Михаил Геллер "Варлам Шаламов", "Русская мысль", Париж, февраль 1982
Статья-некролог авторства Михаила Геллера на смерть Варлама Шаламова, напечатанная в газете "Русская мысль", Париж, в номере от 18 февраля 1982 года, стр. 12. Электронная версия - на сайте Гуверовского института.
Статья отдельным файлом на портале Internet Archive
Михаил Геллер
ВАРЛАМ ШАЛАМОВ
Судьба была безжалостной к Варламу Шаламову до конца. 17 января 1962 г. он умер в доме престарелых, не зная, возможно, что «Колымские рассказы» - книга его жизни - опубликованные по-русски в Лондоне*, выходят в трех томах по-французски, в двух томах - в США.
Хождение по мукам началось в 1929 году: 22-летний студент МГУ был арестован и осужден на 5 лет; в 1937 г. он арестован вторично, «незаконно репрессирован», как деликатно выражается «Краткая литературная энциклопедия»; в 1942 г. заключение продлевается «до конца войны», а в 1943 г. сочиняется новое «дало»: за клеветническое утверждение, будто бы Бунин - русский классик, Шаламов приговаривается к 10 годам лагеря.
Конец срока совладает со смертью Сталина. Но еще несколько лет будет Варлам Шаламов биться за право вернуться с Колымы, где прошла большая часть лагерного срока, на «материк». Возвращение в Москву 50-летнего писателя, почти половину жизни проведшего в лагерях, приносит не только радость. Семейные узы не выдерживают многолетней разлуки. Скупо публикуются стихи Шаламова, отвергаются начисто рассказы.
Судьба наносит очередные удары. Попав на Запад в 60-е годы - это время расцвета самиздата, - рассказы Шаламова на протяжении многих лет печатаются по одному-два, вразброс. Представим себе, что картина Рембрандта, обнаруженная на чердаке, была бы разрезана на мелкие куски, а потом демонстрировалась, как куча обрезков. Можно было бы догадаться, что перед нами великое произведение, но картины не было бы. Мало того. В 1972 г. Борис Полевой, настоящий советский человек и писатель, редактор журнала «Юность», где изредка печатались стихи Шаламова, потребовал от него отказа от «Колымских рассказов». Больной, измученный писатель подписывает бумажку, в которой значится, что «проблематика «Колымских рассказов» снята жизнью». Так Колыма догнала своего вечного арестанта, упущенную жертву, в редакции московского журнала «Юность».
Варлам Шаламов замечательно сказал о своей книге стихами:
Я вроде тех окаменелостей,
Что появляются случайно,
Чтобы доставить миру в целости
Геологическую тайну.
Все точно в этом четверостишии: случайность спасения, до конца раскрытая тайна. Рассказы Шаламова не были «раскрытием тайны» колымских лагерей. Не были только - свидетельством. «Колымские рассказы» не лагерная литература, они - литература: изображение человека на «дне озверения и отчаяния» (А. Солженицын). Автор «Колымских рассказов» говорит о своей книге: «отражение виденного в вогнутом зеркале подземного мира»; он пишет - «возвращался из ада». После прочтения первых же рассказов кажется, что иначе и нельзя сказать: ад, последние его круги. Ибо кажется, что страшнее ада ничего нет. Но Колыма не была адом, во всяком случае в его религиозном значении. В аду наказывают грешников, в аду мучаются виновные. Ад - торжество справедливости. Колыма - торжество абсолютного зла. Колыма не была адом. Она была советским предприятием, которое давало стране золото, уголь, олово, уран, платя за них трупами. Колыма - близнец гитлеровские лагерей смерти. Но и от них она отличается. Не тем, конечно, что в Освенциме и Треблинке людей жгли в газовых камерах, а на крайнем советском Севере, на полюсе холода людей селили в брезентовых дырявых палатках. Разница в том, что в гитлеровских лагерях смерти жертвы знали, почему их убивают. Убиваемый гитлеровцами знал, что он умирает потому, что он - противник нацистского режима, или еврей, или русский военнопленный. Тот, кто умирал в колымских и других советских лагерях - умирал, недоумевая.
