Запись 300.
Оригинал взят у elchaninov в Запись 300.
Из всех христианских исповеданий ни одно так живо не чувствует личного Христа, как православие. В протестантизме этот образ далек и не имеет личного характера. В католицизме он - вне мира и вне сердца человеческого. Католические святые видят его перед собой как образец, которому они стремятся уподобиться до стигматов - гвоздинных ран, и только православный - не только святой, но и рядовой благочестивый мирянин - чувствует Его в себе, в своем сердце. Эта интимная близость с Богом не имеет ничего общего с западной экзальтацией и сентиментализмом, и эта трезвость православного религиозного чувства исключает всякий романтизм и ханжество. В православии русское религиозное чутье счастливо избегло как рационализма, куда его мог увлечь русский здравый смысл, так и безудержного мистицизма, к чему его тянуло то свойство русской натуры, которое Достоевский определил как стремление преступать черты и заглядывать в бездны. Все же эти свойства, отчасти, остались в русском характере, и ими объясняются многочисленные секты в православной Церкви, распадающиеся как раз на две главные группы, сообразно этим двум особенностям русского характера.
Из всех христианских исповеданий ни одно так живо не чувствует личного Христа, как православие. В протестантизме этот образ далек и не имеет личного характера. В католицизме он - вне мира и вне сердца человеческого. Католические святые видят его перед собой как образец, которому они стремятся уподобиться до стигматов - гвоздинных ран, и только православный - не только святой, но и рядовой благочестивый мирянин - чувствует Его в себе, в своем сердце. Эта интимная близость с Богом не имеет ничего общего с западной экзальтацией и сентиментализмом, и эта трезвость православного религиозного чувства исключает всякий романтизм и ханжество. В православии русское религиозное чутье счастливо избегло как рационализма, куда его мог увлечь русский здравый смысл, так и безудержного мистицизма, к чему его тянуло то свойство русской натуры, которое Достоевский определил как стремление преступать черты и заглядывать в бездны. Все же эти свойства, отчасти, остались в русском характере, и ими объясняются многочисленные секты в православной Церкви, распадающиеся как раз на две главные группы, сообразно этим двум особенностям русского характера.