Страннопосѣленцы моря Лабутского, сирѣчь Сказъ про Мёмю
Для Проекта " День юного алхимика"
Про ближнюю воду всяк знает. А про дальнюю - думать заказано, ибо необъятного не объять и того, что за гранью, не постичь. Средняя же вода Лабут-морем зовётся.
Блуждает среди туманов Лабут-моря Пшик-остров. Как пена Ранневековья отпузырилась, море просветлело и настало лагодать-время, по морю великое расселение пошло. Однако же никто на Пшик-остров не покусился, ибо там испокон-место страннопоселенцев - древних алхимистов. Кто на тот остров по нечаянию ступал, назад не возвращался.
Самовидец Мёмя туда с умыслом ходил. И через три года чудом возвратился. И кто знал его, свидетельствовали, что более никогда Мёмя не был прежним. А что ему алхимисты делали, про то сказать не хотел, а сказывал чудное.
Сказывал же, что живут-де алхимисты в своей деревеньке на краю Пшик-острова. Однако ж быр-рыбу неводами не ловят, багрец-водоросль не сушат, перлов из моквы не ковыряют, жорь-овёс не сеют, писк-ульи в садах-лугах не расставляют, пуранчёвых говяд не пасут, пятнистых кун не промышляют, кислых щей не прядут и блях не куют ни холодных, ни пипецких. И перо укуськи, коим иные острова Лабут-моря бедны, а в прежние времена богатействовали изобильно, те страннопоселенцы в укуськиных норах не собирают, отчего укуське на том острове вольгота, и развелось её больше тьмы.
Алхимисты зелёные яйца укуськи не трогают, и кислобокие жёлтые не трогают, а берут только поздние фиолетовые, коие у всех народов порчеными считаются. А и есть для этого особый лад - Укуськин грай-день.
Баял Мёмя, тамочные накануне троелуния не пыжатся-кукожатся, как обычные укуськи. Будто бы там, большие леталки отрастяша, укуськи сбиваются в стаю. Глазом моргнёшь-де, а они уж перья выпростали, загоготали и разом в небь взметнули. Однократно над островом круг широкий делают - и, беспрестанно курлыкамши, подаются в Грым-край, ныне утопший, о котором на земле одна легенда осталась, а им-де туда дорога посюдень дадена.
Взаправду то, али вовсе Мёминова брехня, да только в Книге первопричин равно писано, что-де брошенные укуськами фиолетовые яйца усердно отыскивать надо да в земляной яме складывать. Перед тем же с большой заботой яму тырдым-травой, свежескошенной и в снопи вязаной, во много слоёв устилаши. И как на восход третьей луны в чёрной небеси заискрится звёздная морось, надлежит искусникам начинать ход вокруг укуськиного клада. И идти тогда с торжественным песнопением, лагодно забыстряши круженье хороводное. И ход тот длить, покуда три луны не сойдутся. А как возгорит поперёк неби лунная радуга, домки всякие из земли попрут, и всяк бригус огневую сыпь повыше да подальше станет бросать, тут же тырдым-трава в снопях займётся и жаркими языками укуськин клад зачнёт облизывать, отчего к рассвету слипнутся фиолетовые яйца в одно большое Цу.
Хитрый Мёмя про Цу избегал говорить. А как его отцы-искусники на дыбу вздели, сразу и рассказал чуднейшее. Будто три дни и три ночи бродят внутрях Цу тайные сполохи, творяши из фиолетовой гнили, пахучей тырдым-травы и земли живого дракункула. Того дракункула страннопоселенцы-алхимисты со знанием дела выняньчивают, покуда оболочка чисто-слёзна. А как золото драконьих костей сквозь живой хрусталь перестаёт просвечивать, тут и настаёт миг - юный дракон разевает пасть и издаёт первый крик. И стихают гимны, и расходятся алхимисты по домам до следующего грай-дня. Расходятся и луны небесные до нового троелуния, и сыплется на землю белый прах, и наступает зима.
А про зиму Мёмя не успел рассказать - испустил дух на дыбе. И в Книге первопричин о том нет. А чего нет в Книге первопричин, того в мире быть вовсе не должно. Ибо писано: что за гранью, того не постичь, а токмо маета и соблазнь пустопорожний.