Поездка в Кульджу (2/2)
Е. П. Ковалевский. Поездка в Кульжу // Ковалевский Е. П. Странствователь по суше и морям. - СПб., 1843.
НАЧАЛО
Обошедши берегом озеро Ала-куль, которое имеет до 100 верст в длину (по показаниям других, 80 и 120) и покрыто многими островами, через несколько дней после, караван приметил сереющееся вдали четырехугольное зданьице. Это был китайский форпост, которого названия не припомню, с 30 человеками гарнизона, принадлежавший той военной линии, которая идет из Чугучака в Кульжу и называется «новою военною дорогою».
Тут китайские офицеры осмотрели и пересчитали людей, лошадей, тюки, баранов, словом, все, принадлежащее каравану, и, конвоируя его от форпоста к форпосту, передавали одни другим все это не иначе, как счетом и с распиской.
Так достигнул наконец караван до Кульжи, после сорокадневного перехода от Семипалатинска.
Я не говорил о тех лишениях, о множестве неприятностей, чтобы не сказать более, которые представляются на этом пути; не говорил о частых поборах, производимых, в виде подарков, султанами и беями тех родов, мимо которых караван проходит; на все это должен рассчитывать купец, и ко всему быть готовым добровольный путешественник; и потому мы нисколько не удивляемся, находя в путевом журнале одного из них следующую отметку, помещенную, как кажется, между ценами бязей и наблюдением погоды, как обстоятельство весьма обыкновенное:
20 числа: «Я отлучился в юрту, чтобы напиться молока, за что китайский пристав ударил меня два раза нагайкой очень больно».
25 числа: «Китайский чиновник приехал в караван и бил кого попало» и проч.
Впрочем, не должно осуждать китайцев в жестоком обращении с посторонними. Заметим, что китайцы не могли, по крайней мере не должны были подозревать под азиатскою одеждою европейца, а с азиатцами как же поступать, как не по-азиатски?
Караван наш принаровился так, что подошел к городу в самую глубокую ночь, и, пользуясь темнотой, успел скрыть, где можно, лучшие свои товары, для тайной от правительства мены, несмотря на то, что все они были или могли быть известны по показаниям офицеров, сопровождавших караваны. Большая часть зарыла свои сокровища в землю, в своей кибитке; от этой обыкновенной уловки отвращают глаза китайских таможенных чиновников, посредством подарков.
На другой день стали принимать товары в пакгауз; тут пошли хитрости, уловки, обманы с обеих сторон - принимающей товары и сдающей; потом началась оценка со стороны правительства, которое одно имеет право торговать здесь с караваном.
Семь чиновников были назначены для этой оценки. Пошли торги, а вместе с тем и беспрестанные поборы с каравана для подарков. Одному джанджуну, или главному начальнику Кульжи и прилежащего к нему округа, к которому принадлежит и Чугучак, одному, говорю, джанджуну подарено 20 лошадей; а для прочих лиц собрано с лишком 50. Все это ведется выбранными от каравана тремя-четырьмя депутатами.
Перед расторжкой первоначально устанавливается цена бязей, бумажной ткани, которая составляет здесь ходячую монету, то же, что кирпичный чай в Кяхте или морские раковины между некоторыми дикими народами Африки. Караванные депутаты просили за половинку сукна 70 бязей, за бунт кож 30 бязей, за жестяный судок 77½ бязей и так далее: цена действительно чрезвычайно высокая; китайские чиновники угрожали палками, но все окончилось уступками с обеих сторон и миром, как всегда, и продажа совершена далеко не в убыток купцам, хотя они старались уверить всякого постороннего в противном.
Китайцы, как мы заметили, платят бязями, которые получают в подать от разных, прилегающих к Кульже, провинций; если бязей бывает недостаточно в сборе, то они дают вексель караванным купцам на недостающее количество, и потом выплачивают его с большою точностью.
Азиатец, будь он брамин, или мусульманин, или последователь закона Конфуциева, прежде всего азиатец; чиновник всегда и везде чиновник; джанджун был чиновник и азиатец. К нему-то привели подозрительных караванных людей, и случилось так, что в то время он только изволил откушать и совершал свой послеобеденный кейф, занятие чрезвычайно важное в Азии. Может быть, это время улучено и с намерением; как бы то ни было, только джанджун медленно приподнял голову и, глядя на вошедших полураскрытыми глазами, произнес едва внятно: «И тигр, насытившийся, пропускает мимо себя добычу, не трогая ее, он едва защищается сам от нападающих на него; змея после обеда недвижима, - а я человек. Идите вон!» Подозрительные люди ушли и больше не видали джанджуна.
Город Кульжа, или, как киргизы называют, Куря (крепость), обнесен двойным рядом стен; по углам передней из них находятся сторожевые башенки; под ними ворота для проезда; каждый фас стены имеет до 550 саженей длины, а вышина стен около 4 с.; они сложены из необожженного кирпича и во многих местах повреждены от времени и нерадения китайского военного начальника, толстого и ленивого, но вообще доброго и довольно бескорыстного манжура. Крепость воздвигнута по системе прежнего укрепления городов в Европе, которую ввели в Китай иезуиты или, правильнее, присоединили ее к существовавшей там издревле системе укреплений.
В Кульже более 3000 домов; следовательно, число жителей можно положить до 30.000. Между зданиями отличаются мечети магометан и великолепные кумирни китайцев. Есть еще несколько строений, довольно роскошных, в китайском вкусе; но вообще домы стеснены, улицы нечисты, площади, хотя не обширны, но кипят деятельностью. В толпе народа отличаются солдаты, если можно так назвать людей, составляющих здешний гарнизон, с их луками и колчанами, и полевое войско, которое здесь собиралось для похода. Гарнизон простирается до 5000 человек, большею частию манжур; кроме того, военноначальник может поставить на военную ногу, в короткое время, до 30.000 монголов разных поколений и кара-киргизов. Нравственная сила этого войска всем известна. В наше время город и окрестности его кипели войском, и вот по какому случаю: в книге судеб Сына Неба было определено наказать одно из возмутившихся владений его, именно Кокан, который, впрочем, вовсе не признавал его власти, и он послал в Кульжу генерала Юнг-Ишеня, носившего какое-то громкое прозвание, едва ли не «Тигровое сердце», с тем, чтобы он собрал многочисленное войско в западных провинциях и разразился карою над Коканом и Ташкентом. Время шло, а Юнг-Ишень сидел в Кульже и чего-то выжидал; думал ли он, что коканцы пришлют просить мира, и таким образом он отделается от похода, во всяком случае неприятного для него и для сподвижников его, или ожидал новых войск - не знаю; только уже наступало холодное время года, когда Юнг-Ишень, видя, что медлить долее невозможно, и что, волею или неволею, а надобно исполнить возложенное на него поручение, решился выступить в поход, и для того назначил предварительный смотр войску: мы были свидетелями смотра этого войска и его фантастических маневров.
