На соляных промыслах: Баскунчак и Чапчачи
А. Н. Харузин. Степные очерки (Киргизская Букеевская орда). Странички из записной книги. - М., 1888.
Разработка соли на Баскунчакском озере. 1870-е. [Добычей соли на Баскунчаке занималось до 7000 рабочих; из них около 5000 - киргизы (казахи), а остальные в основном русские - пензяки]
Солнце еще не взошло, но восток уже алел, было совершено светло, легкая утренняя дрожь пробегала по телу. Вдали показалась гора Богдо. Как-то странно виднелась она на бледном утреннем небе. Ее контуры еще не обрисовались достаточно резко, и она казалась бесформенной кучею.
Не доезжая несколько верст до Баскунчака, наше внимание обратил на себя огромный провал. Одна его сторона падала крутой стеной, остальные же спускались более отлого и воронкообразно вниз. На крутой стороне было видно обнажение почвы - остальные же склоны поросли травой. Такие провалы встречаются в этих местах довольно часто, и зависят от гипсовой почвы.
Несмотря на ранний час, Баскунчакский поселок уже оживился. На базаре были открыты лавочки; торговцы-татары, пользуясь прохладой, стояли в тени навесов и болтали о наживе прошедшего дня, о предстоящей торговле. Кучки праздностоящих киргизов-рабочих виднелись тут и там.
Проезжая по берегу озера, увидали мы тут и там стоящие дряхлые кибитки и разбросанные землянки киргизов, работающих на соляном промысле; грязно одетые женщины готовили на кострах, перед своим жилищем, обед для мужей; грязные дети стояли тут же рядом, с обнаженными плечами - все имело вид неуютного, грязного промыслового поселка. Мы подъехали к вокзалу железной дороги, чтобы напиться чаю и нанять лошадей на Чапчачи.
Вокзал мал, но опрятен. Про уютность речи быть, конечно, не может.
Первые минуты Джума-гали озирался робко - его пугали столы, высокие окна, лавочки и зеркала - немало страха наводили на него также служащие на железной дороге. Все в одинаковых синих блузах, в круглых шапках, с выдержкой, не свойственной степному человеку, они походили на солдат. Джума-гали смотрел на них с уважением и старался держаться в стороне.
Маневрирующий локомотив привлекал нашего степняка всего больше. Выходящие клубы дыма заставляли его широко раскрывать глаза, а свист локомотива наводил на него страх.
Мы не замедлили сообщить ему, что через несколько дней и он поедет на такой же машине. Сначала он не хотел этому верить, но убедившись, что это не шутка, он покачал головой и сказал:
- Ох, барин, страшно!
Мы его успокоили, что страшно это только с первого взгляда, а проедешь раз, два, - так всегда захочется ездить так.
Мы сговорились с содержателем вольной почты, киргизом, насчет лошадей. Через час должна была быть готова хорошая тройка лошадей.
Киргиз не обманул нас - лошади были поданы вовремя. Чтобы несколько сократить путь, решились мы пересечь озеро с краю - там, где соль, свободная от воды, лежала плотным и твердым слоем.
Словно нарочно залили берега теперь уже остывшею белою жидкостью - до того была она ровна. Наша повозка еле оставляла после себя след - так тверда была соль. Само озеро блестело мириадами искр - свет его был ослепителен, и глазам становилось больно смотреть на него. Берега не носили и следов растительности, и лишь тут и там валялась ветка кустарника, быть может, ветром, а может, и рукой человека занесенная сюда - она сплошь была залита кристаллами соли и казалась покрытой густым инеем. Да и все то озеро представлялось покрытым льдом и снегом, и лишь палившее солнце не позволяло забывать, что не снег, не зима, а соляные глыбы перед глазами.
Справа от нас возвышалась гора Большая Богдо. Стороной, обращенной к озеру, падала она круто и позволяла видеть последовательный ряд слоев различных глин.
