(no subject)
Джон Стейнбек. Гроздья гнева
Запад беспокоится - близки какие-то перемены. Западные штаты
беспокоятся, как лошади перед грозой. Крупные собственники беспокоятся,
чуя грядущие перемены и не понимая их смысла. Крупные собственники бьют
по тому, что ближе всего в их поле зрения: по расширенному составу
правительства, по растущей солидарности в рабочем движении; бьют по
новым налогам, по новым экономическим планам, не понимая, что все это
следствия, а не причины. Следствия, а не причины. Следствия, а не
причины. Причины коренятся глубоко, и в них нет ничего сложного.
Причины - это физический голод, возведенный в миллионную степень; это
духовный голод - тяга к счастью, к чувству уверенности в завтрашнем
дне, возведенная в миллионную степень; это тяга мускулов и мозга к
росту, к работе, к созиданию, возведенная в миллионную степень.
Конечная, ясная функция человека - работать, созидать, не только себе
одному на пользу,- это и есть человек. Построить стену, построить дом,
плотину и вложить частицу своего человеческого "я" в эту стену, в этот
дом, в эту плотину, и взять кое-что и от них - от этой стены, этого
дома, этой плотины; укрепить мускулы тяжелой работой, приобщиться к
ясности линий и форм, возникающих на чертеже. Ибо человек -
единственное существо во всей органической жизни природы, которое
перерастает пределы созданного им, поднимается вверх по ступенькам
своих замыслов, рвется вперед, оставляя достигнутое позади. Вот что
следует сказать о человеке: когда теории меняются или терпят крах,
когда школы, философские учения, национальные, религиозные,
экономические предрассудки возникают, а потом рассыпаются прахом,
человек хоть и спотыкаясь, а тянется вперед, идет дальше и иной раз
ошибается, получает жест кие удары. Сделав шаг вперед, он может
податься назад, но только на полшага - полного шага назад он никогда не
сделает. Вот что следует сказать о человеке; и это следует понимать,
понимать. Это следует понимать, когда бомбы падают с вражеских
самолетов на людные рынки, когда пленных прирезывают, точно свиней,
когда искалеченные тела валяются в пропитанной кровью пыли.
Западные штаты беспокоятся - близки какие-то перемены. Техас и
Оклахома, Канзас и Арканзас, Нью-Мексико, Аривона, Калифорния. Семья
съезжает со своего участка. Отец взял ссуду в банке, а теперь банк
хочет завладеть землей. Земельная компания - другими словами банк, если
владельцем земли является он,- хочет, чтобы на этой земле хозяйничали
тракторы, а не арендатор. А разве трактор - это плохо? Разве в той
силе, которая проводит длинные борозды по земле, есть что-нибудь
дурное? Если б этот трактор принадлежал нам, тогда было бы хорошо,- не
мне, а нам. Если б наши тракторы проводили длинные борозды по нашей
земле, тогда было бы хорошо. Не по моей земле, а по нашей. Мы любили бы
этот трактор, как мы любили эту землю, когда она была наша. Но трактор
делает сразу два дела: он вспахивает землю и выкорчевывает с этой земли
нас. Между таким трактором и танком разница небольшая. И тот и другой
гонят перед собой людей, охваченных страхом, горем. Тут есть над чем
призадуматься.
С земли согнали одного фермера, одну семью; вот его дряхлая машина
со скрипом ползет по шоссе на Запад. Я лишился земли, моей землей
завладел трактор. Я один, я не знаю, что делать. А ночью эта семья
останавливается у придорожной канавы, и к ее становищу подъезжает
другая семья, и палаток уже не одна, а две. Двое мужчин присаживаются
на корточки поговорить, а женщины и дети стоят и слушают. Вы, кому
ненавистны перемены, кто страшится революций, смотрите: вот точка, в
которой пересекаются человеческие жизни. Разъедините этих двоих мужчин:
заставьте их ненавидеть, бояться друг друга, не доверять друг другу.
Ведь здесь начинается то, что внушает вам страх. Здесь это в зародыше.
Ибо в формулу "я лишился своей земли" вносится поправка; клетка
делится, и из этого деления возникает то, что вам ненавистно: "Мы
лишились нашей земли". Вот где таится опасность, ибо двое уже не так
одиноки, как один. И из этого первого "мы" возникает нечто еще более
опасное: "У меня есть немного хлеба" плюс "у меня его совсем нет". И
если в сумме получается "у нас есть немного хлеба", значит, все стало
на свое место и движение получило направленность. Теперь остается
сделать несложное умножение, и эта земля, этот трактор - наши. Двое
мужчин, присевших на корточки у маленького костра, мясо в котелке,
молчаливые женщины с застывшим взглядом; позади них ребятишки, жадно
вслушивающиеся в непонятные речи. Надвигается ночь. Малыш простудился.
Вот, возьми одеяло. Оно шерстяное. Осталось еще от матери. Возьми,
накрой им ребенка. Вот что надо бомбить. Вот где начинается переход от
"я" и "мы".
Если б вам, владельцам жизненных благ, удалось понять это, вы
смогли бы удержаться на поверхности. Если б вам удалось отделить
причины от следствий, если бы нам удалось понять, что Пейн, Маркс,
Джефферсон, Ленин были следствием, а не причиной, вы смогли бы уцелеть.
Но вы не понимаете этого. Ибо собственничество сковывает ваше "я" и
навсегда отгораживает его от "мы".
Западные штаты беспокоятся - близки какие-то перемены. Потребность
рождает идею, идея рождает действие. Полмиллиона людей движется по
дорогам; еще один миллион охвачен тревогой, готов в любую минуту
сняться с места; еще десять миллионов только проявляют признаки
беспокойства.
