featar
in
ru_zapiski
Фрагмент 9
Сергей Песецкий
"Записки офицера Красной Армии"
Фрагмент 9
Ноябрь 1939 года. Лида.
Я в Лиде. Должны были ехать в Старую Вилейку, но в это время пришел приказ переместиться в Лиду. Советская власть знает, что делает.
Город ничего себе, чистый. Но и тут полно буржуев. И откуда их столько берется?!... Похоже на то, что вся Польша из одних буржуев состоит. На кого ни глянь - все в сапогах или в ботинках из кожи. Все с часами. И тоже магазинов много и продают всё и всем без каких-либо ограничений.
Правда, это уже не Польша, а Беларусь. Наша Советская Беларусь. Собственно, недавно прошли выборы и оказалось, что все, согласно и охотно, голосовали за присоединение к Советскому Союзу. Никто не был против этого. Это очень приятно. Поняла, однако, буржуазия, что наш великий Советский Союз и его ОТЕЦ Сталин сумеют обеспечить всем свободу, работу и благополучие.
Живу я у монтера железнодорожной электростанции. Фамилия его - Липа. Очень стоящий человек - водку пьет стаканами. Не иначе. Я тоже не без этого, умею здорово потянуть, но ему не ровня. Сначала думал, что он большой капиталист, ведь и одет элегантно, и часы у него есть, и в сапогах ходит. Но потом убедился, что на самом деле он - рабочий. Сразу, как я у него поселился, он пришел ко мне вечером с водкой.
Говорит:
-- Ну, красный командир, надо обмыть твое поселение к нам. Но, может быть, ты не хочешь с рабочим пить?
-- Почему бы и нет, -- отвечаю, -- водку и с чертом пить можно. Но не очень ты на рабочего похож.
-- Почему так? -- спрашивает.
-- Костюмчик твой шерстяной, заграничного фасона, и ботинки хромовые выдают твое классовое происхождение.
А он мне кулак под нос сует.
-- Посмотри, какие у меня руки натруженные. Как железо. Видишь? Это ты белоручка и брезгуешь рабочим. Покажи-ка руки!
Показал ему ладони. А он смеется.
-- Ручки как у паненки. Только чтоб в носу пальцами ковыряться. Видно, что не сам себе на хлеб зарабатываешь. Но мне все равно, какое твое классовое происхождение. Офицер ведь тоже человек, хотя нередко хуже свиньи бывает.
Не очень мне понравились его выражения. Но, - думаю, - человек несознательный - это как ребенок, болтает что попало. А возражать ему как-то не хотелось, так как кулаки у него на самом деле были, как молоты.
Начали пить водку. Он по полстакана наливает и трескает раз за разом. Я вижу: дело плохо, не успею за ним. Потому начал пропускать. Ну, ничего... так себе культурно развлекаемся и разговариваем то об одном, то о другом. В какой-то момент спросил его: “Как по-белорусски водка называется?” А он отвечает:
-- Понятия не имею.
-- Так какой же ты белорус?
-- Никакой я не белорус, я поляк.
Думаю я: “Врать ты, видно, умеешь не хуже, чем водку пить”. Потом говорю:
-- Если ты не белорус, то почему голосовал за присоединение Беларуси к Союзу?
А он говорит:
-- Ты дурак, или прикидываешься? Каждый голосовал, чтобы печать на документ поставили. Потому что иначе - враг народа! А что это значит... сам знаешь. Таким образом не только за белорусов, но и за зулусов голосовать будешь.
-- То есть будто бы тут белорусов нет?
-- Почему нет? Есть, но мало. На деревне их больше. А тут почти все - поляки и евреи... Если русским Польша так сильно не нравилась, то должны были организовать голосование за присоединение к Палестине. Уж это было бы справедливей.
-- А тебе Польша нравилась?
-- Почему нет? -- говорит. -- Если умел и хотел работать, то тут можно было жить. Сам видишь: чисто одет, водку пью и семью содержу как подобает. Чего еще желать?
-- А о свободе ты забываешь?
-- О какой свободе? -- спрашивает.
-- Ну, о пролетарской свободе.
