Операция "Кран"
Этот забавный рассказик написал мой друг Дмитрий Попов, когда поступал на режиссерское отделения ВГИКа.
ОПЕРАЦИЯ “КРАН” И ДРУГИЕ ДИВЕРСИИ ПРАПОРЩИКА МОХОВА
Одному военкомату из безнадежной глубинки не везло с комиссарами. Присылали одних “штрафников”. Так было и в этот раз.
Сидя у подъезда хрущевской двухэтажки, престарелые бабульки наблюдали за разгрузкой вещей нового жильца - очередного комиссара. Заметив незнакомого странного пацаненка с заторможенными движениями, бабульки смикитили - сын.
-Унучек, у-нучек, - запела крайняя старушка, протягивая облезлую карамельку с размытым рисунком: - Подь сюды!
Малец, туго понимая, что от него хотят, на всякий случай подошёл.
- Милок, скажи-ка, не таясь: Что натворил твой родитель?
- А мой папа - танк утопил! - с гордостью гаркнул девятилетний Костик, делая мужественное лицо.
- Во, как! - разом сверкнули очками ровесницы революции.
- Да, да. Была темная ночь, противник окружал. Батя пёр на танке. Учения подходили к концу. Враги наступали. Впереди - топь. Отступать было некуда. И тут папа принял ответственное решение: “Вперед! К своим! Через болото…” И танк утопил!
В это время из дверей подъезда показался шаровидный дядька среднего роста с повадками питекантропа и толстой репой, не отягощённой интеллектом. Он пальчиком поманил отпрыска, надавал ему тумаков, отобрал конфету и съел ёё на глазах изумлённых соседей.
- Все по плану, девчонки, - подытожила активная бабулька. А то старый, Репетун-то наш, - артиллеристом был. Наверное, его до сих пор пожилая пара вспоминает, которой он огород взрыхлил своими снарядами. Думали - война. Картошку с неделю как посадили - она еще и не проклюнулась… Потом, конечно, разобрались - Репетун в расчетах перепутал. Ветер что ли не учел. В общем, приехали солдатики, выровняли огород и посадили картошку на средства части.
- М-м-да, - хором вздохнули старушки. В армии сейчас не мед. Раньше такого не было. Эти вон… “дяды”. Лупцуют молоденьких ребятишек. За водкой ночью посылают, ночные маневры под кроватями устраивают, всякую похабщину заставляют перед сном рассказывать. О девках матом отзываться учат. Ну, что в тюрьме прямо. Э-э-эх. Дожились! Все Горбачев - Иуда. И в лоб ему, и по лбу!
В это время моё 13-летнее тело бродило неподалеку. Тогда я твердо решил: “Вот подрасту и в армию - ни ногой!”
Однако служить мне все-таки пришлось - на полигоне Воронежского Военного института радиоэлектроники. Под командованием майора Мясникова и его зама - капитана Лысенко. Полигон - мегатонны песка и кубометры сосен. Расположен под Воронежем. Его команда - три солдата - партизана в штопаных-перелатаных фуфайках, начальник, его зам и куча веселых прапорщиков, занятых на стройке маленькой одноэтажной казармы. Мы, солдаты, жили на краю соснового леса в списанном армейском кунге. Рядом, бок о бок, как буханки хлеба в магазине, стояли ещё три: столовая, офицерский кунг и радиостанция с легкомысленным прапорщиком Калгиным, не следящим ни фига за огромной направленной антенной, которая болталась на высокой мачте и меняла направление, как флюгер на ветру. Из-за этого у жителей соседней деревушки Березовки иногда возникали проблемы с просмотром первого канала ОРТ. В телевизорах господствовал сюр-авангардизм и концерт альтернативной музыки одновременно. Вобщем, ни Марии, ни Хосе Игнасио и Якубовича по пятницам. Но связь с институтом была отменной - Калгин врубал передатчик на полную катушку, и случайный поворот антенны на четверть особо на качестве связи не отражался.
Перед лесом, где мы жили и строили, располагалась огромная песчаная пустыня. С правого бока (со стороны леса) она резко обрывалась вниз, в пойму длинного и тонкого, как шнурок, озера Погоново, спрятанного от глаз густым пойменным лесом. Сверху глянешь, - одна зеленая долина. И так до самого горизонта - на 180 градусов обзора. Огромное зеленое море. Озеро тянулось внизу параллельно пустыне километров на пять. Далее начиналась многострадальная Березовка - жертва Калгинской антенны. С другой стороны пустынное плато клином расширялось по длине, наступая на посадки молоденьких сосёнок. Да, ещё перед нашим лесом, в начале пустыни, стояли два красных ангара. В них хранились цемент, рубероид, кирпичи и прочий хлам.
Ничто не предвещало такого поворота событий. Обычно мы вставали с утра, будили дежурного прапорщика (и Калгина, если тот дежурил на станции), шли на стройку к бадье и месили раствор. Около девяти часов на “Урале” приезжал майор Мясников с капитаном Лысенко и прапорщиками в кунге. Мясников - веселый колобок невысокого роста, с золотыми зубами, густыми волосами, низким лбом и лицом офтальмолога Святослава Федорова. Его поросячьи глазки доброго Хрюши постоянно излучали насмешку. Скорее всего над местным толстым лесничим, который гонял между соснами на маленьком тракторочке с кузовом впереди - “попрошайчике” - и мечтал поймать с поличным хитрого Мясникова за незаконную ловлю рыбы электроудочкой в озере и самовольную вырубку дубов и сосен (нашими руками, естественно). Майор строил дачу неподалеку, и когда “шалил”, выставлял оцепление с рациями.
