Философическое (11)
Философическое (1)
Философическое (2)
Философическое (3)
Философическое (4)
Философическое (5)
Философическое (6)
Философическое (7)
Философическое (8)
Философическое (9)
Философическое (10)
Было бы ошибочно думать, что греки ничего не знали о субъективной природе познания. Все они знали и понимали, эти мудрые и лукавые греки. И из того, что дошло до нас из их философии (а это, наверное, только сотая или тысячная часть из того, что они успели сказать и о чем успели подумать), хорошо видно, что вопрос о том, насколько достоверно даже наше чувственное знание, не говоря уже о понятийном и теоретическом, греки рассматривали очень внимательно и вдумчиво. И много спорили о том, почему, например, одно и то же вино больному человеку кажется киcлым, а здоровому - сладким. И почему одна и та же вещь для больного кажется тяжелой, а для здорового - легкой.
Скепсис относительно возможности знания был среди греков явлением очень распространенным. И уже очень рано греки пришли к мысли, что то, чем является нам вещь, - не есть то же самое, что сущность и бытие этой вещи самой по себе. Целые школы и направления греческой мысли только тем и занимались, что доказывали тщетность и призрачность наших знаний и невозможность познания мира. Некоторые особенно ловкие философы так всю жизнь вояжировали по всему греческому миру, останавливаясь и подолгу проживая в домах богатых и влиятельнных людей, cклонных к философии и любивших послушать философские споры, и демонстрировали им тщету мира и знания. "Что есть истина?" - этот вопрос, который задал Христу Понтий Пилат, вовсе не был, как иногда думают, вопросом нездорового, уставшего и разочаровавшегося в жизни немолодого римского чиновника. Это было главное умонастроение всего греко-римского мира и всей греческой мысли. И, видимо, только благодаря этому умонастроению греческая философия и состоялась, позволяя свободно спорить самым разным людям и исповедовать самые разные мнения. Ничего подобного ни в Египте, ни в Персии, ни в Индии, ни где-либо еще, конечно, не было. И, видимо, именно эта особенность греко-римской культуры в дальнейшем и легла в фундамент всей европейской культуры, что позволило европейской культуре стать тем, чем она стала, и подчинить себе весь мир.
Но понятия Субъекта познания, конечно, в греческой философии не было. Как не было его и в более поздней античной культуре, впадшей в неоплатонизм, гностицизм и мистику. Понятие Субъекта принадлежит только и исключительно новой европейской философии, возникшей в рамках христианской культуры. И когда Декарт вдруг произнес свое "Cogito ergo sum" (Я мыслю, следовательно, я существую), то нужно понимать, что ничего подобного или даже близкого к этому никто из греков произнести не мог. Ибо такое произнести мог только христианин и человек христианской культуры, в центре которой находился не безличный бог неоплатоников, а Бог, который сказал о Себе: "Аз есмь Сущий". И только христианин, который верил, что человек создан по образу и подобию Божьему, и что Бог стал человеком, мог произвести тот переворот, который совершил Иммануил Кант, перенеся представления христианских схоластиков о Боге на самого человека.
Конечно, переворот произошел не только в философии, но и во всей науке. Четверка мушкетеров из Декарта, Лейбница, Ньютона и Эйлера наоткрывала и наштамповала столько всего в области математики, физики, геометрии, оптики, механики и других наук, что ничего подобного мир просто не видел. Открытия только одной этой четверки до сих пор составляют основу математики и физики, и этих открытий было сделано на порядок больше, чем за всю предыдущую историю человечества. И все это - результат того фундаментального переворота, который медленно, на протяжении нескольких веков созревал в рамках христианского мира и христианской культуры и который, наконец, обнаружился и состоялся.
Все, что происходило потом, вплоть до наших дней, в области науки, техники, культуры, общественных и экономических отношений -все это есть лишь дальнейшее развитие произошедшего тогда переворота. Простая инерция и доделка того, что по каким-то причинам не успели или не сумели сделать ранее. С точки зрения фундаментальных идей, ничего интересного и нового.
Что же касается самой философии, то на Канте она, собственно, и закончилась. Дальше вместо "философии" началось "философствование", а все попытки "преодолеть Канта" закончились ничем. Гегель велик, сила его ума невероятна, а картина мироздания, которую он нарисовал с помощью этого своего незаурядного и необычайно сильного ума, завораживает. Но философии там нет. Вместо философии - куча философских фокусов и грандиозный философский иллюзион. И если отстраниться от того необычайного впечатления, которое производит грандиозное здание его системы, то окажется, что за этим зданием скрывается все тот же примитивный пантеизм, который философия уже давно попробовала на все зубы и выплюнула. Простенький ход, сделанный Фихте для превращения кантовского субъекта человеческого познания в некий Субъект, у Гегеля принял форму сплошного волюнтаризма мысли, но когда фихтевский Субъект превратился в гегелевский Абсолютный Дух, то оказалось, что это все тот же пантеизм, несколько закамуфлированный за гегелевскими находками и диалектикой. С точки зрения же развития философии, философия Гегеля, конечно, была шагом назад, и сильно назад.
Это Гегель. А все остальное - еще хуже. Карлы Марксы, Зигмунды Фрейды и Фридрихи Энгельсы - это вообще не философия. Мелкие торгаши на философской ярмарке, приторговывающие украденным тряпьем. Но и Шопегауэрам и Хайдеггерам сказать особенно было нечего. Поразмышлять о том о сем, окинуть свежим взглядом историю философии, начиная с греков. Все.
Правда, то, что Кант так и не был преодолен, вовсе не значит, что философская система Канта настолько совершенна, что закрывает собой саму возможность дальнейшей философии, или что она ответила на все вопросы. Кант оставил такие существенные дыры в своем учении, - и особенно, конечно, в самом представлении о трансцендентной "вещи-в-себе", - что именно в эти дыры и устремились последующие философы - пытаясь их залатать или же, напротив, сделать пошире, в надежде, что из них хлынет новая философия. Ничего не хлынуло. И Кант по-прежнему стоит, непоколебимый и суровый. Нет, проблема вовсе не в том, что Кант закрыл философию. Проблема в том, что он так и не ответил на некоторые вопросы, которые он поставил перед собой и на которые по сути он и должен был ответить.