Гл 3. Видение
PREV | NEXT
содержание
3.2. Вúдение
Смотреть и гляди-ка
Встреча и свидетельство
Феномен виденúя
Практика вúдения, на наш взгляд, возникла в ряду других практик, и нам хотелось бы рассмотреть вúдение в сравнении с этими другими практиками.
В научном дневнике наблюдений за развитием речи Жени Гвоздева мы встречаемся с фразами, относящимися к освоению восприятия, следующего типа:
«Мéсиц мат·éть! Мат·éть мéсица! - Месяц смотреть! Проснулся часа в 4 утра и потребовал, чтобы я нес его к окну смотреть на месяц. Недели две-три назад, когда он проснулся и закапризничал, я его подносил к окну, и он был в восторге. Теперь и вспомнил». [6, 62]
Это выражение является примером особого рода практики - практики смотреть. В общем случае эта практика представляет собой сложный комплекс активностей, в котором объективно восприятие является лишь одним из звеньев. «Смотреть барашка» означает следующее - нужно одеться, выйти на улицу, дойти до пастбища, найти там барашка, встать к нему лицом, ну и, по-видимому, открыть глаза, хотя это последнее действие, наверное, можно исключить, так как глаза открыты по умолчанию. По своей структуре эта практика мало чем отличается от практики пойти в магазин за молоком. Можно отметить только некоторую бесцельность практики смотреть в сравнении с практикой пойти в магазин. Нет причин считать, что первая практика, в отличие от второй, формируется каким-то особенным способом. Связь практики смотреть с восприятием в ее первоначальной форме не сильнее, чем связь с восприятием практики пойти в магазин.
В другой записи дневника мы сталкиваемся со смежной практикой гляди-ка:
«Дáй нúська дугóй, дáй нúська сё - Дай книжку другую, дай книжку еще: просит еще тетрадей, которые укладывает в одну стопку на столе. Когда кончает укладывать, обращается ко мне и говорит: «Глидú». [6, 33]
Это практика привлечения внимания. Внимание может привлекаться в достаточно разнообразных смыслах. В общем случае тот, к кому обращаются, должен выразить восхищение или сделать что-либо подобное. С визуальным восприятием эта практика оказалась связана по необходимости.
В каком-то смысле в кричащем названии этих практик и в семантике используемых ребенком слов скрыто не столько настоящее употребление, сколько будущее этих практик. Это не удивительно, ведь ребенок использует в своих целях знаки взрослых, знаки, в которых история уже состоялась.
Наконец, мы подходим к практике вижу. Что означает слово «вижу» («видел») для ребенка? Представьте себе, как мы спрашиваем: «Что ты видел в гостях у бабушки?» И получаем ответ: «Бабушка показывала цыпленка». Здесь вúдение завязано на практику показывать, практику, смежную с практиками смотреть и гляди-ка. Видеть здесь означает присутствовать при показе, обставленном особым образом действе. Ясно, что здесь нет еще всего комплекса аспектов, которые мы обыкновенно связываем с вúдением как таковым. Таким образом, интересующий нас знак первоначально может быть встроен в разного рода практики (выше мы попытались привести примеры), отличающиеся своим конкретным практическим смыслом и не ориентированные прямо на восприятие. Это начало пути.
Различные практики сходятся в некотором общем способе выражения. Есть ли что-то общее во всех этих случаях, заставляющих нас говорить о вúдении? В какой момент можно говорить о вúдении в собственном смысле слова?
Со временем из некоторого комплекса употреблений выделяются такие бытовые случаи, где собеседникам приходится сталкиваться с визуальным восприятием «лоб в лоб». В возникающих тут практиках знак «вижу» начинает работать в полную силу.
Мы ходили «смотреть барашка». Но нам не удалось его найти. Пожалуй, то же самое можно выразить иначе: «Нам его не удалось увидеть». Нам пытаются показать Луну. Сначала мы пребываем в растерянности, но внезапно Луна выныривает из-за туч - и «мы ее видим».