Но вот кончилась соль, мы миновали Богдо - уже силуэтом возвышается она у нас за спиной, и мы снова в степи. Все также однообразно тянется она вправо и влево - признаков жилья никаких, только изредка виднеются вдали табуны лошадей или одинокий верблюд. […]
Была уже ночь, когда мы подъехали к дому объездчика [Должность на соляных промыслах.].
Несмотря на поздний час, виден был в окнах огонь, и к нам вышли навстречу с фонарем.
С тех пор, как Чапчачинский [Говорят также Чипчичи и Чипчачи; Ауэрбах называет Чапчачи также Арзагаром, между тем как Гебель Арзагаром называет гору Бисчок (Бисчохо Ауэрбаха), лежащую в 80-ти верстах от Чипчачи на юго-восток.] соляной промысел пал, поселок опустел - дома стоят заколоченные, ставни закрыты - в ожидании прилива новых сил, возникновения новых проектов.
Живущий здесь объездчик - принял у себя нас и поставил самовар. Он стал рассказывать про упавший промысел, про достоинство чапчачинской соли, про преимущество ее перед солью Баскучака и Эльтона и т. д. В конце концов оказалось, что он немец. Этого мы совсем не ожидали - встретить среди Киргизской степи представителя этой столь далеко за нами оставшейся Европы.
На следующее утро направились мы в сопровождении объездчика осматривать соляную шахту и остатки соляных копей.
Чапчачи уже несколько столетий тому назад были известны своей солью высокого качества; уже давно калмыки употребляли ее, уже в XVI столетии смелые русские купцы скупали и вывозили ее. Наконец, наступил для Чапчачи момент торжества - соль ее была признана экспертами за соль высокого качества; далее было обнаружено, что залежи каменной соли гигантские. Явились предприниматели, начались раскопи, были построены шахты; слава про чапчачинскую соль пронеслась с быстротой молнии по всей Руси. Но все это было не надолго - Баскунчак, естественный соперник Чипчачи, одержал верх. Близкое расстояние от Волги и, наконец, построенная железная дорога убили окончательно Чапчачи; предприниматели должны были отступить - шахта была закрыта до более благоприятного времени.
Шахта сохранилась еще вполне хорошо, как относительно ее внутреннего вида, так и относительно внешней постройки. Разбросанные доски, целая гора наваленной из шахты каменной соли имели вид только несколько дней тому назад брошенной работы.
Спускаясь в шахту, мы шли по лестнице - ее ступеньки были сплошь покрыты натеками соли; тут и там виднелись соляные сталактиты недавнего происхождения. Галереи шахты очень высоки и широки, пол большею частию довольно ровен, но почти повсюду стоит вода выше колен. При тусклом свете нескольких свечей было как-то странно глядеть на возвышающиеся справа и слева соляные стены. Когда мы наконец поднялись наверх, то дневной свет казался ослепительно ярким.
Дрожь пробегала по телу, и мы невольно с удовольствием обогревались под лучами солнца после холодной и сырой атмосферы шахты.
Далее сохранился «разнос», из которого также добывалась каменная соль. Этот «разнос» имеет вид каменоломни. На дне его накопилось воды (как мне передавали) на три сажени; в нее-то и падает 3-саженная соляная стена [См. рисунок.] совершенно отвесно. Стена эта, благодаря прослойкам серым и белым, которые не горизонтальны, а изогнуты в различных направлениях, имеет вид жилистого серого мрамора. Вода, находящаяся на дне, насыщена солью (23%) и до того плотна, что человек при плавании почти не тонет - по краям этого бассейна отлагаются изящные кристаллы соли. При виде всего этого наш Джума-гали пришел в немое удивление.
- И это все соль, барин? - спрашивал он, - та самая, что продают в Ставке?
