Драма гипертимного ребёнка C9

[vovap]

Уважаемые участники שבת שלום

Продолжаем чтение отрывков из книги "Драма гипертимного ребёнка" уважаемой Ольги Викторовны Бермант-Поляковой.
Полный текст книги доступен в http://www.proza.ru/2015/08/22/1267
Книга посвящена психологическому разбору повести "Динка" Валентины Осеевой и, собственно, ее главной героини - Динки.

Сегодня мы будем говорить о том, чего нет. Иначе говоря о том, что бывает, когда какого-то радикала в человеке не хватает.


Библейские характеры Авеля и Каина, двух братьев, один из которых послушно исполнил предписанное ему Богом и принёс жертву, а второй отказался выполнять заповедь (из зависти, что брату её выполнение даётся легче, чем ему) и пролил братскую кровь, - убил его в состоянии аффекта, в советские годы были непопулярной темой. Авель и Каин много веков были прототипами просоциального и антисоциального, законопослушного и бунтарского характеров. Герой романа Ф.М. Достоевского Родион Раскольников, самый известный Каин русской классической литературы, переступающий через заповедь "Не убий" из идейной одержимости, чтобы проверить, "тварь я дрожащая или право имею", в финале произведения приходит к чтению Евангелия и кроткому авелеву образу жизни.

Народничество как идеологическое течение существовало в нескольких практиках, одна из которых "хождение в народ" , а другая "бомбометатели". В последней четверти девятнадцатого века в общественном сознании оформилась как самостоятельная сила социальная группа, занявшая место между богобоязненным "авелевым" и богоборческим "каиновым" амплуа, - на воображаемой оси от плюса к минусу располагается "ноль", и это "ноль" эпилептоидности и чувства иерархичности в отношениях, сказали бы мы сегодня. Интеллигенты, - таково самоназвание данной социальной группы, не приемлющей иерархии. Чтобы не запутаться в трёх соснах "интеллигенции, интеллигентности и интеллигентов", припишите к первому "социально-демографическое", ко второму "межличностный интеллект", а к третьему "характер". Это три пересекающихся множества.

С психологической точки зрения, поскольку натур четыре, интеллигенция как социально-демографическая группа неизбежно проявит неоднородность. Социологически это "творческая интеллигенция", "техническая интеллигенция" и "гуманитарии" советской атеистической эпохи. Психологически возможен акцент либо на истероидную, либо на паранояльную, либо на циклоидную сферу.

Психодиагностически точнее было бы говорить о тройственных натурах, которым тоскливо жить в обществе с ограниченным числом социальных лифтов, - и они придумывают для себя свой социальный лифт, Революцию, который срывается однажды в пропасть насилия.

"Ноль" эпилептоидности отличается от "работающей" эпилептоидности, которая одновременно и авелева, и каинова - как у монеты есть реверс и аверс, две стороны, хотя предмет в руке один. Проявляется "ноль", прежде всего, своеобразной бытовой неловкостью, неумением споро и ладно управляться с бытовыми рутинами, обслуживать самого себя. "Ноль" эпилептоидности в повести "Динка" у её тётки, Кати.

Катя совершенно не умеет готовить:

Расстроенная и молчаливая Лина ходила по комнатам, собирала детское белье, снимала чехлы, занавески, стирала, штопала, скребла и мыла…
- Вот гляди, Катя, где продукта будет… Да не завози кастрюль-то… Не ставь на шибкий огонь… Кто из вас обедать-то готовить будет… - убитым голосом говорила она. (Д Ч2Гл38)

Катя принесла кастрюлю с супом; от усталости и горячей плиты щеки у нее горели.
- Я потом приноровлюсь, - сказала она. - Но сегодня получилась какая-то чепуха. Много беготни и мало толку!
Никич тоже пришел усталый, хотя этой ночью не ездил на рыбалку.
- Ну, - сказал он, усаживаясь на свое место за столом, - сегодня мы первый день без Лины - сбились с ног. Марина вздохнула:
- Лина все делала как-то незаметно… (Д Ч2Гл47)

Катя умеет шить, но мастерства у неё нет:

Давайте лучше подумаем, как нам снарядить нашу невесту. Чтобы все было, как говорят в деревне, «по-богатому»… - улыбнулся Олег.
- Я буду шить Лине приданое, - задумчиво сказала Катя. - Надо купить полотна…
И она начала перечислять, сколько, по ее мнению, надо сшить белья в приданое.
- Так поезжай завтра в город и купи все, что надо, - давая ей деньги, сказал брат. - Заложим жен и детей, а выдадим нашу Лину как полагается!
(...)
А на террасе с самого утра стучала швейная машинка - Катя шила приданое.
(...)
- Ну, довольно смеяться! Значит, у тебя этот трехсвадебный сервиз! А у нас что с Мариной? - озабоченно сказала Катя.
- Я завтра достану еще денег. Вы подарите ей подвенечное платье! Только уж платье ты, Катюшка, сама не шей… Отдайте кому-нибудь! - серьезно посоветовал брат. (Д Ч2Гл38)

Семьям среднего достатка обозревательница "Журнала для женщин", скрывавшаяся за псевдонимом Графиня Эльза, предлагала такой набор приданого:
Простынь - 3 дюжины.
Наволочек больших - 2 дюжины.
Наволочек маленьких - 1 дюжина.
Тёплых одеял - 2.
Одеяла из пикэ - 4.
Покрышки на подушки - 4.
Покрышки на одеяла - 2.
Личных полотенец - 2 дюж.
Ручных полотенец - 1 дюж.

Таким образом, Олег просил сестру в подготовке приданого ограничиться тем, что раскроить полотно на прямоугольники и строчить по прямой линии, а изготовление свадебного платья поручить профессиональной портнихе.

В Сибири, в ссылке, Катя и Костя много лет не могут устроить свой быт:

Когда Динка думает о Кате, перед ней почему-то всегда возникает одна и та же картина… Утонувшая в снегу избенка, покрытые инеем бревенчатые стены. Из угла, где лежит Костя, слышится надрывный кашель. На дворе, закутанная в серый платок, Катя колет мерзлые дрова, а на крыльце, завернутый с головой в тулуп, сидит маленький мальчик. Зовут его Женька, и он тоже часто болеет. Ссылка… Все это называется - ссылка в Сибирь. Один раз дядя Лека вырвался к Кате… Каких только препятствий не чинила ему в пути полиция! Больше месяца добирался он до глухого села, где далеко друг от друга разбросаны домишки ссыльных. Многим уже давно кончился срок, но их держат еще годами. Рассказывая о жизни Кати, дядя Лека плакал.
«Чем я мог им помочь?» - хватаясь за голову, повторял он. (ДПсД Гл14)

Старик Никич называет бытовую неумелость "мёртвыми бездельными руками", и рассказывает Динке о хозяйственности её отца:

- А папа твой как встанет, так волчком туда-сюда… И матери воды принесет, и к жене моей забежит, не надо ли чего… Она, бедняжка, уж прихварывала тогда. Так он ей и дров наколет, и печку затопит! А всего ведь десятый годок ему тогда шел, а эдакий ходкий мальчишка был! Никакой работы не боялся! Бывало, из училища забежит ко мне в мастерскую и там дело себе найдет… А вы вот белоручками растете! - ворчливо добавил дедушка Никич и, приглаживая редкие седые волосы, покосился на дачу. - Маменька всё душу в вас воспитывает… жалостливыми, добрыми людьми хочет вас сделать. Головы тоже насаждают вам книжками, разговорами. Да… А вот руки-то у вас, руки мертвые, бездельные руки, никакой в них умелости нет! - с горькой досадой сказал старик и тихо, словно извиняясь перед кем-то, добавил: - Я не осуждаю, а только не потерпел бы этого Саша. (Д Ч2Гл15)

