Февральская революция часть 2

[tenox]

Во второй части статьи о Февральской революции наш анализ существующих на тот момент субъективных и объективных условий для победы революции. В статье резкая критика мелкобуржуазных иллюзий о мелкокрестьянском хозяйстве в послереволюционной России и идеологии самоуправления. Также в статье  критика системы советов как модели рабочих парламентов, которые по сути контролировались профессиональными политиками.



Заседание Совета рабочих и солдатских депутатов в Таврическом дворце. Не ранее 2 марта 1917.

Февральская революция 1917 г. была классическим примером самоорганизованной пролетарской классовой борьбы в высшей степени. Пролетариат Петрограда начал самостоятельно борьбу и разрушил прогнивший царский режим. Ни одна партия, и ни один профсоюз не призывал к этой колоссальной массовой борьбе. Пролетаризированные люди тогдашней российской столицы показали отличный пример непосредственной социальной самоорганизации, в которой прямое действие и организация этого действия совпадали. Перед тем как начать акции прямого действия не были организованны никакие демократические голосования - само действие являлось голосованием. Все мелко и крупнобуржуазные мещане, включая большинство партийных марксистов, могут в этих действиях пролетариата видеть только «спонтанность», но не непосредственную социальную самоорганизацию борющегося пролетариата.

В прямом действии петроградского пролетариата очень важную роль сыграла относительно маленькая прослойка, по отношению ко всему классу, социально-революционных рабочих, которые одновременно принадлежали к пролетарскому  крылу как марксизма, так и анархизма. Эта прослойка социально-революционных рабочих вдохновляла большинство своего класса к действию, придавала этому действию направление и предлагала ориентиры.

Естественно, что непосредственная социальная самоорганизация в виде прямой массовой организации пролетариата не достаточна для победы социальной революции, т.е. для упразднения политики и товарного производства. Упразднение товарного производства означает перевод средств производства в общее общественное право распоряжения ими, при котором продуктивная деятельность направленна на непосредственные индивидуальные и коллективные нужды, а не на нужды какого-то анонимного рынка, где люди отдельно друг от друга обменивают произведенные продукты на деньги, а деньги - на средства производства и товары потребления. Обобществление производства не означает его огосударствление, т.к. государство - это иерархический бюрократический аппарат насилия, и госсобственность на средства производства является правом госбюрократии распоряжаться этой собственостью. Посредством национализации пролетарии, как человеческая масса оторванная от средств производства, вынуждены сдавать свой коллективный труд в наем государству.



Политическое течение партийного марксизма, со своим огосударствлением средств производства, воспроизводит государство как форму организации общества, и госкапитализм - как форму организации экономики. Надо заметить, что не мало социально-революционных рабочих в тогдашней России имели госкапиталистические иллюзии и шли за мелкобуржуазно-радикальными политиками. Это можно объяснить тем, что они не имели практического пролетарского опыта с тотальным госкапитализмом, хотя анархизм уже тогда частично правильно критиковал реакционные тенденции марксизма.

Обобществленное производство также никак не может состоять из ассоциаций мелких частных собственников. Послекапиталистическое бесклассовое и безгосударственное общество не может возникнуть на основе старой самобытной докапиталистической сельской общины, такой как, например, как Алменде или Мир, даже если временно будут «отменены» деньги и будет «запрещен» наемный труд. Мелкая собственность всегда означает мелкобуржуазный индивидуализм, конкуренцию и социальное разделение на капитал, с одной стороны и наемный труд, с другой. Т.е. в нашем конкретном случае разделение на зажиточных крестьян, с одной стороны,  батраков и сельских работниц,с другой. Социальное разделение советских крестьян, развитие крестьянского товарного хозяйства и наемного труда на начальной стадии во время НЭПа(1921-1928) являются однозначным доказательством реакционности мелкой частной собственности.

