Семинар 1. Ангажемент Мета-теории
Оригинал взят у 2013ivan в Семинар 1. Ангажемент Мета-теории
Преамбула.
Анализ и метод, о которых я говорю, центрированы темой и проблемой социальной и личностной ангажированности мысли, в частности - превращения общественного института мыслить мысль в институцию частной, как вариант, - академической мысли, и, даже не знаю, есть ли в данном виде анализа и метода пафос преодоления подобного состояния мыслить мысль частным образом посредством теоретико-обосновательной программы как таковой или это набор казусов, не выходящий за границу редакторских правок и вкусовых ощущений употребления языка, дедукции, концептов, видов логики, матем, мифем, идеологем и прочего.
Отмечу, что тема «институт-институция» стала мне органичной благодаря личности и методу Маркса, с его моделированием развития и упадка общественных образований типа общины и его историко-критическим подходом к мыслителям буржуазной политэкономии, когда они, то шагали в ногу с «действительностью», то выпадали из нее сами не ведая по какой причине.
Понятно, что лакейские и школярские движения мысли не брались в методологическое внимание, а «реальность существования» мысли и ее «возможности» развития - ее свободный ход - определялись теоретико-обосновательной программой Маркса посредством динамических теорий организмического типа.
Так, сравнительное изучение английского и французского способов мыслить мысль в области политэкономии включало в себя у Маркса как сравнительное изучение трудов, так и личностей мыслителей, что «являло генетическое изложение национального контраста между английской и французской политической экономией, их социальной противоположности», которую можно было бы разложить в координатах «институт-институция» - противоположность между Англией и Францией в том, что последняя все еще поклоняется блеску металлических денег как какому-то фетишу, что есть симптом незавершенности денежной нации в сравнении с Англией.
Можно сказать, Маркс первым предложил рассматривать как общественные образования, так и общественный способ мышления в терминах устойчивости динамической системы организмического типа, в развитии которой он выделял, как минимум, два временных такта: «возникновение», - в качестве общественного института на «естественных» основаниях и «становление», - на своих собственных основаниях в виде институции.
Соответственно и мысль, которая мыслилась в соотношении со своим включением в данный ей общественный организм, который то представал перед мыслью некой целостностью, конституируя мысль в качестве мысли, наблюдающей эту целостность внешним образом (не обязательно вооруженную «научным инструментарием»), то «нависал» за спиной мысли общественным субъектом, конституируя мысль «объектом бессознательного», как в том, так и другом случае реализуя свою конкретную личную опредмеченность и/или опредмеченность школы, «института-институции».
Собственно, это один из принципов построения теории общественных феноменов организмического типа в рамках, категориях и терминах теории целеполагания, теории телеологического типа.
(Два состояния мысли описываются мной согласно двух тактов состояния общественного организма, коих может быть различное число, но не менее двух).
С точки зрения мировоззрения и типа личности, как мыслители, так и мысль, в зависимости от состояния общественного организма, к которому они редуцировались, подводились Марксом под рубрики мысли «классической», «вульгарной», «апологетической» в «филантропических», «фаталистических» оттенках и «литературу эпигонов».
В таком подходе к анализу и методу приблизительно я использую контекст следующих дефиниций.
Собственно, данный семинар обязан инициирующему жесту Хайдеггера «Черных тетрадей», который по ощущению Нелли Мотрошиловой, российского транслятора академической хайдеггерианы, проявив коварство «биологической воли» обожествленного хайдеггерианцами трупа, шмякнул академический способ мыслить мысль мордой об основоположения, как мысли самого Хайдеггера «Бытия и времени», вокруг котла которой, по обыкновению институции академической мысли, ее школота, эпигоны и адепты нежились в круге самодостаточных танцев, так и самой академической мысли других тем, следующих «методу», не связанному проблематикой Бытия.
Спасение, на благо общества, потенции критического жеста «Хайдеггера» от очередной его приватизации «специалистами», то есть тема ангажированности мысли, и явилась тем «Кругом первым», который я попытаюсь очертить.
Под вопрос Хайдеггером были поставлены не только исходные категории «Бытия и Времени», которое приняло в «Черных тетрадях» статус маячка «временности», но и сами методы академических школ: неокантианства, «экзистенциональности» (Кьеркегор - Дильтей) и «научности» в образе феноменологии.
Помимо критики академического мышления, следующего методу перечисленных школ, который «нагружен, - по мнению Хайдеггера, - некой степенью обусловливания, которое само проистекает из внутреннего упадка философствования - из забвения основополагающего вопроса о Бытии…», «Черные тетради» отсылают вопросы:
«Что мы должны делать?
Кто мы суть (wer sind wir)?
Почему мы должны быть (sein)?
Что такое сущее (Seiende)?
Почему свершается (geschiet) бытие (Sein)?»,
как к компетенции «обыденного сознания», практическая ценность которого, лично для меня, достаточно проблематична (теоретическую ценность «обыденного сознания» в духе Витгенштейна я оставляю за скобками), и несет в себе предикат специфичности подчинения, который, собственно, присущ ценностям и самого Хайдеггера «национал-социалистического» толка, так и к «Будущему», которое видится, на мой взгляд, Хайдеггеру как возрождение зова творчества мыслить мысль на почве крови, земли и «биологической воли», и которое не может не быть конституировано на обломках институции, в частности - академической (то есть, - навязанного миру и граду способа мыслить мысль), обнажающих исходную естественность творческой потенции института мысли как мысли специальной, теоретической.
Несколько перефразируя некие размышления известного литератора о соотношении творчества и произведения, мысли и вещи, я бы закончил этот абзац конструкцией эйдоса и логоса обращения Хайдеггера в «Будущее» поверх институциональной мысли, имея в виду творческую составляющую «Будущего», пусть даже и в ее контрфактичной творческой потенции, в которой «Будущее» соотносится с рядом концептов «Коммунизм», «Апокалипсис», «Град Божий» и прочих предельно-обоснующих человеческое Благо теоретико-обосновательных причуд , поскольку сегодняшняя институция мысли «слишком профессиональна, чтобы быть философской, предававшейся делу мысли со страстью невинности, с надеждой неопытности».