Соляная гора на Чапчачи, обнаженная разносом
Немец объездчик все время сопровождал нас - он успел научиться верховой езде, даже усвоил отчасти киргизскую посадку и приобрел себе хорошую лошадь. Чувствовал ли он здесь по временам тоску по родине, сказать трудно, но во всяком случае он примирился с окружающей его обстановкой и ни мало не горевал среди степняков.
На возвратном пути к Баскунчаку остановились мы ненадолго на хуторе. Пока наши лошади кормились, малороссиянка поставила нам самовар.
На Баскунчаке любезно принял нас начальник соляного промысла. На следующий же день нашего приезда отправились мы верхом, чтобы осмотреть гору Богдо и поэкскурсировать на ней. Лошади были у нас прекрасные. Мы скоро достигли подножья горы и стали медленно подыматься по отлогому склону. Скоро въехали мы в ущелье - справа и слева возвышались высокие стены песчаника, тут и там виднелись обнаженные глины разных цветов. Среди этого ущелья можно было забыть, что находимся в степи. Тут мы оставили своих лошадей и Джума-гали и стали подыматься на вершину.
Тут и там выходили из массы горы отдельные утесы - мы оглянулись: позади нас было ущелье, наши лошади стояли смирно, и рядом с ними виднелась фигура Джума-гали - все это до того было далеко от степных картин, что и Джума-гали наш не казался похожим на киргиза, а походил на татарина Крыма или Кавказа. С вершины горы открылся вид на степь и на Баскунчакское озеро - последнее светилось в лучах солнца ослепительно светло.
В тот же день к вечеру отправились мы за несколько верст от Баскунчака в пещеру - тут должен был Джума-гали совершить подвиг - «спуститься к Шайтану». Долго он не соглашался сойти «под землю», и несколько раз порывался на полдороге вернуться, но в конце концов, когда весь путь был пройден, то не мало он радовался этой прогулке.
На возвратном пути от пещеры застал нас ураган. Страшный ветер подымал целые стены горячего песку, который падал на нас. Только добрые кони помогли нам скоро добраться домой - мы же вполне положились на них: почти совсем закрывши глаза и по возможности повертываясь спиной к ветру, не видя ничего далее 5-ти шагов - побуждали их к еще более сильной рыси.
Покидая с нами Баскунчак, Джума-гали должен был в первый раз в жизни испытать езду по железной дороге; но человек свыкается со всем, так и он скоро свыкся со своим положением, сидя в вагоне.
В ожидании отхода поезда разговорились мы с одним из местных жителей - человеком пожилых лет. Он жаловался на неудобства, которые приходится переносить на Баскунчакском поселке, на беспорядок.
- Да что и говорить… Богу негде помолиться, не то что жить.
Я заметил, что ведь в поселке есть церковь:
- Она действительно мала и деревянная, но все-таки храм Божий.
- Ну, уж и церковь, - ответил мне мой собеседник, - с голыми стенами, без икон, крыша протекает…
- Что она, старая?
- Это бы еще ничего, а то ведь недавно построили, - только и хватило ее, что на освящение; а как архиерей-то уехал, да пошел дождь, так вся живопись с икон слезла… просто срамота… а купцы, наши промышленники, подписку собирают, чтобы выстроить каменную мечеть для рабочих киргизов, а то, дескать, все разбегутся… о нехристях-то заботятся, а Бога-то своего забывают… а все ведь корысть…
Старик махнул рукой и сделал нетерпеливое движение головой.
На Баскунчакском соляном промысле
См. также посты тамыров astrahanfoto, wild-hedgehogs и zmixail:
http://astrahanfoto.livejournal.com/129235.html
http://wild-hedgehogs.livejournal.com/272071.html
http://zmixail.livejournal.com/ (много публикаций)
Другая публикация в журнале rus-turk: [ Несколько слов о Баскунчаке и о его нуждах]. О других соляных промыслах: [ Павлодар (Коряков)] (А. К. Гейнс), [ В Илецкой Защите] (А. К. Гейнс), [ На Илецком соляном промысле] (Ф. И. Лобысевич).