Никогда еще в истории мировой литературы писателям не приходилось видеть ничего подобного: массовое истребление людей, не знающих, почему их убивают, выжав предварительно все соки. «Сюжет невообразим и все же реален, существует взаправду, живет рядом с нами», - писал Шаламов. Но как писать о человеке в лагере, о человеке, перешедшем черту человеческого? Какими качествами должен обладать писатель, решавшийся сделать смерть и жизнь в лагере предметом литературы?
Зинаида Гиппиус в поэме «Последний круг» не верит в возможность такой литературы:
Будь счастлив, Дант, что по заботе друга
В жилище мертвых ты не все познал,
Что спутник твой отвел тебя от круга
Последнего - его ты не видал
И если б ты не умер от испуга -
Нам все равно о нем бы не сказал.
Писатель, открывающий главную «геологическую тайну», тайну сопротивления человеческого материала, подвергающегося невыносимому давлению, должен прежде всего обладать бесстрашием. Самое простое - рассказать об ужасах. Но его еще не вся правда. Это всего лишь рассказ о палачах и жертвах. Правда о человеке в лагере - та правда, которую раскрывает Шаламов: жертва нередко становится палачом, человек легко примиряется со своим рабским положением, с человеком можно сделать все. Писатель, побывавший на дне подземного мира, говорит страшную правду: «Лагерь был великой пробой нравственных сил человека, обыкновенной человеческой морали, и девяносто девять процентов людей этой пробы не выдерживали».
Бесстрашие Шаламова выражается и в том, что он задает вопрос о смысле человеческого существования, ставя его в обнаженной лагерной форме: почему люди продолжают жить в лагере, где жизнь невозможна? почему они не лишают себя жизни? Писатель отвечает: очень немногих поддерживает вера в Бога, и подчеркивает - вера, позволяющая переносить страдания, была на Колыме явлением нечастым. Подавляющее большинство заключенных живет - ибо надеется. Варлам Шаламов отвергает надежду, в которой он видит зло: «Надежда для арестанта - всегда кандалы. Надежда - всегда несвобода».
Рассказ о заключенном, живущем надеждой и терпящем невыносимые страдания, становится рассказом о советском человеке, воспитание которого строится на вере в счастливое будущее. На заре революции стены городов молодой советской республики украшались призывом: «Будьте беспощадны, чтобы детям улыбнулось золотое солнце коммунизма». В полярной ночи Колымы вспоминает Шаламов надежду на «золотое солнце коммунизма». Отвергая лживую надежду, писатель противопоставляет ей волю к свободе. О главном герое «Колымских рассказов», который носит разные имена - Андреев, Голубев, Крист, Шаламов, - но всегда выражает мысли писателя, сказано: «Я никогда не был вольный, я был свободный во все взрослые годы моей жизни».
Тайна подлинного искусства необъяснима. Бесстрашие - его необходимый элемент. Но кроме того необходимо умение передать веру в честь, добро, человеческое достоинство. Промыв сотни человеческих судеб, Шаламов бережно добывает из верной мерзлоты злобы, ненависти, жестокости, равнодушия золотые крупицы доброты, человечности, любви. Писатель ценит, запоминает и заносит на страницы книги каждое проявление доброты не только потому, что они были редки, но и потому, что они были вызовом палачам. Доброта была - бунтом. Особое место занимает в книге рассказ «Последний бой майора Пугачева». Его герой - человек, отвергший трусливую надежду и решивший умереть с оружием в руках свободным. Майор Пугачев и его одиннадцать товарищей находят силы поверить в высшую ценность свободы, бегут из лагеря и гибнут в бою, счастливые - свободные.
«Колымские рассказы» - зеркало, отражающее дно подземного мира. Но этот лагерный мир - отражение жизни в «большой зоне». Он - порождение советской системы, концентрированное выражение сути советского общества. Варлам Шаламов написал страшную книгу. Она стала великой литературой, ибо рассказ ведется поэтам. Человек на самом дне, покинутый всеми чувствами, продолжает видеть природу - небо, снег, непобедимый сибирский стланик, цветы и травы короткого буйного колымского лета.
Варлам Шаламов написал о том, как легко и как трудно убить человека. Сохранил память о самом страшном и самом лучшем, что в человеке есть. Судьба была к нему безжалостной, но позволила написать книгу, которая останется в литературе, пока будет жив русский язык.
* Варлам Шаламов. Колымские рассказы. Лондон, «Overseas Publications», 1978. В 1981 г. за эту книгу писателю была присуждена премия Французского ПЕН-клуба.