Дня за два до назначенного срока, поднялась страшная суматоха в лагере, расположенном в беспорядке в окрестностях Кульжи. Многие из конных солдат не имели лошадей, из пеших - никакого оружия; и вот пустились кто покупать, кто занимать, где мог, лошадь и воинские доспехи на день смотра; но так как Иллийская провинция не представляет большого населения, то многие конные должны были явиться пешком, а пешие с голыми руками вместо всякого вооружения. Впрочем, главнейшее условие, числительная сила войска, на этот раз вполне могла удовлетворить ожидания Юнг-Ишеня, потому что собранное войско простиралось до 40 тысяч человек.
Все это двинулось на обширную равнину по сю сторону Илли, как могло и когда успело; за солдатами тянулись их жены, разносчики всякого рода, целые походные харчевни, и площадь скорее представляла вид ярмарки, чем место военных маневров. На рассвете тронулась длинная процессия с паланкином: в нем заключалась особа Юнг-Ишеня. Мы видели его прежде: это маленький, тощий манжур, вовсе не оправдывающий, по крайней мере с вида, того грозного прозвания, которое носил; его скорее можно было назвать «сердцем овцы», нежели «сердцем тигра». Он утопал в беспредельных сапогах, в которых вмещались не только концы его широких шаровар, но целый походный магазин; отсюда вытаскивал он трубку, табак, опиум, платок, и, казалось, он мог достать из своих волшебных сапогов продовольствие на целую армию. Светло-голубой камень на голове означал в нем 3-й класс, а перо, прикрепленное аграфом зеленой яшмы - особенный знак отличия; по обе стороны пера висело по хвосту, что означало наступившее военное время.
Не стану вам излагать здесь постановления о китайском чиноначалии и степенях его; вы найдете это в любой книге о Китае. Сверх того, в последнее время так часто об этом писали, что вам разделение на классы китайских чиновников, военных и гражданских, так же хорошо известно, как и наших, и вы тотчас по цвету шарика, который носит китаец, узнаете, надворный ли он советник или только титулярный; скажу только, что гражданские чины в Китае стоят выше военных.
Юнг-Ишень поместился за пригорком, в таком именно месте, откуда он ровно ничего не мог видеть; храбрый генерал жался в своем широком, богато вышитом платье, подобно Тому Шекспира в «Лире», и если не вслух, то, конечно, мысленно повторял: «Юнг-Ишеню холодно».
Сколько я мог понять, военные эволюции должны были состоять в том, что, по данному знаку, пехота должна двинуться от пригорка по прямому направлению, а два отряда конницы, расположенные справа и слева, должны были проскакать параллельно один другому, правый перед пехотой, а левый назади ее; и вот подан условный знак. Но, несмотря на близость расстояния, на очень медленное движение конницы, она не умела расчесть времени и наткнулась прямо на пехоту с обеих сторон и в одно время: можете вообразить кутерьму, которую представило это столкновение двух конных и одного пешего отряда между собою! Поднялся крик; иные рады были выбраться из этой общей давки, бросили оружие и бежали, как с поля битвы. Другие попали под лошадей и были смяты. Всякая команда была забыта, и всилу-всилу могли развести эту толпу в разные стороны и тем кончить маневры.
Не знаю, был ли доволен ими Юнг-Ишень? думаю, что нет, потому что ему было очень холодно.
Известно, чем кончилась эта экспедиция на Кокан. Китайский отряд сжег несколько кочевьев, прилегавших к коканским владениям, взял несколько человек челяди в плен, и, гордый своими трофеями, вернулся домой. Впрочем, не все китайские генералы действовали так неудачно, как Юнг-Ишень; китайцы не раз били коканцев.
Мы были в Кульже, как я уже сказал, с купеческим караваном, а потому я позволю себе сделать несколько замечаний о торговле этого края [подробное описание торговли и естественной производительности Заилийского края я поместил некогда в одном из наших официальных журналов].
В торговле и в частном обороте почти не видно золота; серебра довольно; оно обыкновенно обращается в ямбах, или в больших слитках, 94-й пробы, от 4 фунт. 53 золот. до 1 фунт. 55 золот. веса каждый, которые, вообще, содержат в себе часть золота. Относительная ценность золота к серебру здесь как 1:10, иногда :11, что составляет чрезвычайную разность с нашим европейским курсом. Вывоз обоих металлов совершенно свободен. Есть медная монета, но она дороже своей настоящей стоимости.
Говоря вообще о торговле, я заметил, что она находится в руках правительства, которое, по собственной оценке, берет от караванов товары и потом передает их своим купцам. Это общее мнение всех посещающих Чугучак и Кульжу; вникая ближе в настоящей предмет и особенно соображая поведение джанджуна и оценщиков караванных товаров, кажется, можно безошибочно заключить, что торговля находится в руках не правительства, но пограничного военного сословия, которое пользуется здесь исключительною, в этом случае, монополией и меняет получаемые им, вместо жалованья, бязи и другие китайские произведения на привозимые товары; если же местное начальство выставляет перед продавцами свое правительство как главного действователя, то только для того, чтобы свободнее и самостоятельней поступать самому. В Аксу, в Кашкаре и в других городах, как увидим, торговля совершенно свободна и правительство заботится только о пошлинном сборе.
В Кульже нет богатого купечества; зато находятся поверенные в торговых делах со всех стран, и можно, по заказу, получать в этом городе самые дорогие товары Индии, шали и разные произведения отдаленных провинций Китая, западных ханств Средней Азии и, наконец, фабричные изделия Европы.