-- Не знаю, какая там у вас в России пролетарская свобода. Но у нас каждый жил, как хотел. Когда были выборы, то мог голосовать за любую партию. А у вас выставили двух кандидатов. Оба коммунисты. Ни об одном из них мы нигде ничего не слышали. Ну и выбирай, гражданин, кто тебе нравится, тиф или холера?.. Получается так, как если бы я сказал: “Или вы, кум, идете в город, а я развлекаюсь с вашей женой; или я развлекаюсь с вашей женой, а вы, кум, идете в город”.
Я выслушал его внимательно и говорю:
-- Жаль мне тебя, что, будучи рабочим, так дал себя буржуям запутать, что ничего в этих делах не понимаешь. Но я уверен, что и ты скоро все поймешь как следует.
А он мне на это ответил:
-- Как следует я все понял, как только вы сюда пришли. И ты сейчас все понимаешь как следует, но по-стахановски выдаешь нормы всякой ерунды. Но у вас иначе нельзя.
Допили мы водку и пошли спать. А наутро припомнил я в деталях наш вчерашний разговор и аж похолодел от страха. Ведь он вчера критиковал выборы и смеялся с них, а я это слышал и не сообщил в НКВД. Можно бы сейчас пойти и все рассказать, но спросят же: “Почему не донес об этом вчера?”
Голова сильно разболелась от страха. И я не знал, что тут делать. Донесу о контрреволюционном разговоре - пропаду вместе с ним... или за такой разговор, или за промедление. Не донесу - а, может, он сообщит, что я это слышал и не поступил так, как должен поступить каждый порядочный офицер и коммунист. Эх, попал я в беду из-за этой проклятой водки! И на кой черт я спросил его о тех проклятых белорусах? Ведь именно из-за этого разговор потом перешел на выборы!
Я выскочил из постели и пошел в ванную. Но Липа меня опередил. Уже брился там.
-- Как здоровье, красный командир? -- спросил.
Смотрю я ему в лицо и стараюсь сообразить: пойдет в НКВД, или не пойдет? В то же время отвечаю:
-- Голова сильно болит.
А он говорит:
-- Дурная голова от водки два года болит.
Что бы это могло значить? Зачем он об этих двух годах вспомнил?.. Что имеет ввиду?.. Может, высылку в лагерь на два года? Но за такой разговор не два года, а не меньше восьми лет впакуют, а по отбытию срока, если не сдохну, еще один срок добавят.
Говорю:
-- Слишком много вчера выпили. Не помню ни слова, о чем говорили.
А он рассмеялся (у меня от того смеха аж колени ослабли) и говорит, натачивая бритву на ладони:
-- Да, говорили о том-сём по-дружески. Сейчас я уже плохо помню.
И кашлянул. Но как кашлянул!
“Да, пропал я!” Понял я, что донесет он о нашем вчерашнем антигосударственном разговоре.
Очень мне стало горько. Подумайте сами: мне, порядочному офицеру, и -- можно сказать - герою Красной Армии, придется пропасть из-за этой подлой, польской (извините - теперь белорусской) гадины!.. Что делать? Нужно, наверное, бежать доносить первым! Может, повезет, и не арестуют. Пусть уж бьют, сколько хотят. Заслужил это за свою глупость. Но жаль, что не смогу работать, как офицер, во славу России, партии и нашего дорогого ВОЖДЯ, товарища Сталина.
“Да, -- решил я, -- донесу первым! Не опередишь меня, буржуйский холоп! Понесу ответственность за свою глупость и нехватку большевистского характера!”
Вышел я из ванной и быстро одеваюсь. А Липа кричит с коридора:
-- Эй, командир, место свободно. Прошу мыться и бриться.
-- Спасибо, -- отвечаю. -- Немного позже.
А сам побыстрее оделся, чтобы его опередить, и айда на улицу. Когда повернул на шоссе, то обернулся и заметил, что Липа вышел из дому. Я стал в стороне, за забором, и думаю себе: “Надо сейчас посмотреть, куда он пойдет”.