“Наивный!” - посмеивался Мясников, когда лесничий сменил “попрошайчик” на бричку с лошадью и, крадучись, пробирался между сосен.
Капитан Лысенко был классическим замом. Ни за что не отвечал, но делал важный вид, выглядывая из-за спины майора. Ариец Лысенко ростом выдался чуть выше среднего, с голубыми глазами и высокомерным взглядом. Впрочем, когда ему перепадало от начальства, капитан вытягивал шею и оправдывался скороговоркой. Он обладал даром терять мастерки, молотки, уровни, гвозди и передавать подчиненным и начальству совсем не то, что говорил ему Мясников. По шее получал, естественно, майор. Поэтому Мясников не любил своего зама и искренне радовался, когда тому, по пьяной лавочке, накостылял капитан из соседней части. Вот так они и жили - лесничий точил зуб на Мясникова, Мясников - на Лысенко.
В тот весенний день, в конце апреля, “Урал” приехал без майора - заболел Михалыч. Из кабины показался Лысенко, окинул озабоченным взглядом стройку и крикнул:
- Дракон, вылазь!
Из кунга показался плотный дядька с мужественным лицом и рассмеялся.
- Дракон, ты чё ржешь? - недоумевал Лысенко.
Да вон, смотри, Колюха Мохов идет. Попутал дни, наверное, - сказал Дракон, показывая на сгорбленную, хромающую фигуру, которая уже приближалась к ангарам.
- Во! Точно! Мохов! - сам удивился капитан.
В это время из кабины “Урала” вылез водитель-контрактник Славик. Ему 27 лет, но выглядел он старше и мудрее. В его глубоко посаженных глазах и горбатом носе виделось что-то старческое. И не случайно. Он был сыном престарелых родителей. Славик вынул сигарету “Балканская звезда”, прикурил и произнес, глядя на Мохова:
- Опять чудить будет!
- Здорово, кореш! - обнял Мохова Дракон.
- З-з-дарова, С-Серёга! - прогнусавил тощий и горбатый Мохов.
- Мохов, ты чё тут делаешь - у тебя же отгул? - не мог понять Лысенко.
- Й-я п-порыбачить! - еле вымолвил Мохов.
- А-а, по разливу решил поплавать. Ну давай! Димон, - обратился капитан ко мне, - дай ключи от второго ангара.
Я достал связку и отдал её прапорщику Мохову. Мохов удалился. Дракон и другой приехавший, прапорщик Шерстюков, переоделись и приступили к работе. Они клали кирпич, а мы с ребятами были подсобниками. Работа кипела вовсю. Дракон рассказывал байки, веселые случаи, Лысенко стоял рядом и неприлично громко ржал, Шерстюков молчал, как рыба (стиль работы такой).
- Дракон, кто тебя так назвал? - спросил капитан.
- Мясников. Я же бывший мичман, служил на Сахалине.
- А при чём тут дракон?
- Мясников сказал: “Япония рядом - значит - Дракон”
- ? ? ?
В этот момент появился Мохов с черной вялой резиновой надувной лодкой на руках. Вид у него был растерянный.
- Колюха, ты чего так долго? - спросил Дракон, выглядывая из-за кладки.
- Н-н-насос и-искал. Н-н-нет его там.
Дракон рассмеялся, - пойди у Калгина в кунге возьми.
Мохов уже накачивал свою лодку, когда со стороны пустыни послышался гул и свист. Это ехал лобастый зеленый кран “Ивановец” с турбонадувом на базе КРАЗа.
- Г-Гена К-Крюк й-едет - пояснил Мохов.
Кран со страдающим номером 40-56 ОХ подъехал к стройке. Из кабины вылез крепкий парень лет 35 с мёртвенно-неподвижным лицом, как у Бастера Китона. Он должен был выгрузить две девятикубовые бочки на пустынном плато - курсантам на летний душ. Узнав у Лысенко куда их ставить, Гена Крюк сиганул с разбега в кабину (она высокая) и был таков. Мохов надул лодку, “обул” её себе на голову (благо она одноместная) и нырнул вниз, к озеру.
- Фамилия у него странная, - изрек Лысенко.
- Это не фамилия. Кличка. Кран - Гена Крюк. Еще у нас есть Лёха Ковш - тот на экскаваторе ковыряется, - пояснил Дракон.
Работа опять закипела с новой силой. Раствор. Кирпич. Удар ручкой мастерка, и стена заметно “повзрослела”.
В это время Славик совсем уж обкурился “Балканки” и меланхольно бродил рядом, не зная на что уже “наводить резкость”. Иногда он смотрел на часы. Наконец, подошел к Лысенко, показал на циферблат. Капитан задумался, почесал затылок и одобрительно махнул рукой. Славик завел “Урал” и поехал по песку мимо “КаМАЗа” с бочками и краном Гены Крюка. Проехав ещё немного, он исчез за перегибом песочного плато.
Время шло быстро. Из кунга - столовой показался Мишка-повар.
- “Обед!” - гаркнул Лысенко. - А где Гена и Славик?