Таким образом, несмотря на монополию привилегированного общества, Кульжа может со временем сделаться одним из обширных рынков Азии, особенно при затруднительных обстоятельствах торговли в ее приморских городах. Перевоз товаров с нашей пограничной линии, с Бухтармы, Семипалатинска до города Кульжи обойдется, считая плату провожатым, султанам, покровительствующим на пути караван, подарки, или базарлык, тем из них, которые встречаются в степи, подарки различным китайским властям, баранту и проч., - считая все это, обойдется не более 5 или 6 рублей с вьючной лошади, т. е. около одного рубля ассигн. с пуда, что может еще уменьшиться при обстоятельствах более благоприятных в Киргизской степи, хотя и нынче восточный край Степи, заключенный между Иртышем и западною китайскою границей, благодаря попечениям нашего правительства довольно безопасен для торговли.
Зимняя Кульджа. Базарная улица
Оставляя Кульжу, Хой-Юан-Чен китайских географов, нельзя не побывать в здешних театрах, как ни пошлы их зрелища, и в игорных домах, как ни отвратительны сцены, представляемые ими; игра всех родов здесь в полном разгаре, страсти кипят; отчаяние, или немое, или раздирающее душу, поражает вас. Твердо врезалась мне в памяти сцена, которой я был однажды свидетелем.
Манжур играл в кости и проигрывал. У него не было уже ни денег, ни вещей: лук, стрелы, все было проиграно. Он поставил платье, до рубахи включительно, и проиграл.
- Играй еще! - закричал он своему антагонисту, когда тот кончил.
- Тебе нечего больше проигрывать.
- У меня есть жизнь и свобода: играй на жизнь мою: выиграешь, и я твой вечный раб.
- Знаю я тебя: убьешь себя или меня, вот те и выигрыш.
- Убью себя, так старший сын заменит меня. А тебя не убью, потому что у меня остается семья, и я не хочу навлечь на нее месть твоей семьи и кару властей.
Тот согласился, и бедный манжур дикими, блуждающими взорами следил за падением костей; вся душа его переселилась во взор, и страшно сжалась эта душа! Он проиграл!
- Ты выиграл мое тело, играй на душу! - завопил он в бешенстве.
- Что мне в душе твоей, - равнодушно отвечал другой игрок, и вышел.
Тихое, глубокое отчаяние овладело бедным манжуром: безмолвен, неподвижен, почти бессмыслен, сидел он как прикованный на одном месте, хотя все уже расходились. «Все так же, как у нас», - подумал я, и вышел.
Публичные казни представляют также зрелища довольно частые, потому что малейшее воровство, обман в торговле наказывается отсечением головы. Здешний правитель очень остроумен в изобретении казней; раз обвинили в каком-то преступлении киргиза и присудили его к казни: джанджун приказал ему отсечь голову на границе Китайской империи и Киргизской степи, таким образом, чтобы голова осталась внутри империи, а туловище за ее пределами: «Голова, - сказал он, - замыслившая преступление, всему виной: она должна пасть на чужбине, на месте преступления, а тело невинно: пусть его остается на родине».
В Кульже находится монетный двор, если можно так назвать жалкое заведение для чеканения медной монеты, которой выделывается до 16.000 рублей ассигн., или около 2000 лан серебра, ежегодно. Здешнее высшее учебное заведение пользуется заслуженною славой.
Караван, получив от главного управления свои бязи, окрасив их в требуемые цвета, выменяв тайно оставшиеся товары на разные китайские произведения, на чай, кирпичный и черный (последний здесь продается в банках и не дороже 3 руб. 50 коп. ассигнац. за фунт), оставил Кульжу и разделился на несколько частей: одни отправились на Чугучак, как кажется, для того, чтобы собрать свои долги; другие к кара-киргизам для мены с ними, как ни опасна эта мена; третьи, наконец, назвавшись подданными Китайской империи, какими-то выходцами из Чжунгарии, без труда пробрались в города Аксу и Кашкар.
От Кульжи до Чугучака караван следовал военными пикетами с обыкновенными предосторожностями и провожаниями со стороны китайских пограничных начальников. Надобно сказать, что вся покоренная Китаем Чжунгария составляет одну обширную военную колонию, прекрасно организированную. Здесь не место входить в подробности ее описания; заметим, однако, что многими учреждениями, как то: переходом из звания землепашцев в военнослужащие, по наследству, сбором поземельной пошлины, положениями относительно запасов хлеба и другими, эта колония отчасти напоминает австрийские военные поселения, расположенные вдоль турецких границ.
Чугучак, или Тарбагатай, Суй-Цзин-Чен в китайских географиях, небольшой городок, едва заключающий 600 домов, укреплен стеною, подобно Кульже, и рвом, наполняемым водою. Торговля его довольно незначительна. Комендант, ми-амба, человек любознательный и кроткий. В Иллийском округе, к которому принадлежат города Кульжа и Чугучак, считается, по показаниям о. Иакинфа, 271.790 душ; из них военного звания 141.940, туркестанцев 34.300, торготов и хошотов 95.550.
Окруженные дозором китайских приставов и опасениями караван-баши, мы жалели нашей свободной, хотя слишком единообразной жизни на пути в Киргизской степи; там природа, как ни скудна она, предавалась всей нашей любознательности, а она, в самой бедности, неисчерпаемо богата, а тут заслоняли ее отовсюду то китайские чиновники, то собственные наши опасения, и мы были постоянно настороже, в каком-то напряженном состоянии. Мы, однако, успели рассмотреть близь пути между Кульжей и Чугучаком, у китайского форпоста Кумурча, разработку каменного угля. Уголь отсюда отправляется в Кульжу, Чугучак и частию вовнутрь империи; он смолист, горит ярко, с треском, и оставляет по себе много золы; не знаю, спекается ли он в кокс. Разработка его ниже всякой посредственности; ею занимаются большею частию ссыльные; за всем тем, порядок между ними чрезвычайный, чему, конечно, много способствует строгость наказаний за малейший проступок.
В Иллийском округе есть обработка медного рудника, в Хаштаве; но она ничтожна: едва получается 250 пуд. меди в год, которая переделывается на монету в Кульже. Прежде, говорят, здесь медное производство было довольно значительно.
Близь самой Кульжи, в лощине, добывают селитру, осаждающуюся обыкновенно после дождей. Ее собирают железными лопатками, вместе с землею, и потом промывают в деревянных ящиках. Судя по значительному потреблению ее в самом городе, должно полагать, что тут выделывают порох; так замечают и китайские географы; но по всем собранным сведениям на месте, порох получается сюда из Аксу, и о пороховых заводах здесь вовсе не слышно.