Философ на зарплате знает, что у него «не получиться не может», что результат его не минует, рука и голова сами знают, как делать.
Рефлексия философа институции замкнута свободным ходом целеполагания академической практики: «Мы слишком опытны, чтобы не напечататься», и этот опыт не требует постоянного обновления, подпитки жизненной судьбой.
Немецкая Мета-каверза.
И хотя Хайдеггер, обращаясь в Будущее, считал, что его подход, программу «очищения Бытия» разовьют не ранее чем через четыре сотни лет, эдак к 2300 - 2327 годам, когда принцип мышления, маркируемый им как «американизм» - ведущая ментальность сегодняшнего как логоса, так и эйдоса, выдохнется в своей «торгово-вычислительной» силе и метафизику с ее машинным образом философствования, господствующую тысячи лет прикончит мысль в ее «бытийно-историческом» («seynsgeschichtliche») творческом развитии, переформатирование программы «seynsgeschichtliche» Бытия от Хайдеггера уже получило свое стратегическое и тактическое развитие на пути «мета-теории» в ее реализации мета-политической риторикой.
Например, Маркус Габриэль, модный профессор философии в университете Бонна тридцати четырех лет отроду, представляя в газетных публикациях проект «Очищения Бытия» Хайдеггера широкой публике, идентифицировал его как мета-политический проект, несколько тождественный марксизму, в котором мета-политика выступает боевой программой национал-социализма (соответственно, марксистский вариант - национал-большевизм), то есть не философским мета-отстранением от «жизненной судьбы» как должно было бы быть в случае «философского» подхода от Маркуса, а развитием концептов «расы», «иудейства» и «национал-социализма» в смыслах тех организмически-социализирующих клеточек, которые эту судьбу и конституируют в качестве Dasein, «приложенному к человеку в (его) Dasein».
Хотя, если быть аутентичным анализу Маркуса, стоит заметить, что марксизм им упоминается вскользь и организмическая технологичность мета-подхода, который он приписывает Хайдеггеру, несколько мной домыслена из принятия во внимание уровня образования, который у Маркуса должен быть по умолчанию (не менее уровня нашего кандидатского минимума), соответствующего его профессорскому статусу, все же он должен был уловить, что неокантианству, отсылкам к экзистенциальности и феноменологии отказано Хайдеггером в доступе к проекту «Очищения Бытия» (одна из причин, по которой Маркус, помимо всего прочего, отсылает проект Хайдеггера в родство с марксизмом).
Вылущиванию философской составляющей из риторики Маркуса препятствует и то, что анализ Маркуса, - газетный, соответственно, - бюргерский, как по содержанию, так и по адресной направленности, нагружен по уши политкорректностью и направлен более на предоставление читателю доказательной базы «предательской амбивалентности» Хайдеггера, который не отвергает расизм, антисемитизм и идеологему национал-социализма критикой «Майн Кампф» Гитлера, а придает этой попытке Гитлера статус временности в качестве «безмозглой актуализации Dasein», имея себя, Хайдеггера, в виду как демиурга и проводника Dasein этой идеологемы, включающей в себя вкус расы и отторжение иудаизма в качестве принципов мышления и действия.
(Любопытно, что приблизительно в это же время в сталинской России Алексей Лосев предлагал себя чекистам ОГПУ в демиурги «мифологемы», направляющей советскую власть к подлинному овладению массой, что может, на мой взгляд, служить верификацией суждения хотя бы слабой гипотетической силы об организмическом характере развивавшейся в то историческое время действительности, которой были захвачены как Хайдеггер, так и Лосев, каждый по своему, согласно тех точек интенсивности холического, в которых они были локализованы.
В таком контексте существования мысли и практики, не грех было бы провести герменевтический допрос с пристрастием как Лосеву, так и Хайдеггеру на предмет их знакомства с работой Ленина «Что делать?» и/или с идеями, озвученными Лениным, которые витали и продолжают витать в той форме общественного пространства организмического типа)
Российский вариант мета-погремушки.
Александр Дугин обнаружил в «Черных тетрадях» идею мета-политики!
«Хайдеггер, в 30-е годы находившийся в обществе победившего национал-социализма, но глубоко не удовлетворенный им, и вместе с тем, в еще большей степени ненавидевший либерализм и коммунизм как политические альтернативы, - пишет Дугин, - предлагает сделать бросок вверх.
Но не от политики, а к политике, к самой политике, к политической философии, к сущности политики.
Хайдеггер сопоставляет этот жест с тем, как философ переходит от онтики (сферы непосредственно данного сущего, феноменального) к онтологии (сфере осмысленного сущего в его логическом измерении, в срезе сущности).
Переход от политики к метаполитике Хайдеггер представляет, как переход от сущего к сущности.
Тем самым метаполитика для него есть политическая метафизика, то есть область, где определяются и устанавливаются начала, смыслы, принципы и структуры, которые позднее ложатся в основу конкретной политики.
Метаполитика у Хайдеггера, уже не просто метод захвата власти.., не нечто прагматическое, но, напротив, движение от мнимого к истинному, от кажущегося к настоящему, от неаутентичного к аутентичному».
Как видим, Дугин не слишком озабочен технологией «очищения Бытия», «броску общества вверх от Хайдеггера».
Он не принимает во внимание, что онтическая редукция, где онтика конституируется у него феноменологическим способом отвергается Хайдеггером, так же как и экзистенциальная «природа» онтики, как и логический переход от онтики к онтологии, от эйдоса к логосу посредством трансцендентального примыкания логоса к эйдосу, которое постулирует неокантианство.
Да и к «метафизике» образца институций Хайдеггер относится боле чем прохладно, предлагая в качестве первого очищающего ее от машинности шага уничтожение ее «торгово-вычислительную» имманентность апелляций к насилию власти.
Для Дугина же достаточно того, что онтическое сущее «мнимо», то есть ментально наличествует в «обыденном сознании» пусть и как «неаутентичное», и уже задача демиурга, в котором, конечно же Дугин видит себя любимого, разрешить уравнение Dasein комплексным «мнимо-истинным» сущим, вытащив в реальность политической практики страшилки «обыденного сознания», предоставленные институцией политической метафизики во благо реализации идеологемы и/или мифемы Dasein сегодняшнего российского образца ее «русской» аутентичности.
