Павел Глушаков. Рецензия на "Новую книгу" Шаламова, 2004
Статья опубликована в "Сибирском филологическом журнале", №3, 2004, Новосибирск. Электронная версия - на сайте Института филологии СО РАН.
__________
«Зеркала не хранят воспоминаний». Варлам Шаламов. Новая книга: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела. М., 2004
Это большая книга. Объемная. Многостраничная. Сложная и пестрая. Ее трудно держать в руках; когда переворачиваешь страницы, потрескивает переплет, не выдерживая тяжести одной тысячи семидесяти двух страниц. Трещит, как дрова в печи (детское воспоминание Шаламова), и как дрова на лагерном костре, и как дрова в горящем срубе Аввакума из поэмы Варлама Тихоновича; а в записных книжках такая запись: «Мне нужно сжечь себя, чтобы привлечь внимание». И вообще, это книга борца, «злоборческая книга». Иуда (даже иуды) названы по именам и отчествам, с годами жизни, с присовокуплением собственноручных показаний. Потом эта рука, видимо, получала тридцать (серебряников? лет?)... Еще есть и донесения (эти же руки несли, приносили, подносили). Помимо рук, очень важны еще и глаза: за Шаламовым надзирали, он был под надзором (раздел, посвященный этому, назван «Под оком стукача» - тут глаза и руки, постукивающие тихонько, соединились). Сам Шаламов, уже совершенно в евангельском духе, пишет в записных книжках: «Ты лжешь, мой глаз», и это уже о себе, потому что, только пережив такую судьбу, можно говорить о себе так спокойно и достойно.
Это и богоборческая книга, идолоборческая книга; проваливаются в пропасть небытия вчерашние кумиры, происходят трагические разрывы (переписка с Солженицыным - «книга в книге», с собственным драматическим сюжетом). И еще это очень личная книга, интимная, и интимность эта как раз соединена с богоборчеством, ведь Бог - отец, а тема «нелюбви» - ведущая для Шаламова. Сначала все проще - это нелюбовь и отречение от «отца народов» (но и тут нет и тени сентиментальности к «жертве» этого «отца»: «Чувство вины перед жертвой вызывает ненависть к ней»). Сложнее - с отцом уже родным (чего стоит признание в «нелюбви» к отцу!). Шаламов не любит, он жалеет («Любовь Есенина к Родине - русская любовь - жалость»). Шаламов слишком русский, чтобы «просто любить»...
Первую часть книги составляют воспоминания Шаламова о 20-50-х годах. Это очень разное время объединено «образом автора», потому является не «собраньем пестрых глав» (хотя композиционно эти воспоминания и весьма обрывочны). Концом воспоминаний служит глава «Что я видел и понял в лагере». «Земную жизнь пройдя...», Шаламов свидетельствует о прошлом будущему, облекая свои свидетельства в 46 тезисов-итогов, и эта своеобразная проповедь становится дарованием заветов новейшего времени.
Записные книжки и переписка составляют основу тома. Необычайно интересна переписка с Б.Л. Пастернаком, О.С. Неклюдовой, А.И. Солженицыным, Н.Я. Мандельштам, И.П. Сиротинской (наследницей и составительницей тома). Следственные дела 1929, 1937 и 1943 годов завершают издание.
Бережно и любовно составленная книга содержит на удивление большое количество фактических опечаток (при отличной общей корректуре ошибки содержатся в обширных примечаниях и касаются в основном дат жизни упоминаемых в тексте персон: с. 110 - неверно указан год смерти Рембо, с. 117 - год рождения Катаева, с. 123 - год рождения Телешева, с. 128 - год рождения Славина, с. 381 - год рождения Прокушева, с. 384 - год смерти Чуковского, с. 387 - год смерти Нечаева, с. 942 - годы жизни Лихачева, с. 1053 - год смерти Шолохова; с. 1063 - отчество Пастернака).
Пророческим завещанием звучат слова из записной книжки Шаламова. Эти слова обращены к нам, его читателям: «Больше, чем я есть, я не хочу, чтобы меня показывали - ни современники, ни потомки, ни предки. Никакой аналогии с прошлым. Никакой компиляции из истории, истории, написанной до Хиросимы. Чтобы сохранить если не живую душу, то хоть скелет духовный».
