***
Нет никаких ещё и никаких уже,
лучшее, что могу, я напишу вчера -
вечером поутру, где-то на Иртыше,
там, где плывёт Луна, звонкая, как пчела.
Делаю шаг назад - и обгоняю год,
и предо мной опять яростней, чем набат,
мечется снежный зверь именем ледоход:
«Где ты, мой давний друг именем снегопад?»
Мечется невпопад, руслом едва вмещён.
Бродят слова, блестя, рыбами в глубине:
«Нет никаких уже, нет никаких ещё -
ты у себя спроси, если не веришь мне.
Да и не в том вопрос, сколько лететь, смутив,
жаждой своей всех тех, кто оказался близ...
Я намолчу тебе очень простой мотив,
взятый из синевы, ясного неба из».
И наступает ночь, полная тишины.
Бледные фонари, давние времена...
Звуки идут со дна, глухи и тяжелы.
Речка молчит мотив - как же она нема!
Виденное - во мне, слышанное - со мной,
всё это - как цветки между сухих страниц,
где до сих пор звучит что услыхал весной:
«Время, не замирай, просто посторонись».
Мимо плывут дома, снами оплетены,
и не сказать - к черте: нету для них черты.
Школа моя плывёт, окна её темны,
классы её пусты, доски её чисты.
Следом проходят сквер, церковь, где был крещён,
тополь на берегу, утренняя звезда...
Всё это - не уже, всё это - не ещё,
всё это - пузырьки в тающей толще льда.
Сколько мне было лет, столько мне будет лет,
то, что приобрету, будет не груз, а в плюс -
всё пригодится там, на берегах планет,
где я проснусь вчера, если потороплюсь.
лучшее, что могу, я напишу вчера -
вечером поутру, где-то на Иртыше,
там, где плывёт Луна, звонкая, как пчела.
Делаю шаг назад - и обгоняю год,
и предо мной опять яростней, чем набат,
мечется снежный зверь именем ледоход:
«Где ты, мой давний друг именем снегопад?»
Мечется невпопад, руслом едва вмещён.
Бродят слова, блестя, рыбами в глубине:
«Нет никаких уже, нет никаких ещё -
ты у себя спроси, если не веришь мне.
Да и не в том вопрос, сколько лететь, смутив,
жаждой своей всех тех, кто оказался близ...
Я намолчу тебе очень простой мотив,
взятый из синевы, ясного неба из».
И наступает ночь, полная тишины.
Бледные фонари, давние времена...
Звуки идут со дна, глухи и тяжелы.
Речка молчит мотив - как же она нема!
Виденное - во мне, слышанное - со мной,
всё это - как цветки между сухих страниц,
где до сих пор звучит что услыхал весной:
«Время, не замирай, просто посторонись».
Мимо плывут дома, снами оплетены,
и не сказать - к черте: нету для них черты.
Школа моя плывёт, окна её темны,
классы её пусты, доски её чисты.
Следом проходят сквер, церковь, где был крещён,
тополь на берегу, утренняя звезда...
Всё это - не уже, всё это - не ещё,
всё это - пузырьки в тающей толще льда.
Сколько мне было лет, столько мне будет лет,
то, что приобрету, будет не груз, а в плюс -
всё пригодится там, на берегах планет,
где я проснусь вчера, если потороплюсь.