(Ход, несколько заимствованный у С. С. Уварова с его постулатами «Православной Веры», «Самодержавия» и «Народности» в качестве основоположений русской аутентичности).
Институция в работе…
Как бы там ни было, вопрос о «мета-теории», хотя и посредством политической риторики/резонерства, поставлен и ангажирован, так что должно, следуя «делу Хайдеггера», попытаться методически извлечь из этой теоретико-обосновательной интенсивности рациональное зерно ее разрешения.
Обычно начинают с дефиниции, да где ж ее взять?
Обратимся к Новой философской электронной энциклопедии от Институции Философии РАН, авторам топика «метатеория» Ю.А.Гастеву, В.Н.Садовскому.
Сразу же замечу, что этот топик, как и всякий другой топик от академической институции явным или неявным образом опирается на свою архимедову точку «закона» отсылкой к историческому примеру и/или эпистемологии.
«МЕТАТЕОРИЯ
1. (от греч. μετά - после и теория; букв. теория о некоторой другой теории) - одно из важнейших понятий современной логики, математики, философии и методологии науки; теория, анализирующая структуру, методы и свойства некоторой другой теории - предметной, или объектной, теории (подчеркнуто мной).
В самом общем смысле метатеорией является любой метаязык, описывающий структуру, свойства и т.п. какого-либо языка-объекта.
Согласно выработанным в 20 в. представлениям (У. Сепир, Б.Уорф, К.Поппер и др.), каждый язык является концептуализацией мира или его фрагментов, т.е. теорией (возможно, не очень богатой, как, напр., язык знаков светофора, или очень богатой в случае естественного языка).
Поэтому соответствующий метаязык выступает в качестве метатеории по отношению к теории, сформулированной в языке-объекте.
2. Исторически термин «метатеория» был первоначально введен в начале 20 в. в исследованиях по основаниям математики и логики (Д.Гильберт, К.Гёдель, А.Тарский, Р.Карнап, А.Чёрч, С.Клини и др.) применительно к изучению математических и логических теорий, результатом чего явились программы построения метаматематики и металогики.
Основная задача построения метатеории состоит в уточнении (экспликации) соответствующих предметных теорий и анализе их свойств.
При этом в рамках общей программы проведения метатеоретических исследований на предметные теории и метатеории не накладывается никаких ограничений: они могут быть содержательными, дедуктивными, частично или полностью формализованными и могут использовать любые логические средства…
Одной из исходных посылок метаматематической программы Гильберта является утверждение о том, что в качестве предметной теории, для которой будет строиться соответствующая метатеория, следует брать не некую содержательную теорию, напр., содержательную математику, а ее формализованное представление в виде исчисления или формальной системы (теории).»
Я сократил топик «метатеория» до двух положений, поскольку он достаточно объемный и громоздкий, но абсолютно беспомощный в части какой-то технологичности, методичности, которую заменяет многословие, слоблудие, многозначительность и прочие предикаты пустоты, которую вываливают в этот топик энциклопедии два сотрудника институции философии РАН.
Уж если мы говорим о формализации как предтече мета-теории, так и философскую Энциклопедию от Институции Философии РАН следует рассматривать в терминах мета-теории предметного языка (языка философии) от этой институции, только вот в тезаурусе этого языка нет ни «предметной», ни «объектной» теории, на который ссылается метаязык Энциклопедии: «метатеория - одно из важнейших понятий современной логики, математики, философии и методологии науки; теория, анализирующая структуру, методы и свойства некоторой другой теории - предметной, или объектной, теории» - провозглашает метаязык институции РАН, но где же топики «предметной теории» и «объектной теории» в самой Энциклопедии?
Мой обычный позыв к действию после ознакомления с творчеством институций, в данном случае, сотрудников институции РАН - обязать бы вас каждый день как молитву долбить кандидатский минимум, да вычесть из вашего жалованья бабло за написание таких философо-образных энциклопедических статеек наполненных метафорами, аналогиями и неполными высказываниями и перечислить это бабло в ближайший детдом на радость детишкам.
Далее:
1. Исторически в математике возникло понятие метаматематика, но термин метатеория не использовался в этом проекте формализации (расширение проекта метаматематики Гилберта до метатеории - невинная забава болтунов от метода абстрагирования-формализации институции РАН, который они применяют с задором школьников, исчисляющих мир измерительной линейкой).
Та формализация, которая проводилась Гилбертом и его последователями не имела к «предметности философии» и любой другой предметности никакого отношения.
«Законы логики и чистой математики благодаря самой их природе, - отмечал в свое время Рудольф Карнап, - не могут быть использованы в качестве основы для научного объяснения и любого объяснения, потому что они ничего не говорят нам о том, что отличало бы действительный мир от некоторого другого возможного мира».
«Метатеория», построенная по образцу метаматематики, постулировала бы нам бесконечность «возможных миров», описываемых без противоречия.
Сказочные миры и фантастические миры были бы равноправны как метаполитике Хайдеггера от Маркуса Габриэля, метатеории онтики от Дугина, так и реальности матрицы институции РАН, к которой подключены коммуникационными каналами связи ее сотрудники, в частности, - Ю.А.Гастев, и В.Н.Садовский, работающие в языке знаков светофора (смотри в определении - «В самом общем смысле метатеорией является любой метаязык, описывающий структуру, свойства и т.п. какого-либо языка-объекта… каждый язык является концептуализацией мира или его фрагментов, т.е. теорией (возможно, не очень богатой, как, напр., язык знаков светофора…), которые справляют на безъязыкой улице свою как малую, так и большую философскую нужду по образу и подобию светофоров, указующих «обыденному сознанию» как ему ходить, чтобы ходить по научному, знаки которых диктуются центром институции РАН непротиворечивым способом по отношению к самой себе.
Как Дугин оперирует «мнимыми» корнями онтики в политическом частном исчислении, так и институция в лице Ю.А.Гастева, да В.Н.Садовского оперирует в данном случае «мнимыми» дефинициями «светофора» в частной политике демонстрации своего академического знания, которым она поучает дилетантов от знания.
2. Но можно ли свести некоторые «предметные метатеории» к метатеории второго уровня абстрагирования на манер метафизики?