А тракторы проводят борозду за бороздой по опустевшей земле.
Запад беспокоится - близки какие-то перемены. Западные штаты
беспокоятся, как лошади перед грозой. Крупные собственники беспокоятся,
чуя грядущие перемены и не понимая их смысла. Крупные собственники бьют
по тому, что ближе всего в их поле зрения: по расширенному составу
правительства, по растущей солидарности в рабочем движении; бьют по
новым налогам, по новым экономическим планам, не понимая, что все это
следствия, а не причины. Следствия, а не причины. Следствия, а не
причины. Причины коренятся глубоко, и в них нет ничего сложного.
Причины - это физический голод, возведенный в миллионную степень; это
духовный голод - тяга к счастью, к чувству уверенности в завтрашнем
дне, возведенная в миллионную степень; это тяга мускулов и мозга к
росту, к работе, к созиданию, возведенная в миллионную степень.
Конечная, ясная функция человека - работать, созидать, не только себе
одному на пользу,- это и есть человек. Построить стену, построить дом,
плотину и вложить частицу своего человеческого "я" в эту стену, в этот
дом, в эту плотину, и взять кое-что и от них - от этой стены, этого
дома, этой плотины; укрепить мускулы тяжелой работой, приобщиться к
ясности линий и форм, возникающих на чертеже. Ибо человек -
единственное существо во всей органической жизни природы, которое
перерастает пределы созданного им, поднимается вверх по ступенькам
своих замыслов, рвется вперед, оставляя достигнутое позади. Вот что
следует сказать о человеке: когда теории меняются или терпят крах,
когда школы, философские учения, национальные, религиозные,
экономические предрассудки возникают, а потом рассыпаются прахом,
человек хоть и спотыкаясь, а тянется вперед, идет дальше и иной раз
ошибается, получает жест кие удары. Сделав шаг вперед, он может
податься назад, но только на полшага - полного шага назад он никогда не
сделает. Вот что следует сказать о человеке; и это следует понимать,
понимать. Это следует понимать, когда бомбы падают с вражеских
самолетов на людные рынки, когда пленных прирезывают, точно свиней,
когда искалеченные тела валяются в пропитанной кровью пыли.
Западные штаты беспокоятся - близки какие-то перемены. Техас и
Оклахома, Канзас и Арканзас, Нью-Мексико, Аривона, Калифорния. Семья
съезжает со своего участка. Отец взял ссуду в банке, а теперь банк
хочет завладеть землей. Земельная компания - другими словами банк, если
владельцем земли является он,- хочет, чтобы на этой земле хозяйничали
тракторы, а не арендатор. А разве трактор - это плохо? Разве в той
силе, которая проводит длинные борозды по земле, есть что-нибудь
дурное? Если б этот трактор принадлежал нам, тогда было бы хорошо,- не
мне, а нам. Если б наши тракторы проводили длинные борозды по нашей
земле, тогда было бы хорошо. Не по моей земле, а по нашей. Мы любили бы
этот трактор, как мы любили эту землю, когда она была наша. Но трактор
делает сразу два дела: он вспахивает землю и выкорчевывает с этой земли
нас. Между таким трактором и танком разница небольшая. И тот и другой
гонят перед собой людей, охваченных страхом, горем. Тут есть над чем
призадуматься.
С земли согнали одного фермера, одну семью; вот его дряхлая машина
со скрипом ползет по шоссе на Запад. Я лишился земли, моей землей
завладел трактор. Я один, я не знаю, что делать. А ночью эта семья
останавливается у придорожной канавы, и к ее становищу подъезжает
другая семья, и палаток уже не одна, а две. Двое мужчин присаживаются
на корточки поговорить, а женщины и дети стоят и слушают. Вы, кому
ненавистны перемены, кто страшится революций, смотрите: вот точка, в
которой пересекаются человеческие жизни. Разъедините этих двоих мужчин:
заставьте их ненавидеть, бояться друг друга, не доверять друг другу.
Ведь здесь начинается то, что внушает вам страх. Здесь это в зародыше.
Ибо в формулу "я лишился своей земли" вносится поправка; клетка
делится, и из этого деления возникает то, что вам ненавистно: "Мы
лишились нашей земли". Вот где таится опасность, ибо двое уже не так
одиноки, как один. И из этого первого "мы" возникает нечто еще более
опасное: "У меня есть немного хлеба" плюс "у меня его совсем нет". И
если в сумме получается "у нас есть немного хлеба", значит, все стало
на свое место и движение получило направленность. Теперь остается
сделать несложное умножение, и эта земля, этот трактор - наши. Двое
мужчин, присевших на корточки у маленького костра, мясо в котелке,
молчаливые женщины с застывшим взглядом; позади них ребятишки, жадно
вслушивающиеся в непонятные речи. Надвигается ночь. Малыш простудился.
Вот, возьми одеяло. Оно шерстяное. Осталось еще от матери. Возьми,
накрой им ребенка. Вот что надо бомбить. Вот где начинается переход от
"я" и "мы".
Если б вам, владельцам жизненных благ, удалось понять это, вы
смогли бы удержаться на поверхности. Если б вам удалось отделить
причины от следствий, если бы нам удалось понять, что Пейн, Маркс,
Джефферсон, Ленин были следствием, а не причиной, вы смогли бы уцелеть.
Но вы не понимаете этого. Ибо собственничество сковывает ваше "я" и
навсегда отгораживает его от "мы".
Западные штаты беспокоятся - близки какие-то перемены. Потребность
рождает идею, идея рождает действие. Полмиллиона людей движется по
дорогам; еще один миллион охвачен тревогой, готов в любую минуту
сняться с места; еще десять миллионов только проявляют признаки
беспокойства.
А тракторы проводят борозду за бороздой по опустевшей земле.