Начало см. здесь:
http://expertmus.livejournal.com/58054.html Отправной точкой всего построения В.Н. Сергеева является его убеждение в том, что "монашеское имя в сочетании с отчеством никогда не употреблялось". Так же, очевидно, думал и М.В. Алпатов (Алпатов М.В. Андрей Рублев. М., 1972. С. 264). На самом деле можно говорить лишь о том, что монашеское имя обычно не употреблялось вместе с отчеством. Удивительно, что В.Н. Сергеев обошел молчанием однотипную с "автографом" 1425 г. запись младшего современника Рублева, новгородского художника Аарона на иконе "Архангел Гавриил" из деисусного чина иконостаса Софийского собора в Новгороде, относящуюся к 1438 г. (Автор сообщает: "(А?) писаль сии икон(ы) многогръшны рабъ б(о)жи инок Ааронъ Ф(еоф?)анов сынъ в(?)ино(в?)" (см.: Смирнова, Лаурина, Гордиенко. С. 208. № 8). А ведь она прямо свидетельствует, что иноки-иконописцы первой половины XV в. иногда подписывали свои произведения с указанием отчества. Правда, аналогии "интитуляции" Аарона среди записей русских средневековых художников, книжных писцов, мастеров ювелирного дела нам почти неизвестны (хотя они все-таки есть), но сочетание иноческих имен с отчествами достаточно часто встречается в письменных источниках, например в актовых материалах (так, в данной Варлаама Хутынского Спасскому монастырю на Хутыни (не позднее 1211 г.) читаем: "Се же все дал Варлам Михалев сын святому Спасу" (Памятники русского права. Вып. 2. М., 1953. С. 108). А вот записи современников Рублева и людей, живших во 2-й трети XV - начале XVI в.: "Се яз, Геннадий Иванов сын Андреевича Бутурлин, дал есми...", "А грамоту писал Геннадий чернець, Иванов с(ын) Бутурлин" (1428-1432) (АСВР. Т. I. М., 1952. № 63, 54); "Се аз, Григорий чернец, Костянтинов сын Верходубенского, дал есми..." (1428-1432) (Там же. № 59); "Се аз, Варсонофей Борисович(ь)..." (1447-1449) (Там же. № 193); "Се аз, Михайло Борисович, чернец Сергиева монастыря..." (1467-1474) (Там же. № 370); "Се аз, чернець Пахнотей Савел(ь)ев с(ы)н..." (1467-1474) (Там же. № 375); "...се аз, раб божий инок Иов Прокофьев сын, пишу грамоту духовную..." (ок. 1470 г.) (Там же. № 394); "Се аз, раб божи инок Иона Михайлов сын Борисовича, пишу сию духовную грамоту..." (ок. 1482 г.) (Там же. № 499). Это все лица, известные по актам Троице-Сергиева монастыря. Монах Кирилло-Белозерского монастыря Арсений Кормилицын в грамоте 1435-1437 гг. пишет: "Се аз, Арсений чернец Микитин с(ы)н Андреева, поговоря со своею брат(ь)ею с Олешком да з Гридкою... чем мя бл(а)г(о)с(ло)вил дед мой Андрей... дал есмь..." (АСВР. Т. II. М., 1958. № 84). Старец-монах Стромынского (?) монастыря Иов (до 1443-1444 гг.): "Се аз, Иев старець Микифоров с(ы)н Румянцова с своими детми с Иваном да с Васил(ь)ем, да с Меншим Иваном, дали есмо..." (Там же. № 333). Чудовский монах Герман (1453-1454 гг.): "Се аз, старець Герман Олексанъдров с(ы)н Окоракова..." (АСВР. Т. III. М., 1964. № 39) и т.д.).
Не стремясь исчерпать соответствующие данные, считаем необходимым подчеркнуть, что интересующий нас вариант титулатуры иноков не может считаться специфической особенностью актов как источников сугубо юридического характера. Он встречается в делопроизводственной документации, летописях" (почему в монастырях обычно избегали употреблять отчество - однозначно ответить сложно. Может быть, чтобы не смешаться в этом отношении с мирянами и белым духовенством или из опасения "величания". Хотя едва ли не каждый инок (по крайней мере, очень многие из них) сохранял (иногда и приобретал?) личное прозвище, а то и прозвищное отчество-фамилию, не менее "незаконные" рядом с иноческими именами, чем отчество. Возможно, последнее в глазах чернецов особенно явственно напоминало им о мире. Но нельзя забывать, что монахи не меньше мирян почитали своих родителей, заботились о сохранении памяти о них. Поэтому ничего удивительного в написании ими своего имени вместе с отчеством, в сущности, нет).