Тем более, что греческая приставка «мета» из метафизики и вошла в философский академический оборот именно таким своим этимологическим применением, что демонстрируют нам Ю.А.Гастев, и В.Н.Садовский первым пунктом своей дефиниции «мета-теории»: «Что мы можем сказать о Мире, после того как имеем об этом мире некое знание?»
Понятно, что такую постановку вопроса по разному разрешает как Платон с Аристотелем, ищущие посредством анализа исходного знания свои методологические основания для исчисления мира, который уже исчислен, так и Кант со своим трансцендентальным аргументом от наличия аподиктического знания.
Недаром же говорят, что каждая эпоха имеет свою метафизику, но сложность в сопряжении этих метафизик была установлена еще при ее зачатии и сложность эта заключалась в языке, которым описывались типы и роды знания, о котором велась речь.
К примеру, Ньютон, на возражение современников: «Откуда каждая из масс (планеты и/или тела) знает свое расстояние от других?» - отвечал: «То, одному Богу известно», - и продолжал заниматься своим делом, отсекая от знания тех, кто не понимал дела Ньютона, которое он сам не понимал, поскольку не имел предметного языка понятного всем (Указано Лаканом).
Метакатегории.
(Замечу, в Энциклопедии от институции РАН «метакатегории» не нашли себе место).
Вернемся к проекту «очищения Бытия» Хайдеггера посредством «бытийно-исторического подхода» («seynsgeschichtliche»).
Поскольку Хайдеггер отказал статическим методам (феноменологии, проектам экзистенциальности и неокантианству) участвовать в построении теоретико-обосновательного проекта Dasein/ Seyn, остаются гипотезы динамические, реализованные в циклических и спиралевидных формах представлений развития знания.
Остановлюсь несколько на циклической от Апеля и Хабермаса, и спиралевидной от Витторио Хесле, представляя их внешним образом в изложении Хесле.
Апель и Хабермс выдвинули тезис о циклической смене парадигм «объективности», «субъективности» Нового времени и переход последней в парадигму «интерсубъективности» сегодняшнего дня.
Каждая из парадигм характеризуется своим набором принципов мышления, их соподчинением, методами, структурой, набором теорий и социокультурными факторами.
Прогресс за пределы парадигм происходит согласно метакатегориям «объективности», - «Природа», «субъективности», - «Я», «Бог», парадигма «интерсубъективности» определяет наше время, одним из принципов мышления которого является «коммуникация».
Переход от одной парадигмы к другой сопровождается эпистемическими разрывами.
Например, Новое время характеризуется философско-теологическим мышлением, не присущим античности, философией и теорией субъекта, реализующей идею трансцендентальности разных версий, начиная с кантовской, отбрасывания античной теории Блага в пользу философского обоснования Истины, теории значений и ценности.
Спиралевидная форма представления знаний Хесле принимает тезис Апеля-Хабермаса в качестве исходного, но не постулирует разрыв трех парадигм знания и в качестве инициирующего развития по спирали, и выдвигает принцип прогресса науки, которая возникая в парадигме «объективности», становится конкурентом ее метафизики, сознательно подчиняя «природу» власти «Я», которое эмансипируется из-под власти «Бога» в парадигме «субъективности», и в своем дальнейшем прогрессе продуцирования знания, наука предъявляет метафизике Нового времени родовой счет на их кровное родство, согласно которому она является для метафизики возможностью ее собственного снятия, что попытался впервые осуществить в своем проекте Кант.
Современный интерсубъективный этап взаимодействия метафизики и науки определяется способностью метафизики установить рациональные отношения с ее собственным порождением в лице науки.
Спиралевидную форму такого представления непрерывности роста знаний Хесле сопоставляет с классическим проектом объективного идеализма.
Как видим, проект Апеля-Хабермаса и проект Хесле неявно следуют принципу холизма и пересекаются с теоретико-обосновательной программой прогресса знания Маркса, использующего теорию организмического типа, причем, проекты Хесле и Апеля-Хабермаса, хотя и показательно и показно систематичны, все же открывают историческое пространство теории, в котором реализуется свободный ход используемых в теории моторных «организмических» принципов мышления.
Отсюда: если в формационной модели Маркса труд являлся принципом прогресса, разрывающим социально-экономические формации, рост которых требовал, как минимум два временных такта, обусловленных изменением оснований формации, конституированных трудом, а у Хесле принципом прогресса выступила наука, инициирующая развитие мысли и дела по спирали, имеет смысл взять в методологический оборот и принцип сексуального от Лакана в качестве полноправного участника инициации прогресса знания и опыт сексуального, наряду с опытом трудовой и научной деятельности.
P.S.
В своей книге «История культуры Нового времени» известный австрийский исследователь Эгон Фридель писал о влиянии Декарта во Франции XVII в., что, несмотря на все усилия критиков великого философа, в числе которых выступила власть церкви совместно с властью короля-солнца, запретившего труды Декарта, «его школа неудержимо распространяла свое влияние».
И не только через «окказионалистов», как называли его ближайших последователей и продолжателей в философии; не только через знаменитую логику Пор-Рояля «Искусство мыслить» и задававшее тон «Поэтическое искусство» Буало: скорее его школой сделалась вся Франция во главе с церковью и королем-солнцем, за спинами которых развитие реального набирало свой неумолимый организмический ход.
Государство, экономика, драма, архитектура, дела духовные, стратегия, садовое искусство - все стало как бы картезианским.
«В трагедии, где страсти боролись друг с другом; в комедии где развивались алгебраические формулы человеческих характеров; в пространстве, окружающем Версаль, где господствовала абстрактная симметрия садов; в аналитических методах ведения войны и народного хозяйства, в дедуктивном, так сказать, церемониале причесок и манер, танцев и светской беседы - везде как повелитель неограниченно царил Декарт.
И можно даже утверждать, что до сего дня каждый француз - прирожденный картезианец».
P.P.S.
Благодарю всех, ссылки и работы коих я использовал.
Преамбула.