И тут все посмотрели в сторону уехавшей машины. Ещё совсем недавно в полукилометре, как на ладони, карячился Гена Крюк со своим краном и бочками. Издали это напоминало аиста с младенцем в клюве.
- Да Гена уехал, наверное, в часть: говорил - работы полно. Все расписано по часам. Но где же Славик? - сам себя спрашивал Лысенко. Вроде отпросился ненадолго, по своим делам…
В этот момент грязный и потный перед нами предстал прапорщик Калгин. Задыхаясь, он пробулькал:
- “Урал”… Уф, уф… Мохов… Кран засел!
Отдышавшись, Калгин поведал страшную историю: Мохов надул лодку, и пока Крюк общался с капитаном, попросил Славика проехать по полигону и спуститься в назначенное время вниз, к озеру. Зачем? Лень было выпустить воздух из лодки, сложить и принести на полигон.
Славик так и сделал. Был конец апреля. Озеро только начало входить в берега, и Славик очень удивился, когда “Урал” резко осел в месте, где ещё три дня назад плавали рыбы. Славик вылез с лопатой - подкопать, если что. Почва под ногами чавкала, под ботинками выделялась вода.
- Батюшки - светы! “Урал” засел по самые мосты! Сзади колеса оставили две глубокие траншеи - спереди радостный Мохов в резиновых сапогах размахивал руками - что, мол, не доехал, да? Не будь дурак, он накинул себе лодку на голову, дошел до машины, закинул ее в кунг и подмигнул Славику:
- Н-не г-горюй! У-у-у нас ещё кран й-есть!
Гена Крюк был парнем добрым, несмотря на недолгую работу в картингистском кружке с “трудными подростками” в качестве тренера. Он как раз заканчивал сматывать тросы и собирался ехать на обед, когда добродушная физиономия Мохова вынырнула из-под бампера:
- Г-Гена п-подсоби!
В кабине крана сидел Калгин. Он целый день валялся у себя на радиостанции, отлежал бока и решил прогуляться к Гене, покурить по дороге.
Крюк задумался и неуверенно произнес:
- “Урал” весит 15 тонн, кран - 36. В два раза больше…
- А-а… у т-тебя к-колёса шире! - нашёлся Мохов, - и д-дури б-больше! Т-турбо н-над-дув оп-пять же!
Колеса у “Ивановца”, действительно, шире ураловских. Что тут сказать? Мохов был убедителен. Гена, Мохов и Калгин успели только спуститься в пойму и проехать половину расстояния до “Урала”, как “Ивановец” резко сел на пузо и беспомощно забуксовал всеми шестью колесами.
- Спокуха, дети, папа знает чем заняться, - изрёк Гена с каменным лицом и со словами: - “Сейчас мы сами себя дёрнем”, - освободил здоровый крюк, и тросом соединил его с высокой березой.
Кран свистел как реактивный самолет, крутил колесами, тащил себя сверху… Но не двигался! “Ба-бах!” Береза рухнула как сломанная спичка. Гена не унимался: поломал 5 деревьев в целый охват! “Ивановец” даже не дернулся.
Дальнейшее развитие событий не поддается здравому смыслу. Полный абсурд. Шизиловка! Лысенко вызывает дежурный тягач из института - такой же точно “Урал” с парой тросов и отверток в кунге. Он приехал с еще одним капитаном Чалых и пятнадцатью солдатами, и также засел рядом со Славиком! Уже смеркалось. Лес, куча народа, все бегают, не зная что делать. “Уралы” надрываются - рычат - буксуют. Кран свистит, как Соловей-разбойник. Вокруг - клубы черного дыма и несгоревшей солярки. Господи! Все! Апокалипсис! Солдат надо кормить - они голодные. Технику вытаскивать - ее ждут в автопарке. Но и это еще не все. На ту беду кран был нужен, как воздух, зампотеху - полковнику Томчуку (заместителю нач. института по технике). Ему оставался до пенсии всего один месяц, и он усиленно строил себе дачу. Так что кран был расписан по минутам. Зампотех Томчук был сам большой потехой: бывший десантник, под два метра ростом, немногословный, с большими связями и буйной головой - он внушал трепет самому начальнику института. Естественно, ему сразу же доложили о случившемся. Томчук связался по радиостанции с полигоном. Спросил, кто главный. А главным, т.е. крайним, оказался Лысенко. Вот его рассказ:
Томчук: - Доложите обстановку.
- Да тут… Вы уже знаете… принятые нами меры по вызволению техники должного результата не принесли…
Внезапно Томчук спросил по-сталински: “У крана колеса не спускают?”
- Простите, что? Связь плохая. - Колеса? Нет…
Томчук: - Если хоть одно колесо спустит, товарищ капитан, вы будете его надувать… Без насоса. Ртом! И передайте прапорщику Калгину, если он не закрутит гайку на антенне, то я сам залезу на мачту (благо десантник), откручу антенну и засуну ему… Уже догадались? Догадались куда? Как слышите? Отлично? Уже отлично? Хорошо, ждите подмоги…
Лысенко рассказывал это потом, уже как байку, осознавая, что если б Томчук, наспор, сам решил надуть баллон “Ивановца”, то порвал бы его ко всем чертям силой своих легких! Полковник был совсем не дурак, и понимал, что 36 тонн так просто не сдвинуть…
Томчук связался со своим другом из танковой дивизии. Дальше было шоу: из дивизии выехал танк Т-72. Расстояние между нами - всего 10 километров, но прямой дороги нет! Танк пробирался по полям, посадкам, оврагам и крутым горкам, оставляя за собой две широкие колеи. Урча и лязгая гусеницами, он был похож на клопа-черепашку, вредителя пшеницы. “Бронеклон” развернул пушку назад и протаранил маленькую рощицу. Подъехал к “Уралам” и вытащил их по очереди, как заботливая мама малыша, бьющегося в истерике в магазине игрушек. Танк развернулся, подцепил трос к “Ивановцу” сзади, за фаркоп, и нежно потянул. “Бдзынь!” Фаркоп с “мясом” вырвало из рамы крана. Тот - ни с места! Тогда танкист прицепил трос спереди, где спускался крюк… и также нежно выдрал с “мясом” солидную “бороду”. Теперь крюк беспомощно болтался, как вялый хобот у старого слона.