Признаки золота находятся в логах многих речек, вытекающих из Тарбагатайских гор; но предмет этот еще не обратил внимания на себя китайского правительства. Известно, с какою быстротою развивается золотой промысл в наших внешних, или киргизских округах, примыкающих к Тарбагатайскому хребту.
Река Илли, главнейшая из протекающих по Иллийскому округу, судоходна для плоскодонных судов, кроме устья, занесенного илом и песком, как у большей части рек Средней Азии. Город Кульжа стоит по правую сторону Илли. Караван переправлялся через эту реку по прекрасному каменному мосту, украшенному статуями, впрочем, довольно плохой работы.
Улица Яркенда
Следуя на юг от Кульжи, вдоль западных границ Китайской империи, встречаются города: Аксу, в 7 днях верховой езды, налегке, и в 20 днях караванного хода; от Аксу, на два дня, ближе к Киргиз-казачьей степи, Турпан и на 15 дней (караванного хода) Кашкар, а отсюда 4 дня хода до Яркента. Торговля этих городов изъята от монополии и весьма значительна; некогда заходили сюда и русские товары с так называемыми киргизскими караванами. Обыкновенная таможенная пошлина по одному проценту с сорока, и большею частию берется натурою. В город Яркент всего более привозятся индийские товары (через Тибет), как то: дорогие шали, тонкие кисеи, кубовая краска, жемчуг и проч. В Кашкаре, из иностранных товаров, более встречается бухарских, между которыми черная и серая мерлушка составляют главнейшие. Есть также русские произведения: железо, юфть, бобры; все это доставляется сюда большею частию с бухарским караваном. Аксу торгует наиболее китайскими произведениями; тут можно найти хороший китайский фарфор, чай лучшей доброты и шелковые китайские ткани.
Оставляя Киргиз-кайсацкую или, правильнее, Киргиз-казачью степь, упомянем об известной гипотезе, которую ученые придали этому краю. Действительно, поверхность ее носит все следы первобытного пребывания своего под морем, но это событие доисторических времен, времен ее геологических осадков, и в таком состоянии, обнимая огромное пространство своими водами, она не могла, однако, соединяться с Черным морем, принадлежащим к другой водной системе, но должна была направлять свое течение к северо-востоку, этою непрерывной впадиной, которая тянется от нее мимо Омска, через Барабинскую падь, до Северного океана, где она находила свой водный исток. На этом пространстве встречается постепенное развитие окаменелостей, начиная от рыбьих позвонков, близь Каспийского и Аральского морей, до остатков мамонтов, неподалеку от берегов океана, занесенных сюда, вероятно, с юга, во время общего притока вод, а не застигнутых здесь внезапною переменой климата, как утверждают некоторые. Эта впадина, склоняемая к Северному океану, служит ныне притоком северо-восточных ветров, господствующих постоянно в степи и наносящих зимою опустошительные бураны; соединяя с океаном степь, загроможденную от юга громадными горами, она, по нашему мнению, служит главнейшею причиною столь сурового климата в Киргизской степи.
Чрезвычайно разительна видимая убыль вод в Киргизской степи, и особенно в западной ее части. Эта страна изрыта глубокими ложбинами, носящими на картах название рек и еще недавно наполненными, по крайней мере отчасти, водою, а ныне самые колодцы, вырытые в их руслах, приметно иссякают; вода, по словам киргизов, уходит все вглубь и вглубь, и кто знает, не превратится ли весь край в пустыню, лишенную воды и произрастения, пустыню, подобную Кизиль-Кум, если труд и искусство не коснутся его? Не говоря о множестве малых речек, укажем на Эмбу, которая еще на памяти туземцев достигала Каспийского моря и ныне на всех картах наносится в соединении с ним, между тем как расстояние между ее устьем и берегом Каспийского моря довольно значительно: так утверждают все, посещавшие ее. Куван-Дарья родилась и иссякла на памяти туземцев. Приведем еще пример, если не столько разительный, по крайней мере, основанный на личном нашем убеждении; свита речек, посещенных несколькими русскими офицерами со времени геодезиста Муравина и инженера Назимова (1746), и, следовательно, не без основания нанесенных на карты под именами: Каульджир, Тебень, Милисай, Аксай и Джа-Инды, с прилагательными «пресные», - эти бывшие речки все перерезаны нами; они представляют рытвины, в крутых берегах, усеянные речным песком, в которых нисколько нет проточной воды, (кроме некоторых мест Каульжира); большая же часть колодцев, вырытых в их ложбинах, имеют воду довольно солоноватую, а некоторые совершенно тухлую. В дополнение характера рек описываемой нами части, как вообще всей Киргизской степи, заметим, что только весьма немногие из них, как Илек, Эмба и Темир, имеют постоянное течение, другие же то прерываются подземным течением, то совершенно исчезают в песках или камышах, и вообще очень часто изменяют свое русло; отсюда явилось столько стариц, покинутых корыт речек, подавших повод к толкам туземцев и замысловатым выводам ученых.
Вот вам краткий журнал нашего пребывания за границей, почти в том самом виде, в каком он был веден во время путешествия: само собою разумеется, что я исключил из него те подробности, которые относятся до края и особенно до местности его, для вас незанимательные, и вы, во время самого чтения, можете усмотреть эти пропуски. На обратном пути в Россию порывы наши к изысканиям и вообще к деятельности были удерживаемы сначала китайскою подозрительносью, потом русским морозом.
И вот мы наконец ступили на русскую землю, взошли в русский домик, увидели над собою деревянный кров, не видав три месяца другого как свод небесный или дымный круг кибитки; ноги почувствовали под собою упругость пола, между тем как они привыкли грузнуть в снегу; увидели на столе кипящий самовар и вокруг него русскую семью… О, всех радостей возврата на родину не перечтешь, особенно если возвращаешься из Киргизской степи!..
См. также:
• Поездка Н. И. Любимова в Чугучак и Кульджу под видом купца Хо́рошева.
Другие очерки из «Странствователя по суше и морям» Е. П. Ковалевского:
• Зюльма, или женщина на Востоке. (Ташкент);
• Английские офицеры в Средней Азии;
• Туркменец Рахман-Аяз;
• Военная экспедиция по закраинам льда, у восточных берегов Каспийского моря.