Обобществление сельскохозяйственного производства означает коллективизацию земли. Но, во время русской революции только незначительное меньшинство мелких крестьян и сельских пролетариев было готово к такой коллективизации. Т.е. камнем преткновения для победоносной социальной революции были крестьянские частные производители. Немногочисленные добровольные коммуны и кооперативы, до национализации сельского хозяйства в 1929 г., являются ярким примером тому. При условиях, которые царили в тогдашней России, кооперативы, коммуны или товарищества могли бы стать только мелкобуржуазно-коллективной формой товарного производства. Анархистские и частично также марксистские социальные романтики просто не хотят понять, что докапиталистические мелкобуржуазные производственные отношения никак не подходят для послекапиталистического коммунизма! Марксизм правильно критиковал и критикует эти мелкобуржуазные тенденции анархизма. Сегодня анархистская идеология самоуправления также, как и идеализация мелкобуржуазно-коллективной формы промышленного производства, является опасным оружием против пролетариата. Но кого из числа мелкобуржуазных анархистов интересует тот факт, что во время «самоуправляемого» производства дальше производятся товары для рынка, и товарно-денежные отношения определяют сознание и действия людей?!

Параллельно крестьянскому аграрному восстанию, которое стремилось к преобразованию помещичьей собственности в мелкую крестьянскую собственность, инстинктивное стремление рабочего класса к коллективизации промышленного производства, могло бы также только привести к мелкобуржуазно-коллективному товарному производству. Мелкобуржуазные производственные отношения в сельском хозяйстве означают, что сельхозпродукция может быть только объектом обмена, которая обменивается на промышленные товары, даже если при этом «отменить» деньги. Тогда бы, на короткое время, появился бы докапиталистический натуробмен, т.к. обмен продуктами неизбежно воспроизводит деньги, как обособленное выражение меновой стоимости. Т.e. даже при мелкобуржуазной коллективизации промышленности, производимые городом продукты в обмене между селом, в силу необходимости, были бы товарами.

Таким образом, даже в случае экспроприации крупного капитала, пролетариат не смог бы упразднить мелкобуржуазное товарное производство, т.к. подавляющее большинство населения - крестьянство - стремилось во время аграрного восстания к созданию частной мелкой собственности. Кроме того, если инстинктивное стремление рабочих к коллективному перенятию промышленных средств производства не подкреплено в этом вопросе у пролетарских революционеров и революционерок ясной критикой таких социальных категорий, как обмен, товар и деньги, то это приводит автоматически к мелкобуржуазно-коллективной форме товарного производства. Однако тогдашние русские и международные пролетарские революционеры и революционерки обладали еще меньшими теоретическими познаниями о товарном производстве, чем мы сегодня. Но без теоретической критики товарного производства одно только инстинктивное стремление к коллективизации промышленного производства в обязательном порядке на практике приводит к мелкобуржуазно-коллективному производству, а в плане сознания - к идеологии самоуправления. Во время русской революции частнокапиталистическая и госкапиталистическая контрреволюция хотела любыми способами помешать возникновению мелкобуржуазно-коллективному промышленному производству. Но идеология самоуправления, как следствие Февральской революции, воспроизводилась большей частью пролетариата, в то время, как всевозможные анархистские и левобольшевистские течения возводили свои теоретические построения на этом мелкобуржуазном фундаменте.

Только неисправимые мелкобуржуазно-анархистские социальные романтики, после всего практического опыта, могут сегодня еще верить в то, что на основе мелкой частной собственности и необходимого для этого обмена товарами, можно «отменить» деньги и «запретить» наемный труд. Товарообмен означает мелкобуржуазное товарное производство, а оно в свою очередь содержит в зародыше капитал и наемный труд. Натуробмен же на практике может быть только примитивной формой товарного производства и наемного труда. Представим себе на короткий момент общество с индивидуальными и коллективными мелкими собственниками, которые у себя «отменили» деньги и «запретили» наемный труд, полностью согласно социально-романтическим представлениям наших мелкобуржуазных анархистов. Когда нибудь произойдет следующее: более успешный крестьянин, который благодаря своему индивидуальному труду и труду «своей» семьи когда-нибудь будет не в состоянии обрабатывать свой весь участок земли. Что тогда делать? Ага, тут есть двое по-соседству, которых их земля не может прокормить, таким образом они могут у него работать, конечно, не за деньги, т.к. деньги отменены. Таким образом, неуспешные крестьяне совсем добровольно работают у успешных за натуральные товары. Но это должно быть запрещено! Запреты против социально-экономического явления наемный труд, который стихийным образом вырастает из товарного производства!