Глушаков Павел Сергеевич, доктор филологических наук, Латвийский университет, Рига
__________
«Зеркала не хранят воспоминаний». Варлам Шаламов. Новая книга: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела. М., 2004
Это большая книга. Объемная. Многостраничная. Сложная и пестрая. Ее трудно держать в руках; когда переворачиваешь страницы, потрескивает переплет, не выдерживая тяжести одной тысячи семидесяти двух страниц. Трещит, как дрова в печи (детское воспоминание Шаламова), и как дрова на лагерном костре, и как дрова в горящем срубе Аввакума из поэмы Варлама Тихоновича; а в записных книжках такая запись: «Мне нужно сжечь себя, чтобы привлечь внимание». И вообще, это книга борца, «злоборческая книга». Иуда (даже иуды) названы по именам и отчествам, с годами жизни, с присовокуплением собственноручных показаний. Потом эта рука, видимо, получала тридцать (серебряников? лет?)... Еще есть и донесения (эти же руки несли, приносили, подносили). Помимо рук, очень важны еще и глаза: за Шаламовым надзирали, он был под надзором (раздел, посвященный этому, назван «Под оком стукача» - тут глаза и руки, постукивающие тихонько, соединились). Сам Шаламов, уже совершенно в евангельском духе, пишет в записных книжках: «Ты лжешь, мой глаз», и это уже о себе, потому что, только пережив такую судьбу, можно говорить о себе так спокойно и достойно.
Это и богоборческая книга, идолоборческая книга; проваливаются в пропасть небытия вчерашние кумиры, происходят трагические разрывы (переписка с Солженицыным - «книга в книге», с собственным драматическим сюжетом). И еще это очень личная книга, интимная, и интимность эта как раз соединена с богоборчеством, ведь Бог - отец, а тема «нелюбви» - ведущая для Шаламова. Сначала все проще - это нелюбовь и отречение от «отца народов» (но и тут нет и тени сентиментальности к «жертве» этого «отца»: «Чувство вины перед жертвой вызывает ненависть к ней»). Сложнее - с отцом уже родным (чего стоит признание в «нелюбви» к отцу!). Шаламов не любит, он жалеет («Любовь Есенина к Родине - русская любовь - жалость»). Шаламов слишком русский, чтобы «просто любить»...
Первую часть книги составляют воспоминания Шаламова о 20-50-х годах. Это очень разное время объединено «образом автора», потому является не «собраньем пестрых глав» (хотя композиционно эти воспоминания и весьма обрывочны). Концом воспоминаний служит глава «Что я видел и понял в лагере». «Земную жизнь пройдя...», Шаламов свидетельствует о прошлом будущему, облекая свои свидетельства в 46 тезисов-итогов, и эта своеобразная проповедь становится дарованием заветов новейшего времени.
Записные книжки и переписка составляют основу тома. Необычайно интересна переписка с Б.Л. Пастернаком, О.С. Неклюдовой, А.И. Солженицыным, Н.Я. Мандельштам, И.П. Сиротинской (наследницей и составительницей тома). Следственные дела 1929, 1937 и 1943 годов завершают издание.
Бережно и любовно составленная книга содержит на удивление большое количество фактических опечаток (при отличной общей корректуре ошибки содержатся в обширных примечаниях и касаются в основном дат жизни упоминаемых в тексте персон: с. 110 - неверно указан год смерти Рембо, с. 117 - год рождения Катаева, с. 123 - год рождения Телешева, с. 128 - год рождения Славина, с. 381 - год рождения Прокушева, с. 384 - год смерти Чуковского, с. 387 - год смерти Нечаева, с. 942 - годы жизни Лихачева, с. 1053 - год смерти Шолохова; с. 1063 - отчество Пастернака).
Пророческим завещанием звучат слова из записной книжки Шаламова. Эти слова обращены к нам, его читателям: «Больше, чем я есть, я не хочу, чтобы меня показывали - ни современники, ни потомки, ни предки. Никакой аналогии с прошлым. Никакой компиляции из истории, истории, написанной до Хиросимы. Чтобы сохранить если не живую душу, то хоть скелет духовный».
Глушаков Павел Сергеевич, доктор филологических наук, Латвийский университет, Рига