Анализ и метод, о которых я говорю, центрированы темой и проблемой социальной и личностной ангажированности мысли, в частности - превращения общественного института мыслить мысль в институцию частной, как вариант, - академической мысли, и, даже не знаю, есть ли в данном виде анализа и метода пафос преодоления подобного состояния мыслить мысль частным образом посредством теоретико-обосновательной программы как таковой или это набор казусов, не выходящий за границу редакторских правок и вкусовых ощущений употребления языка, дедукции, концептов, видов логики, матем, мифем, идеологем и прочего.
Отмечу, что тема «институт-институция» стала мне органичной благодаря личности и методу Маркса, с его моделированием развития и упадка общественных образований типа общины и его историко-критическим подходом к мыслителям буржуазной политэкономии, когда они, то шагали в ногу с «действительностью», то выпадали из нее сами не ведая по какой причине.
Понятно, что лакейские и школярские движения мысли не брались в методологическое внимание, а «реальность существования» мысли и ее «возможности» развития - ее свободный ход - определялись теоретико-обосновательной программой Маркса посредством динамических теорий организмического типа.
Так, сравнительное изучение английского и французского способов мыслить мысль в области политэкономии включало в себя у Маркса как сравнительное изучение трудов, так и личностей мыслителей, что «являло генетическое изложение национального контраста между английской и французской политической экономией, их социальной противоположности», которую можно было бы разложить в координатах «институт-институция» - противоположность между Англией и Францией в том, что последняя все еще поклоняется блеску металлических денег как какому-то фетишу, что есть симптом незавершенности денежной нации в сравнении с Англией.
Можно сказать, Маркс первым предложил рассматривать как общественные образования, так и общественный способ мышления в терминах устойчивости динамической системы организмического типа, в развитии которой он выделял, как минимум, два временных такта: «возникновение», - в качестве общественного института на «естественных» основаниях и «становление», - на своих собственных основаниях в виде институции.
Соответственно и мысль, которая мыслилась в соотношении со своим включением в данный ей общественный организм, который то представал перед мыслью некой целостностью, конституируя мысль в качестве мысли, наблюдающей эту целостность внешним образом (не обязательно вооруженную «научным инструментарием»), то «нависал» за спиной мысли общественным субъектом, конституируя мысль «объектом бессознательного», как в том, так и другом случае реализуя свою конкретную личную опредмеченность и/или опредмеченность школы, «института-институции».
Собственно, это один из принципов построения теории общественных феноменов организмического типа в рамках, категориях и терминах теории целеполагания, теории телеологического типа.
(Два состояния мысли описываются мной согласно двух тактов состояния общественного организма, коих может быть различное число, но не менее двух).
С точки зрения мировоззрения и типа личности, как мыслители, так и мысль, в зависимости от состояния общественного организма, к которому они редуцировались, подводились Марксом под рубрики мысли «классической», «вульгарной», «апологетической» в «филантропических», «фаталистических» оттенках и «литературу эпигонов».
В таком подходе к анализу и методу приблизительно я использую контекст следующих дефиниций.
- Институт - (лат. institutum - установление, обычай, учреждение) - термин, употребляемый для обозначения определённого класса организаций. В частности, этим термином обозначают такие общественные явления как социальный институт - устойчивая форма организации совместной деятельности людей, реализующих определенные функции в обществе.
- Институция - (от лат. institutio - наставление). Навязанная социуму естественным образом или посредством закона норма. В Византийской империи в VI веке по приказу императора Юстиниана I «Институции» являлись учебником для студентов первого курса, изучавших римское право, но при этом им была придана непосредственная юридическая сила.
Собственно, данный семинар обязан инициирующему жесту Хайдеггера «Черных тетрадей», который по ощущению Нелли Мотрошиловой, российского транслятора академической хайдеггерианы, проявив коварство «биологической воли» обожествленного хайдеггерианцами трупа, шмякнул академический способ мыслить мысль мордой об основоположения, как мысли самого Хайдеггера «Бытия и времени», вокруг котла которой, по обыкновению институции академической мысли, ее школота, эпигоны и адепты нежились в круге самодостаточных танцев, так и самой академической мысли других тем, следующих «методу», не связанному проблематикой Бытия.
Спасение, на благо общества, потенции критического жеста «Хайдеггера» от очередной его приватизации «специалистами», то есть тема ангажированности мысли, и явилась тем «Кругом первым», который я попытаюсь очертить.
Под вопрос Хайдеггером были поставлены не только исходные категории «Бытия и Времени», которое приняло в «Черных тетрадях» статус маячка «временности», но и сами методы академических школ: неокантианства, «экзистенциональности» (Кьеркегор - Дильтей) и «научности» в образе феноменологии.
Помимо критики академического мышления, следующего методу перечисленных школ, который «нагружен, - по мнению Хайдеггера, - некой степенью обусловливания, которое само проистекает из внутреннего упадка философствования - из забвения основополагающего вопроса о Бытии…», «Черные тетради» отсылают вопросы:
«Что мы должны делать?
Кто мы суть (wer sind wir)?
Почему мы должны быть (sein)?
Что такое сущее (Seiende)?
Почему свершается (geschiet) бытие (Sein)?»,
как к компетенции «обыденного сознания», практическая ценность которого, лично для меня, достаточно проблематична (теоретическую ценность «обыденного сознания» в духе Витгенштейна я оставляю за скобками), и несет в себе предикат специфичности подчинения, который, собственно, присущ ценностям и самого Хайдеггера «национал-социалистического» толка, так и к «Будущему», которое видится, на мой взгляд, Хайдеггеру как возрождение зова творчества мыслить мысль на почве крови, земли и «биологической воли», и которое не может не быть конституировано на обломках институции, в частности - академической (то есть, - навязанного миру и граду способа мыслить мысль), обнажающих исходную естественность творческой потенции института мысли как мысли специальной, теоретической.
Несколько перефразируя некие размышления известного литератора о соотношении творчества и произведения, мысли и вещи, я бы закончил этот абзац конструкцией эйдоса и логоса обращения Хайдеггера в «Будущее» поверх институциональной мысли, имея в виду творческую составляющую «Будущего», пусть даже и в ее контрфактичной творческой потенции, в которой «Будущее» соотносится с рядом концептов «Коммунизм», «Апокалипсис», «Град Божий» и прочих предельно-обоснующих человеческое Благо теоретико-обосновательных причуд , поскольку сегодняшняя институция мысли «слишком профессиональна, чтобы быть философской, предававшейся делу мысли со страстью невинности, с надеждой неопытности».
