Sep 26, 2014 00:22
У меня был друг. У него был хороший вкус. Это все, больше у него не было ничего. Не было своего дома, лишь маленькая съемная комнатушка в глухой деревне, где едва умещалась его одежда и совершенно некуда было поставить чайник. У него не было денег, чтобы доехать до столицы, в пригороде которой он жил. У него не было знания языка в стране, в которой он жил, и знания любого другого полезного и общего с кем-то языка у него тоже не было. Он был некрасив, природа наделила его неправдоподобно уродливыми, несоразмерными чертами лица, лицо его испещряли пахотные борозды от угрей или ветрянки, и со щетиной он смотрелся куда лучше, чем без. К тому же, его затылок начал заметно оголяться, так что даже неловко было находиться в его присутствии и случайно видеть это: мол, ну что поделаешь. На своих фотографиях в соцсетях он выглядел просто восхитительно романтично - никогда невозможно было понять, красив он или нет, его всегда окутывала какая-то дымка, аура, даже если он смотрел прямо в объектив и кадр был резкий - взгляд его был настолько притягательно-тяжелым, что все остальное исчезало.
Он принадлежал к горному, не самому популярному народу. Но он был сливками этой нации - по своим аристократическим замашкам, по артистическому складу, по нежеланию ничего делать. Работы у него тоже не было. Энергии, здоровья, энтузиазма - не было вообще ничего. Не было девушки, жены, подруги. Не было даже велосипеда - транспорта, без которого в этой стране никуда. В компьютере его отвалились все кнопочки.
Единственное, что у него было - это хороший вкус и необычайная цельнсоть натуры. Он слушал только музыку джаз и смотрел только старое кино, в основном черно-белое, нуар, арт-хаус. Это был не просто выпендреж, он ценил и понимал это, и ничто за пределами этого его не интересовало. Он надевал серую толстовку с капюшоном, джинсы, бахромящиеся внизу, и выглядел как бог, незапятнанной, божественной чистоты. Он спускался в город, шел за жвачкой и кока-колой в магазин. Потом он садился в кафе, и часами пил кофе, насыпал табак на бумагу, медленно облизывал и закуривал. Он наблюдал редких прохожих, и, не двигаясь с одной точки, брал камеру и нажимал на кнопку, всего один раз. Он снимал только на пленку, на черно-белую. Потом просто проявлял, печатал, и складывал в конверт. Никому никогда не показывал. Все его фотографии были только с одним задним планом - какой-то магазин, ничем не примечательная вывеска, стойло велосипедов. Менялись в кадре только персонажи. И те были сняты слишком издалека.
Он никогда не влюблялся, он просто называл всех женщин, начиная с пеленочного возраста, шлюхами. Он безумно любил маленьких девочек, наблюдал за ними издалека, или рассматривал их фотографии, но никогда не приближался к ним и на шаг. Если ему нужно было трахаться, он писал кому-то из своих многочисленных знакомых, и они всегда приходили. Еще приносили ему что-нибудь из еды. После секса мягко вытирали сперму со своего и его тела салфеткой и выбрасывали ее в желтый пакет. Оставаться здесь надолго было бы слишком тесно и слишком угрюмо, поэтому они неизбежно уходили, ожидая нежных прощаний, но получая лишь молчание человека, который курит в окно и сосредоточен на чем-то великом и им недоступном.
А он продолжал смотреть кино. Смотреть в окно, где никогда ничего не происходило, кроме канала с водой, который даже никуда не тек. Или он играл в шахматы на телефоне с миллионом невидимых партнеров, которые ему почти всегда проигрывали. Или смотрел футбол, болея за Бразилию или Аргентину, или одну из тех далеких прекрасных стран, где ему никогда не доведется побывать. У него была агарофобия, и он жаловался на приступы панических атак, когда учащенно начинает биться сердце. Поэтому он почти не выходил из своей комнаты. Чаще всего он ненавидел и клял всех вокруг - но как бы легко, в шутку, ибо всерьез такого мрачного типа воспринимать было совершенно невозможно.
Он смотрел на фотографии девушек в соцсетях, но был очень избирателен, и писал единицам, а дружбу заводил с одной стотысяной. Еще он смотрел видеоролики с камерой Лейка, которую знает, что не сможет приобрести. Фотографии Брессона, Арбус и агентства Магнум. Мгновенно отличая хорошее от плохого.
Говорил, что ничего не хочет от жизни. Что все дерьмо. Что он слишком стар, чтобы начинать что-то. Тут же себе противоречил и плел, что хочет студию, дом, камеру-лейку, путешествия, вступить в Магнум и трахать каждую встречную девочку. И снова тоска.
Его ужасно хотелось спасать. Гладить. Смотреть с ним Фасбиндера. Засыпать под "Преследователя" Кортасара. Но он был как будто все время не здесь, поэтому непосредственная близость с ним только расстраивала - виртуальное общение было гораздо полнее, когда хотелось кричать от наслаждения только при звуке его голоса. А в общем-то ничего не происходило, только дальние дали все отдалялись.
Быть рядом с ним - это все равно что погружаться в черную дыру осознания тщетности этой жизни. Он как будто был на порядок лучше, чем вся окружающая его реальность. И ему было насрать на все, это было его главное преимущество.
Из-за этого "насрать" мне хотелось рыдать, без причины. Бог, обосранный иммигрант, проходимец, маньяк, никто, ничто. Хотелось свернуться клубком или стать иглой на проигрывателе его пластинок, которого у него тоже не было (а должен быть, по логике). Хотелось отвернуться, набить ему морду, уйти навсегда, снова прийти, научить его всему, что умею, сделать его сверхновой звездой, привести ему в дом самых лучших телок, чтобы он их трахал, или просто выпрыгнуть из окна. Но ему было все равно, он был непоколебим, слишком цельная натура, не убавить-не прибавить.
Это был человек с безупречным вкусом, больше у него не было ничего. Но за этот безупречный вкус и за это маниакально-цельное равновесие я бы отдала саму Вселенную со всеми ее потрохами.
Грустно как, боже.
У меня был друг.
*Его больше нет, но не потому что он умер, хотя он мог бы жить или умереть, это совсем без разницы, потому что его константа была неизменной, стоило только ее зафиксировать. Просто быть рядом с ним хотя бы минуту - значило бы восприниматься им как одной из его шлюх, (с удивительной лояльностью и равнодушием, он не смотрел бы, он бы молчал). А я не хочу быть женщиной, когда я сталкиваюсь с таким явлением, - в этой области я совершенно не конкурентоспособна. Я хочу взять что-то лучшее от таких, как он, вобрать эту цельность в себя, чтобы в следующий раз при просмотре Фасбиндера на меня не накатывала приторная скука, чтобы как в "Преследователе" время не существовало, когда я слушаю джаз. Я хочу быть мужчиной, быть таким же цельным, законченным и равнодушным, иметь при себе все, что необходимо любить, и не жаждать постоянно любви другого. Быть целым, а не половинкой. Быть лишенным всякой тревоги и страха быть непонятым, нелюбимым, неуспешным. Я хочу соединить это со своими действиями, и быть на 90% мужчиной, ленивым, самоуверенным, мрачным.
У меня уже было такое. Это дежа вю, все слишком странно и похоже на сон.
странно,
наблюдения,
любовь,
личное,
рассказы