- З-за м-мост его, за м-мост дерни! - оживился Мохов, чувствуя вину.
- Не дам! - взмолился Гена Крюк. Мы так его по частям разберем,
кишки выпустим, а мосты с колесами в земле останутся!
Пробовать больше не стали. “Уралы” разъехались, люди разбрелись. Меня капитан оставил в кране на ночь - сторожить. Уходя, Гена дал мне кассету и журнал “Спид-Инфо”. Чтоб не скучал, значит… Ночь была темная. Тишина. Абсолютная. Ни шума, ни шороха. Ни скрипа, ни звука. И тьма! Вокруг - пойменный лес. Спереди, в 200 метрах озеро. Жуть! Вакуум какой-то. Почитав журнальчик, послушав Ирину Салтыкову, я решил прикемарить. Как бы не так! У крана широкая кабина, но руль слишком близко расположен к сиденью. Ложишься - а он в бок, гад, упирается. Неудобно. Что Вы говорите? Перевернуться? Пробовал - “Ивановец” имел ощутимый крен. Я не летучая мышь, вниз головой спать не могу… Вобщем, уснул с болью в боку и проснулся с ней же.
Идиотизм шел по нарастающей. С утра приехал Лысенко и приказал подкапывать колеса. Представляете? Копаешь, а там уже бассейн образуется - вода моментально заполняет ямку. Да и что подкапывать, если колеса и так закопались? Спустя полчаса, появился Гена Крюк и Мохов. Гена попытался поднять передние колеса, манипулируя лапами опор. Бесполезно - они уходили в землю, как вилки в сыр. Приехал больной Мясников. Он сиял и улыбался, как космонавт Георгий Гречко. Явно издевательским тоном, майор обратился к Лысенко:
- Серега, расскажи, как это ты кран умудрился в трясину загнать?
- Да, Михалыч, я чё…это Мохов… (полчаса ненормативной лексики).
Мясников (блаженно): - Нет, Серега, ну как, как это возможно… целого полковника опрокинуть, да ещё на дембеле? Хорошо хоть я заболел! Теперь тебя Томчук под трибунал отдаст… А, может, расстреляет… Да, да. - Ты же теперь преступник, тебя от общества изолировать надо… Кстати, лесник не приезжал? Майор окинул взглядом поле боя: “Да тут, батенька, целая экологическая катастрофа!” Капитан взмолился:
- Михалыч, что делать-то будем?
Майор задумался и выдал на-гора:
- Могу тебя обрадовать - чтобы ты ни делал, ничего не выйдет! Пока земля не подсохнет. Хоть вертолет вызывай, хоть портовый кран на воздушной подушке!
“Ивановец”, со мной внутри, уже 4 дня сидел в земле, когда утром приехал синий, как покойник, Лысенко и замогильным голосом сообщил:
- Томчук дал один день и одну ночь. Если кран не будет утром стоять на его даче - он лично оторвет мне по звезде с погона. Обещал. Какие предложения? Свою траурную речь капитан произнес, опираясь о капот “Ивановца” в присутствии Мохова, Крюка и меня, вставшего по утру и разминающего бок.
Гена почесал репу, взял штыковую лопату, потыкал ей землю и заключил:
- Уже лучше.
Этот день я запомнил на всю жизнь. Двенадцать часов непрерывно мы пилили двуручной пилой поломанные деревья. Метровыми чурками вымостили деревянную дорогу. Сбили два “плота” и положили их по разные стороны от крана - под опоры. Гена, манипулируя лапами, поднял передние колеса. Под них мы подложили чурки. Далее подняли задние колеса, и процедура повторилась. Все! Теперь кран стоял на деревянной дороге, как будто ничего и не случилось. Гена перекрестился, завел двигатель и осторожно стал сдавать назад. Мы затаили дыхание. Кран торжественно и величаво, как на параде, катился по чуркам, потом по земле. За эти дни она подсохла и затвердела. Все облегченно вздохнули. И тут из-за деревьев на бричке показался лесничий…
Итог этой истории был таков: Лысенко все-таки не стал старшим лейтенантом - успел вовремя. Томчук построил дачу и ушел на пенсию. Мясников выздоровел и еще больше округлился. Лесничий насчитал два миллиона рублей экологического ущерба, который дружно оплатили Мохов, Гена Крюк и Славик. Как раз по месячной зарплате на брата. Ну, а мне майор дал отпуск на неделю. За хорошую работу и охрану казенного имущества. Наконец-то закончились мрачные дни и вакуумные ночи! Вовсю засияло солнышко, и появились комары. Мой бок болел еще неделю, и даже посинел немного. А отпуск был все-таки классный!
