Н. Каразин. На далеких окраинах (18)
Другие главы:
Часть 1: I, II, III, IV, V, VI, VII, VIII, IX, X, XI, XII.
Часть 2: I, II, III, IV, V, VI, VII, VIII, IX, X, XI.
Часть 3: I, II, III, IV, V, VI, VII, VIII, IX, X, XI, XII, XIII, XIV.X. Смерть Юсупа
Маневр Юсупа, сбивший с толку преследователей, был более чем прост, только темнота помогла им в бегстве. Днем положение их было бы безвыходно: к горам им нельзя было уйти: там рыскали садыковцы; скакать прямо к отступающему русскому отряду было бы чистым безумием: большинство Назар-куловых джигитов, благодаря Сафару, знали уже, что за птицы затесались в их шайки. Дело было бы совсем дрянь, если бы не стемнело и не затуманилось между буграми.
- Никто как Бог, - шептал Юсуп.
- Опять ва-банк со входящими, - бравировал Батогов.
Оба всадника, выбравшись из лощинки, видели, как скакали по кургану джигиты муллы Сафара. То обстоятельство, что они так скоро прекратили дальнейшие розыски, очень озадачило Юсупа и его товарища.
- Вон они в кучу сбились, стоят.
- Ничего не вижу.
- Да вон чернеют, смотри между ушей лошади, видишь?
- Ну, то, кажись, пригорок.
- Назад поехали.
- А мы что стоим?
- Погоди. В случае чего, нам, пожалуй, придется лошадей бросить, пеших-то нас не увидят в такую темь, а к утру мы, может, доберемся к русским.
- Только бы нам за Ак-Дарью перебраться.
- И чего жгут задаром, смотри.
Над оставленными кишлаками поднимался густой красный дым и по ветру летели огненные хлопья. Всадники пробирались шагом, держась одного направления, далеко впереди слышался шум, похожий на плеск водяной мельницы.
- Вот теперь холода настанут, - говорил Юсуп, - придут люди в свои сакли: крыши нет, корму нет, баранов угнали, есть нечего.
- Да кому прийти? чай, почти все перебиты.
- Ну, не все. Да, прогневался на них пророк. Русские бьют их за то, что Назарке служат, Назарка бьет, что к русским льнут. Куда тут кинешься?
- На то, братец ты мой, война. Это что белеет?
Батогов указал на какую-то беловатую, дымчатую массу, чуть видневшуюся вдали.
- Скоро очень что-то - а, кажется, Ак-Дарья.
Раза два они перебирались вброд через отдельные ручьи, пересекли вспаханное поле с торчащими стеблями прошлогодней джугары (род проса), наткнулись на глиняный забор, отыскали лазейку, перебрались. В стороне поднимались высокие стены какою-то двора, за запертыми воротами глухо лаяла собака.
- Мы теперь совсем спустились в долину, - говорил Юсуп, - мы идем как раз наперерез русским, если они будут на Дарье ночевать. Э, да вон и огни наши, видишь?
- Ты ничего не слышишь?
- Словно топочут.
Два парных часовых стали приглядываться к темноте.
- Смотри, как бы поганая орда не подобралась. Валетка, молчи!
- Науськай собак вон на те кусты, словно в той стороне что-то…
Послышалось злое рычание.
- Вот, лето-с, так же к Морозову в цепи подобрались: и не слыхал, как голову отрезали.
- Ну, не пугай - и так страшно.
Солдат вскинул ружье и взвел курок.
- Погоди, не пали: может, это так.
- А что его ждать-то?
Разом, с яростным лаем, ринулись несколько собак, до этой минуты совершенно неподвижных, и понеслись как раз к тому месту, где солдаты услышали подозрительный шум. Теперь ясно было видно, как две конные фигуры метнулись в сторону.
- А, черт бы вас драл! - донеслось из темноты.
Фраза эта была произнесена по-русски.
- Никак наши, что за леший! - засуетился часовой. - Постой, не пали; кто идет?
Блеснул выстрел и осветил испуганное, безусое лицо молодого солдата, наудалую пустившего свою нулю.
Человек пять солдат, лежавших в стороне, в так называемом секрете, бросились бегом к кустам, поднялась возня. В шуме свалки слышны были стон и русская ругань; голос Батогова, хриплый, взбешенный, кричал:
- Да что вы, дьяволы (следовала характерная русская фраза), говорят вам - свои. Да ну, не душите! А, ты вязать!
- Навались на них сразу, - командовал запыхавшийся голос.
- Я вот тебе навалюсь; к начальнику ведите!
Весь бивуак поднялся и стал в ружье.
__________
Было солнечное, морозное утро, лужицы по колеям Пеншамбинской дороги затянуло тонкою коркою льда; колеса повозок звенели по кремнистому грунту, и солдаты, потирая на ходу руки, бойко шли в такт маршевой песни.
Батогов ехал верхом на своем Орлике; он был еще в том же верблюжьем халате, в котором бежал из аула, только на голове его надета была теперь круглая офицерская фуражка, и из-под нее виднелась полоса красного бумажного платка, которым обернут был лоб всадника; кроме этой раны, рука Батогова была перевязана полотенцем выше локтя, и, судя по бледности его, можно было судить о том, что эти повреждения были довольно значительны. Все это были следы ночной схватки, которую беглецы должны были «выдержать по печальному недоразумению», как выразился в своем донесении начальник отряда, толстенький капитан, степенно раскачивавшийся в покойном седле, рядом с Батоговым. Около них ехали верхом еще два офицера и горнист на выпряженной из повозки хромой лошади. На походных носилках два здоровых, коренастых пехотинца несли тело, завернутое в несколько солдатских шинелей; из-под серого сукна виднелись красные лоскуты туземного халата и худощавая, смуглая рука, безжизненно свисшая с края носилок. Когда солдаты сбивались с ноги и носилки сотрясались от неверного шага несущих, то ближайшие могли слышать слабый стон и жалобный, тихий лепет раненого. Фельдшер-жидок шел, спотыкаясь, рядом с носилками, грызя в зубах окурок папироски и роясь на ходу в кожаной сумке с медикаментами. Наверху большой ротной телеги, поперек мешков с провиантом, лежало несколько тел, прикрученных веревками к грядкам повозки.
С жалобным мычанием, вытягивая шеи и бодаясь на ходу друг с другом, шло несколько штук рогатого скота; между быками семенили ножками десятка два козлов и баранов; далее тянулись привязанные друг к другу вьючные верблюды, под присмотром конных казаков и черномазого пехотинца, унтер-офицера, забравшегося на самую вершину вьюка переднего верблюда.