Таким образом, "путанностей и несообразностей" в "автографе Рублева", в сущности, нет. Напротив, очень редкий, но совершенно достоверный вариант его титулатуры, донесенный поздним источником, свидетельствует, вероятно, о доброкачественности этого источника. Думать, что "поддельщик" просто не знал о монашеском сане художника, было бы явной натяжкой. Ведь он не сделал ни одной ошибки, например в исторической хронологии, правильно указав тот сравнительно небольшой период, на котором пересеклись жизненные пути Андрея Рублева и Василия II, тот год, не ранее которого великий мастер мог написать икону "великому князю Василию Васильевичу". Поэтому умозаключения В.Н. Сергеева, связанные с особенностями титулатуры Рублева, мы считаем ошибочными.
Еще одно "слабое место" "автографа", отмечаемое исследователями,- употребление формы "от первого лица" ("аз" вместо "а"). Действительно, живописцы, книжные писцы, резчики по дереву, кости и камню, златокузнецы, "шевчие" такую форму почти не употребляли. И все-таки подобные написания встречаются. Так, Спасо-Андроньевский священноинок Арсений, очевидно, хорошо знакомый Андрею Рублеву, сделал следующую приписку в "Златоструе", переписанном им в 1406 г.: "(По)тщахъ ж(е) ся азъ писа(ти) многогрешный, (т)реклятыи, [...] и что (мно)го г(лаго)лю, отинудь (непотребный азъ ...ъ Арсений". Аналогичные записи оставили на страницах книг современники Рублева и Арсения: суздалец Лаврентий, переяславец Алексейко, москвич Стефан, тверич Андрей; на иконе, вероятно, Игнатий Грек (Антонова В.И. Неизвестный художник Московской Руси Игнатий Грек по письменным источникам // ТОДРЛ. Т. XIV. М.; Л., 1958. С. 569). Кроме того, в данном случае возможно и другое объяснение - ошибка или описка переписчика "автографа", написавшего "аз" вместо "а".
В пользу достоверности анализируемой нами надписи свидетельствуют также лаконичность титулатуры Василия Васильевича (поздний поддельщик постарался бы, вероятно, сделать ее "цветистее"), эпитет "многогрешный", почти обязательный в самохарактеристике иноков XIV- XV вв., термин "икона", в более позднее время частично вытесняемый термином "образ".
Сложнее обстоит вопрос с соотношением компонентов формуляра в "автографе" Андрея Рублева. Обычно в записях такого рода они располагаются в следующем порядке: 1) дата, часто усложненная указанием, в правление какого великого или удельного князя, при каком митрополите, архиепископе создавалось то или иное произведение; 2) сообщение о создании этого произведения; 3) имя и титул заказчика произведения; 4) имя мастера. В "автографе" на иконе "Преображение" все наоборот. Второй и четвертый компоненты, тесно взаимосвязанные, находятся на первом месте, а первый - на последнем. Заказчик упоминается после мастера-исполнителя. Однако все эти особенности надписи также не уникальны. Помещение даты в конце сообщения находим, например, в ряде "исторических легенд" на произведениях прикладного искусства, книгах, поздних иконах (Рыбаков Б.А. Русские датированные надписи XIV-XV вв. М., 1964. № 25, 39, 54). Имя заказчика указано после имени мастера (самая существенная деталь, учитывая, что в феодальной "табели о рангах" их разделяла часто большая дистанция) в послесловии 1354 г. переяславского писца инока Иоанна Телеша ("Евангельские чтения"), в приписке Лаврентия 1377 г. (наиболее близкой по формуляру к "автографу Рублева", поскольку Лаврентий повествует о себе в первом лице, а развернутую дату окончания работы над рукописью помещает после сообщения о заказчиках), надписи на воздухе Астраханского краеведческого музея, шитом в 1466 г. женой верейского князя Михаила Андреевича - "великому архистратигоу Михаилоу князю Михаилоу Андръевичю и его княгине и их детем" (Николаева Т.В. Произведения русского прикладного искусства с надписями XV - первой четверти XVI в. М., 1971. № 37). Иконы с надписями интересующего нас типа дошли от более позднего времени.