И Лёнька, и Лина, и Динка, и её отец, и её мать владеют в равной степени и авелевыми, и каиновыми практиками. Поддержание существующих рутин, забота о слабых, выращивание растений, животных, детей - это всё авелевы практики. Ходит на работу, привозит гостинцы, чтобы порадовать домашних, собирается на крыльце с детьми и принимает гостей мать, "дров наколет, печку затопит" изо дня в день с детства отец, ухаживает за лошадью Примой и собакой Нероном на хуторе подросшая Динка, готовит, стирает и убирает на всю семью на дачах Лина, устраивает чаепитие с сахаром в каждый Динкин приход на утёс Лёнька. Помогает организовать побег Николая из тюрьмы, прячет на хуторе шрифт для нелегальной типографии, отказывается сотрудничать с властями мать; организует стачку рабочих на элеваторе, восставая тем самым против существующего порядка, отец; бродит по дачам где хочет, как хочет и, самое немыслимое для девочки её сословия, босиком, опрокидывая тем самым все правил поведения для послушных и приличных девочек, Динка; выбирает себе в мужья иноверца и инородца, переступая через неписаное правило отдавать предпочтение "своим", Лина; убивает Меркурия в аффекте мести Лёнька, нарушая тем самым и закон, и заповедь "Не убий".

В отличие от идеальных новых людей, застывших в амплуа авелевых героев Лопухова и Кирсанова и застывших в амплуа каиновых героев Базарова и Рахметова, восстающих против рутин обывательской жизни где надо и не надо, описанные Валентиной Осеевой герои узнаваемы и реалистичны. Повесть психологически достоверна так же и в психодинамике, определяющей поступки героев: эпилептоидная натура кумулирует аффект, помнит обиды, копит копейку к копейке, прибавляет припасы к припасам, - чтобы потом растратить всё собранное в одном эмоциональном выплеске, в одном грандиозном скандале, в одной крупной покупке или в одном большом застолье. Так устроен внутренний двигатель эпилептоидной натуры, ригидное самоограничение в течение долгого времени, которое прорывается половодьем желаний, теряющим из виду берега здравого смысла. На уровне социальных взаимодействий эпилептоидная натура точно так же может снова и снова повторять практики одного толка (в примерах выше - авелева), пока однажды не вырвется наружу практика другого толка (каинова).

Обратная психодинамика, гнев и злоба каинитского толка, которая однажды прорывается разовым авелевым, кротким и милосердным, поступком, в русском литературе впервые описана А.С. Пушкиным в повести "Дубровский", в 1833 году. Речь об эпизоде, где кузнец Архип задумывает убийство судейских:

"В зале приказные спали на полу. На столе стояли стаканы, ими опорожненые, и сильный дух рома слышался по всей комнате. Владимир с отвращением прошел мимо их в переднюю - двери были заперты - не нашел ключа, Владимир возвратился в залу, - ключ лежал на столе, Владимир отворил дверь и наткнулся на человека, прижавшегося в угол - топор блестел у него, и обратясь к нему со свечою, Владимир узнал Архипа-кузнеца.
- Зачем ты здесь? - спросил он.
- Ах, Владимир Андреевич, это вы, - отвечал Архип пошепту, - господь помилуй и спаси! хорошо, что вы шли со свечою!
Владимир глядел на него с изумлением.
- Что ты здесь притаился? - спросил он кузнеца. - Я хотел... я пришел... было проведать, все ли дома, - тихо отвечал Архип запинаясь.
- А зачем с тобою топор?
- Топор-то зачем? - Да как же без топора нонече и ходить. Эти приказные такие, вишь, озорники - того и гляди...
- Ты пьян, брось топор, поди выспись.
- Я пьян? Батюшка Владимир Андреевич, бог свидетель, ни единой капли во рту не было... да и пойдет ли вино на ум, слыхано ли дело - подьячие задумали нами владеть, подьячие гонят наших господ с барского двора... Эк они храпят, окаянные - всех бы разом; так и концы в воду."