Всадники муллы Назар-Кула отстали от отряда и чуть виднелись далеко назади, изредка пуская, вслед удаляющимся русским, безвредные, не долетающие до половины расстояния пульки.
Пеншамбинский минарет и зубчатая стена цитадели поднимались из массы окрестных садов, по мере приближения отряда. Отряд остановился для привала, в виду предместий селения.
- Плох? - произнес Батогов, слезая с лошади и подойдя к носилкам, положенным в тени от повозки.
Жидок-фельдшер взглянул на него и немного струсил; он заморгал ресницами и принялся поспешно скатывать свежий бинт. Глаза Батогова словно уперлись в бедного жидка; в них не было заметно ни грусти, ни злобы, в них даже не было жизни. Тусклые, неподвижные - они были страшны.
- Да, голубчик, ну, что тут, да перестань, - говорил толстенький капитан, трогая Батогова за плечо.
- А! - отозвался тот и даже не обернулся.
- Никитка пуншу сварил. Вот сейчас.
- Да он даже не дышит! Я ничего не слышу.
Батогов быстро сбросил шинели с тела Юсупа, нагнулся низко-низко к самым носилкам и приложился ухом к какой-то массе рваного белья, забрызганного, залитого кровью и еще чем-то зелено-желтым, сильно вонявшим на свежем утреннем воздухе. Темно-желтое лицо умирающего как-то странно съежилось, рот искривился и сухие, горячие губы чуть заметно вздрагивали.
- Юсуп, Юсуп! - громко говорил Батогов и сильно тряс за плечи своего друга.
- Там у меня уже приготовлено, - бормотал капитан. - Вон, видишь, самоварчик дымится.
- Да возьмите его силою, - говорил другой офицер, подходя к носилкам. - видите, человек совсем ошалел.
- Да, поди - возьми, - огрызался капитан.
- Юсуп, да ну, вставай, ведь ты крепок, тебя сам черт не сломит, Юсуп! - Батогов припал на колени и схватил руками носилки.
- Отходит, - степенно, с некоторою торжественностью, произнес жидок-фельдшер и вдруг повалился на землю и откатился на несколько шагов, к самым колесам ротной повозки.
- Отходит?! - зарычал Батогов, готовясь повторить свою могучую затрещину.
- Голубчик, может, я тебе сюда принесу чаю? - ухаживал толстенький капитан. - Никитка!
Грязные тряпки все разом вздрогнули, зашевелились, вытянулись и замерли, стиснутые зубы заскрипели.
- Готово, - произнес Батогов и поднялся на ноги.
А в стороне, присевши на корточки около небольшого огонька, на котором прилажены были маленькие походные котелки, расположилась кучка солдат. Заваренный на завтрак кирпичный чай давно уже кипел и бежал по краям, потому что общее внимание более было обращено на сцену у носилок, чем на котелки. Все говорили шепотом, сдержанно; некоторые даже крестились, приподнимая кепи с назатыльниками.
- Кто же его знал! - вздохнул угреватый унтер-офицер и потрогал пальцем то место на подошве сапога, где совсем отстала закорузлая подметка и виднелись грязные онучи.
- Известно, - согласился рыжий, весноватый солдат, растирая на ладони табачные корешки.
- Теперь ежели сразу: Куцый, Валетка, опять Кудлай - пес здоровенный, Налет, Полкашка, твоя Венерка…
- Врешь, моя Венерка спала на кухне…
- На кухне?!. А зад у ней кто отшиб?.. На кухне!
- А пуще всех Колпик, так зверем и рвет…
- Как тут сообразить; теребят и шабаш.
- А тут Петров сдуру ахнул; говорю: «Постой, не пали», а он: «Бац!..»
- Фершал сказывал: в самое пузо, на четверть пониже ложечки, в эвто самое место.
- Ну, и шабаш.
- Оторопел я больно, братцы; мне ведь впервой, - слезливо оправдывался Петров, совсем еще рекрут с немного глуповатым, почти детским лицом и худою, плоскою, недоразвитою грудью.
- Оторопел! - упрекнул его угреватый унтер-офицер.
- А силен же он, братцы, - начал рыжий.
- Кто? этот-то?
Солдат взглянул на Батогова.
- Н-да. Меня, это, так тряханул, - думал, смерть пришла.
- А Миронова как шваркнул.
- Бей подъем!.. - запел тенором толстенький капитан, выглядывая из-под какой-то холстины, с недопитым стаканом в руках.
XI. Первый караван
На большом дворе, примыкавшем к дачам Перловича, работа, что называется, кипела. Штук восемьдесят верблюдов, все больше одногорбых наров, с темно-коричневою, гладко остриженною шерстью, крепких и выносливых, бродили на свободе или же валялись группами, держась к той стороне, куда достигали теплые лучи осеннего солнца; человек десять киргизов прихлебывали и присмактовали около котла; два приказчика из русских, в полутуземных, полугостинодворских костюмах, ставили масляною краскою клейма и метки на объемистых тюках, расположенных правильными рядами, связанных попарно и приготовленных к нагрузке. Сарт, в лисьем халате и в белой громадной чалме, отмечал на лоскутках прозрачной бумаги местного производства какие-то каракули и горячо спорил с одним из приказчиков; одним словом, все что-нибудь да делали.
Дела Перловича шли очень хорошо. Он теперь отправлял в Кокан свой караван, и верблюды были его собственные, не наемные, так что он нисколько не был в зависимости от лени и недобросовестности кочевников. Хозяин был в отличнейшем расположении духа; он давно уже чувствовал себя морально, а следовательно и физически, очень хорошо.
Он сидел в комнате, красиво обставленной в полуазиатском, полуевропейском вкусе. Тут же находились Захо, Федоров; ждали Хмурова, да он почему-то не приехал. Еще человек пять гостей собрались к Перловичу побеседовать. Все общество завтракало.
Завтрак был более чем обильный, завтрак был парадный. Весь стол был заставлен различными европейскими консервами: жестянки с омарами, баночки с страсбургским пирогом, трюфели, разная привозная рыба, все вещи весьма дорогие, особенно принимая в расчет возвышение цен от дальности провоза. Горячий глинтвейн и шампанское дополняли стол, и большинство собеседников было навеселе.
- А ведь пошел в гору, - подмигивал глазами на хозяина Захо, отведя зачем-то в сторону одного из гостей, во фраке и военных панталонах с красным кантиком.
- Расторговался, - согласился фрак и добавил, вздохнув: - Что же, людям счастье…
- Не одно счастье, тут без сноровки тоже не обойдешься.
- Опять, капитал - сила.
- А у Хмурова нет разве этой силы? А все врозь идет.
- У того больше для вида; опять же, «эти широкие цели»; помнишь речь у Глуповского за обедом?