Разработка соли на Баскунчакском озере. 1870-е. [Добычей соли на Баскунчаке занималось до 7000 рабочих; из них около 5000 - киргизы (казахи), а остальные в основном русские - пензяки]
Солнце еще не взошло, но восток уже алел, было совершено светло, легкая утренняя дрожь пробегала по телу. Вдали показалась гора Богдо. Как-то странно виднелась она на бледном утреннем небе. Ее контуры еще не обрисовались достаточно резко, и она казалась бесформенной кучею.
Не доезжая несколько верст до Баскунчака, наше внимание обратил на себя огромный провал. Одна его сторона падала крутой стеной, остальные же спускались более отлого и воронкообразно вниз. На крутой стороне было видно обнажение почвы - остальные же склоны поросли травой. Такие провалы встречаются в этих местах довольно часто, и зависят от гипсовой почвы.
Несмотря на ранний час, Баскунчакский поселок уже оживился. На базаре были открыты лавочки; торговцы-татары, пользуясь прохладой, стояли в тени навесов и болтали о наживе прошедшего дня, о предстоящей торговле. Кучки праздностоящих киргизов-рабочих виднелись тут и там.
Проезжая по берегу озера, увидали мы тут и там стоящие дряхлые кибитки и разбросанные землянки киргизов, работающих на соляном промысле; грязно одетые женщины готовили на кострах, перед своим жилищем, обед для мужей; грязные дети стояли тут же рядом, с обнаженными плечами - все имело вид неуютного, грязного промыслового поселка. Мы подъехали к вокзалу железной дороги, чтобы напиться чаю и нанять лошадей на Чапчачи.
Вокзал мал, но опрятен. Про уютность речи быть, конечно, не может.
Первые минуты Джума-гали озирался робко - его пугали столы, высокие окна, лавочки и зеркала - немало страха наводили на него также служащие на железной дороге. Все в одинаковых синих блузах, в круглых шапках, с выдержкой, не свойственной степному человеку, они походили на солдат. Джума-гали смотрел на них с уважением и старался держаться в стороне.
Маневрирующий локомотив привлекал нашего степняка всего больше. Выходящие клубы дыма заставляли его широко раскрывать глаза, а свист локомотива наводил на него страх.
Мы не замедлили сообщить ему, что через несколько дней и он поедет на такой же машине. Сначала он не хотел этому верить, но убедившись, что это не шутка, он покачал головой и сказал:
- Ох, барин, страшно!
Мы его успокоили, что страшно это только с первого взгляда, а проедешь раз, два, - так всегда захочется ездить так.
Мы сговорились с содержателем вольной почты, киргизом, насчет лошадей. Через час должна была быть готова хорошая тройка лошадей.
Киргиз не обманул нас - лошади были поданы вовремя. Чтобы несколько сократить путь, решились мы пересечь озеро с краю - там, где соль, свободная от воды, лежала плотным и твердым слоем.
Словно нарочно залили берега теперь уже остывшею белою жидкостью - до того была она ровна. Наша повозка еле оставляла после себя след - так тверда была соль. Само озеро блестело мириадами искр - свет его был ослепителен, и глазам становилось больно смотреть на него. Берега не носили и следов растительности, и лишь тут и там валялась ветка кустарника, быть может, ветром, а может, и рукой человека занесенная сюда - она сплошь была залита кристаллами соли и казалась покрытой густым инеем. Да и все то озеро представлялось покрытым льдом и снегом, и лишь палившее солнце не позволяло забывать, что не снег, не зима, а соляные глыбы перед глазами.
Справа от нас возвышалась гора Большая Богдо. Стороной, обращенной к озеру, падала она круто и позволяла видеть последовательный ряд слоев различных глин.