ОПЕРАЦИЯ “КРАН” И ДРУГИЕ ДИВЕРСИИ ПРАПОРЩИКА МОХОВА
Одному военкомату из безнадежной глубинки не везло с комиссарами. Присылали одних “штрафников”. Так было и в этот раз.
Сидя у подъезда хрущевской двухэтажки, престарелые бабульки наблюдали за разгрузкой вещей нового жильца - очередного комиссара. Заметив незнакомого странного пацаненка с заторможенными движениями, бабульки смикитили - сын.
-Унучек, у-нучек, - запела крайняя старушка, протягивая облезлую карамельку с размытым рисунком: - Подь сюды!
Малец, туго понимая, что от него хотят, на всякий случай подошёл.
- Милок, скажи-ка, не таясь: Что натворил твой родитель?
- А мой папа - танк утопил! - с гордостью гаркнул девятилетний Костик, делая мужественное лицо.
- Во, как! - разом сверкнули очками ровесницы революции.
- Да, да. Была темная ночь, противник окружал. Батя пёр на танке. Учения подходили к концу. Враги наступали. Впереди - топь. Отступать было некуда. И тут папа принял ответственное решение: “Вперед! К своим! Через болото…” И танк утопил!
В это время из дверей подъезда показался шаровидный дядька среднего роста с повадками питекантропа и толстой репой, не отягощённой интеллектом. Он пальчиком поманил отпрыска, надавал ему тумаков, отобрал конфету и съел ёё на глазах изумлённых соседей.
- Все по плану, девчонки, - подытожила активная бабулька. А то старый, Репетун-то наш, - артиллеристом был. Наверное, его до сих пор пожилая пара вспоминает, которой он огород взрыхлил своими снарядами. Думали - война. Картошку с неделю как посадили - она еще и не проклюнулась… Потом, конечно, разобрались - Репетун в расчетах перепутал. Ветер что ли не учел. В общем, приехали солдатики, выровняли огород и посадили картошку на средства части.
- М-м-да, - хором вздохнули старушки. В армии сейчас не мед. Раньше такого не было. Эти вон… “дяды”. Лупцуют молоденьких ребятишек. За водкой ночью посылают, ночные маневры под кроватями устраивают, всякую похабщину заставляют перед сном рассказывать. О девках матом отзываться учат. Ну, что в тюрьме прямо. Э-э-эх. Дожились! Все Горбачев - Иуда. И в лоб ему, и по лбу!
В это время моё 13-летнее тело бродило неподалеку. Тогда я твердо решил: “Вот подрасту и в армию - ни ногой!”
Однако служить мне все-таки пришлось - на полигоне Воронежского Военного института радиоэлектроники. Под командованием майора Мясникова и его зама - капитана Лысенко. Полигон - мегатонны песка и кубометры сосен. Расположен под Воронежем. Его команда - три солдата - партизана в штопаных-перелатаных фуфайках, начальник, его зам и куча веселых прапорщиков, занятых на стройке маленькой одноэтажной казармы. Мы, солдаты, жили на краю соснового леса в списанном армейском кунге. Рядом, бок о бок, как буханки хлеба в магазине, стояли ещё три: столовая, офицерский кунг и радиостанция с легкомысленным прапорщиком Калгиным, не следящим ни фига за огромной направленной антенной, которая болталась на высокой мачте и меняла направление, как флюгер на ветру. Из-за этого у жителей соседней деревушки Березовки иногда возникали проблемы с просмотром первого канала ОРТ. В телевизорах господствовал сюр-авангардизм и концерт альтернативной музыки одновременно. Вобщем, ни Марии, ни Хосе Игнасио и Якубовича по пятницам. Но связь с институтом была отменной - Калгин врубал передатчик на полную катушку, и случайный поворот антенны на четверть особо на качестве связи не отражался.
Перед лесом, где мы жили и строили, располагалась огромная песчаная пустыня. С правого бока (со стороны леса) она резко обрывалась вниз, в пойму длинного и тонкого, как шнурок, озера Погоново, спрятанного от глаз густым пойменным лесом. Сверху глянешь, - одна зеленая долина. И так до самого горизонта - на 180 градусов обзора. Огромное зеленое море. Озеро тянулось внизу параллельно пустыне километров на пять. Далее начиналась многострадальная Березовка - жертва Калгинской антенны. С другой стороны пустынное плато клином расширялось по длине, наступая на посадки молоденьких сосёнок. Да, ещё перед нашим лесом, в начале пустыни, стояли два красных ангара. В них хранились цемент, рубероид, кирпичи и прочий хлам.
Ничто не предвещало такого поворота событий. Обычно мы вставали с утра, будили дежурного прапорщика (и Калгина, если тот дежурил на станции), шли на стройку к бадье и месили раствор. Около девяти часов на “Урале” приезжал майор Мясников с капитаном Лысенко и прапорщиками в кунге. Мясников - веселый колобок невысокого роста, с золотыми зубами, густыми волосами, низким лбом и лицом офтальмолога Святослава Федорова. Его поросячьи глазки доброго Хрюши постоянно излучали насмешку. Скорее всего над местным толстым лесничим, который гонял между соснами на маленьком тракторочке с кузовом впереди - “попрошайчике” - и мечтал поймать с поличным хитрого Мясникова за незаконную ловлю рыбы электроудочкой в озере и самовольную вырубку дубов и сосен (нашими руками, естественно). Майор строил дачу неподалеку, и когда “шалил”, выставлял оцепление с рациями.