- Это когда о шелководстве говорить собирались?
Капитан с белыми погонами и академическим аксельбантом, услышав слово «шелководство», встал со стула и, прожевывая кусок какой-то красной рыбы, подошел к говорящим.
- Я еще раз повторяю, - начал он, - что пока не установятся правильные сношения…
- Это что там на дворе шумят так? - перебил капитанскую речь голос за столом…
Перлович, который сидел у камина с местным богачом, сартом Саид-Азимом, поднял голову.
- Вьючить начали, - сообщал Захо, нагибаясь над окном.
- Ну-с, господа, - произнес Перлович. - Вы меня извините, я пойду распоряжаться… я скоро вернусь… Надеюсь, вы не будете стесняться…
- Э, помилуйте…
- Что за церемонии!
- Я назначил в четыре часа выступление моего каравана; теперь три. Ровно через час мы поднимем бокалы. - В голосе Перловича чувствовалась какая-то необыкновенная торжественность. - Мы поднимем бокалы с пожеланием успеха первому русскому каравану…
- Ну, занес!.. - послышался чей-то голос.
Перлович остановился…
- Нет, это я про другое, - смутился прервавший хозяйскую речь, вытирая усы салфеткою.
- А там, к тому времени соберутся остальные, - переменил тон Перлович. - Хмуров вот подъедет, генерал собирался…
Перлович кончил свою речь пригласительным жестом, - кушайте, мол, пока, - и вышел из комнаты.
- Этого гуся кормят сначала все грецкими орехами, - объяснял капитан, держа в руках банку.
- Пойдем слушать, Дрянет историю страсбургского пирога рассказывает.
- Я бы этого и есть не стал, - сплюнул на сторону Саид-Азим, косясь на банку.
- А что же… Ваш плов лучше, что ли?
- На каждого гуся нужно орехов столько, сколько весит сам гусь, - пояснял Дрянет.
- Каков гусь, - кивнул толстый чайный торговец, приехавший прямо из Кяхты для своих операций по торговле. - Ну, а это из чего приготовляется?
Он подвинул к капитану ящик с сардинами.
- Какой случай был вчера в клубе, - начал фрак. - Вы слышали?
- Это в читальной? Знаю: газеты все, черт знает зачем, растаскали…
- Вовсе нет. Подходит этот, как бишь его, ну, да… он…
- Все равно, - дальше.
- Подходит к мадам Красноперовой и говорит: позвольте на один тур; та, знаете, барыня такая полная, в соках…
- Особа с весом.
- Встает это она со стула, а на стуле…
- Я и по-английски, и по-немецки, и по-итальянски веду свои мемуары, - рассказывал капитан Дрянет, - я даже написал по-арабски трактат о значении шелководства как орудия… или, правильнее сказать, ступени в разливе цивилизующих начал.
- Для кого же это вы писали по-арабски-то? - спрашивал Захо, недоверчиво улыбаясь.
- Еще во время экспедиции моей, - перескочил капитан, пропуская мимо ушей вопрос Захо.
- Это про какую экспедицию вы изволите говорить?
- А про мой поход, или, правильнее сказать, военно-ученую экскурсию на перевал Об-Оф Аллах-бу, помните мою реляцию, она еще наделала такого шума?
- Да, толковали немало…
Пронзительный рев верблюдов на дворе давал знать, что их, уже навьюченных окончательно, начали поднимать на ноги, разнокалиберные бубенчики звенели, голос Перловича кричал:
- Тут и оставаться пока; тронуться по моему знаку!..
- Хлопочет, чтобы все с эффектом, - заметил кяхтинский купец.
- С большим расчетом действует. Вы думаете, он спроста? Он и этот завтрак с расчетом устроил, подъедут все люди нужные… Ну, тосты пойдут…
- Шампанского не мало выйдет.
- То-то, не мало… Этот не Хмуров, этот зря тратиться не станет…
За стеною сада послышался стук экипажных колес и топот верховых. Шелестя шлейфами по желто-красным, сухим листьям, густо усеявшим садовую дорожку, шли две дамы; их сопровождали интендантский чиновник, доктор, что был секундантом у Брилло, и еще человека три в военных мундирах.
- Съезжаются, - заметил господин во фраке.
- А Хмурова все нет, - вздохнул кяхтинский купец.
Саид-Азим окинул любопытным взглядом обеих дам и приложил свои руки к желудку, в знак самого глубокого уважения.
Генерал подъехал с другого двора верхом, в сопровождении казаков и адъютанта. Перлович встретил его на нижней ступеньке крыльца и с чувством самой глубокой признательности пожал обеими руками генеральскую перчатку.
- Я был в отчаянии… я думал… - с особенной нежностью в голосе говорил хозяин.
- Кажется, я не опоздал?
- Прошу пожаловать.
Генерал тяжело шагал со ступеньки на ступеньку, согнувшись словно под тяжелою ношею (он был в эполетах). Перлович бочком, шагая через две ступеньки, слегка поддерживал генеральский локоть и кивал головою на дверь, давая этим понять, что не мешало бы распахнуть ее на обе половинки. Невидимые руки тотчас же исполнили его сигналы. Все гости стояли на ногах, на всех лицах сияла улыбка, те, которые были в партикулярных костюмах, держались одною рукою за спинки своих стульев, с некоторою независимостью в позе; все же военные держали руки по швам и почтительно согнулись в поясницах. Сарт Саид-Азим и другой туземец, жирный Шарофей, только что появившийся из сада, одновременно произнесли: «Хоп» и взялись за желудки.
- Благодарю, - произнес генерал и добавил: - холодновато.
- Утром мороз большой был, ваше превосходительство, - поспешил донести капитан Дрянет.
- Вот и осень на дворе, - вздохнул купец из Кяхты.
- В видах чисто гигиенических… - начал доктор, но его прервал купец из Кяхты, сообщив, что ему доставлены новые чаи отличного качества.
- Если позволите, генерал, - начала одна из дам и протянула свою руку в светло-зеленой перчатке. Она заметила, что генерал вытащил из кармана большой портсигар из желтой кожи.
- В видах чисто гигиенических… - еще раз попытался доктор.
- А зачем, слушай, - протискался жирный Шарофей к самому креслу, на котором восседал генерал. - Зачем так делать?.. Русский купец не платит, сартовский купец платит… русский куп…
- Все, все платить будут… - засмеялся генерал и потрепал Шарофея по животу.
- Русский купец…
Капитан Дрянет, проскользнув как-то очень ловко под локтем сарта, оттеснил его этим движением и прервал протест.
- Новые машины приспособлены мною для размотки шелка, ваше превосходительство, - я об этом пишу трактат на ит…
- В видах чисто гигиенических…
- Это вы насчет чего? - обратился в доктору генерал.
