгих колебаний, как взяться за это наказание, решено было, наконец, предпринять в 1839 году зимний поход на Хиву; но, как известно, за необычайною жестокостью зимы, русские отряды должны были возвратиться вспять, далеко не достигнув до пределов Хивинского ханства. Правда, испуганный этим движением и еще более задержанием хивинцев, торговавших в России - мерою, к которой давно следовало прибегнуть - хан хивинский выдал часть русских, находившихся в рабстве у него и его подданных, но затем дела опять пошли по-прежнему: опять хивинцы грабили наши караваны, опять скупали русских людей, захваченных туркменами и киргизами, так что посольство, отправленное в Хиву в 1842 году, для улажения дел мирным путем, имело последствием лишь собрание новых сведений о низовье Аму-Дарьи (изданных Данилевским и Базинером). Чтобы препятствовать разбоям прикаспийских туркменов, учреждено было постоянное крейсерство военных морских судов в южной части Каспийского моря, со станциею, по соглашению с Персиею, в Астрабадском заливе; но крейсерство это вообще мало достигало цели, и если защищало от нападений туркменов, то не русские промышленные суда в северной части Каспия, а берега персидских прикаспийских областей. Не изменились к лучшему, в рассматриваемое время, и оскорбительные для России торговые отношения к Бухаре. Просьбою бухарского эмира приехать к нему людей искусных в отыскании золотых руд (до него дошли слухи о наших золотоносных россыпях в Сибири и на Урале) воспользовались у нас только для того, чтобы послать в Бухарию, в 1842 году, нескольких ученых и горных офицеров, которые, при этом случае, посетили Самарканд и другие до тех пор недоступные для европейцев места ханства, и вывезли драгоценные о нем научные сведения (Ханыков, Леман, Бутенев).
По отношению к Китаю, торговлею с этим государством, как установилась она в Кяхте, продолжали мы дорожить еще более, чем торговлею с Бухарою, и для того, чтобы производство ее, для нас невыгодное, не прекратилось каким-нибудь образом хотя временно, готовы были все принести в жертву. В продолжение войны, которую объявили англичане китайцам в 1840 году, могли бы мы, если бы только хотели, выторговать многое в свою пользу, так как китайские власти, совершенно тогда незнакомые с Европою, сами обращались за советами и разъяснениями к членам нашей пекинской миссии, но мы почему-то нашли нужным не вмешиваться в эту распрю ни под каким видом, и сочли за великую дипломатическую победу, когда удалось нам, Кульджинским трактатом 1851 года, узаконить торговлю с Западным Китаем через Кульджу и Чучучак, производившуюся преспокойно, безо всякого на то разрешения, из Бухтармы, Петропавловска и Семипалатинска, еще с самого начала текущего столетия. По договору этому, приобрели мы право построить в Чучучаке и Кульдже свои фактории, и держать в последней своего консула. Под конец рассматриваемого периода страх поссориться с Китаем начал, однако, уступать место другим государственным соображениям: мы задумали возвратить край, потерянный нами, ни за что ни про что, по Нерчинскому трактату, и открыть судоходство по Амуру в Восточный океан. С этою целью начались с 1853 года военные действия противу китайцев на означенной реке; но, надо сказать, что и за это дело, лежавшее без движения более 160 лет, схватились мы тут уже очень поспешно, так что выгоды его еще впереди, а между тем успело оно отразиться уже весьма невыгодным образом на благоденствии Восточной Сибири.
По крайней мере относительно Японии не уступили мы в успехе прочим европейским нациям, взявшись за открытие сношений с нею и своевременно, и энергически. В последние дни царствования императора Николая заключен был с этим государством договор в Симоде, которым открыт для русских судов доступ в три порта: Симоду, Хакодате и Нагасаки, предоставлено России иметь консула в одном из двух первых портов, и выговорено важное условие, что все права и преимущества, какие бы ни были даны впредь в Японии другим нациям, должны быть, с тем вместе, распространены и на русских подданных. Таким образом, нам, одновременно с североамериканцами, первым принадлежит честь пробития бреши в эту, недоступную до тех пор, Великобританию Восточного океана.
________
В замке Грипсгольм, на озере Мелар, лежат на дворе две громаднейшие русские пушки времен Грозного, вывезенные из Новагорода, в Смутное время, генералом Делагарди. Шведы с гордостью показывают иностранцам эти трофеи свои, а русскому человеку нисколько не больно смотреть на них, памятуя о Полтавском бое и последствиях его для Швеции. Так, без всякого огорчения, можем сознаваться мы и в неудовлетворительности нашей среднеазиатской политики со времен Петра Великого, зная, что в настоящее царствование заглажены со славою почти все прежние промахи, и что русское имя в Средней Азии столь же грозно теперь и пользуется таким же уважением, как после разгрома Казани и Астрахани. Но оценку действий наших по отношению к этой части Азии за последние двадцать лет мы не принимаем на себя, как потому, что взгляд современника может быть и близорук, и пристрастен, так и потому, что не имеем для этого под рукою достаточно верных и полных данных.
См. также:
• И. И. Завалишин. Описание Западной Сибири. Том 3. Сибирско-киргизская степь;
• М. И. Венюков. Примечания к будущей истории наших завоеваний в Азии;
• М. И. Венюков. Исторические очерки России со времени Крымской войны до заключения Берлинского договора. 1855-1878;
• Н. А. Маев. Краткий исторический очерк движения России на азиатский Восток;
• Н. Н. Каразин. Скорбный путь.