“Наивный!” - посмеивался Мясников, когда лесничий сменил “попрошайчик” на бричку с лошадью и, крадучись, пробирался между сосен.
Капитан Лысенко был классическим замом. Ни за что не отвечал, но делал важный вид, выглядывая из-за спины майора. Ариец Лысенко ростом выдался чуть выше среднего, с голубыми глазами и высокомерным взглядом. Впрочем, когда ему перепадало от начальства, капитан вытягивал шею и оправдывался скороговоркой. Он обладал даром терять мастерки, молотки, уровни, гвозди и передавать подчиненным и начальству совсем не то, что говорил ему Мясников. По шее получал, естественно, майор. Поэтому Мясников не любил своего зама и искренне радовался, когда тому, по пьяной лавочке, накостылял капитан из соседней части. Вот так они и жили - лесничий точил зуб на Мясникова, Мясников - на Лысенко.
В тот весенний день, в конце апреля, “Урал” приехал без майора - заболел Михалыч. Из кабины показался Лысенко, окинул озабоченным взглядом стройку и крикнул:
- Дракон, вылазь!
Из кунга показался плотный дядька с мужественным лицом и рассмеялся.
- Дракон, ты чё ржешь? - недоумевал Лысенко.
Да вон, смотри, Колюха Мохов идет. Попутал дни, наверное, - сказал Дракон, показывая на сгорбленную, хромающую фигуру, которая уже приближалась к ангарам.
- Во! Точно! Мохов! - сам удивился капитан.
В это время из кабины “Урала” вылез водитель-контрактник Славик. Ему 27 лет, но выглядел он старше и мудрее. В его глубоко посаженных глазах и горбатом носе виделось что-то старческое. И не случайно. Он был сыном престарелых родителей. Славик вынул сигарету “Балканская звезда”, прикурил и произнес, глядя на Мохова:
- Опять чудить будет!
- Здорово, кореш! - обнял Мохова Дракон.
- З-з-дарова, С-Серёга! - прогнусавил тощий и горбатый Мохов.
- Мохов, ты чё тут делаешь - у тебя же отгул? - не мог понять Лысенко.
- Й-я п-порыбачить! - еле вымолвил Мохов.
- А-а, по разливу решил поплавать. Ну давай! Димон, - обратился капитан ко мне, - дай ключи от второго ангара.
Я достал связку и отдал её прапорщику Мохову. Мохов удалился. Дракон и другой приехавший, прапорщик Шерстюков, переоделись и приступили к работе. Они клали кирпич, а мы с ребятами были подсобниками. Работа кипела вовсю. Дракон рассказывал байки, веселые случаи, Лысенко стоял рядом и неприлично громко ржал, Шерстюков молчал, как рыба (стиль работы такой).
- Дракон, кто тебя так назвал? - спросил капитан.
- Мясников. Я же бывший мичман, служил на Сахалине.
- А при чём тут дракон?
- Мясников сказал: “Япония рядом - значит - Дракон”
- ? ? ?
В этот момент появился Мохов с черной вялой резиновой надувной лодкой на руках. Вид у него был растерянный.
- Колюха, ты чего так долго? - спросил Дракон, выглядывая из-за кладки.
- Н-н-насос и-искал. Н-н-нет его там.
Дракон рассмеялся, - пойди у Калгина в кунге возьми.
Мохов уже накачивал свою лодку, когда со стороны пустыни послышался гул и свист. Это ехал лобастый зеленый кран “Ивановец” с турбонадувом на базе КРАЗа.
- Г-Гена К-Крюк й-едет - пояснил Мохов.
Кран со страдающим номером 40-56 ОХ подъехал к стройке. Из кабины вылез крепкий парень лет 35 с мёртвенно-неподвижным лицом, как у Бастера Китона. Он должен был выгрузить две девятикубовые бочки на пустынном плато - курсантам на летний душ. Узнав у Лысенко куда их ставить, Гена Крюк сиганул с разбега в кабину (она высокая) и был таков. Мохов надул лодку, “обул” её себе на голову (благо она одноместная) и нырнул вниз, к озеру.
- Фамилия у него странная, - изрек Лысенко.
- Это не фамилия. Кличка. Кран - Гена Крюк. Еще у нас есть Лёха Ковш - тот на экскаваторе ковыряется, - пояснил Дракон.
Работа опять закипела с новой силой. Раствор. Кирпич. Удар ручкой мастерка, и стена заметно “повзрослела”.
В это время Славик совсем уж обкурился “Балканки” и меланхольно бродил рядом, не зная на что уже “наводить резкость”. Иногда он смотрел на часы. Наконец, подошел к Лысенко, показал на циферблат. Капитан задумался, почесал затылок и одобрительно махнул рукой. Славик завел “Урал” и поехал по песку мимо “КаМАЗа” с бочками и краном Гены Крюка. Проехав ещё немного, он исчез за перегибом песочного плато.
Время шло быстро. Из кунга - столовой показался Мишка-повар.
- “Обед!” - гаркнул Лысенко. - А где Гена и Славик?
И тут все посмотрели в сторону уехавшей машины. Ещё совсем недавно в полукилометре, как на ладони, карячился Гена Крюк со своим краном и бочками. Издали это напоминало аиста с младенцем в клюве.