Скоро Липа прошел мимо меня и пошел не в город, а на железнодорожные пути. Мне стало немного легче, так как заметил и то, что он шел в рабочем комбинезоне и нес подмышкой сумку с инструментами.
“А, может, не сообщит?.. Может, и в самом деле не помнит о чем вчера говорили?.. Ведь он выпил, наверное, раза в два больше меня!”
Пошел за ним на большом расстоянии. Недалеко была железнодорожная электростанция. Липа вошел внутрь, а я свернул с путей в сторону. Нашел себе удобное место между штабелями железнодорожного полотна и лег там. Думаю себе так: “Если через два часа не выйдет в город, то, должно быть, уже не донесет. Наверное, и вправду забыл, о чем мы вчера под водку говорили”.
Но ждал аж до полудня. Услышал свистки. Через какое-то время Липа вышел с электростанции и через пути направился к дому. Наверное, на обед шел. А я, идя за ним издали, вошел в наш двор-колодец и тихонько зашел в свою комнату. Там я лег на кровать. Очень я ослаб от страха, начал потеть и ощущать дрожь в лодыжках. Через какое-то время этот проклятый Липа ко мне постучал. У меня даже сердце замерло, но попросил войти. Липа вошел со склянкой водки в руке.
-- Вот, красный командир, наилучшее лекарство от головной боли. Клин...клином!
-- Нет, -- говорю, -- Не буду я пить. Ваша водка какая-то странная, в голову врывается и память отбирает. Все время старался вспомнить, о чем мы вчера говорили и ничего в голове не осталось. Может, ты помнишь?
-- А зачем об этом думать? От этого мозг может опухнуть. Разве человек помнит все, о чем по пьяному разговаривает?.. Говорили о всем и ни о чем.
-- А ты не врешь? -- спросил.
-- О чем я тебе должен врать?.. Ты, наверное, правда рехнулся? Вот, выпей водки и тебе полегчает.
Мне стало легче. Понял я, что он не донесет, потому что не помнит вообще о нашем реакционном разговоре. Выпил я водки и потом уснул. Но только через три дня успокоился окончательно. Но твердо решил, что никогда уже ни с кем о политических делах говорить не буду. Никогда!
"Записки офицера Красной Армии"
Фрагмент 9
Ноябрь 1939 года. Лида.
Я в Лиде. Должны были ехать в Старую Вилейку, но в это время пришел приказ переместиться в Лиду. Советская власть знает, что делает.
Город ничего себе, чистый. Но и тут полно буржуев. И откуда их столько берется?!... Похоже на то, что вся Польша из одних буржуев состоит. На кого ни глянь - все в сапогах или в ботинках из кожи. Все с часами. И тоже магазинов много и продают всё и всем без каких-либо ограничений.
Правда, это уже не Польша, а Беларусь. Наша Советская Беларусь. Собственно, недавно прошли выборы и оказалось, что все, согласно и охотно, голосовали за присоединение к Советскому Союзу. Никто не был против этого. Это очень приятно. Поняла, однако, буржуазия, что наш великий Советский Союз и его ОТЕЦ Сталин сумеют обеспечить всем свободу, работу и благополучие.
Живу я у монтера железнодорожной электростанции. Фамилия его - Липа. Очень стоящий человек - водку пьет стаканами. Не иначе. Я тоже не без этого, умею здорово потянуть, но ему не ровня. Сначала думал, что он большой капиталист, ведь и одет элегантно, и часы у него есть, и в сапогах ходит. Но потом убедился, что на самом деле он - рабочий. Сразу, как я у него поселился, он пришел ко мне вечером с водкой.
Говорит:
-- Ну, красный командир, надо обмыть твое поселение к нам. Но, может быть, ты не хочешь с рабочим пить?
-- Почему бы и нет, -- отвечаю, -- водку и с чертом пить можно. Но не очень ты на рабочего похож.
-- Почему так? -- спрашивает.
-- Костюмчик твой шерстяной, заграничного фасона, и ботинки хромовые выдают твое классовое происхождение.
А он мне кулак под нос сует.
-- Посмотри, какие у меня руки натруженные. Как железо. Видишь? Это ты белоручка и брезгуешь рабочим. Покажи-ка руки!