Философ на зарплате знает, что у него «не получиться не может», что результат его не минует, рука и голова сами знают, как делать.
Рефлексия философа институции замкнута свободным ходом целеполагания академической практики: «Мы слишком опытны, чтобы не напечататься», и этот опыт не требует постоянного обновления, подпитки жизненной судьбой.
Немецкая Мета-каверза.
И хотя Хайдеггер, обращаясь в Будущее, считал, что его подход, программу «очищения Бытия» разовьют не ранее чем через четыре сотни лет, эдак к 2300 - 2327 годам, когда принцип мышления, маркируемый им как «американизм» - ведущая ментальность сегодняшнего как логоса, так и эйдоса, выдохнется в своей «торгово-вычислительной» силе и метафизику с ее машинным образом философствования, господствующую тысячи лет прикончит мысль в ее «бытийно-историческом» («seynsgeschichtliche») творческом развитии, переформатирование программы «seynsgeschichtliche» Бытия от Хайдеггера уже получило свое стратегическое и тактическое развитие на пути «мета-теории» в ее реализации мета-политической риторикой.
Например, Маркус Габриэль, модный профессор философии в университете Бонна тридцати четырех лет отроду, представляя в газетных публикациях проект «Очищения Бытия» Хайдеггера широкой публике, идентифицировал его как мета-политический проект, несколько тождественный марксизму, в котором мета-политика выступает боевой программой национал-социализма (соответственно, марксистский вариант - национал-большевизм), то есть не философским мета-отстранением от «жизненной судьбы» как должно было бы быть в случае «философского» подхода от Маркуса, а развитием концептов «расы», «иудейства» и «национал-социализма» в смыслах тех организмически-социализирующих клеточек, которые эту судьбу и конституируют в качестве Dasein, «приложенному к человеку в (его) Dasein».
Хотя, если быть аутентичным анализу Маркуса, стоит заметить, что марксизм им упоминается вскользь и организмическая технологичность мета-подхода, который он приписывает Хайдеггеру, несколько мной домыслена из принятия во внимание уровня образования, который у Маркуса должен быть по умолчанию (не менее уровня нашего кандидатского минимума), соответствующего его профессорскому статусу, все же он должен был уловить, что неокантианству, отсылкам к экзистенциальности и феноменологии отказано Хайдеггером в доступе к проекту «Очищения Бытия» (одна из причин, по которой Маркус, помимо всего прочего, отсылает проект Хайдеггера в родство с марксизмом).
Вылущиванию философской составляющей из риторики Маркуса препятствует и то, что анализ Маркуса, - газетный, соответственно, - бюргерский, как по содержанию, так и по адресной направленности, нагружен по уши политкорректностью и направлен более на предоставление читателю доказательной базы «предательской амбивалентности» Хайдеггера, который не отвергает расизм, антисемитизм и идеологему национал-социализма критикой «Майн Кампф» Гитлера, а придает этой попытке Гитлера статус временности в качестве «безмозглой актуализации Dasein», имея себя, Хайдеггера, в виду как демиурга и проводника Dasein этой идеологемы, включающей в себя вкус расы и отторжение иудаизма в качестве принципов мышления и действия.
(Любопытно, что приблизительно в это же время в сталинской России Алексей Лосев предлагал себя чекистам ОГПУ в демиурги «мифологемы», направляющей советскую власть к подлинному овладению массой, что может, на мой взгляд, служить верификацией суждения хотя бы слабой гипотетической силы об организмическом характере развивавшейся в то историческое время действительности, которой были захвачены как Хайдеггер, так и Лосев, каждый по своему, согласно тех точек интенсивности холического, в которых они были локализованы.
В таком контексте существования мысли и практики, не грех было бы провести герменевтический допрос с пристрастием как Лосеву, так и Хайдеггеру на предмет их знакомства с работой Ленина «Что делать?» и/или с идеями, озвученными Лениным, которые витали и продолжают витать в той форме общественного пространства организмического типа)
Российский вариант мета-погремушки.
Александр Дугин обнаружил в «Черных тетрадях» идею мета-политики!
«Хайдеггер, в 30-е годы находившийся в обществе победившего национал-социализма, но глубоко не удовлетворенный им, и вместе с тем, в еще большей степени ненавидевший либерализм и коммунизм как политические альтернативы, - пишет Дугин, - предлагает сделать бросок вверх.
Но не от политики, а к политике, к самой политике, к политической философии, к сущности политики.
Хайдеггер сопоставляет этот жест с тем, как философ переходит от онтики (сферы непосредственно данного сущего, феноменального) к онтологии (сфере осмысленного сущего в его логическом измерении, в срезе сущности).
Переход от политики к метаполитике Хайдеггер представляет, как переход от сущего к сущности.
Тем самым метаполитика для него есть политическая метафизика, то есть область, где определяются и устанавливаются начала, смыслы, принципы и структуры, которые позднее ложатся в основу конкретной политики.
Метаполитика у Хайдеггера, уже не просто метод захвата власти.., не нечто прагматическое, но, напротив, движение от мнимого к истинному, от кажущегося к настоящему, от неаутентичного к аутентичному».
Как видим, Дугин не слишком озабочен технологией «очищения Бытия», «броску общества вверх от Хайдеггера».
Он не принимает во внимание, что онтическая редукция, где онтика конституируется у него феноменологическим способом отвергается Хайдеггером, так же как и экзистенциальная «природа» онтики, как и логический переход от онтики к онтологии, от эйдоса к логосу посредством трансцендентального примыкания логоса к эйдосу, которое постулирует неокантианство.
Да и к «метафизике» образца институций Хайдеггер относится боле чем прохладно, предлагая в качестве первого очищающего ее от машинности шага уничтожение ее «торгово-вычислительную» имманентность апелляций к насилию власти.