Toчно так же обстоит дело и с обособленной формой меновой стоимости, т.е. деньгами. Обмен товарами воспроизводит потребность в обособленной меновой стоимости. Меновая стоимость - это среднее затраченное общественное время для производства продукта, а цена это меновая стоимость выраженная в деньгах. Представим себе мелкобуржуазно-анархистский рай в городе, в котором «упразднены» деньги. События будут развиваться в следующем русле: индивидуальный хозяин одного кафе хочет подстричь волосы. Таким образом, он приходит в парикмахерский кооператив и приносит с собой ящик пива, за который один из членов кооператива должен его подстричь. Но за час до этого хозяин другого кафе также принес им ящик пива. Кооператив совещается и решает, что столько пива им не нужно... Этот сценарий может развиваться только на основе мелкобуржуазной частной собственности и натуробмена. Поэтому в действительности индивидуальный хозяин кафе платит за свою прическу в парикмахерском кооперативе деньгами, которые парикмахер потом может обменять на все, что ему нужно. «Упразднение» денег на основе мелкой собственности и товарообмена - это чистый бред!

Февральская революция, исходя из объективных и субъективных причин, однозначно не могла привести к упразднению товарного производства. Но сохранение товарного производства автоматически порождает классовую и конкурентную борьбу. Для того, чтобы такое общество не находилось в состоянии непрерывной открытой гражданской войны, оно нуждается в мнимо-нейтральном третейском судье, который устанавливал бы правила для конкурентной и классовой борьбы и аппарат, который эти правила проводил бы в жизнь. Этот кажущийся нейтральным судья, который в действительности может только быть органом власти успешных капиталистических производителей товаров, является буржуазное государство. Т.е. товарное производство всегда порождает социальную организацию в виде буржуазной политики. Таким образом, Февральская революция, исходя из объективных предпосылок не могла привести к разрушению государства пролетариатом. Но победоносная социальная революция невозможна без упразднения политики. Следовательно, т.к. пролетариат России объективно в феврале 1917-го не мог победить, то неизбежно должна была победить политическая контрреволюция. Но контрреволюция должна была также поменять свою политическую форму, т.к. с царем   невозможно было уже проводить успешную политику против субъективно революционного пролетариата.

Однако либеральной буржуазии потребовалось целая вечность, чтобы понять, что с монархией в России покончено. Это и понятно, либеральная буржуазия сама не без оснований боялась пролетариата. Крупнобуржуазные политики, т.е. те которые еще находились у власти, после Февральской революции оказались в очень затруднительном положении. Ни царская реакция, и тем более ни субъективно революционный пролетариат не заботились о потребностях буржуазии и его политического персонала. Зато к счастью частного капитала и его крупнобуржуазных политиков, эту заботу взяли на себя меньшевики и эсеры. Меньшевики в начале, как мнимые представители политических интересов рабочих и работниц, опирались на пролетарские иллюзии к ним, в то время как эсеры, как мнимые политики аграрной реформы, - на иллюзии, которые питали к ним крестьяне и солдаты.

Меньшевистские и эсеровские политики перешли уже 27-го февраля объективно в контрреволюционное наступление. При этом они смогли воспользоваться доброй памятью пролетариев о рабочих советах 1905-го года. Как мы уже подробно писали в первой части, формой организации петроградского пролетариата во время Февральской революции была социальная организация, в которой действие и организация самого действия являлись одним единым процессом. Февральская революция доказала социальную взрывную силу непосредственной пролетарской самоорганизации и его воинственной формы - диктатуры пролетариата. Однако Февральская революция свергла только царя, упразднить капитализм непосредственная пролетарская самоорганизация не смогла. Для этого пролетариату необходима высшая степень организации и сознания. Пролетарская классовая борьба часто начинается в форме непосредственной социальной самоорганизации, но длительная классовая борьба и особенно борьба, которая может привести к упразднению классов, нуждается в официальных органах пролетарской самоорганизации и диктатуры. В 1905 г. такими органами были рабочие советы.

