magon
in
ru_shalamov
Ирина Сиротинская. <Точки отсчета>
Главка из мемуаров Сиротинской, прежде не публиковавшаяся и помещенная в седьмом томе собрания сочинений Шаламова.:
______
Недавно обратился ко мне один писатель. Он был полон сочувствия Варламу Тихоновичу! Бедняга, какая нищета - 72 рэ в месяц!
Конечно, для этого писателя, привыкшего к зарубежным вояжам, собственной машине, даче, кабинету и т. п., жизнь на 72 руб. - Голгофа.
Я ответила ему: «У Вас с В. Т. разные точки отсчета. У него - арестантские нары и баланда, а у Вас - вот машина, дубленка, квартира». Нет, жизнь в Москве не была для В. Т. Голгофой. У него не было разорительных привычек. Ни вино, ни рестораны, ни путешествия его не манили. Его любимая и почти постоянная еда: утром кофе, в обед и ужин - вареная докторская колбаса с вареной же картошкой и капустой. Яблоки. Единственная роскошь - книги. У него даже небольшие собрания были из гонораров за книжечки, за переводы. Это было непрочной гарантией устойчивости его быта. Ко всем бытовым проблемам (одежды, еды, ремонта) он относился с обдуманной серьезностью, [надписано И. П. Сиротинской: В полной мере изучил он науку выживания - «Добить меня очень трудно»]. Не любил ничего нового, ни людей, ни вещей, никаких нарушений в своем микромире.
Это было очень мудро: такая бытовая стабильность оберегала шаткое равновесие его организма, просто перегруженного до отказа всякими болезнями: Меньера, глухота, стенокардия, цирроз печени и т.д. Я всегда понимала благотворность этого размеренного быта, опасность всяких потрясений и, как могла, его оберегала.
______
Недавно обратился ко мне один писатель. Он был полон сочувствия Варламу Тихоновичу! Бедняга, какая нищета - 72 рэ в месяц!
Конечно, для этого писателя, привыкшего к зарубежным вояжам, собственной машине, даче, кабинету и т. п., жизнь на 72 руб. - Голгофа.
Я ответила ему: «У Вас с В. Т. разные точки отсчета. У него - арестантские нары и баланда, а у Вас - вот машина, дубленка, квартира». Нет, жизнь в Москве не была для В. Т. Голгофой. У него не было разорительных привычек. Ни вино, ни рестораны, ни путешествия его не манили. Его любимая и почти постоянная еда: утром кофе, в обед и ужин - вареная докторская колбаса с вареной же картошкой и капустой. Яблоки. Единственная роскошь - книги. У него даже небольшие собрания были из гонораров за книжечки, за переводы. Это было непрочной гарантией устойчивости его быта. Ко всем бытовым проблемам (одежды, еды, ремонта) он относился с обдуманной серьезностью, [надписано И. П. Сиротинской: В полной мере изучил он науку выживания - «Добить меня очень трудно»]. Не любил ничего нового, ни людей, ни вещей, никаких нарушений в своем микромире.
Это было очень мудро: такая бытовая стабильность оберегала шаткое равновесие его организма, просто перегруженного до отказа всякими болезнями: Меньера, глухота, стенокардия, цирроз печени и т.д. Я всегда понимала благотворность этого размеренного быта, опасность всяких потрясений и, как могла, его оберегала.