НАЧАЛО
Обошедши берегом озеро Ала-куль, которое имеет до 100 верст в длину (по показаниям других, 80 и 120) и покрыто многими островами, через несколько дней после, караван приметил сереющееся вдали четырехугольное зданьице. Это был китайский форпост, которого названия не припомню, с 30 человеками гарнизона, принадлежавший той военной линии, которая идет из Чугучака в Кульжу и называется «новою военною дорогою».
Тут китайские офицеры осмотрели и пересчитали людей, лошадей, тюки, баранов, словом, все, принадлежащее каравану, и, конвоируя его от форпоста к форпосту, передавали одни другим все это не иначе, как счетом и с распиской.
Так достигнул наконец караван до Кульжи, после сорокадневного перехода от Семипалатинска.
Я не говорил о тех лишениях, о множестве неприятностей, чтобы не сказать более, которые представляются на этом пути; не говорил о частых поборах, производимых, в виде подарков, султанами и беями тех родов, мимо которых караван проходит; на все это должен рассчитывать купец, и ко всему быть готовым добровольный путешественник; и потому мы нисколько не удивляемся, находя в путевом журнале одного из них следующую отметку, помещенную, как кажется, между ценами бязей и наблюдением погоды, как обстоятельство весьма обыкновенное:
20 числа: «Я отлучился в юрту, чтобы напиться молока, за что китайский пристав ударил меня два раза нагайкой очень больно».
25 числа: «Китайский чиновник приехал в караван и бил кого попало» и проч.
Впрочем, не должно осуждать китайцев в жестоком обращении с посторонними. Заметим, что китайцы не могли, по крайней мере не должны были подозревать под азиатскою одеждою европейца, а с азиатцами как же поступать, как не по-азиатски?
Караван наш принаровился так, что подошел к городу в самую глубокую ночь, и, пользуясь темнотой, успел скрыть, где можно, лучшие свои товары, для тайной от правительства мены, несмотря на то, что все они были или могли быть известны по показаниям офицеров, сопровождавших караваны. Большая часть зарыла свои сокровища в землю, в своей кибитке; от этой обыкновенной уловки отвращают глаза китайских таможенных чиновников, посредством подарков.
На другой день стали принимать товары в пакгауз; тут пошли хитрости, уловки, обманы с обеих сторон - принимающей товары и сдающей; потом началась оценка со стороны правительства, которое одно имеет право торговать здесь с караваном.
Семь чиновников были назначены для этой оценки. Пошли торги, а вместе с тем и беспрестанные поборы с каравана для подарков. Одному джанджуну, или главному начальнику Кульжи и прилежащего к нему округа, к которому принадлежит и Чугучак, одному, говорю, джанджуну подарено 20 лошадей; а для прочих лиц собрано с лишком 50. Все это ведется выбранными от каравана тремя-четырьмя депутатами.
Перед расторжкой первоначально устанавливается цена бязей, бумажной ткани, которая составляет здесь ходячую монету, то же, что кирпичный чай в Кяхте или морские раковины между некоторыми дикими народами Африки. Караванные депутаты просили за половинку сукна 70 бязей, за бунт кож 30 бязей, за жестяный судок 77½ бязей и так далее: цена действительно чрезвычайно высокая; китайские чиновники угрожали палками, но все окончилось уступками с обеих сторон и миром, как всегда, и продажа совершена далеко не в убыток купцам, хотя они старались уверить всякого постороннего в противном.
Китайцы, как мы заметили, платят бязями, которые получают в подать от разных, прилегающих к Кульже, провинций; если бязей бывает недостаточно в сборе, то они дают вексель караванным купцам на недостающее количество, и потом выплачивают его с большою точностью.
Азиатец, будь он брамин, или мусульманин, или последователь закона Конфуциева, прежде всего азиатец; чиновник всегда и везде чиновник; джанджун был чиновник и азиатец. К нему-то привели подозрительных караванных людей, и случилось так, что в то время он только изволил откушать и совершал свой послеобеденный кейф, занятие чрезвычайно важное в Азии. Может быть, это время улучено и с намерением; как бы то ни было, только джанджун медленно приподнял голову и, глядя на вошедших полураскрытыми глазами, произнес едва внятно: «И тигр, насытившийся, пропускает мимо себя добычу, не трогая ее, он едва защищается сам от нападающих на него; змея после обеда недвижима, - а я человек. Идите вон!» Подозрительные люди ушли и больше не видали джанджуна.
Город Кульжа, или, как киргизы называют, Куря (крепость), обнесен двойным рядом стен; по углам передней из них находятся сторожевые башенки; под ними ворота для проезда; каждый фас стены имеет до 550 саженей длины, а вышина стен около 4 с.; они сложены из необожженного кирпича и во многих местах повреждены от времени и нерадения китайского военного начальника, толстого и ленивого, но вообще доброго и довольно бескорыстного манжура. Крепость воздвигнута по системе прежнего укрепления городов в Европе, которую ввели в Китай иезуиты или, правильнее, присоединили ее к существовавшей там издревле системе укреплений.
В Кульже более 3000 домов; следовательно, число жителей можно положить до 30.000. Между зданиями отличаются мечети магометан и великолепные кумирни китайцев. Есть еще несколько строений, довольно роскошных, в китайском вкусе; но вообще домы стеснены, улицы нечисты, площади, хотя не обширны, но кипят деятельностью. В толпе народа отличаются солдаты, если можно так назвать людей, составляющих здешний гарнизон, с их луками и колчанами, и полевое войско, которое здесь собиралось для похода. Гарнизон простирается до 5000 человек, большею частию манжур; кроме того, военноначальник может поставить на военную ногу, в короткое время, до 30.000 монголов разных поколений и кара-киргизов. Нравственная сила этого войска всем известна. В наше время город и окрестности его кипели войском, и вот по какому случаю: в книге судеб Сына Неба было определено наказать одно из возмутившихся владений его, именно Кокан, который, впрочем, вовсе не признавал его власти, и он послал в Кульжу генерала Юнг-Ишеня, носившего какое-то громкое прозвание, едва ли не «Тигровое сердце», с тем, чтобы он собрал многочисленное войско в западных провинциях и разразился карою над Коканом и Ташкентом. Время шло, а Юнг-Ишень сидел в Кульже и чего-то выжидал; думал ли он, что коканцы пришлют просить мира, и таким образом он отделается от похода, во всяком случае неприятного для него и для сподвижников его, или ожидал новых войск - не знаю; только уже наступало холодное время года, когда Юнг-Ишень, видя, что медлить долее невозможно, и что, волею или неволею, а надобно исполнить возложенное на него поручение, решился выступить в поход, и для того назначил предварительный смотр войску: мы были свидетелями смотра этого войска и его фантастических маневров.