Впервые слово «вижу» встречается в дневнике в следующей записи (здесь его употребляет папа):
«Пáпа, дúм исúть - Папа дым искать. Топится печка - железка. И вдруг Вера говорит: «Откуда-то дым идет» (а под печкой были наложены дрова), на что я ответил: «Да не вижу я никакого дыма». Тогда Женя тоном приказания обратился ко мне: папа, ищи дым». [6, 30]
В этом драматическом эпизоде назревает конфликт, недопонимание. Если бы участвующие здесь стороны не практиковали бы вúдениe, то конфликт едва ли можно было бы разрешить. По необходимости здесь срабатывает решение - дым можно видеть, но можно не видеть (как слабо здесь еще затронут сам механизм восприятия!). Это выход. Ну что же, папа просто не видит дым. Такое случается. Мир не рушится, а дым можно поискать.
В каком направлении развивается практика вúдения? Приведем пока только следующее соображение. История практики вúдения разворачивается в определенных обстоятельствах физиологии восприятия. Рано или поздно культура выходит на освоение многочисленных деталей. Если первоначально глаза служили для того, чтобы показывать на них пальчиком или находить на картинке, то теперь они оказываются связанными с восприятием. Для того чтобы разглядеть буквы на вывеске магазина по ту сторону улицы, бабушке приходится надеть очки. Если мы решим поиграть в прятки и нам завяжут глаза шарфом, то мы потеряем возможность видеть. Циклоп же, обладавший только одним глазом и лишившийся его, совсем потерял зрение.
Итак, когда мы говорим «я вижу», для нас естественно связывать этот акт с работой специальных органов. Проблематика вúдения связана с освоением физиологических структур восприятия. Но связь эта является закономерным итогом длинной последовательности культурологических событий. И в этой истории много загадок. Здесь большой простор для исследований.
Заключим параграф следующим замечанием. При чтении дневника нельзя отделаться от впечатления, что практики смотреть и гляди-ка являются фрагментами какой-то игры. Эти практики не несут сколь-нибудь существенной нагрузки в жизнедеятельности ребенка - «пойти смотреть барашка» это некий факультативный момент, несерьезное развлечение. Это наводит на мысль, что сами эти практики могут быть всего лишь поздним побочным продуктом развития, сложившимся в условиях формирования культуры детства. Во всяком случае, из наблюдений за ребенком нельзя заключить о действительной эволюции практик, появляющихся в филогенезе. В этой ситуации нам придется развернуться в сторону чистого теоретизирования, предложив к рассмотрению еще несколько сюжетов.
содержание
3.2. Вúдение
Смотреть и гляди-ка
Встреча и свидетельство
Феномен виденúя
Практика вúдения, на наш взгляд, возникла в ряду других практик, и нам хотелось бы рассмотреть вúдение в сравнении с этими другими практиками.
В научном дневнике наблюдений за развитием речи Жени Гвоздева мы встречаемся с фразами, относящимися к освоению восприятия, следующего типа:
«Мéсиц мат·éть! Мат·éть мéсица! - Месяц смотреть! Проснулся часа в 4 утра и потребовал, чтобы я нес его к окну смотреть на месяц. Недели две-три назад, когда он проснулся и закапризничал, я его подносил к окну, и он был в восторге. Теперь и вспомнил». [6, 62]
Это выражение является примером особого рода практики - практики смотреть. В общем случае эта практика представляет собой сложный комплекс активностей, в котором объективно восприятие является лишь одним из звеньев. «Смотреть барашка» означает следующее - нужно одеться, выйти на улицу, дойти до пастбища, найти там барашка, встать к нему лицом, ну и, по-видимому, открыть глаза, хотя это последнее действие, наверное, можно исключить, так как глаза открыты по умолчанию. По своей структуре эта практика мало чем отличается от практики пойти в магазин за молоком. Можно отметить только некоторую бесцельность практики смотреть в сравнении с практикой пойти в магазин. Нет причин считать, что первая практика, в отличие от второй, формируется каким-то особенным способом. Связь практики смотреть с восприятием в ее первоначальной форме не сильнее, чем связь с восприятием практики пойти в магазин.
В другой записи дневника мы сталкиваемся со смежной практикой гляди-ка:
«Дáй нúська дугóй, дáй нúська сё - Дай книжку другую, дай книжку еще: просит еще тетрадей, которые укладывает в одну стопку на столе. Когда кончает укладывать, обращается ко мне и говорит: «Глидú». [6, 33]
Это практика привлечения внимания. Внимание может привлекаться в достаточно разнообразных смыслах. В общем случае тот, к кому обращаются, должен выразить восхищение или сделать что-либо подобное. С визуальным восприятием эта практика оказалась связана по необходимости.