Показал ему ладони. А он смеется.
-- Ручки как у паненки. Только чтоб в носу пальцами ковыряться. Видно, что не сам себе на хлеб зарабатываешь. Но мне все равно, какое твое классовое происхождение. Офицер ведь тоже человек, хотя нередко хуже свиньи бывает.
Не очень мне понравились его выражения. Но, - думаю, - человек несознательный - это как ребенок, болтает что попало. А возражать ему как-то не хотелось, так как кулаки у него на самом деле были, как молоты.
Начали пить водку. Он по полстакана наливает и трескает раз за разом. Я вижу: дело плохо, не успею за ним. Потому начал пропускать. Ну, ничего... так себе культурно развлекаемся и разговариваем то об одном, то о другом. В какой-то момент спросил его: “Как по-белорусски водка называется?” А он отвечает:
-- Понятия не имею.
-- Так какой же ты белорус?
-- Никакой я не белорус, я поляк.
Думаю я: “Врать ты, видно, умеешь не хуже, чем водку пить”. Потом говорю:
-- Если ты не белорус, то почему голосовал за присоединение Беларуси к Союзу?
А он говорит:
-- Ты дурак, или прикидываешься? Каждый голосовал, чтобы печать на документ поставили. Потому что иначе - враг народа! А что это значит... сам знаешь. Таким образом не только за белорусов, но и за зулусов голосовать будешь.
-- То есть будто бы тут белорусов нет?
-- Почему нет? Есть, но мало. На деревне их больше. А тут почти все - поляки и евреи... Если русским Польша так сильно не нравилась, то должны были организовать голосование за присоединение к Палестине. Уж это было бы справедливей.
-- А тебе Польша нравилась?
-- Почему нет? -- говорит. -- Если умел и хотел работать, то тут можно было жить. Сам видишь: чисто одет, водку пью и семью содержу как подобает. Чего еще желать?
-- А о свободе ты забываешь?
-- О какой свободе? -- спрашивает.
-- Ну, о пролетарской свободе.
-- Не знаю, какая там у вас в России пролетарская свобода. Но у нас каждый жил, как хотел. Когда были выборы, то мог голосовать за любую партию. А у вас выставили двух кандидатов. Оба коммунисты. Ни об одном из них мы нигде ничего не слышали. Ну и выбирай, гражданин, кто тебе нравится, тиф или холера?.. Получается так, как если бы я сказал: “Или вы, кум, идете в город, а я развлекаюсь с вашей женой; или я развлекаюсь с вашей женой, а вы, кум, идете в город”.
Я выслушал его внимательно и говорю:
-- Жаль мне тебя, что, будучи рабочим, так дал себя буржуям запутать, что ничего в этих делах не понимаешь. Но я уверен, что и ты скоро все поймешь как следует.
А он мне на это ответил:
-- Как следует я все понял, как только вы сюда пришли. И ты сейчас все понимаешь как следует, но по-стахановски выдаешь нормы всякой ерунды. Но у вас иначе нельзя.
Допили мы водку и пошли спать. А наутро припомнил я в деталях наш вчерашний разговор и аж похолодел от страха. Ведь он вчера критиковал выборы и смеялся с них, а я это слышал и не сообщил в НКВД. Можно бы сейчас пойти и все рассказать, но спросят же: “Почему не донес об этом вчера?”
Голова сильно разболелась от страха. И я не знал, что тут делать. Донесу о контрреволюционном разговоре - пропаду вместе с ним... или за такой разговор, или за промедление. Не донесу - а, может, он сообщит, что я это слышал и не поступил так, как должен поступить каждый порядочный офицер и коммунист. Эх, попал я в беду из-за этой проклятой водки! И на кой черт я спросил его о тех проклятых белорусах? Ведь именно из-за этого разговор потом перешел на выборы!
Я выскочил из постели и пошел в ванную. Но Липа меня опередил. Уже брился там.
-- Как здоровье, красный командир? -- спросил.
Смотрю я ему в лицо и стараюсь сообразить: пойдет в НКВД, или не пойдет? В то же время отвечаю:
-- Голова сильно болит.