Дня за два до назначенного срока, поднялась страшная суматоха в лагере, расположенном в беспорядке в окрестностях Кульжи. Многие из конных солдат не имели лошадей, из пеших - никакого оружия; и вот пустились кто покупать, кто занимать, где мог, лошадь и воинские доспехи на день смотра; но так как Иллийская провинция не представляет большого населения, то многие конные должны были явиться пешком, а пешие с голыми руками вместо всякого вооружения. Впрочем, главнейшее условие, числительная сила войска, на этот раз вполне могла удовлетворить ожидания Юнг-Ишеня, потому что собранное войско простиралось до 40 тысяч человек.
Все это двинулось на обширную равнину по сю сторону Илли, как могло и когда успело; за солдатами тянулись их жены, разносчики всякого рода, целые походные харчевни, и площадь скорее представляла вид ярмарки, чем место военных маневров. На рассвете тронулась длинная процессия с паланкином: в нем заключалась особа Юнг-Ишеня. Мы видели его прежде: это маленький, тощий манжур, вовсе не оправдывающий, по крайней мере с вида, того грозного прозвания, которое носил; его скорее можно было назвать «сердцем овцы», нежели «сердцем тигра». Он утопал в беспредельных сапогах, в которых вмещались не только концы его широких шаровар, но целый походный магазин; отсюда вытаскивал он трубку, табак, опиум, платок, и, казалось, он мог достать из своих волшебных сапогов продовольствие на целую армию. Светло-голубой камень на голове означал в нем 3-й класс, а перо, прикрепленное аграфом зеленой яшмы - особенный знак отличия; по обе стороны пера висело по хвосту, что означало наступившее военное время.
Не стану вам излагать здесь постановления о китайском чиноначалии и степенях его; вы найдете это в любой книге о Китае. Сверх того, в последнее время так часто об этом писали, что вам разделение на классы китайских чиновников, военных и гражданских, так же хорошо известно, как и наших, и вы тотчас по цвету шарика, который носит китаец, узнаете, надворный ли он советник или только титулярный; скажу только, что гражданские чины в Китае стоят выше военных.
Юнг-Ишень поместился за пригорком, в таком именно месте, откуда он ровно ничего не мог видеть; храбрый генерал жался в своем широком, богато вышитом платье, подобно Тому Шекспира в «Лире», и если не вслух, то, конечно, мысленно повторял: «Юнг-Ишеню холодно».
Сколько я мог понять, военные эволюции должны были состоять в том, что, по данному знаку, пехота должна двинуться от пригорка по прямому направлению, а два отряда конницы, расположенные справа и слева, должны были проскакать параллельно один другому, правый перед пехотой, а левый назади ее; и вот подан условный знак. Но, несмотря на близость расстояния, на очень медленное движение конницы, она не умела расчесть времени и наткнулась прямо на пехоту с обеих сторон и в одно время: можете вообразить кутерьму, которую представило это столкновение двух конных и одного пешего отряда между собою! Поднялся крик; иные рады были выбраться из этой общей давки, бросили оружие и бежали, как с поля битвы. Другие попали под лошадей и были смяты. Всякая команда была забыта, и всилу-всилу могли развести эту толпу в разные стороны и тем кончить маневры.
Не знаю, был ли доволен ими Юнг-Ишень? думаю, что нет, потому что ему было очень холодно.
Известно, чем кончилась эта экспедиция на Кокан. Китайский отряд сжег несколько кочевьев, прилегавших к коканским владениям, взял несколько человек челяди в плен, и, гордый своими трофеями, вернулся домой. Впрочем, не все китайские генералы действовали так неудачно, как Юнг-Ишень; китайцы не раз били коканцев.
Мы были в Кульже, как я уже сказал, с купеческим караваном, а потому я позволю себе сделать несколько замечаний о торговле этого края [подробное описание торговли и естественной производительности Заилийского края я поместил некогда в одном из наших официальных журналов].
В торговле и в частном обороте почти не видно золота; серебра довольно; оно обыкновенно обращается в ямбах, или в больших слитках, 94-й пробы, от 4 фунт. 53 золот. до 1 фунт. 55 золот. веса каждый, которые, вообще, содержат в себе часть золота. Относительная ценность золота к серебру здесь как 1:10, иногда :11, что составляет чрезвычайную разность с нашим европейским курсом. Вывоз обоих металлов совершенно свободен. Есть медная монета, но она дороже своей настоящей стоимости.
Говоря вообще о торговле, я заметил, что она находится в руках правительства, которое, по собственной оценке, берет от караванов товары и потом передает их своим купцам. Это общее мнение всех посещающих Чугучак и Кульжу; вникая ближе в настоящей предмет и особенно соображая поведение джанджуна и оценщиков караванных товаров, кажется, можно безошибочно заключить, что торговля находится в руках не правительства, но пограничного военного сословия, которое пользуется здесь исключительною, в этом случае, монополией и меняет получаемые им, вместо жалованья, бязи и другие китайские произведения на привозимые товары; если же местное начальство выставляет перед продавцами свое правительство как главного действователя, то только для того, чтобы свободнее и самостоятельней поступать самому. В Аксу, в Кашкаре и в других городах, как увидим, торговля совершенно свободна и правительство заботится только о пошлинном сборе.
В Кульже нет богатого купечества; зато находятся поверенные в торговых делах со всех стран, и можно, по заказу, получать в этом городе самые дорогие товары Индии, шали и разные произведения отдаленных провинций Китая, западных ханств Средней Азии и, наконец, фабричные изделия Европы.