Таким образом, по совокупности формулярных особенностей "автограф Рублева" может быть отнесен к числу весьма редких разновидностей записей мастеров-исполнителей на произведениях искусства различных видов и жанров. Но - и это самое важное - анализ его формуляра и языка не обнаруживает каких-либо признаков подделки.
Какими новыми данными обогащает нас предположение о достоверности надписи на иконе "Преображение"? Прежде всего новым фактом творческой биографии Андрея Рублева - свидетельством об активном участии великого художника в политической жизни Русской земли, о неравнодушном отношении инока к судьбам, горестям и страданиям "мира", о твердом и последовательном отстаивании своей нравственной позиции. Нам уже приходилось говорить об этих характерных чертах личности и мировоззрения мастера в связи с анализом владимирских фресок, Звенигородского чина и "Троицы". "Автограф" подтверждает наблюдения, сделанные на материале сохранившихся произведений Рублева.
Кроме того, надпись-"автограф" указывает имя отца художника - Иван. Конечно, определить, кто был этот Иван, очень сложно. Однако сразу вспоминается иконописец Иван, вместе с Гоитаном и Семеном расписавший в 1345 г. Преображенский собор в монастыре Спаса на Бору в Московском Кремле. Иван (как и его товарищи, видимо, мирянин) назван при перечислении мастеров последним. Следовательно, он был, вероятно, самым молодым. Как бы ни обстояло дело в действительности, считаем почти несомненным (если сведения "автографа" достоверны), что упоминание Рублевым имени отца, а также "фамилии"-прозвища свидетельствует о его происхождении из феодальной среды. Монахи, указывавшие свои отчества (а часто и фамилии) в приведенном выше актовом материале, как правило, являлись земельными собственниками различного ранга, вплоть до боярского. В этой среде принадлежность к определенному роду, родовая "честь" оберегалась особенно тщательно, что сказывалось и на психологии лиц, вступивших в монашество (Варсонофий и Мисаил Борисовичи даже писали себя с "вичем"), поэтому интитуляция "Андрей Иванов сын Рублев" должна стать предметом внимательного изучения.
Если Андрей Рублев был сыном землевладельца Ивана Рублева, или Рубля, то не разъяснит ли это секрет еще одной поздней надписи, относящейся к Рублеву, - на кресте, принадлежавшем графу А.И. Мусину-Пушкину: "Ц.Е.И.А. Рублева, делал Афанасий Парамшин" (Калайдович К. Биографические сведения о жизни, ученых трудах и собрании Российских древностей графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина // Записки и Труды Общества истории и древностей российских. Ч. II. М., 1824. С. 91). Ранее мы расшифровывали эти инициалы таким образом: "Ц(еркви) Е(?) И(нока) А(ндрея)" (Плугин В.А. Мировоззрение Андрея Рублева (некоторые проблемы). Древнерусская живопись как исторический источник. М., 1974. С. 25 - "церкви Екатерины"? Такая, по преданию, стояла рядом с Преображенским собором в Переяславле-Залесском). Но теперь для второго и третьего инициалов можно предположить и другое прочтение: "Е(вангелиста) И(оанна)". Следовательно, предположить, что драгоценный крест был вложен Андреем Рублевым (?) в церковь, посвященную патрону его отца и, возможно, находящуюся на родине художника. Появляется ниточка, соединяющая источник, достоверность которого пока трудно определить, с реальной исторической действительностью.
Подводя итоги сказанному, склоняемся к следующему выводу. Только гипотеза о том, что "рублевский автограф" на иконе "Преображения" является копией с подлинной записи художника на неизвестном нам оригинале, позволяет удовлетворительно объяснить и отсутствие видимых погрешностей в его форме и содержании", и точность "попадания" в историческую ситуацию».
Опубликовано: Плугин В.А. Мастер Святой Троицы. М., 2001. С. 401-407.
© Блог научного коллектива Музея имени Андрея Рублева.