А он говорит:
-- Дурная голова от водки два года болит.
Что бы это могло значить? Зачем он об этих двух годах вспомнил?.. Что имеет ввиду?.. Может, высылку в лагерь на два года? Но за такой разговор не два года, а не меньше восьми лет впакуют, а по отбытию срока, если не сдохну, еще один срок добавят.
Говорю:
-- Слишком много вчера выпили. Не помню ни слова, о чем говорили.
А он рассмеялся (у меня от того смеха аж колени ослабли) и говорит, натачивая бритву на ладони:
-- Да, говорили о том-сём по-дружески. Сейчас я уже плохо помню.
И кашлянул. Но как кашлянул!
“Да, пропал я!” Понял я, что донесет он о нашем вчерашнем антигосударственном разговоре.
Очень мне стало горько. Подумайте сами: мне, порядочному офицеру, и -- можно сказать - герою Красной Армии, придется пропасть из-за этой подлой, польской (извините - теперь белорусской) гадины!.. Что делать? Нужно, наверное, бежать доносить первым! Может, повезет, и не арестуют. Пусть уж бьют, сколько хотят. Заслужил это за свою глупость. Но жаль, что не смогу работать, как офицер, во славу России, партии и нашего дорогого ВОЖДЯ, товарища Сталина.
“Да, -- решил я, -- донесу первым! Не опередишь меня, буржуйский холоп! Понесу ответственность за свою глупость и нехватку большевистского характера!”
Вышел я из ванной и быстро одеваюсь. А Липа кричит с коридора:
-- Эй, командир, место свободно. Прошу мыться и бриться.
-- Спасибо, -- отвечаю. -- Немного позже.
А сам побыстрее оделся, чтобы его опередить, и айда на улицу. Когда повернул на шоссе, то обернулся и заметил, что Липа вышел из дому. Я стал в стороне, за забором, и думаю себе: “Надо сейчас посмотреть, куда он пойдет”.
Скоро Липа прошел мимо меня и пошел не в город, а на железнодорожные пути. Мне стало немного легче, так как заметил и то, что он шел в рабочем комбинезоне и нес подмышкой сумку с инструментами.
“А, может, не сообщит?.. Может, и в самом деле не помнит о чем вчера говорили?.. Ведь он выпил, наверное, раза в два больше меня!”
Пошел за ним на большом расстоянии. Недалеко была железнодорожная электростанция. Липа вошел внутрь, а я свернул с путей в сторону. Нашел себе удобное место между штабелями железнодорожного полотна и лег там. Думаю себе так: “Если через два часа не выйдет в город, то, должно быть, уже не донесет. Наверное, и вправду забыл, о чем мы вчера под водку говорили”.
Но ждал аж до полудня. Услышал свистки. Через какое-то время Липа вышел с электростанции и через пути направился к дому. Наверное, на обед шел. А я, идя за ним издали, вошел в наш двор-колодец и тихонько зашел в свою комнату. Там я лег на кровать. Очень я ослаб от страха, начал потеть и ощущать дрожь в лодыжках. Через какое-то время этот проклятый Липа ко мне постучал. У меня даже сердце замерло, но попросил войти. Липа вошел со склянкой водки в руке.
-- Вот, красный командир, наилучшее лекарство от головной боли. Клин...клином!
-- Нет, -- говорю, -- Не буду я пить. Ваша водка какая-то странная, в голову врывается и память отбирает. Все время старался вспомнить, о чем мы вчера говорили и ничего в голове не осталось. Может, ты помнишь?
-- А зачем об этом думать? От этого мозг может опухнуть. Разве человек помнит все, о чем по пьяному разговаривает?.. Говорили о всем и ни о чем.
-- А ты не врешь? -- спросил.
-- О чем я тебе должен врать?.. Ты, наверное, правда рехнулся? Вот, выпей водки и тебе полегчает.
Мне стало легче. Понял я, что он не донесет, потому что не помнит вообще о нашем реакционном разговоре. Выпил я водки и потом уснул. Но только через три дня успокоился окончательно. Но твердо решил, что никогда уже ни с кем о политических делах говорить не буду. Никогда!