Таким образом, несмотря на монополию привилегированного общества, Кульжа может со временем сделаться одним из обширных рынков Азии, особенно при затруднительных обстоятельствах торговли в ее приморских городах. Перевоз товаров с нашей пограничной линии, с Бухтармы, Семипалатинска до города Кульжи обойдется, считая плату провожатым, султанам, покровительствующим на пути караван, подарки, или базарлык, тем из них, которые встречаются в степи, подарки различным китайским властям, баранту и проч., - считая все это, обойдется не более 5 или 6 рублей с вьючной лошади, т. е. около одного рубля ассигн. с пуда, что может еще уменьшиться при обстоятельствах более благоприятных в Киргизской степи, хотя и нынче восточный край Степи, заключенный между Иртышем и западною китайскою границей, благодаря попечениям нашего правительства довольно безопасен для торговли.
Зимняя Кульджа. Базарная улица
Оставляя Кульжу, Хой-Юан-Чен китайских географов, нельзя не побывать в здешних театрах, как ни пошлы их зрелища, и в игорных домах, как ни отвратительны сцены, представляемые ими; игра всех родов здесь в полном разгаре, страсти кипят; отчаяние, или немое, или раздирающее душу, поражает вас. Твердо врезалась мне в памяти сцена, которой я был однажды свидетелем.
Манжур играл в кости и проигрывал. У него не было уже ни денег, ни вещей: лук, стрелы, все было проиграно. Он поставил платье, до рубахи включительно, и проиграл.
- Играй еще! - закричал он своему антагонисту, когда тот кончил.
- Тебе нечего больше проигрывать.
- У меня есть жизнь и свобода: играй на жизнь мою: выиграешь, и я твой вечный раб.
- Знаю я тебя: убьешь себя или меня, вот те и выигрыш.
- Убью себя, так старший сын заменит меня. А тебя не убью, потому что у меня остается семья, и я не хочу навлечь на нее месть твоей семьи и кару властей.
Тот согласился, и бедный манжур дикими, блуждающими взорами следил за падением костей; вся душа его переселилась во взор, и страшно сжалась эта душа! Он проиграл!
- Ты выиграл мое тело, играй на душу! - завопил он в бешенстве.
- Что мне в душе твоей, - равнодушно отвечал другой игрок, и вышел.
Тихое, глубокое отчаяние овладело бедным манжуром: безмолвен, неподвижен, почти бессмыслен, сидел он как прикованный на одном месте, хотя все уже расходились. «Все так же, как у нас», - подумал я, и вышел.
Публичные казни представляют также зрелища довольно частые, потому что малейшее воровство, обман в торговле наказывается отсечением головы. Здешний правитель очень остроумен в изобретении казней; раз обвинили в каком-то преступлении киргиза и присудили его к казни: джанджун приказал ему отсечь голову на границе Китайской империи и Киргизской степи, таким образом, чтобы голова осталась внутри империи, а туловище за ее пределами: «Голова, - сказал он, - замыслившая преступление, всему виной: она должна пасть на чужбине, на месте преступления, а тело невинно: пусть его остается на родине».
В Кульже находится монетный двор, если можно так назвать жалкое заведение для чеканения медной монеты, которой выделывается до 16.000 рублей ассигн., или около 2000 лан серебра, ежегодно. Здешнее высшее учебное заведение пользуется заслуженною славой.
Караван, получив от главного управления свои бязи, окрасив их в требуемые цвета, выменяв тайно оставшиеся товары на разные китайские произведения, на чай, кирпичный и черный (последний здесь продается в банках и не дороже 3 руб. 50 коп. ассигнац. за фунт), оставил Кульжу и разделился на несколько частей: одни отправились на Чугучак, как кажется, для того, чтобы собрать свои долги; другие к кара-киргизам для мены с ними, как ни опасна эта мена; третьи, наконец, назвавшись подданными Китайской империи, какими-то выходцами из Чжунгарии, без труда пробрались в города Аксу и Кашкар.
От Кульжи до Чугучака караван следовал военными пикетами с обыкновенными предосторожностями и провожаниями со стороны китайских пограничных начальников. Надобно сказать, что вся покоренная Китаем Чжунгария составляет одну обширную военную колонию, прекрасно организированную. Здесь не место входить в подробности ее описания; заметим, однако, что многими учреждениями, как то: переходом из звания землепашцев в военнослужащие, по наследству, сбором поземельной пошлины, положениями относительно запасов хлеба и другими, эта колония отчасти напоминает австрийские военные поселения, расположенные вдоль турецких границ.
Чугучак, или Тарбагатай, Суй-Цзин-Чен в китайских географиях, небольшой городок, едва заключающий 600 домов, укреплен стеною, подобно Кульже, и рвом, наполняемым водою. Торговля его довольно незначительна. Комендант, ми-амба, человек любознательный и кроткий. В Иллийском округе, к которому принадлежат города Кульжа и Чугучак, считается, по показаниям о. Иакинфа, 271.790 душ; из них военного звания 141.940, туркестанцев 34.300, торготов и хошотов 95.550.
Окруженные дозором китайских приставов и опасениями караван-баши, мы жалели нашей свободной, хотя слишком единообразной жизни на пути в Киргизской степи; там природа, как ни скудна она, предавалась всей нашей любознательности, а она, в самой бедности, неисчерпаемо богата, а тут заслоняли ее отовсюду то китайские чиновники, то собственные наши опасения, и мы были постоянно настороже, в каком-то напряженном состоянии. Мы, однако, успели рассмотреть близь пути между Кульжей и Чугучаком, у китайского форпоста Кумурча, разработку каменного угля. Уголь отсюда отправляется в Кульжу, Чугучак и частию вовнутрь империи; он смолист, горит ярко, с треском, и оставляет по себе много золы; не знаю, спекается ли он в кокс. Разработка его ниже всякой посредственности; ею занимаются большею частию ссыльные; за всем тем, порядок между ними чрезвычайный, чему, конечно, много способствует строгость наказаний за малейший проступок.
В Иллийском округе есть обработка медного рудника, в Хаштаве; но она ничтожна: едва получается 250 пуд. меди в год, которая переделывается на монету в Кульже. Прежде, говорят, здесь медное производство было довольно значительно.
Близь самой Кульжи, в лощине, добывают селитру, осаждающуюся обыкновенно после дождей. Ее собирают железными лопатками, вместе с землею, и потом промывают в деревянных ящиках. Судя по значительному потреблению ее в самом городе, должно полагать, что тут выделывают порох; так замечают и китайские географы; но по всем собранным сведениям на месте, порох получается сюда из Аксу, и о пороховых заводах здесь вовсе не слышно.
