Дж. У. Данн (1875-1949) занимает в истории философии XX века маргинальное положение. Лишь в книгах обзорного характера по философии времени его имя и труды упоминаются с почтением. Притом, что его построения избыточно строги, Данн не был профессиональным философом - он имел техническое образование и был - на языке того времени - авиатором. На современников его книги действовали впечатляюще. Книга «Эксперимент со временем» была переиздана на протяжении 1920-х годов целых шесть раз.
Данн не был философом-мыслителем, как, например, Хайдеггер или Витгенштейн. Не был он и философом-писателем, как Ницше или Бергсон. Он был философом навязчивой идеи. Данн почувствовал нечто фундаментально важное в темпорально-ментальной структуре эпохи. Его можно не рассматривать всерьез как мыслителя, но его книги (помимо «Эксперимента со временем» - «Серийное мироздание» и «Ничто не умирает») производили огромное впечатление на публику. А то, что среди этой публики был Хорхе Луис Борхес, написавший о Данне эссе «Время и Дж. У. Данн», позволяет отнестись к нему серьёзно.
Истоки философии Данна - это довольно приблизительно понятая общая теория относительности и также поверхностно воспринятый психоанализ. Из первой он почерпнул, что время можно рассматривать как пространственноподобное измерение. Из второго - интерес к сновидениям. В результате получился интеллектуальный бестселлер. Человек видит сны, которые сбываются. Почему это происходит? Потому что время многомерно. В особых «изменённых» состояниях сознания (этот термин был придуман уже после смерти Данна, в 1960-е годы Чарлзом Тартом) одно из временны’х измерений человека становится пространственноподобным - по нему-то он и может передвигаться в прошлое и будущее (сюжет, согласитесь, чрезвычайно соблазнительный).
В культуре начала XX века преобладала точка зрения на время, связанная с традицией английского абсолютного идеализма - Bradley; Alexander; McTaggart. Эти философы исходили из того, что времени вообще не существует, а иллюзия времени возникает в статичном мире из-за непрерывного изменения внимания наблюдателя.
Концепция времени Данна от этой традиции сильно отличается. Есть два наблюдателя, говорит Данн. Наблюдатель 2 следит за наблюдателем 1, находящимся в обычном четырёхмерном пространственно-временном континууме. Но сам этот наблюдатель 2 тоже движется во времени, причём его время не совпадает со временем наблюдателя 1. То есть у наблюдателя 2 прибавляется ещё одно временное измерение, время 2. При этом время 1, за которым он наблюдает, становится пространственноподобным, то есть по нему можно передвигаться, как по пространству - в прошлое, в будущее и обратно, подобно тому, как в семиотическом времени текста можно заглянуть в конец романа, а потом перечитать его ещё раз. Далее Данн постулирует наблюдателя 3, который следит за наблюдателем 2. Континуум этого наблюдателя будет уже шестимерным, для него необратимым будет лишь его специфическое время 3; время 2 наблюдателя 2 будет для него пространственноподобным. Нарастание иерархии наблюдателей и, соответственно, временных изменений может продолжаться до бесконечности, пределом которой является Абсолютный Наблюдатель, движущийся в Абсолютном Времени, то есть Бог.
Интересно, что, согласно Данну, разнопорядковые наблюдатели могут находиться внутри одного сознания, проявляясь в особых состояниях сознания, например, во сне. Так, во сне, наблюдая за самим собой, мы можем оказаться в собственном будущем - тогда-то мы и видим пророческие сновидения. Теория Данна является синтетической по отношению к линейно-эсхатологической и циклической моделям. Серийный универсум Данна - нечто вроде системы зеркал, отражающихся друг в друге. Вселенная, по Данну, - иерархия, каждый уровень которой является текстом по отношению к уровню более высокого порядка и реальностью по отношению к уровню более низкого порядка.
Одним из основополагающих понятий концепции Данна является серия. Пояснить, что такое серия, можно на примере, взятом из его второй книги «Серийный универсум». Там в форме притчи рассказывается о том, как некий художник взялся написать картину всего мироздания. Он поставил свой мольберт в открытом поле и принялся за дело. Он нарисовал всё, что видел вокруг себя, но что-то его не удовлетворяло: на картине чего-то не хватало. Он вдруг понял: для абсолютной полноты не хватало его самого, пишущего картину. Тогда он отодвинул мольберт подальше, поставил сельского парнишку, чтобы тот ему позировал, и нарисовал себя, пишущего картину мироздания. Но его опять что-то не удовлетворяло. Не хватало его самого, пишущего картину мироздания, на которой изображен он сам, пишущий картину мироздания. Пришлось опять отодвигать мольберт... Эта серия - бесконечна; она ограничена лишь Абсолютным Наблюдателем, движущимся в Абсолютном Времени.
Интересно также и другое. Данн предвосхитил и метафизически обосновал одну из основных гиперриторических фигур в искусстве XX века - «текст в тексте». Онтологический смысл этого построения, которое характерно для таких ключевых произведений XX века, как «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, «Волхв» Дж. Фаулза, «Бледный огонь» В. Набокова, «Бесконечный тупик» Д. Галковского, сформулировал проницательный Борхес в новелле «Скрытая магия в «Дон Кихоте», вошедшей в тот же сборник, что и его эссе о Данне («Новые расследования», 1952). Борхес задается вопросом: почему нас смущает то, что во втором томе «Дон Кихота» персонажи рассказывают о событиях первого тома как о заведомом вымысле, то есть, говоря языком Данна, встают в позицию того сумасшедшего художника, который вынужден всё время отодвигать мольберт?