Но вот кончилась соль, мы миновали Богдо - уже силуэтом возвышается она у нас за спиной, и мы снова в степи. Все также однообразно тянется она вправо и влево - признаков жилья никаких, только изредка виднеются вдали табуны лошадей или одинокий верблюд. […]
Была уже ночь, когда мы подъехали к дому объездчика [Должность на соляных промыслах.].
Несмотря на поздний час, виден был в окнах огонь, и к нам вышли навстречу с фонарем.
С тех пор, как Чапчачинский [Говорят также Чипчичи и Чипчачи; Ауэрбах называет Чапчачи также Арзагаром, между тем как Гебель Арзагаром называет гору Бисчок (Бисчохо Ауэрбаха), лежащую в 80-ти верстах от Чипчачи на юго-восток.] соляной промысел пал, поселок опустел - дома стоят заколоченные, ставни закрыты - в ожидании прилива новых сил, возникновения новых проектов.
Живущий здесь объездчик - принял у себя нас и поставил самовар. Он стал рассказывать про упавший промысел, про достоинство чапчачинской соли, про преимущество ее перед солью Баскучака и Эльтона и т. д. В конце концов оказалось, что он немец. Этого мы совсем не ожидали - встретить среди Киргизской степи представителя этой столь далеко за нами оставшейся Европы.
На следующее утро направились мы в сопровождении объездчика осматривать соляную шахту и остатки соляных копей.
Чапчачи уже несколько столетий тому назад были известны своей солью высокого качества; уже давно калмыки употребляли ее, уже в XVI столетии смелые русские купцы скупали и вывозили ее. Наконец, наступил для Чапчачи момент торжества - соль ее была признана экспертами за соль высокого качества; далее было обнаружено, что залежи каменной соли гигантские. Явились предприниматели, начались раскопи, были построены шахты; слава про чапчачинскую соль пронеслась с быстротой молнии по всей Руси. Но все это было не надолго - Баскунчак, естественный соперник Чипчачи, одержал верх. Близкое расстояние от Волги и, наконец, построенная железная дорога убили окончательно Чапчачи; предприниматели должны были отступить - шахта была закрыта до более благоприятного времени.
Шахта сохранилась еще вполне хорошо, как относительно ее внутреннего вида, так и относительно внешней постройки. Разбросанные доски, целая гора наваленной из шахты каменной соли имели вид только несколько дней тому назад брошенной работы.
Спускаясь в шахту, мы шли по лестнице - ее ступеньки были сплошь покрыты натеками соли; тут и там виднелись соляные сталактиты недавнего происхождения. Галереи шахты очень высоки и широки, пол большею частию довольно ровен, но почти повсюду стоит вода выше колен. При тусклом свете нескольких свечей было как-то странно глядеть на возвышающиеся справа и слева соляные стены. Когда мы наконец поднялись наверх, то дневной свет казался ослепительно ярким.
Дрожь пробегала по телу, и мы невольно с удовольствием обогревались под лучами солнца после холодной и сырой атмосферы шахты.
Далее сохранился «разнос», из которого также добывалась каменная соль. Этот «разнос» имеет вид каменоломни. На дне его накопилось воды (как мне передавали) на три сажени; в нее-то и падает 3-саженная соляная стена [См. рисунок.] совершенно отвесно. Стена эта, благодаря прослойкам серым и белым, которые не горизонтальны, а изогнуты в различных направлениях, имеет вид жилистого серого мрамора. Вода, находящаяся на дне, насыщена солью (23%) и до того плотна, что человек при плавании почти не тонет - по краям этого бассейна отлагаются изящные кристаллы соли. При виде всего этого наш Джума-гали пришел в немое удивление.
- И это все соль, барин? - спрашивал он, - та самая, что продают в Ставке?
Соляная гора на Чапчачи, обнаженная разносом
Немец объездчик все время сопровождал нас - он успел научиться верховой езде, даже усвоил отчасти киргизскую посадку и приобрел себе хорошую лошадь. Чувствовал ли он здесь по временам тоску по родине, сказать трудно, но во всяком случае он примирился с окружающей его обстановкой и ни мало не горевал среди степняков.