В каком-то смысле в кричащем названии этих практик и в семантике используемых ребенком слов скрыто не столько настоящее употребление, сколько будущее этих практик. Это не удивительно, ведь ребенок использует в своих целях знаки взрослых, знаки, в которых история уже состоялась.
Наконец, мы подходим к практике вижу. Что означает слово «вижу» («видел») для ребенка? Представьте себе, как мы спрашиваем: «Что ты видел в гостях у бабушки?» И получаем ответ: «Бабушка показывала цыпленка». Здесь вúдение завязано на практику показывать, практику, смежную с практиками смотреть и гляди-ка. Видеть здесь означает присутствовать при показе, обставленном особым образом действе. Ясно, что здесь нет еще всего комплекса аспектов, которые мы обыкновенно связываем с вúдением как таковым. Таким образом, интересующий нас знак первоначально может быть встроен в разного рода практики (выше мы попытались привести примеры), отличающиеся своим конкретным практическим смыслом и не ориентированные прямо на восприятие. Это начало пути.
Различные практики сходятся в некотором общем способе выражения. Есть ли что-то общее во всех этих случаях, заставляющих нас говорить о вúдении? В какой момент можно говорить о вúдении в собственном смысле слова?
Со временем из некоторого комплекса употреблений выделяются такие бытовые случаи, где собеседникам приходится сталкиваться с визуальным восприятием «лоб в лоб». В возникающих тут практиках знак «вижу» начинает работать в полную силу.
Мы ходили «смотреть барашка». Но нам не удалось его найти. Пожалуй, то же самое можно выразить иначе: «Нам его не удалось увидеть». Нам пытаются показать Луну. Сначала мы пребываем в растерянности, но внезапно Луна выныривает из-за туч - и «мы ее видим».
Впервые слово «вижу» встречается в дневнике в следующей записи (здесь его употребляет папа):
«Пáпа, дúм исúть - Папа дым искать. Топится печка - железка. И вдруг Вера говорит: «Откуда-то дым идет» (а под печкой были наложены дрова), на что я ответил: «Да не вижу я никакого дыма». Тогда Женя тоном приказания обратился ко мне: папа, ищи дым». [6, 30]
В этом драматическом эпизоде назревает конфликт, недопонимание. Если бы участвующие здесь стороны не практиковали бы вúдениe, то конфликт едва ли можно было бы разрешить. По необходимости здесь срабатывает решение - дым можно видеть, но можно не видеть (как слабо здесь еще затронут сам механизм восприятия!). Это выход. Ну что же, папа просто не видит дым. Такое случается. Мир не рушится, а дым можно поискать.
В каком направлении развивается практика вúдения? Приведем пока только следующее соображение. История практики вúдения разворачивается в определенных обстоятельствах физиологии восприятия. Рано или поздно культура выходит на освоение многочисленных деталей. Если первоначально глаза служили для того, чтобы показывать на них пальчиком или находить на картинке, то теперь они оказываются связанными с восприятием. Для того чтобы разглядеть буквы на вывеске магазина по ту сторону улицы, бабушке приходится надеть очки. Если мы решим поиграть в прятки и нам завяжут глаза шарфом, то мы потеряем возможность видеть. Циклоп же, обладавший только одним глазом и лишившийся его, совсем потерял зрение.
Итак, когда мы говорим «я вижу», для нас естественно связывать этот акт с работой специальных органов. Проблематика вúдения связана с освоением физиологических структур восприятия. Но связь эта является закономерным итогом длинной последовательности культурологических событий. И в этой истории много загадок. Здесь большой простор для исследований.
Заключим параграф следующим замечанием. При чтении дневника нельзя отделаться от впечатления, что практики смотреть и гляди-ка являются фрагментами какой-то игры. Эти практики не несут сколь-нибудь существенной нагрузки в жизнедеятельности ребенка - «пойти смотреть барашка» это некий факультативный момент, несерьезное развлечение. Это наводит на мысль, что сами эти практики могут быть всего лишь поздним побочным продуктом развития, сложившимся в условиях формирования культуры детства. Во всяком случае, из наблюдений за ребенком нельзя заключить о действительной эволюции практик, появляющихся в филогенезе. В этой ситуации нам придется развернуться в сторону чистого теоретизирования, предложив к рассмотрению еще несколько сюжетов.