- Да Гена уехал, наверное, в часть: говорил - работы полно. Все расписано по часам. Но где же Славик? - сам себя спрашивал Лысенко. Вроде отпросился ненадолго, по своим делам…
В этот момент грязный и потный перед нами предстал прапорщик Калгин. Задыхаясь, он пробулькал:
- “Урал”… Уф, уф… Мохов… Кран засел!
Отдышавшись, Калгин поведал страшную историю: Мохов надул лодку, и пока Крюк общался с капитаном, попросил Славика проехать по полигону и спуститься в назначенное время вниз, к озеру. Зачем? Лень было выпустить воздух из лодки, сложить и принести на полигон.
Славик так и сделал. Был конец апреля. Озеро только начало входить в берега, и Славик очень удивился, когда “Урал” резко осел в месте, где ещё три дня назад плавали рыбы. Славик вылез с лопатой - подкопать, если что. Почва под ногами чавкала, под ботинками выделялась вода.
- Батюшки - светы! “Урал” засел по самые мосты! Сзади колеса оставили две глубокие траншеи - спереди радостный Мохов в резиновых сапогах размахивал руками - что, мол, не доехал, да? Не будь дурак, он накинул себе лодку на голову, дошел до машины, закинул ее в кунг и подмигнул Славику:
- Н-не г-горюй! У-у-у нас ещё кран й-есть!
Гена Крюк был парнем добрым, несмотря на недолгую работу в картингистском кружке с “трудными подростками” в качестве тренера. Он как раз заканчивал сматывать тросы и собирался ехать на обед, когда добродушная физиономия Мохова вынырнула из-под бампера:
- Г-Гена п-подсоби!
В кабине крана сидел Калгин. Он целый день валялся у себя на радиостанции, отлежал бока и решил прогуляться к Гене, покурить по дороге.
Крюк задумался и неуверенно произнес:
- “Урал” весит 15 тонн, кран - 36. В два раза больше…
- А-а… у т-тебя к-колёса шире! - нашёлся Мохов, - и д-дури б-больше! Т-турбо н-над-дув оп-пять же!
Колеса у “Ивановца”, действительно, шире ураловских. Что тут сказать? Мохов был убедителен. Гена, Мохов и Калгин успели только спуститься в пойму и проехать половину расстояния до “Урала”, как “Ивановец” резко сел на пузо и беспомощно забуксовал всеми шестью колесами.
- Спокуха, дети, папа знает чем заняться, - изрёк Гена с каменным лицом и со словами: - “Сейчас мы сами себя дёрнем”, - освободил здоровый крюк, и тросом соединил его с высокой березой.
Кран свистел как реактивный самолет, крутил колесами, тащил себя сверху… Но не двигался! “Ба-бах!” Береза рухнула как сломанная спичка. Гена не унимался: поломал 5 деревьев в целый охват! “Ивановец” даже не дернулся.
Дальнейшее развитие событий не поддается здравому смыслу. Полный абсурд. Шизиловка! Лысенко вызывает дежурный тягач из института - такой же точно “Урал” с парой тросов и отверток в кунге. Он приехал с еще одним капитаном Чалых и пятнадцатью солдатами, и также засел рядом со Славиком! Уже смеркалось. Лес, куча народа, все бегают, не зная что делать. “Уралы” надрываются - рычат - буксуют. Кран свистит, как Соловей-разбойник. Вокруг - клубы черного дыма и несгоревшей солярки. Господи! Все! Апокалипсис! Солдат надо кормить - они голодные. Технику вытаскивать - ее ждут в автопарке. Но и это еще не все. На ту беду кран был нужен, как воздух, зампотеху - полковнику Томчуку (заместителю нач. института по технике). Ему оставался до пенсии всего один месяц, и он усиленно строил себе дачу. Так что кран был расписан по минутам. Зампотех Томчук был сам большой потехой: бывший десантник, под два метра ростом, немногословный, с большими связями и буйной головой - он внушал трепет самому начальнику института. Естественно, ему сразу же доложили о случившемся. Томчук связался по радиостанции с полигоном. Спросил, кто главный. А главным, т.е. крайним, оказался Лысенко. Вот его рассказ:
Томчук: - Доложите обстановку.
- Да тут… Вы уже знаете… принятые нами меры по вызволению техники должного результата не принесли…
Внезапно Томчук спросил по-сталински: “У крана колеса не спускают?”
- Простите, что? Связь плохая. - Колеса? Нет…
Томчук: - Если хоть одно колесо спустит, товарищ капитан, вы будете его надувать… Без насоса. Ртом! И передайте прапорщику Калгину, если он не закрутит гайку на антенне, то я сам залезу на мачту (благо десантник), откручу антенну и засуну ему… Уже догадались? Догадались куда? Как слышите? Отлично? Уже отлично? Хорошо, ждите подмоги…
Лысенко рассказывал это потом, уже как байку, осознавая, что если б Томчук, наспор, сам решил надуть баллон “Ивановца”, то порвал бы его ко всем чертям силой своих легких! Полковник был совсем не дурак, и понимал, что 36 тонн так просто не сдвинуть…
Томчук связался со своим другом из танковой дивизии. Дальше было шоу: из дивизии выехал танк Т-72. Расстояние между нами - всего 10 километров, но прямой дороги нет! Танк пробирался по полям, посадкам, оврагам и крутым горкам, оставляя за собой две широкие колеи. Урча и лязгая гусеницами, он был похож на клопа-черепашку, вредителя пшеницы. “Бронеклон” развернул пушку назад и протаранил маленькую рощицу. Подъехал к “Уралам” и вытащил их по очереди, как заботливая мама малыша, бьющегося в истерике в магазине игрушек. Танк развернулся, подцепил трос к “Ивановцу” сзади, за фаркоп, и нежно потянул. “Бдзынь!” Фаркоп с “мясом” вырвало из рамы крана. Тот - ни с места! Тогда танкист прицепил трос спереди, где спускался крюк… и также нежно выдрал с “мясом” солидную “бороду”. Теперь крюк беспомощно болтался, как вялый хобот у старого слона.