- Это я насчет пользы теплых набрюшников в войсках. Предохраняя от простуды, они вместе с тем…
Генерал подвинул к себе жестянку с омаром.
Перлович ходил озабоченно, поглядывал в окна, совсем выходил куда-то на несколько минут, смотрел на часы и вообще выказывал нетерпение.
- Я думаю, теперь пора?.. - шепнул он кому-то.
- А Хмуров?
Перлович пожал плечами, выражая этим, что, мол, как же дожидаться одного, когда сам… и т. д. Капитан раза два вынимал из обшлага рукава какую-то бумагу, заглядывал в нее и откашливался. Захо считал стаканы на столе и соображал: всем ли хватит? Голос в соседней комнате говорил: «Погоди, веревок не подрезай, открути только проволоку».
- Милостивые государи… - начал Дрянет, посмотрел кругом, остановился, вспыхнул до ушей и стал откашливаться.
Другой офицер в уланском мундире насторожил уши, даже приподнялся со стула и, по всем признакам, приготовился возражать.
- Погоди, Дербентьев, не перебивай, - шептал ему купец из Кяхты. - Ведь уже так условились: сперва его речь (он кивнул на Дрянета), потом твоя…
В комнате настала мертвая тишина. Одна из дам почему-то фыркнула, другая заскрипела вилкою по тарелке, тыкая в маринованный грибок; а грибок был такой скользкий и никак не поддавался ее усилиям; генерал помог.
- Милостивые государи… - повторил Дрянет.
- Стань на стул, - шепнул кто-то сзади.
Оратор было полез.
- Не надо, - сказал генерал и стать чего-то искать под столом ногою.
Та дама, которая не могла справиться с грибком, подвинулась и слегка дотронулась носком своего башмака до генеральского сапога.
- Благодарю, - шепотом произнес генерал.
- В настоящее время, когда…
- Какое избитое начало! - язвительно нагнувшись к соседу, тихо говорил Дербентьсв.
- Умственные силы цивилизованного Запада двинулись на Дальний Восток…
- Получив двойные прогоны… - вставлял Дербентьев.
- Нельзя не видеть в этом новом потоке блистательного репоста, которым ответил наш век тому удару, который был нанесен из Азии, в далеком прошлом…
- Ничего не понимаю… - шептал генерал.
- Нетрудно понять, - продолжал оратор, - что я намекаю на то время, когда движение необразованных, варварских племен, вышедших из Центральной Азии, пользуясь одной только физическою силою, шаржировало или, правильнее сказать, атаковало зародыши европейской цивилизации… Прошли года…
- Прикажите наливать… - распорядился Перлович.
- И вот мы видим новое явление, явление отрадное. Европа отплатила Азии прошлое зло, но отплатила как? Послав от себя поток умственных сил - взамен грубых физических…
Генерал зевнул, Перлович почесал затылок, кое-кто передернул плечами, Дербентьев говорил вполголоса:
- Что, я разве не предупреждал?
- Наука, искусство, торговля, - воодушевлялся капитан, обращаясь при слове «торговля» к Перловичу, купцу из Кяхты и господину во фраке… Оратор искал глазами Захо, но тот стоял к нему спиною и набивал табаком нос. - Все явилось к услугам народа дикого, не вышедшего еще из ребяческого состояния…
Оратор замолчал и стал отыскивать что-то в своей бумаге, вынутой из обшлага… Этою паузою воспользовался Дербентьев, он поспешил встать.
- Позвольте это я сейчас…
- Торговые обороты наши… - справился с рукописью Дрянет…
- Торговые обороты наши, - перебил Дербентьев, - благодаря просвещенному вниманию и распорядительности начальства…
- Я буду иметь с вами дело после… - холодно произнес капитан, обращаясь к новому оратору, и отошел от стола.
- Обороты наши, благодаря вышесказанным обстоятельствам, разрослись до невероятных, скажу более, колоссальных размеров; пределы областей, занятых нашим победоносным оружием, стали тесны…
- Урра!!.. - послышалось с другого конца стола.
- Несвоевременно, господа, - заметил Дербентьев; - а наши смелые предприниматели…
Перлович выдвинулся вперед.
- Простирают свои руки даже за эти пределы… Туда, в Кокан, помимо посредства туземных купцов…
Несколько глаз с презрением покосились на Саид-Азима, а тот, ничего не понимая, спокойно выгребал пальцами сардины из жестянки.
- И вот собран и снаряжен большой караван, он здесь, его все видели, вы можете даже слышать эти дикие звуки…
Действительно, верблюды на дворе ревели почти непрерывно и на все лады гудели бубенчики. В дверях показались оба приказчика, назначенные сопровождать караван. Это были здоровые ребята с красными, полупьяными лицами, вооруженные с ног до головы, больше для эффекта, и с ременными нагайками через плечо.
- Здорово, ребята! - сказал им генерал.
- Наше вам-с… - галантерейно поклонился один из приказчиков.
- Караван этот собран средствами и усилиями блестящего представителя нашей торговли…
- Разноси, - распорядился Перлович.
- Вот он! - Дербентьев с жаром указал на Перловича.
- Я так тронут… эта честь… - бормотал хозяин.
- Благодарю, - с достоинством произнес генерал. - Вы этого вполне заслуживаете.
- Ваше превосходительство!..
- Урра! урра! - ревели все остальные; только Дрянет, подойдя к окну и уставившись в стекло, репетировал: «Неумение диспутировать, доходящее до наглости, служит признаком умственного убожества…»
- Качать!.. - кричал купец из Кяхты. - Ребята, берись! - командовал он вооруженным приказчикам. Те приступили тотчас же.
- Эта честь…
Перлович болтнул ногами в воздухе.
- Музыкантов! - кричал Захо.
Скрытые в саду трубачи грянули туш.
Вытягиваясь в одну линию, степенно двинулись навьюченные верблюды и потянулись мимо окон к воротам… Все бросились к окнам.
Проталкиваясь сквозь толпу, вошел Хмуров. По его лицу видно было, что он имеет сообщить весьма приятное.
- Наконец-то! - послышалось голоса.
- Mieux tard que jamais… - выгнулась всем корпусом одна из дам.
- Ну, новость! - протянул Хмуров, разводя руками.
- Что? что такое?!
- Да не томите, - пели дамы.
- Однако, что же, в самом деле? - нетерпеливо спросил генерал.
- Батогов…
- Ну?!
- Здесь, вернулся… я его сам видел.
- Урра!.. - загремело в комнате.
Послышался странный стук и дребезг посуды на столе, словно на пол упало тяжелое тело.
Перлович лежал ничком, без всякого признака жизни.