На возвратном пути к Баскунчаку остановились мы ненадолго на хуторе. Пока наши лошади кормились, малороссиянка поставила нам самовар.
На Баскунчаке любезно принял нас начальник соляного промысла. На следующий же день нашего приезда отправились мы верхом, чтобы осмотреть гору Богдо и поэкскурсировать на ней. Лошади были у нас прекрасные. Мы скоро достигли подножья горы и стали медленно подыматься по отлогому склону. Скоро въехали мы в ущелье - справа и слева возвышались высокие стены песчаника, тут и там виднелись обнаженные глины разных цветов. Среди этого ущелья можно было забыть, что находимся в степи. Тут мы оставили своих лошадей и Джума-гали и стали подыматься на вершину.
Тут и там выходили из массы горы отдельные утесы - мы оглянулись: позади нас было ущелье, наши лошади стояли смирно, и рядом с ними виднелась фигура Джума-гали - все это до того было далеко от степных картин, что и Джума-гали наш не казался похожим на киргиза, а походил на татарина Крыма или Кавказа. С вершины горы открылся вид на степь и на Баскунчакское озеро - последнее светилось в лучах солнца ослепительно светло.
В тот же день к вечеру отправились мы за несколько верст от Баскунчака в пещеру - тут должен был Джума-гали совершить подвиг - «спуститься к Шайтану». Долго он не соглашался сойти «под землю», и несколько раз порывался на полдороге вернуться, но в конце концов, когда весь путь был пройден, то не мало он радовался этой прогулке.
На возвратном пути от пещеры застал нас ураган. Страшный ветер подымал целые стены горячего песку, который падал на нас. Только добрые кони помогли нам скоро добраться домой - мы же вполне положились на них: почти совсем закрывши глаза и по возможности повертываясь спиной к ветру, не видя ничего далее 5-ти шагов - побуждали их к еще более сильной рыси.
Покидая с нами Баскунчак, Джума-гали должен был в первый раз в жизни испытать езду по железной дороге; но человек свыкается со всем, так и он скоро свыкся со своим положением, сидя в вагоне.
В ожидании отхода поезда разговорились мы с одним из местных жителей - человеком пожилых лет. Он жаловался на неудобства, которые приходится переносить на Баскунчакском поселке, на беспорядок.
- Да что и говорить… Богу негде помолиться, не то что жить.
Я заметил, что ведь в поселке есть церковь:
- Она действительно мала и деревянная, но все-таки храм Божий.
- Ну, уж и церковь, - ответил мне мой собеседник, - с голыми стенами, без икон, крыша протекает…
- Что она, старая?
- Это бы еще ничего, а то ведь недавно построили, - только и хватило ее, что на освящение; а как архиерей-то уехал, да пошел дождь, так вся живопись с икон слезла… просто срамота… а купцы, наши промышленники, подписку собирают, чтобы выстроить каменную мечеть для рабочих киргизов, а то, дескать, все разбегутся… о нехристях-то заботятся, а Бога-то своего забывают… а все ведь корысть…
Старик махнул рукой и сделал нетерпеливое движение головой.
На Баскунчакском соляном промысле
См. также посты тамыров astrahanfoto, wild-hedgehogs и zmixail:
http://astrahanfoto.livejournal.com/129235.html
http://wild-hedgehogs.livejournal.com/272071.html
http://zmixail.livejournal.com/ (много публикаций)
Другая публикация в журнале rus-turk: [ Несколько слов о Баскунчаке и о его нуждах]. О других соляных промыслах: [ Павлодар (Коряков)] (А. К. Гейнс), [ В Илецкой Защите] (А. К. Гейнс), [ На Илецком соляном промысле] (Ф. И. Лобысевич).