Для Дугина же достаточно того, что онтическое сущее «мнимо», то есть ментально наличествует в «обыденном сознании» пусть и как «неаутентичное», и уже задача демиурга, в котором, конечно же Дугин видит себя любимого, разрешить уравнение Dasein комплексным «мнимо-истинным» сущим, вытащив в реальность политической практики страшилки «обыденного сознания», предоставленные институцией политической метафизики во благо реализации идеологемы и/или мифемы Dasein сегодняшнего российского образца ее «русской» аутентичности.
(Ход, несколько заимствованный у С. С. Уварова с его постулатами «Православной Веры», «Самодержавия» и «Народности» в качестве основоположений русской аутентичности).
Институция в работе…
Как бы там ни было, вопрос о «мета-теории», хотя и посредством политической риторики/резонерства, поставлен и ангажирован, так что должно, следуя «делу Хайдеггера», попытаться методически извлечь из этой теоретико-обосновательной интенсивности рациональное зерно ее разрешения.
Обычно начинают с дефиниции, да где ж ее взять?
Обратимся к Новой философской электронной энциклопедии от Институции Философии РАН, авторам топика «метатеория» Ю.А.Гастеву, В.Н.Садовскому.
Сразу же замечу, что этот топик, как и всякий другой топик от академической институции явным или неявным образом опирается на свою архимедову точку «закона» отсылкой к историческому примеру и/или эпистемологии.
«МЕТАТЕОРИЯ
1. (от греч. μετά - после и теория; букв. теория о некоторой другой теории) - одно из важнейших понятий современной логики, математики, философии и методологии науки; теория, анализирующая структуру, методы и свойства некоторой другой теории - предметной, или объектной, теории (подчеркнуто мной).
В самом общем смысле метатеорией является любой метаязык, описывающий структуру, свойства и т.п. какого-либо языка-объекта.
Согласно выработанным в 20 в. представлениям (У. Сепир, Б.Уорф, К.Поппер и др.), каждый язык является концептуализацией мира или его фрагментов, т.е. теорией (возможно, не очень богатой, как, напр., язык знаков светофора, или очень богатой в случае естественного языка).
Поэтому соответствующий метаязык выступает в качестве метатеории по отношению к теории, сформулированной в языке-объекте.
2. Исторически термин «метатеория» был первоначально введен в начале 20 в. в исследованиях по основаниям математики и логики (Д.Гильберт, К.Гёдель, А.Тарский, Р.Карнап, А.Чёрч, С.Клини и др.) применительно к изучению математических и логических теорий, результатом чего явились программы построения метаматематики и металогики.
Основная задача построения метатеории состоит в уточнении (экспликации) соответствующих предметных теорий и анализе их свойств.
При этом в рамках общей программы проведения метатеоретических исследований на предметные теории и метатеории не накладывается никаких ограничений: они могут быть содержательными, дедуктивными, частично или полностью формализованными и могут использовать любые логические средства…
Одной из исходных посылок метаматематической программы Гильберта является утверждение о том, что в качестве предметной теории, для которой будет строиться соответствующая метатеория, следует брать не некую содержательную теорию, напр., содержательную математику, а ее формализованное представление в виде исчисления или формальной системы (теории).»
Я сократил топик «метатеория» до двух положений, поскольку он достаточно объемный и громоздкий, но абсолютно беспомощный в части какой-то технологичности, методичности, которую заменяет многословие, слоблудие, многозначительность и прочие предикаты пустоты, которую вываливают в этот топик энциклопедии два сотрудника институции философии РАН.
Уж если мы говорим о формализации как предтече мета-теории, так и философскую Энциклопедию от Институции Философии РАН следует рассматривать в терминах мета-теории предметного языка (языка философии) от этой институции, только вот в тезаурусе этого языка нет ни «предметной», ни «объектной» теории, на который ссылается метаязык Энциклопедии: «метатеория - одно из важнейших понятий современной логики, математики, философии и методологии науки; теория, анализирующая структуру, методы и свойства некоторой другой теории - предметной, или объектной, теории» - провозглашает метаязык институции РАН, но где же топики «предметной теории» и «объектной теории» в самой Энциклопедии?
Мой обычный позыв к действию после ознакомления с творчеством институций, в данном случае, сотрудников институции РАН - обязать бы вас каждый день как молитву долбить кандидатский минимум, да вычесть из вашего жалованья бабло за написание таких философо-образных энциклопедических статеек наполненных метафорами, аналогиями и неполными высказываниями и перечислить это бабло в ближайший детдом на радость детишкам.
Далее:
1. Исторически в математике возникло понятие метаматематика, но термин метатеория не использовался в этом проекте формализации (расширение проекта метаматематики Гилберта до метатеории - невинная забава болтунов от метода абстрагирования-формализации институции РАН, который они применяют с задором школьников, исчисляющих мир измерительной линейкой).
Та формализация, которая проводилась Гилбертом и его последователями не имела к «предметности философии» и любой другой предметности никакого отношения.
«Законы логики и чистой математики благодаря самой их природе, - отмечал в свое время Рудольф Карнап, - не могут быть использованы в качестве основы для научного объяснения и любого объяснения, потому что они ничего не говорят нам о том, что отличало бы действительный мир от некоторого другого возможного мира».
«Метатеория», построенная по образцу метаматематики, постулировала бы нам бесконечность «возможных миров», описываемых без противоречия.
Сказочные миры и фантастические миры были бы равноправны как метаполитике Хайдеггера от Маркуса Габриэля, метатеории онтики от Дугина, так и реальности матрицы институции РАН, к которой подключены коммуникационными каналами связи ее сотрудники, в частности, - Ю.А.Гастев, и В.Н.Садовский, работающие в языке знаков светофора (смотри в определении - «В самом общем смысле метатеорией является любой метаязык, описывающий структуру, свойства и т.п. какого-либо языка-объекта… каждый язык является концептуализацией мира или его фрагментов, т.е. теорией (возможно, не очень богатой, как, напр., язык знаков светофора…), которые справляют на безъязыкой улице свою как малую, так и большую философскую нужду по образу и подобию светофоров, указующих «обыденному сознанию» как ему ходить, чтобы ходить по научному, знаки которых диктуются центром институции РАН непротиворечивым способом по отношению к самой себе.
Как Дугин оперирует «мнимыми» корнями онтики в политическом частном исчислении, так и институция в лице Ю.А.Гастева, да В.Н.Садовского оперирует в данном случае «мнимыми» дефинициями «светофора» в частной политике демонстрации своего академического знания, которым она поучает дилетантов от знания.