Известие это было для него уже слишком неожиданно.
Часть 1: I, II, III, IV, V, VI, VII, VIII, IX, X, XI, XII.
Часть 2: I, II, III, IV, V, VI, VII, VIII, IX, X, XI.
Часть 3: I, II, III, IV, V, VI, VII, VIII, IX, X, XI, XII, XIII, XIV.X. Смерть Юсупа
Маневр Юсупа, сбивший с толку преследователей, был более чем прост, только темнота помогла им в бегстве. Днем положение их было бы безвыходно: к горам им нельзя было уйти: там рыскали садыковцы; скакать прямо к отступающему русскому отряду было бы чистым безумием: большинство Назар-куловых джигитов, благодаря Сафару, знали уже, что за птицы затесались в их шайки. Дело было бы совсем дрянь, если бы не стемнело и не затуманилось между буграми.
- Никто как Бог, - шептал Юсуп.
- Опять ва-банк со входящими, - бравировал Батогов.
Оба всадника, выбравшись из лощинки, видели, как скакали по кургану джигиты муллы Сафара. То обстоятельство, что они так скоро прекратили дальнейшие розыски, очень озадачило Юсупа и его товарища.
- Вон они в кучу сбились, стоят.
- Ничего не вижу.
- Да вон чернеют, смотри между ушей лошади, видишь?
- Ну, то, кажись, пригорок.
- Назад поехали.
- А мы что стоим?
- Погоди. В случае чего, нам, пожалуй, придется лошадей бросить, пеших-то нас не увидят в такую темь, а к утру мы, может, доберемся к русским.
- Только бы нам за Ак-Дарью перебраться.
- И чего жгут задаром, смотри.
Над оставленными кишлаками поднимался густой красный дым и по ветру летели огненные хлопья. Всадники пробирались шагом, держась одного направления, далеко впереди слышался шум, похожий на плеск водяной мельницы.
- Вот теперь холода настанут, - говорил Юсуп, - придут люди в свои сакли: крыши нет, корму нет, баранов угнали, есть нечего.
- Да кому прийти? чай, почти все перебиты.
- Ну, не все. Да, прогневался на них пророк. Русские бьют их за то, что Назарке служат, Назарка бьет, что к русским льнут. Куда тут кинешься?
- На то, братец ты мой, война. Это что белеет?
Батогов указал на какую-то беловатую, дымчатую массу, чуть видневшуюся вдали.
- Скоро очень что-то - а, кажется, Ак-Дарья.
Раза два они перебирались вброд через отдельные ручьи, пересекли вспаханное поле с торчащими стеблями прошлогодней джугары (род проса), наткнулись на глиняный забор, отыскали лазейку, перебрались. В стороне поднимались высокие стены какою-то двора, за запертыми воротами глухо лаяла собака.
- Мы теперь совсем спустились в долину, - говорил Юсуп, - мы идем как раз наперерез русским, если они будут на Дарье ночевать. Э, да вон и огни наши, видишь?
- Ты ничего не слышишь?
- Словно топочут.
Два парных часовых стали приглядываться к темноте.
- Смотри, как бы поганая орда не подобралась. Валетка, молчи!
- Науськай собак вон на те кусты, словно в той стороне что-то…
Послышалось злое рычание.
- Вот, лето-с, так же к Морозову в цепи подобрались: и не слыхал, как голову отрезали.
- Ну, не пугай - и так страшно.
Солдат вскинул ружье и взвел курок.
- Погоди, не пали: может, это так.
- А что его ждать-то?
Разом, с яростным лаем, ринулись несколько собак, до этой минуты совершенно неподвижных, и понеслись как раз к тому месту, где солдаты услышали подозрительный шум. Теперь ясно было видно, как две конные фигуры метнулись в сторону.
- А, черт бы вас драл! - донеслось из темноты.
Фраза эта была произнесена по-русски.
- Никак наши, что за леший! - засуетился часовой. - Постой, не пали; кто идет?
Блеснул выстрел и осветил испуганное, безусое лицо молодого солдата, наудалую пустившего свою нулю.
Человек пять солдат, лежавших в стороне, в так называемом секрете, бросились бегом к кустам, поднялась возня. В шуме свалки слышны были стон и русская ругань; голос Батогова, хриплый, взбешенный, кричал:
- Да что вы, дьяволы (следовала характерная русская фраза), говорят вам - свои. Да ну, не душите! А, ты вязать!
- Навались на них сразу, - командовал запыхавшийся голос.
- Я вот тебе навалюсь; к начальнику ведите!
Весь бивуак поднялся и стал в ружье.
__________
Было солнечное, морозное утро, лужицы по колеям Пеншамбинской дороги затянуло тонкою коркою льда; колеса повозок звенели по кремнистому грунту, и солдаты, потирая на ходу руки, бойко шли в такт маршевой песни.
Батогов ехал верхом на своем Орлике; он был еще в том же верблюжьем халате, в котором бежал из аула, только на голове его надета была теперь круглая офицерская фуражка, и из-под нее виднелась полоса красного бумажного платка, которым обернут был лоб всадника; кроме этой раны, рука Батогова была перевязана полотенцем выше локтя, и, судя по бледности его, можно было судить о том, что эти повреждения были довольно значительны. Все это были следы ночной схватки, которую беглецы должны были «выдержать по печальному недоразумению», как выразился в своем донесении начальник отряда, толстенький капитан, степенно раскачивавшийся в покойном седле, рядом с Батоговым. Около них ехали верхом еще два офицера и горнист на выпряженной из повозки хромой лошади. На походных носилках два здоровых, коренастых пехотинца несли тело, завернутое в несколько солдатских шинелей; из-под серого сукна виднелись красные лоскуты туземного халата и худощавая, смуглая рука, безжизненно свисшая с края носилок. Когда солдаты сбивались с ноги и носилки сотрясались от неверного шага несущих, то ближайшие могли слышать слабый стон и жалобный, тихий лепет раненого. Фельдшер-жидок шел, спотыкаясь, рядом с носилками, грызя в зубах окурок папироски и роясь на ходу в кожаной сумке с медикаментами. Наверху большой ротной телеги, поперек мешков с провиантом, лежало несколько тел, прикрученных веревками к грядкам повозки.
С жалобным мычанием, вытягивая шеи и бодаясь на ходу друг с другом, шло несколько штук рогатого скота; между быками семенили ножками десятка два козлов и баранов; далее тянулись привязанные друг к другу вьючные верблюды, под присмотром конных казаков и черномазого пехотинца, унтер-офицера, забравшегося на самую вершину вьюка переднего верблюда.
Всадники муллы Назар-Кула отстали от отряда и чуть виднелись далеко назади, изредка пуская, вслед удаляющимся русским, безвредные, не долетающие до половины расстояния пульки.