Почему нас смущает, что Дон Кихот становится читателем «Дон Кихота», а Гамлет - зрителем «Гамлета»? Подобные сдвиги внушают нам, что если вымышленные персонажи могут быть читателями или зрителями, то мы, читатели или зрители по отношению к ним, тоже, возможно, вымышлены по отношению к иным наблюдателям.
Многие произведения модернистского искусства XX века носят на себе отпечаток этой мысли. Трудно разобраться в новелле Акутагавы «В чаще», в романах Роб-Грие, «Школе для дураков» Соколова, «Хазарском словаре» Милорада Павича, не зная концепции Данна.
В сущности, временна’я модель Данна относится к одной из основных проблем логики и философии XX века. Предположим, имеется язык L, описывающий реальность. Для того чтобы описать сам этот язык L, например, создать его грамматику, необходимо ввести метаязык. Если же мы захотим описать в свою очередь этот метаязык, нам понадобится метаметаязык, т.е. язык ещё более высокого порядка. Бесконечный регресс метаязыков (серия) с логической точки зрения неприемлем потому, что, описывая язык первого порядка при помощи метаязыка, мы можем пользоваться математической символикой - и тогда метаязык будет отличаться от языка описания, что весьма желательно, ибо в противном случае они просто сольются; а описывая математический метаязык, при помощи метаязыка третьего порядка, мы будем вынуждены пользоваться всё той же математической символикой, поскольку иного более точного и лаконичного языка мы просто не знаем. Эта проблема под именем «теории типов» мучила одного из основателей математической логики XX века Б. Рассела. И именно с этой проблемой жёстко расправился в «Логико-философском трактате» Витгенштейн, по мнению которого на место описаний второго и третьего порядков должны встать указание и молчание. Проблема однозначным образом не решена до сих пор.
Чрезвычайно отчетливо концепция Данна как специфическая онтологическая проблема XX века отразилось в кинематографе. Фильм в фильме не раз становился ключевой композиционной структурой в киноромане второй половины столетия, когда сюжетом фильма была съемка самого этого фильма - «8 1/2» Феллини, «Всё на продажу» Вайды, «Страсть» Годара...
Концепция Данна активно использовалась и сюрреалистами в живописи - Дали и Магрит - излюбленный сюжет которых - то же построение «картина в картине». Просматривается даже связь концептуального мышления Данна с музыкой венских додекофонистов.
В сущности, и психоанализ Фрейда носит схожий характер. К идее серийности психического аппарата Фрейд тоже пришел в 1920-е годы. Вначале Фрейд разграничил сознательное и бессознательное; затем внутри бессознательного выделил инстанции Я, Оно и Сверх-Я; и, наконец, в работе «По ту сторону принципа удовольствия» постулировал внутри каждой инстанции два фундаментальных влечения - инстинкт жизни и инстинкт смерти. Так что структура метатеории классического психоанализа также является серийной.
Таким образом, философия времени Данна вскрыла принципиальную непростоту реальности, её, так сказать, каверзность, обусловленность метаязыком и наблюдателем. В XIX веке чаще всего было легко определить, является ли для определённого человека реальность идеалистической платоновской, или материалистической естественнонаучной. В XX веке это стало невозможно. Философы-аналитики и естественнонаучные мыслители полагали, что материализм и идеализм суть два симметричных [Рейхенбах], или дополнительных [Бор], языка описания одного и того же объекта. Радикально настроенный Витгенштейн в своём «Трактате», вообще утверждал что материализм (реализм) и идеализм - это одно и то же, если они строго продуманы.
Следует отметить, что концепции 1920-30-х годов, казавшиеся современникам бредом, спустя полвека зачастую оказываются гениальными прозрениями. Пример тому - наследие русского лингвиста Н. Я. Марра: сведение им всех языков к четырем первоэлементам sal, ber, jon, rоль, представлявшееся в своё время надуманно фантастическим, неожиданно становится удивительно созвучным идеям современной генетики.
Говоря о концепции времени Данна, можно отметить не только безусловное сходство с ней таких художественных образов времени, как «Сад расходящихся тропок» Борхеса, но и новейших естественнонаучных представлений о времени, как понятие «точки бифуркации» в концепции Ильи Пригожина, то есть точки, в которой событие может пойти по одному из альтернативных путей.
Популярные ныне идеи гипертекста, в частности компьютерного романа, также используют модель многомерного времени: из любой точки повествования путем нажатия клавиши можно вернуться в прошлое или перенестись в будущее - и разыграть сюжет по-новому.
Какой бы маргинальной ни казалась фигура Данна на философском горизонте истории, какими бы громоздкими ни были его наукоподобные построения, факт остаётся фактом: его идеи имели существенное влияние на формирование научной, философской и художественной парадигм культуры XX века.
......................................
(с)
Вадим Руднев