Стоило лишь налить немного чернил на бумагу...
Профессор математики Чарлз Лютвидж Доджсон (более известный как писатель Льюис Кэрролл) был робок, страдал заиканием и упорной бессонницей, носил сан диакона Англиканской Церкви. Его личная жизнь протекала в письменной форме. Он даже опубликовал брошюру "Восемь-девять мудрых слов о том, как писать письма". Особое место в наследии Кэрролла занимают письма к детям. Адресаты нижеприведенных шутливых писем - мальчик Берти и девочка Энни, о которых известно только то, что они умеют читать.
"Мой дорогой Берти!
Я был бы очень рад исполнить твою просьбу и написать тебе, но мне мешает несколько обстоятельств. Думаю, когда ты узнаешь, что это за обстоятельства, ты поймешь, почему я никак не смогу написать тебе письмо.
Во-первых, у меня нет чернил. Не веришь? Ах, если бы ты видел, какие чернила были в мое время! (Во времена битвы при Ватерлоо, в которой я принимал участие простым солдатом.) Стоило лишь налить немного чернил на бумагу, как они сами писали все, что нужно! А те чернила, которые стоят на моем столе, настолько глупы, что, даже если ты начнешь писать слово, они все равно не сумеют его закончить!
Во-вторых, у меня нет времени. Не веришь? Ну что ж, не верь! Ах, если бы ты знал, какое время было в мое время! (Во время битвы при Ватерлоо, в которой я командовал полком.) В сутках тогда было 25 часов, а иногда 30 или даже 40 часов!
В-третьих (и это самое важное), я очень не люблю детей. Почему, я не знаю, но в одном я уверен: я терпеть не могу детишек точно так же, как другие не терпят кресло-качалку или пудинг с изюмом! Не веришь? Я так и думал, что ты не поверишь. Ах, если бы ты видел, какие дети были в мое время! (Во времена битвы при Ватерлоо, в которой я командовал всей английской армией. Звали меня тогда герцогом Веллингтоном, но потом я подумал, что иметь столь длинное имя - дело слишком хлопотное, и изменил его на "мистер Доджсон"…) Теперь ты и сам видишь, что написать тебе я никак не могу".
..................................
"Моя дорогая Энни!
Это действительно ужасно! Ты даже представить себе не можешь, сколь велико мое горе. Пришлось мне раскрыть зонтик, чтобы слезы, ручьями текущие из моих глаз, не залили это письмо.
Ты пришла вчера фотографироваться? И очень рассердилась? Почему же меня не было? Вот как это случилось.
Вчера я и Бибкинс - мой дорогой друг Бибкинс! - отправились на прогулку. Мы вышли из Оксфорда и отшагали много миль - пятьдесят, нет! миль сто по меньшей мере. Мы шли по полю, на котором паслись овцы, и вдруг в голову мне пришла одна мысль. "Добкинс, - спросил я взволнованно, - который теперь час?" - "Три", - ответил Физкинс, несколько удивленный моим тоном. По щекам у меня побежали слезы. "Это тот самый ЧАС!" - закричал я. "Скажи мне, Гопкинс, умоляю тебя, какой сегодня день?" - "Понедельник, конечно", - ответил Лапкинс. "Это тот самый ДЕНЬ", - завопил я, стеня и рыдая. Овцы окружили меня и терлись своими теплыми, любящими носами о мой холодный нос. "Мопкинс, - сказал я, - ты мой самый старый и верный друг! Скажи мне правду, Напкинс, умоляю тебя. Какой сейчас год?" - "Гм… по-моему, 1867-й", - отвечал Пипкинс. "Это тот самый ГОД", - закричал я так громко, что Топкинс упал без чувств. Все было кончено. Домой меня везли в тачке. Осколки моего сердца лежали на дне, а верный Вопкинс шел рядом и держал меня за руку.
Когда я немного поправлюсь от перенесенного удара и поживу несколько месяцев на море, я зайду к тебе, и мы договоримся о другом дне для фотографирования. Сейчас я слишком слаб и не могу даже писать сам. Это письмо пишет под мою диктовку Запкинс. Твой несчастный друг Льюис Кэрролл".
........................
(i)