В то время, как революционный пролетариат на улицах Петрограда укреплял победу над царизмом, 27-го февраля в Таврическом дворце мелкобуржуазными интеллигентами, меньшевистскими и эсеровскими политиками был создан Исполнительный комитет Петроградского совета. Т.е. в отличии от советов 1905 г., которые были действительными органами классовой борьбы, Исполком Петроградского совета был чисто политической надстройкой, которая была образованна сверху. После этого образования сверху также возникли и локальные советы на местах, которые находились под сильным давлением боевого пролетариата.

Hадо признать, что вся система советов 1917 г. была сильно деформирована влиянием мелкобуржуазно-демократических и мелкобуржуазно-радикальных профессиональных политиков. Этим утверждением мы хотим в четкой форме дистанцироваться от частично сильной фетишизации советов со стороны тогдашних социальных революционеров и их последующей идеологизации радикально марксистскими рэтекоммунистами. Советы образца 1917 г. подходили больше к мелкобуржуазному представлению «рабочей» демократии, чем нашему представлению о боевых органах пролетарской революционной самоорганизации.

Демократия для нас - это не красивый идеал, а реально существующая диктатура капитала. Уже само понятие «рабочая» демократия несет в себе противоречие. «Рабочее» народовластие! В понятии народовластие, народ является классово неопределенной массой, т.е. демократия - это идеологическое народовластие, за которым скрывается реальное классовое господство буржуазии и его политического персонала. В понятии «рабочая» демократия рабочий класс сливается с классово все еще не определенным понятием народ и становится субъектом властвования. Однако пролетариат посредством социальной революции не может установить новую власть, он может посредством своей революционной диктатуры «только» разрушить буржуазное государство и открыть дорогу ассоциации свободных производителей. После победоносной мировой революции, которая представляет  собой перманентную цепь разрушения государств, не будет больше ни рабочего класса, ни властителей над ним. Таким образом, социальная революция не воплощает в жизнь мелкобуржуазное представление о демократии, а окончательно отправляет демократию на свалку истории.

В действительности «рабочая» демократия может быть только мелкобуржуазной демократией, в которой пролетариат является серой массой избирателей для мелкобуржуазных профессиональных политиков. По существу советы в 1917 г. были ничем иным, как органами мелкобуржуазной демократии. В этих органах заправляли социал-демократические(меньшевики и большевики), а также эсеровские политики, которые избирались депутатами рабочими и солдатами. Таким образом, советы были олицетворением мелкобуржуазного парламентаризма. Конечно, демократия советов была под колоссальным давлением классово-боевого и субъективно революционного пролетариата. Так, что советы представляли из себя противоречивый синтез мелкобуржуазной демократии и пролетарской самоорганизации. Мелкобуржуазно-демократические тенденции советов олицетворяли слабость сознания субъективно революционного русского пролетариата, в то время, как его сильные стороны в рамках демократии советов могли бы принять только политическое и идеологическое отчужденное выражение.

Еще раз со всей отчетливoстью: советы образца 1917 г. практически не были социально-революционными органами пролетарской классовой борьбы. Сегодня социальные революционерки и революционеры выступают за то, чтобы профессиональные политики ни в коем случае не входили в органы пролетарской самоорганизации. Потому что социальная революция подразумевает под собой разрушение буржуазного государства, в то время как все профессиональные политики своей деятельностью только воспроизводят государство. Демократия советов 1917 г. была ничем иным, как господством мелкобуржуазных демократов над классово-боевым пролетариатом. Но, это господство было только возможным, в силу того, что пролетариат в то время, в своем большинстве, не был сознательно антиполитичен. Сегодня, социально-революционные пролетарии и интеллигенты или сознательно антиполитичны, или субъективно не являются социальными революционерами. Этому нас научила между прочим русская революция.