Пеншамбинский минарет и зубчатая стена цитадели поднимались из массы окрестных садов, по мере приближения отряда. Отряд остановился для привала, в виду предместий селения.
- Плох? - произнес Батогов, слезая с лошади и подойдя к носилкам, положенным в тени от повозки.
Жидок-фельдшер взглянул на него и немного струсил; он заморгал ресницами и принялся поспешно скатывать свежий бинт. Глаза Батогова словно уперлись в бедного жидка; в них не было заметно ни грусти, ни злобы, в них даже не было жизни. Тусклые, неподвижные - они были страшны.
- Да, голубчик, ну, что тут, да перестань, - говорил толстенький капитан, трогая Батогова за плечо.
- А! - отозвался тот и даже не обернулся.
- Никитка пуншу сварил. Вот сейчас.
- Да он даже не дышит! Я ничего не слышу.
Батогов быстро сбросил шинели с тела Юсупа, нагнулся низко-низко к самым носилкам и приложился ухом к какой-то массе рваного белья, забрызганного, залитого кровью и еще чем-то зелено-желтым, сильно вонявшим на свежем утреннем воздухе. Темно-желтое лицо умирающего как-то странно съежилось, рот искривился и сухие, горячие губы чуть заметно вздрагивали.
- Юсуп, Юсуп! - громко говорил Батогов и сильно тряс за плечи своего друга.
- Там у меня уже приготовлено, - бормотал капитан. - Вон, видишь, самоварчик дымится.
- Да возьмите его силою, - говорил другой офицер, подходя к носилкам. - видите, человек совсем ошалел.
- Да, поди - возьми, - огрызался капитан.
- Юсуп, да ну, вставай, ведь ты крепок, тебя сам черт не сломит, Юсуп! - Батогов припал на колени и схватил руками носилки.
- Отходит, - степенно, с некоторою торжественностью, произнес жидок-фельдшер и вдруг повалился на землю и откатился на несколько шагов, к самым колесам ротной повозки.
- Отходит?! - зарычал Батогов, готовясь повторить свою могучую затрещину.
- Голубчик, может, я тебе сюда принесу чаю? - ухаживал толстенький капитан. - Никитка!
Грязные тряпки все разом вздрогнули, зашевелились, вытянулись и замерли, стиснутые зубы заскрипели.
- Готово, - произнес Батогов и поднялся на ноги.
А в стороне, присевши на корточки около небольшого огонька, на котором прилажены были маленькие походные котелки, расположилась кучка солдат. Заваренный на завтрак кирпичный чай давно уже кипел и бежал по краям, потому что общее внимание более было обращено на сцену у носилок, чем на котелки. Все говорили шепотом, сдержанно; некоторые даже крестились, приподнимая кепи с назатыльниками.
- Кто же его знал! - вздохнул угреватый унтер-офицер и потрогал пальцем то место на подошве сапога, где совсем отстала закорузлая подметка и виднелись грязные онучи.
- Известно, - согласился рыжий, весноватый солдат, растирая на ладони табачные корешки.
- Теперь ежели сразу: Куцый, Валетка, опять Кудлай - пес здоровенный, Налет, Полкашка, твоя Венерка…
- Врешь, моя Венерка спала на кухне…
- На кухне?!. А зад у ней кто отшиб?.. На кухне!
- А пуще всех Колпик, так зверем и рвет…
- Как тут сообразить; теребят и шабаш.
- А тут Петров сдуру ахнул; говорю: «Постой, не пали», а он: «Бац!..»
- Фершал сказывал: в самое пузо, на четверть пониже ложечки, в эвто самое место.
- Ну, и шабаш.
- Оторопел я больно, братцы; мне ведь впервой, - слезливо оправдывался Петров, совсем еще рекрут с немного глуповатым, почти детским лицом и худою, плоскою, недоразвитою грудью.
- Оторопел! - упрекнул его угреватый унтер-офицер.
- А силен же он, братцы, - начал рыжий.
- Кто? этот-то?
Солдат взглянул на Батогова.
- Н-да. Меня, это, так тряханул, - думал, смерть пришла.
- А Миронова как шваркнул.
- Бей подъем!.. - запел тенором толстенький капитан, выглядывая из-под какой-то холстины, с недопитым стаканом в руках.
XI. Первый караван
На большом дворе, примыкавшем к дачам Перловича, работа, что называется, кипела. Штук восемьдесят верблюдов, все больше одногорбых наров, с темно-коричневою, гладко остриженною шерстью, крепких и выносливых, бродили на свободе или же валялись группами, держась к той стороне, куда достигали теплые лучи осеннего солнца; человек десять киргизов прихлебывали и присмактовали около котла; два приказчика из русских, в полутуземных, полугостинодворских костюмах, ставили масляною краскою клейма и метки на объемистых тюках, расположенных правильными рядами, связанных попарно и приготовленных к нагрузке. Сарт, в лисьем халате и в белой громадной чалме, отмечал на лоскутках прозрачной бумаги местного производства какие-то каракули и горячо спорил с одним из приказчиков; одним словом, все что-нибудь да делали.
Дела Перловича шли очень хорошо. Он теперь отправлял в Кокан свой караван, и верблюды были его собственные, не наемные, так что он нисколько не был в зависимости от лени и недобросовестности кочевников. Хозяин был в отличнейшем расположении духа; он давно уже чувствовал себя морально, а следовательно и физически, очень хорошо.
Он сидел в комнате, красиво обставленной в полуазиатском, полуевропейском вкусе. Тут же находились Захо, Федоров; ждали Хмурова, да он почему-то не приехал. Еще человек пять гостей собрались к Перловичу побеседовать. Все общество завтракало.
Завтрак был более чем обильный, завтрак был парадный. Весь стол был заставлен различными европейскими консервами: жестянки с омарами, баночки с страсбургским пирогом, трюфели, разная привозная рыба, все вещи весьма дорогие, особенно принимая в расчет возвышение цен от дальности провоза. Горячий глинтвейн и шампанское дополняли стол, и большинство собеседников было навеселе.
- А ведь пошел в гору, - подмигивал глазами на хозяина Захо, отведя зачем-то в сторону одного из гостей, во фраке и военных панталонах с красным кантиком.
- Расторговался, - согласился фрак и добавил, вздохнув: - Что же, людям счастье…
- Не одно счастье, тут без сноровки тоже не обойдешься.
- Опять, капитал - сила.
- А у Хмурова нет разве этой силы? А все врозь идет.
- У того больше для вида; опять же, «эти широкие цели»; помнишь речь у Глуповского за обедом?
- Это когда о шелководстве говорить собирались?