2. Но можно ли свести некоторые «предметные метатеории» к метатеории второго уровня абстрагирования на манер метафизики?
Тем более, что греческая приставка «мета» из метафизики и вошла в философский академический оборот именно таким своим этимологическим применением, что демонстрируют нам Ю.А.Гастев, и В.Н.Садовский первым пунктом своей дефиниции «мета-теории»: «Что мы можем сказать о Мире, после того как имеем об этом мире некое знание?»
Понятно, что такую постановку вопроса по разному разрешает как Платон с Аристотелем, ищущие посредством анализа исходного знания свои методологические основания для исчисления мира, который уже исчислен, так и Кант со своим трансцендентальным аргументом от наличия аподиктического знания.
Недаром же говорят, что каждая эпоха имеет свою метафизику, но сложность в сопряжении этих метафизик была установлена еще при ее зачатии и сложность эта заключалась в языке, которым описывались типы и роды знания, о котором велась речь.
К примеру, Ньютон, на возражение современников: «Откуда каждая из масс (планеты и/или тела) знает свое расстояние от других?» - отвечал: «То, одному Богу известно», - и продолжал заниматься своим делом, отсекая от знания тех, кто не понимал дела Ньютона, которое он сам не понимал, поскольку не имел предметного языка понятного всем (Указано Лаканом).
Метакатегории.
(Замечу, в Энциклопедии от институции РАН «метакатегории» не нашли себе место).
Вернемся к проекту «очищения Бытия» Хайдеггера посредством «бытийно-исторического подхода» («seynsgeschichtliche»).
Поскольку Хайдеггер отказал статическим методам (феноменологии, проектам экзистенциальности и неокантианству) участвовать в построении теоретико-обосновательного проекта Dasein/ Seyn, остаются гипотезы динамические, реализованные в циклических и спиралевидных формах представлений развития знания.
Остановлюсь несколько на циклической от Апеля и Хабермаса, и спиралевидной от Витторио Хесле, представляя их внешним образом в изложении Хесле.
Апель и Хабермс выдвинули тезис о циклической смене парадигм «объективности», «субъективности» Нового времени и переход последней в парадигму «интерсубъективности» сегодняшнего дня.
Каждая из парадигм характеризуется своим набором принципов мышления, их соподчинением, методами, структурой, набором теорий и социокультурными факторами.
Прогресс за пределы парадигм происходит согласно метакатегориям «объективности», - «Природа», «субъективности», - «Я», «Бог», парадигма «интерсубъективности» определяет наше время, одним из принципов мышления которого является «коммуникация».
Переход от одной парадигмы к другой сопровождается эпистемическими разрывами.
Например, Новое время характеризуется философско-теологическим мышлением, не присущим античности, философией и теорией субъекта, реализующей идею трансцендентальности разных версий, начиная с кантовской, отбрасывания античной теории Блага в пользу философского обоснования Истины, теории значений и ценности.
Спиралевидная форма представления знаний Хесле принимает тезис Апеля-Хабермаса в качестве исходного, но не постулирует разрыв трех парадигм знания и в качестве инициирующего развития по спирали, и выдвигает принцип прогресса науки, которая возникая в парадигме «объективности», становится конкурентом ее метафизики, сознательно подчиняя «природу» власти «Я», которое эмансипируется из-под власти «Бога» в парадигме «субъективности», и в своем дальнейшем прогрессе продуцирования знания, наука предъявляет метафизике Нового времени родовой счет на их кровное родство, согласно которому она является для метафизики возможностью ее собственного снятия, что попытался впервые осуществить в своем проекте Кант.
Современный интерсубъективный этап взаимодействия метафизики и науки определяется способностью метафизики установить рациональные отношения с ее собственным порождением в лице науки.
Спиралевидную форму такого представления непрерывности роста знаний Хесле сопоставляет с классическим проектом объективного идеализма.
Как видим, проект Апеля-Хабермаса и проект Хесле неявно следуют принципу холизма и пересекаются с теоретико-обосновательной программой прогресса знания Маркса, использующего теорию организмического типа, причем, проекты Хесле и Апеля-Хабермаса, хотя и показательно и показно систематичны, все же открывают историческое пространство теории, в котором реализуется свободный ход используемых в теории моторных «организмических» принципов мышления.
Отсюда: если в формационной модели Маркса труд являлся принципом прогресса, разрывающим социально-экономические формации, рост которых требовал, как минимум два временных такта, обусловленных изменением оснований формации, конституированных трудом, а у Хесле принципом прогресса выступила наука, инициирующая развитие мысли и дела по спирали, имеет смысл взять в методологический оборот и принцип сексуального от Лакана в качестве полноправного участника инициации прогресса знания и опыт сексуального, наряду с опытом трудовой и научной деятельности.
P.S.
В своей книге «История культуры Нового времени» известный австрийский исследователь Эгон Фридель писал о влиянии Декарта во Франции XVII в., что, несмотря на все усилия критиков великого философа, в числе которых выступила власть церкви совместно с властью короля-солнца, запретившего труды Декарта, «его школа неудержимо распространяла свое влияние».
И не только через «окказионалистов», как называли его ближайших последователей и продолжателей в философии; не только через знаменитую логику Пор-Рояля «Искусство мыслить» и задававшее тон «Поэтическое искусство» Буало: скорее его школой сделалась вся Франция во главе с церковью и королем-солнцем, за спинами которых развитие реального набирало свой неумолимый организмический ход.
Государство, экономика, драма, архитектура, дела духовные, стратегия, садовое искусство - все стало как бы картезианским.
«В трагедии, где страсти боролись друг с другом; в комедии где развивались алгебраические формулы человеческих характеров; в пространстве, окружающем Версаль, где господствовала абстрактная симметрия садов; в аналитических методах ведения войны и народного хозяйства, в дедуктивном, так сказать, церемониале причесок и манер, танцев и светской беседы - везде как повелитель неограниченно царил Декарт.
И можно даже утверждать, что до сего дня каждый француз - прирожденный картезианец».
P.P.S.
Благодарю всех, ссылки и работы коих я использовал.