Не сумев зарубить их во сне, он сжигает спящих людей и всё село, в мстительном порыве "так не доставайся же никому", - как вдруг, рискуя жизнью, бросается в огонь спасать кошку, изумляя автора сосуществованием Каина и Авеля в одной душе в одну и ту же минуту:

"Поднялся ветер. В одну минуту пламя обхватило весь дом. Красный дым вился над кровлею. Стеклы трещали, сыпались, пылающие бревны стали падать, раздался жалобный вопль и крики: "горим, помогите, помогите".
- Как не так, - сказал Архип, с злобной улыбкой взирающий на пожар.
- Архипушка, - говорила ему Егоровна, - спаси их, окаянных, бог тебя наградит.
- Как не так, - отвечал кузнец.
В сию минуту приказные показались в окно, стараясь выломать двойные рамы. Но тут кровля с треском рухнула, и вопли утихли.
Вскоре вся дворня высыпала на двор. Бабы с криком спешили спасти свою рухлядь, ребятишки прыгали, любуясь на пожар. Искры полетели огненной мятелью, избы загорелись.
- Теперь всь ладно, - сказал Архип, - каково горит, а? чай, из Покровского славно смотреть.
В сию минуту новое явление привлекло его внимание; кошка бегала по кровле пылающего сарая, недоумевая, куда спрыгнуть - со всех сторон окружало ее пламя. Бедное животное жалким мяуканием призывало на помощь. Мальчишки помирали со смеху, смотря на ее отчаяние.
- Чему смеетеся, бесенята, - сказал им сердито кузнец. - Бога вы не боитесь - божия тварь погибает, а вы с дуру радуетесь, - и поставя лестницу на загоревшуюся кровлю, он полез за кошкою. Она поняла его намерение и с видом торопливой благодарности уцепилась за его рукав. Полуобгорелый кузнец с своей добычей полез вниз.
- Ну, ребята, прощайте, - сказал он смущенной дворне, - мне здесь делать нечего. Счастливо, не поминайте меня лихом."

Насильственное утверждение своей правоты в споре, чьей будет Кистенёвка, - литературный сюжет, который станет явью семьдесят лет спустя, в революцию 1905 года и затем в 1917 году будет масштабирован до размеров империи. Невозможность получить от правящего царского правительства желаемое обернётся партией кузнецов, готовых раздуть мировой пожар, запалив свою Родину. Уничтожение государственности, гражданская война, разруха в экономике, гибель дворянства, духовенства, офицерства, а потом и предпринимательства были соединены в разрушителях с жалостью к детям-беспризорникам и готовностью их кормить и спасать, - похожим образом кузнец Архип был равнодушен к мученической смерти людей, но пожалел кошку.

Подытожить рассказ о том, как может выглядеть "ноль" той или иной натуры (циклоидной, эпилептоидной, истероидной, паранояльной) можно так:
"ноль эмотивности" в натуре это эмоциональная тупость человека,

"ноль эпилептоидности" в натуре это или неуклюжесть, моторная неловкость, или органическое неприятие иерархичности в отношениях.

"Ноль истероидности" встречается очень редко, поскольку истероидная натура укоренена в инстинкте самосохранения. Такие люди органически неспособны раздваиваться на сцену и закулисье, быть театром в себе и скрывать/показывать одновременно. Поскольку они сами этого не знают и не умеют, то и не предполагают в окружающих такого умения. Наивность и бесхитростность людей с "нулевой истероидностью", их сердечность и крайняя доверчивость служат лакмусовой бумагой, проверяющей суть каждого. Психологически здоровые люди стараются заботиться о них, психологически уязвимые - злоупотребляют их доверием. Роман Ф.М. Достоевского "Идиот" описывает человека с "нулевой истероидностью", 26-летнего князя Льва Николаевича Мышкина. Без попечения близких об их благополучии люди с "нулевой истероидностью" становятся лёгкой добычей посягателей на их деньги, имущество и здоровье.

В русской классической литературе персонаж с "нулевой паранояльностью" это 32-летний Илья Ильич Обломов, герой одноимённого романа И.А. Гончарова. В натуре такого человека недеяние это удовольствие, он согласен всю жизнь плыть по течению, его не манит неизведанное, не радуют замыслы, не окрыляет загад на будущее, будь то ближайший день, выходные, сезон, год, пятилетка или десятилетие. "Ноль паранояльности" это то, чего нет в художественном мире Валентины Осеевой. В повести "Динка" все герои целеустремлённые, все мечтают о будущем и строят планы разных временных масштабов, и все активно действуют.