После победы пролетарской классовой борьбы и солдатского восстания мелкобуржуазные демократы, в лице меньшевиков и эсеров, стали заботится только о том, чтобы побыстрее передать власть в руки либеральной буржуазии. Либеральная буржуазия по отношению к Февральской революции была настроена враждебно. Либеральная партия кадетов была сознательным врагом субъективно революционного пролетариата, она стремилась до Февральской революции к установлению конституционной монархии, т.е. чтобы царь находился бы под парламентским контролем. От советов и его вождей либеральная буржуазия могла ожидать всего, но только не требования о взятии политической власти. Так как, согласно марксистской идеологии меньшевиков русская революция была буржуазной, в которой «логично» именно либеральная буржуазия должна была взять политическую власть в свои руки. В действительности, захват власти русской либеральной буржуазией мог бы только олицетворять социальную контрреволюцию, независимо от того, что в тогдашней России победоносная социальная революция была невозможна.

Либеральная буржуазия и ее политический персонал очень быстро оправились от неожиданного предложения мелкобуржуазно-демократического руководства советов. Однако партия кадетов под руководством Милюкова попробовала: если уж невозможно было спасти старого царя, то хотя бы спасти царизм с помощью нового царя. Очень красивый спектакль буржуазной политики! В то время, как русские мелкие буржуа, подлизывались к либеральной буржуазии, сами либералы подлизывались к феодальной аристократии, которая, в свою очередь, презирала либеральную буржуазию. Однако, воспроизводством царизма посредством нового царя было больше невозможно вести успешную контрреволюционную политику. Так, партия кадетов отложила свой монархизм в долгий ящик и смогла в марте 1917 г. из «временного комитета государственной думы» образовать «временное правительство», как орган либеральной буржуазии и помещиков. Однако меньшевистские и эсеровские политики, за исключением министра юстиции «социалиста-революционера» Керенского, предпочли править советами и одновременно, как поддерживать «временное правительство», так и оказывать мягкое давление на него.

Таким образом Февральская революция создала ситуацию двоевластия: временное правительство, с одной стороны, и деформированные органы пролетарской самоорганизации с другой. Временное правительство было однозначно социально реакционным, оно продолжило вести империалистическую войну и затягивало аграрную реформу. В то же самое время советы находились в руках мелкобуржуазных политиков, но одновременно они были под давлением их пролетарского и солдатского базиса, и таким образом советы частично являлись органами пролетарской классовой борьбы. На фабриках и заводах рабочие и работницы создали свои собственные органы в форме Фабричных и заводских комитетов. Фабзавкомы вступили в острый конфликт с буржуазией, меньшевиками и эсерами, т.к. они выражали непосредственную самоорганизацию рабочего класса. Фабричные комитеты также создали Красную гвардию - вооруженные отряды рабочих, которые были воинственным выражением пролетарской самоорганизации, т.е. органами диктатуры пролетариата на начальной стадии.

Однако, Фабричные комитеты и Красная гвардии находились, к сожалению, под влиянием мелкобуржуазно-демократических(меньшевики и правые эсеры), а позднее мелкобуржуазно-радикальных(большевики и левые эсеры) политиков. Т.к. эти органы диктатуры пролетариата в зародыше не были сознательно антиполитичными, то большевистским политикам во время создании госкапиталистической партийной диктатуры удалось их ликвидировать. Если даже революционное самоупразднение пролетариата, т.е. переход от пролетарской самоорганизации к бесклассовой, было в силу слабости рабочего класса России объективно невозможным, то русский пролетариат мог бы при условии наличия у него еще большей социально-революционной ясности более героически уступить контрреволюционной реакции. Возможная победа революционного мирового пролетариата подготавливается также посредством героических поражений там, где победа объективно невозможна. Это и есть диалектика объективных и субъективных условий мирового революционного процесса, которая однозначно проходит мимо сознания марксистских и анархистских мелких душ.

До 1917 г. всемирный пролетариат не имел опыта общения с открыто контрреволюционно действующей международной социал-демократией, включая ее левое крыло, т.е. большевизм. Богатый практический опыт, который всемирный пролетариат набрал с того времени в общении с социал-демократическими и «коммунистическими» профессиональными политиками, придал постмарксисткому и постанархисткому коммунизму ясное антиполитическое сознание. Если это антиполитическое сознание превратиться во время социальной революции в материальную силу, то берегитесь политики капитала!