Капитан с белыми погонами и академическим аксельбантом, услышав слово «шелководство», встал со стула и, прожевывая кусок какой-то красной рыбы, подошел к говорящим.
- Я еще раз повторяю, - начал он, - что пока не установятся правильные сношения…
- Это что там на дворе шумят так? - перебил капитанскую речь голос за столом…
Перлович, который сидел у камина с местным богачом, сартом Саид-Азимом, поднял голову.
- Вьючить начали, - сообщал Захо, нагибаясь над окном.
- Ну-с, господа, - произнес Перлович. - Вы меня извините, я пойду распоряжаться… я скоро вернусь… Надеюсь, вы не будете стесняться…
- Э, помилуйте…
- Что за церемонии!
- Я назначил в четыре часа выступление моего каравана; теперь три. Ровно через час мы поднимем бокалы. - В голосе Перловича чувствовалась какая-то необыкновенная торжественность. - Мы поднимем бокалы с пожеланием успеха первому русскому каравану…
- Ну, занес!.. - послышался чей-то голос.
Перлович остановился…
- Нет, это я про другое, - смутился прервавший хозяйскую речь, вытирая усы салфеткою.
- А там, к тому времени соберутся остальные, - переменил тон Перлович. - Хмуров вот подъедет, генерал собирался…
Перлович кончил свою речь пригласительным жестом, - кушайте, мол, пока, - и вышел из комнаты.
- Этого гуся кормят сначала все грецкими орехами, - объяснял капитан, держа в руках банку.
- Пойдем слушать, Дрянет историю страсбургского пирога рассказывает.
- Я бы этого и есть не стал, - сплюнул на сторону Саид-Азим, косясь на банку.
- А что же… Ваш плов лучше, что ли?
- На каждого гуся нужно орехов столько, сколько весит сам гусь, - пояснял Дрянет.
- Каков гусь, - кивнул толстый чайный торговец, приехавший прямо из Кяхты для своих операций по торговле. - Ну, а это из чего приготовляется?
Он подвинул к капитану ящик с сардинами.
- Какой случай был вчера в клубе, - начал фрак. - Вы слышали?
- Это в читальной? Знаю: газеты все, черт знает зачем, растаскали…
- Вовсе нет. Подходит этот, как бишь его, ну, да… он…
- Все равно, - дальше.
- Подходит к мадам Красноперовой и говорит: позвольте на один тур; та, знаете, барыня такая полная, в соках…
- Особа с весом.
- Встает это она со стула, а на стуле…
- Я и по-английски, и по-немецки, и по-итальянски веду свои мемуары, - рассказывал капитан Дрянет, - я даже написал по-арабски трактат о значении шелководства как орудия… или, правильнее сказать, ступени в разливе цивилизующих начал.
- Для кого же это вы писали по-арабски-то? - спрашивал Захо, недоверчиво улыбаясь.
- Еще во время экспедиции моей, - перескочил капитан, пропуская мимо ушей вопрос Захо.
- Это про какую экспедицию вы изволите говорить?
- А про мой поход, или, правильнее сказать, военно-ученую экскурсию на перевал Об-Оф Аллах-бу, помните мою реляцию, она еще наделала такого шума?
- Да, толковали немало…
Пронзительный рев верблюдов на дворе давал знать, что их, уже навьюченных окончательно, начали поднимать на ноги, разнокалиберные бубенчики звенели, голос Перловича кричал:
- Тут и оставаться пока; тронуться по моему знаку!..
- Хлопочет, чтобы все с эффектом, - заметил кяхтинский купец.
- С большим расчетом действует. Вы думаете, он спроста? Он и этот завтрак с расчетом устроил, подъедут все люди нужные… Ну, тосты пойдут…
- Шампанского не мало выйдет.
- То-то, не мало… Этот не Хмуров, этот зря тратиться не станет…
За стеною сада послышался стук экипажных колес и топот верховых. Шелестя шлейфами по желто-красным, сухим листьям, густо усеявшим садовую дорожку, шли две дамы; их сопровождали интендантский чиновник, доктор, что был секундантом у Брилло, и еще человека три в военных мундирах.
- Съезжаются, - заметил господин во фраке.
- А Хмурова все нет, - вздохнул кяхтинский купец.
Саид-Азим окинул любопытным взглядом обеих дам и приложил свои руки к желудку, в знак самого глубокого уважения.
Генерал подъехал с другого двора верхом, в сопровождении казаков и адъютанта. Перлович встретил его на нижней ступеньке крыльца и с чувством самой глубокой признательности пожал обеими руками генеральскую перчатку.
- Я был в отчаянии… я думал… - с особенной нежностью в голосе говорил хозяин.
- Кажется, я не опоздал?
- Прошу пожаловать.
Генерал тяжело шагал со ступеньки на ступеньку, согнувшись словно под тяжелою ношею (он был в эполетах). Перлович бочком, шагая через две ступеньки, слегка поддерживал генеральский локоть и кивал головою на дверь, давая этим понять, что не мешало бы распахнуть ее на обе половинки. Невидимые руки тотчас же исполнили его сигналы. Все гости стояли на ногах, на всех лицах сияла улыбка, те, которые были в партикулярных костюмах, держались одною рукою за спинки своих стульев, с некоторою независимостью в позе; все же военные держали руки по швам и почтительно согнулись в поясницах. Сарт Саид-Азим и другой туземец, жирный Шарофей, только что появившийся из сада, одновременно произнесли: «Хоп» и взялись за желудки.
- Благодарю, - произнес генерал и добавил: - холодновато.
- Утром мороз большой был, ваше превосходительство, - поспешил донести капитан Дрянет.
- Вот и осень на дворе, - вздохнул купец из Кяхты.
- В видах чисто гигиенических… - начал доктор, но его прервал купец из Кяхты, сообщив, что ему доставлены новые чаи отличного качества.
- Если позволите, генерал, - начала одна из дам и протянула свою руку в светло-зеленой перчатке. Она заметила, что генерал вытащил из кармана большой портсигар из желтой кожи.
- В видах чисто гигиенических… - еще раз попытался доктор.
- А зачем, слушай, - протискался жирный Шарофей к самому креслу, на котором восседал генерал. - Зачем так делать?.. Русский купец не платит, сартовский купец платит… русский куп…
- Все, все платить будут… - засмеялся генерал и потрепал Шарофея по животу.
- Русский купец…
Капитан Дрянет, проскользнув как-то очень ловко под локтем сарта, оттеснил его этим движением и прервал протест.
- Новые машины приспособлены мною для размотки шелка, ваше превосходительство, - я об этом пишу трактат на ит…
- В видах чисто гигиенических…
- Это вы насчет чего? - обратился в доктору генерал.