- З-за м-мост его, за м-мост дерни! - оживился Мохов, чувствуя вину.
- Не дам! - взмолился Гена Крюк. Мы так его по частям разберем,
кишки выпустим, а мосты с колесами в земле останутся!
Пробовать больше не стали. “Уралы” разъехались, люди разбрелись. Меня капитан оставил в кране на ночь - сторожить. Уходя, Гена дал мне кассету и журнал “Спид-Инфо”. Чтоб не скучал, значит… Ночь была темная. Тишина. Абсолютная. Ни шума, ни шороха. Ни скрипа, ни звука. И тьма! Вокруг - пойменный лес. Спереди, в 200 метрах озеро. Жуть! Вакуум какой-то. Почитав журнальчик, послушав Ирину Салтыкову, я решил прикемарить. Как бы не так! У крана широкая кабина, но руль слишком близко расположен к сиденью. Ложишься - а он в бок, гад, упирается. Неудобно. Что Вы говорите? Перевернуться? Пробовал - “Ивановец” имел ощутимый крен. Я не летучая мышь, вниз головой спать не могу… Вобщем, уснул с болью в боку и проснулся с ней же.
Идиотизм шел по нарастающей. С утра приехал Лысенко и приказал подкапывать колеса. Представляете? Копаешь, а там уже бассейн образуется - вода моментально заполняет ямку. Да и что подкапывать, если колеса и так закопались? Спустя полчаса, появился Гена Крюк и Мохов. Гена попытался поднять передние колеса, манипулируя лапами опор. Бесполезно - они уходили в землю, как вилки в сыр. Приехал больной Мясников. Он сиял и улыбался, как космонавт Георгий Гречко. Явно издевательским тоном, майор обратился к Лысенко:
- Серега, расскажи, как это ты кран умудрился в трясину загнать?
- Да, Михалыч, я чё…это Мохов… (полчаса ненормативной лексики).
Мясников (блаженно): - Нет, Серега, ну как, как это возможно… целого полковника опрокинуть, да ещё на дембеле? Хорошо хоть я заболел! Теперь тебя Томчук под трибунал отдаст… А, может, расстреляет… Да, да. - Ты же теперь преступник, тебя от общества изолировать надо… Кстати, лесник не приезжал? Майор окинул взглядом поле боя: “Да тут, батенька, целая экологическая катастрофа!” Капитан взмолился:
- Михалыч, что делать-то будем?
Майор задумался и выдал на-гора:
- Могу тебя обрадовать - чтобы ты ни делал, ничего не выйдет! Пока земля не подсохнет. Хоть вертолет вызывай, хоть портовый кран на воздушной подушке!
“Ивановец”, со мной внутри, уже 4 дня сидел в земле, когда утром приехал синий, как покойник, Лысенко и замогильным голосом сообщил:
- Томчук дал один день и одну ночь. Если кран не будет утром стоять на его даче - он лично оторвет мне по звезде с погона. Обещал. Какие предложения? Свою траурную речь капитан произнес, опираясь о капот “Ивановца” в присутствии Мохова, Крюка и меня, вставшего по утру и разминающего бок.
Гена почесал репу, взял штыковую лопату, потыкал ей землю и заключил:
- Уже лучше.
Этот день я запомнил на всю жизнь. Двенадцать часов непрерывно мы пилили двуручной пилой поломанные деревья. Метровыми чурками вымостили деревянную дорогу. Сбили два “плота” и положили их по разные стороны от крана - под опоры. Гена, манипулируя лапами, поднял передние колеса. Под них мы подложили чурки. Далее подняли задние колеса, и процедура повторилась. Все! Теперь кран стоял на деревянной дороге, как будто ничего и не случилось. Гена перекрестился, завел двигатель и осторожно стал сдавать назад. Мы затаили дыхание. Кран торжественно и величаво, как на параде, катился по чуркам, потом по земле. За эти дни она подсохла и затвердела. Все облегченно вздохнули. И тут из-за деревьев на бричке показался лесничий…
Итог этой истории был таков: Лысенко все-таки не стал старшим лейтенантом - успел вовремя. Томчук построил дачу и ушел на пенсию. Мясников выздоровел и еще больше округлился. Лесничий насчитал два миллиона рублей экологического ущерба, который дружно оплатили Мохов, Гена Крюк и Славик. Как раз по месячной зарплате на брата. Ну, а мне майор дал отпуск на неделю. За хорошую работу и охрану казенного имущества. Наконец-то закончились мрачные дни и вакуумные ночи! Вовсю засияло солнышко, и появились комары. Мой бок болел еще неделю, и даже посинел немного. А отпуск был все-таки классный!