Признаки золота находятся в логах многих речек, вытекающих из Тарбагатайских гор; но предмет этот еще не обратил внимания на себя китайского правительства. Известно, с какою быстротою развивается золотой промысл в наших внешних, или киргизских округах, примыкающих к Тарбагатайскому хребту.
Река Илли, главнейшая из протекающих по Иллийскому округу, судоходна для плоскодонных судов, кроме устья, занесенного илом и песком, как у большей части рек Средней Азии. Город Кульжа стоит по правую сторону Илли. Караван переправлялся через эту реку по прекрасному каменному мосту, украшенному статуями, впрочем, довольно плохой работы.
Улица Яркенда
Следуя на юг от Кульжи, вдоль западных границ Китайской империи, встречаются города: Аксу, в 7 днях верховой езды, налегке, и в 20 днях караванного хода; от Аксу, на два дня, ближе к Киргиз-казачьей степи, Турпан и на 15 дней (караванного хода) Кашкар, а отсюда 4 дня хода до Яркента. Торговля этих городов изъята от монополии и весьма значительна; некогда заходили сюда и русские товары с так называемыми киргизскими караванами. Обыкновенная таможенная пошлина по одному проценту с сорока, и большею частию берется натурою. В город Яркент всего более привозятся индийские товары (через Тибет), как то: дорогие шали, тонкие кисеи, кубовая краска, жемчуг и проч. В Кашкаре, из иностранных товаров, более встречается бухарских, между которыми черная и серая мерлушка составляют главнейшие. Есть также русские произведения: железо, юфть, бобры; все это доставляется сюда большею частию с бухарским караваном. Аксу торгует наиболее китайскими произведениями; тут можно найти хороший китайский фарфор, чай лучшей доброты и шелковые китайские ткани.
Оставляя Киргиз-кайсацкую или, правильнее, Киргиз-казачью степь, упомянем об известной гипотезе, которую ученые придали этому краю. Действительно, поверхность ее носит все следы первобытного пребывания своего под морем, но это событие доисторических времен, времен ее геологических осадков, и в таком состоянии, обнимая огромное пространство своими водами, она не могла, однако, соединяться с Черным морем, принадлежащим к другой водной системе, но должна была направлять свое течение к северо-востоку, этою непрерывной впадиной, которая тянется от нее мимо Омска, через Барабинскую падь, до Северного океана, где она находила свой водный исток. На этом пространстве встречается постепенное развитие окаменелостей, начиная от рыбьих позвонков, близь Каспийского и Аральского морей, до остатков мамонтов, неподалеку от берегов океана, занесенных сюда, вероятно, с юга, во время общего притока вод, а не застигнутых здесь внезапною переменой климата, как утверждают некоторые. Эта впадина, склоняемая к Северному океану, служит ныне притоком северо-восточных ветров, господствующих постоянно в степи и наносящих зимою опустошительные бураны; соединяя с океаном степь, загроможденную от юга громадными горами, она, по нашему мнению, служит главнейшею причиною столь сурового климата в Киргизской степи.
Чрезвычайно разительна видимая убыль вод в Киргизской степи, и особенно в западной ее части. Эта страна изрыта глубокими ложбинами, носящими на картах название рек и еще недавно наполненными, по крайней мере отчасти, водою, а ныне самые колодцы, вырытые в их руслах, приметно иссякают; вода, по словам киргизов, уходит все вглубь и вглубь, и кто знает, не превратится ли весь край в пустыню, лишенную воды и произрастения, пустыню, подобную Кизиль-Кум, если труд и искусство не коснутся его? Не говоря о множестве малых речек, укажем на Эмбу, которая еще на памяти туземцев достигала Каспийского моря и ныне на всех картах наносится в соединении с ним, между тем как расстояние между ее устьем и берегом Каспийского моря довольно значительно: так утверждают все, посещавшие ее. Куван-Дарья родилась и иссякла на памяти туземцев. Приведем еще пример, если не столько разительный, по крайней мере, основанный на личном нашем убеждении; свита речек, посещенных несколькими русскими офицерами со времени геодезиста Муравина и инженера Назимова (1746), и, следовательно, не без основания нанесенных на карты под именами: Каульджир, Тебень, Милисай, Аксай и Джа-Инды, с прилагательными «пресные», - эти бывшие речки все перерезаны нами; они представляют рытвины, в крутых берегах, усеянные речным песком, в которых нисколько нет проточной воды, (кроме некоторых мест Каульжира); большая же часть колодцев, вырытых в их ложбинах, имеют воду довольно солоноватую, а некоторые совершенно тухлую. В дополнение характера рек описываемой нами части, как вообще всей Киргизской степи, заметим, что только весьма немногие из них, как Илек, Эмба и Темир, имеют постоянное течение, другие же то прерываются подземным течением, то совершенно исчезают в песках или камышах, и вообще очень часто изменяют свое русло; отсюда явилось столько стариц, покинутых корыт речек, подавших повод к толкам туземцев и замысловатым выводам ученых.
Вот вам краткий журнал нашего пребывания за границей, почти в том самом виде, в каком он был веден во время путешествия: само собою разумеется, что я исключил из него те подробности, которые относятся до края и особенно до местности его, для вас незанимательные, и вы, во время самого чтения, можете усмотреть эти пропуски. На обратном пути в Россию порывы наши к изысканиям и вообще к деятельности были удерживаемы сначала китайскою подозрительносью, потом русским морозом.
И вот мы наконец ступили на русскую землю, взошли в русский домик, увидели над собою деревянный кров, не видав три месяца другого как свод небесный или дымный круг кибитки; ноги почувствовали под собою упругость пола, между тем как они привыкли грузнуть в снегу; увидели на столе кипящий самовар и вокруг него русскую семью… О, всех радостей возврата на родину не перечтешь, особенно если возвращаешься из Киргизской степи!..
См. также:
• Поездка Н. И. Любимова в Чугучак и Кульджу под видом купца Хо́рошева.
Другие очерки из «Странствователя по суше и морям» Е. П. Ковалевского:
• Зюльма, или женщина на Востоке. (Ташкент);
• Английские офицеры в Средней Азии;
• Туркменец Рахман-Аяз;
• Военная экспедиция по закраинам льда, у восточных берегов Каспийского моря.