- Это я насчет пользы теплых набрюшников в войсках. Предохраняя от простуды, они вместе с тем…
Генерал подвинул к себе жестянку с омаром.
Перлович ходил озабоченно, поглядывал в окна, совсем выходил куда-то на несколько минут, смотрел на часы и вообще выказывал нетерпение.
- Я думаю, теперь пора?.. - шепнул он кому-то.
- А Хмуров?
Перлович пожал плечами, выражая этим, что, мол, как же дожидаться одного, когда сам… и т. д. Капитан раза два вынимал из обшлага рукава какую-то бумагу, заглядывал в нее и откашливался. Захо считал стаканы на столе и соображал: всем ли хватит? Голос в соседней комнате говорил: «Погоди, веревок не подрезай, открути только проволоку».
- Милостивые государи… - начал Дрянет, посмотрел кругом, остановился, вспыхнул до ушей и стал откашливаться.
Другой офицер в уланском мундире насторожил уши, даже приподнялся со стула и, по всем признакам, приготовился возражать.
- Погоди, Дербентьев, не перебивай, - шептал ему купец из Кяхты. - Ведь уже так условились: сперва его речь (он кивнул на Дрянета), потом твоя…
В комнате настала мертвая тишина. Одна из дам почему-то фыркнула, другая заскрипела вилкою по тарелке, тыкая в маринованный грибок; а грибок был такой скользкий и никак не поддавался ее усилиям; генерал помог.
- Милостивые государи… - повторил Дрянет.
- Стань на стул, - шепнул кто-то сзади.
Оратор было полез.
- Не надо, - сказал генерал и стать чего-то искать под столом ногою.
Та дама, которая не могла справиться с грибком, подвинулась и слегка дотронулась носком своего башмака до генеральского сапога.
- Благодарю, - шепотом произнес генерал.
- В настоящее время, когда…
- Какое избитое начало! - язвительно нагнувшись к соседу, тихо говорил Дербентьсв.
- Умственные силы цивилизованного Запада двинулись на Дальний Восток…
- Получив двойные прогоны… - вставлял Дербентьев.
- Нельзя не видеть в этом новом потоке блистательного репоста, которым ответил наш век тому удару, который был нанесен из Азии, в далеком прошлом…
- Ничего не понимаю… - шептал генерал.
- Нетрудно понять, - продолжал оратор, - что я намекаю на то время, когда движение необразованных, варварских племен, вышедших из Центральной Азии, пользуясь одной только физическою силою, шаржировало или, правильнее сказать, атаковало зародыши европейской цивилизации… Прошли года…
- Прикажите наливать… - распорядился Перлович.
- И вот мы видим новое явление, явление отрадное. Европа отплатила Азии прошлое зло, но отплатила как? Послав от себя поток умственных сил - взамен грубых физических…
Генерал зевнул, Перлович почесал затылок, кое-кто передернул плечами, Дербентьев говорил вполголоса:
- Что, я разве не предупреждал?
- Наука, искусство, торговля, - воодушевлялся капитан, обращаясь при слове «торговля» к Перловичу, купцу из Кяхты и господину во фраке… Оратор искал глазами Захо, но тот стоял к нему спиною и набивал табаком нос. - Все явилось к услугам народа дикого, не вышедшего еще из ребяческого состояния…
Оратор замолчал и стал отыскивать что-то в своей бумаге, вынутой из обшлага… Этою паузою воспользовался Дербентьев, он поспешил встать.
- Позвольте это я сейчас…
- Торговые обороты наши… - справился с рукописью Дрянет…
- Торговые обороты наши, - перебил Дербентьев, - благодаря просвещенному вниманию и распорядительности начальства…
- Я буду иметь с вами дело после… - холодно произнес капитан, обращаясь к новому оратору, и отошел от стола.
- Обороты наши, благодаря вышесказанным обстоятельствам, разрослись до невероятных, скажу более, колоссальных размеров; пределы областей, занятых нашим победоносным оружием, стали тесны…
- Урра!!.. - послышалось с другого конца стола.
- Несвоевременно, господа, - заметил Дербентьев; - а наши смелые предприниматели…
Перлович выдвинулся вперед.
- Простирают свои руки даже за эти пределы… Туда, в Кокан, помимо посредства туземных купцов…
Несколько глаз с презрением покосились на Саид-Азима, а тот, ничего не понимая, спокойно выгребал пальцами сардины из жестянки.
- И вот собран и снаряжен большой караван, он здесь, его все видели, вы можете даже слышать эти дикие звуки…
Действительно, верблюды на дворе ревели почти непрерывно и на все лады гудели бубенчики. В дверях показались оба приказчика, назначенные сопровождать караван. Это были здоровые ребята с красными, полупьяными лицами, вооруженные с ног до головы, больше для эффекта, и с ременными нагайками через плечо.
- Здорово, ребята! - сказал им генерал.
- Наше вам-с… - галантерейно поклонился один из приказчиков.
- Караван этот собран средствами и усилиями блестящего представителя нашей торговли…
- Разноси, - распорядился Перлович.
- Вот он! - Дербентьев с жаром указал на Перловича.
- Я так тронут… эта честь… - бормотал хозяин.
- Благодарю, - с достоинством произнес генерал. - Вы этого вполне заслуживаете.
- Ваше превосходительство!..
- Урра! урра! - ревели все остальные; только Дрянет, подойдя к окну и уставившись в стекло, репетировал: «Неумение диспутировать, доходящее до наглости, служит признаком умственного убожества…»
- Качать!.. - кричал купец из Кяхты. - Ребята, берись! - командовал он вооруженным приказчикам. Те приступили тотчас же.
- Эта честь…
Перлович болтнул ногами в воздухе.
- Музыкантов! - кричал Захо.
Скрытые в саду трубачи грянули туш.
Вытягиваясь в одну линию, степенно двинулись навьюченные верблюды и потянулись мимо окон к воротам… Все бросились к окнам.
Проталкиваясь сквозь толпу, вошел Хмуров. По его лицу видно было, что он имеет сообщить весьма приятное.
- Наконец-то! - послышалось голоса.
- Mieux tard que jamais… - выгнулась всем корпусом одна из дам.
- Ну, новость! - протянул Хмуров, разводя руками.
- Что? что такое?!
- Да не томите, - пели дамы.
- Однако, что же, в самом деле? - нетерпеливо спросил генерал.
- Батогов…
- Ну?!
- Здесь, вернулся… я его сам видел.
- Урра!.. - загремело в комнате.
Послышался странный стук и дребезг посуды на столе, словно на пол упало тяжелое тело.
Перлович лежал ничком, без всякого признака жизни.
Известие это было для него уже слишком неожиданно.