Юлия Кантор. Доктор Андрей Пантюхов
Статья о колымском товарище и спасителе Шаламова враче Андрее Максимовиче Пантюхове напечатана в журнале "Омский научный вестник". Серия: Общество. История. Современность, т. 5, №1, 2020. Электронная версия - на сайте Киберленинка.
__________
«Спасти Человека». По следам документально-выставочного проекта
Статья посвящена жизни и судьбе врача, выпускника Омского медицинского института Андрея Пантюхова - человека, которого знаменитый писатель Варлам Шаламов считал своим другом и спасителем. Доктор Пантюхов - прототип главного героя нескольких «Колымских рассказов» Шаламова. Статья, благодаря документам из семейного архива Пантюховых, архивов УФСБ России по Омской области и УМВД России по Магаданской области, Исторического архива Омской области и архива Омского государственного медицинского университета, впервые вводимым в научный оборот, дает возможность узнать подробности биографии Пантюхова, посвятившего себя служению самой гуманной из профессий.
В 2019 г. в Омске, в Центре изучения истории Гражданской войны1, а затем в Пермском музее-заповеднике истории политических репрессий «Пермь-36» прошли выставки историко-документального проекта «Спасти Человека», посвященного врачу А. М. Пантюхову - спасителю и другу выдающегося писателя В. Т. Шаламова. В них литература тесно переплетается с историей.
Доктор Пантюхов, 22-летним выпускником медвуза попавший в жернова репрессивной машины и проведший в лагерях полтора десятка лет, смог сохранить в самом себе Человека и Врача, не «раствориться» в ГУЛАГовской реальности, став прототипом главного героя нескольких «Колымских рассказов» Шаламова, где фигурирует под своим именем. Именно благодаря Пантюхову, умиравший на Колыме от истощения и непосильного труда «зэк-доходяга», впоследствии ставший «летописцем ГУЛАГа», Шаламов выжил и даже получил профессию фельдшера.
Инициатором и куратором историко-документального проекта «Спасти Человека» является автор данной публикации. Проект дал возможность узнать подробности биографии Пантюхова со студенческих лет и до конца жизни, большую часть которой он отдал служению самой гуманной из профессий. И - что не менее важно, отчасти дополнить послелагерную биографию В. Т. Шаламова, ее не сугубо писательское, но «человеческое» измерение: в том числе, и посредством «раскрытия» внутреннего мира человека, сыгравшего ключевую роль в его судьбе.
На выставках представлено более 50 ранее неизвестных документов из семейной коллекции Пантюховых (их семью автору данной публикации удалось разыскать в 2018 г. в Красноярске, что стало первым шагом к осуществлению проекта и выявлению уникальных материалов, в том числе, эго-документов): тексты В. Т. Шаламова, адресованные А. М. Патюхову (строка одного из них и дала название проекту), фотографии А. М. Пантюхова разных лет (включая сделанные в Дальлаге и в Павлодаре, где он отбывал ссылку), диплом врача, автобиография, справки о реабилитации и др. Также впервые экспонировались личные вещи и книги из его библиотеки, дающие представление о круге интересов, публицистические материалы и мн. др.
Среди уникальных источников также можно было увидеть документы из архивного уголовного дела в отношении А. М. Пантюхова, хранящегося в УФСБ России по Омской области, и рассекреченные в марте 2019 г. материалы архивного следственного дела в отношении А. М. Пантюхова, хранящегося в УМВД России по Магаданской области. Не менее интересно и личное дело студента А. М. Пантюхова, предоставленное Историческим архивом Омской области, а также артефакты, повествующие о жизни студентов-медиков 1930-х гг. из музея Омского медицинского университета. Омская выставка «точкой отсчета» закономерно сделала студенческий период жизни главного героя, Андрея Максимовича Пантюхова. Пермская же - также по понятным причинам - вела «рассказ» от первого срока Варлама Тихоновича Шаламова, чей первый лагерный срок начался в Красновишерском лагере. Первая, сибирская, выставка - монолог, вторая - диалог-перекличка. Выставка в Омске имела сильную источниковедческую доминанту; акцент здесь был сделан именно на документальные материалы. А в пермском музее-заповеднике экспозиция развернулась непосредственно в подлинном лагерном бараке и имела яркий подлинный предметный ряд (дополненный инсталляциями на темы «Колымских рассказов»), что усилило ее эмоциональное звучание. Но в обоих вариантах проекта стержнем стало повествование о Человеке, сумевшем пройти сквозь жернова Системы, но остаться гуманистом и помочь другим не только выжить физически, но и не сломаться нравственно.
«Санитары свели меня с площадки десятичных весов. Их могучие холодные руки не давали мне опуститься на пол. „Сколько?" - крикнул врач, со стуком макая перо в чернильницу-непроливайку. „Сорок восемь!". Меня уложили на носилки. Мой рост - сто восемьдесят сантиметров, мой нормальный вес - восемьдесят килограммов. Вес костей - сорок два процента общего веса - тридцать два килограмма. В этот ледяной вечер у меня осталось шестнадцать килограммов, ровно пуд всего: кожи, мяса, внутренностей и мозга. Я не мог бы высчитать все это тогда, но я смутно понимал, что все это делает врач, глядящий на меня исподлобья.
- Зовут меня Андрей Михайлович, - сказал врач. - Лечиться вам нечего.
У меня засосало под ложечкой.
- Да, - повторил врач громким голосом. - Вам нечего лечиться. Вас надо кормить и мыть. Вам надо лежать, лежать и есть. Правда, матрасы наши - не перина. Ну, вы еще ничего - ворочайтесь побольше, и пролежней не будет. Полежите месяца два. А там и весна» [3], - так в рассказе «Домино» Варлам Шаламов описывает первую встречу с врачом, тоже заключенным ГУЛАГа.
Шаламов выжил в лагере только потому, что в 1940-е гг. Андрей Пантюхов не только вылечил, выходил его - обмороженного, истощенного зэка-доходягу (это был уже его третий срок), но и дал направление на фельдшерские курсы. Это помогло ему избежать невыносимо тяжелых «общих работ», дожить до реабилитации и стать писателем. Медики в лагере находились в относительно привилегированном положении - жили при «больничке», в отдельном бараке, питались чуть лучше остальных, носили штатское.
На Колыме выпускника омского медвуза и будущего писателя, летописца ГУЛАГа, связала крепкая дружба. У них было много общего: и взгляды на жизнь, и любовь к литературе. И - общность судеб, «траектория» попадания под молот репрессий. Оба - студенты, яркие, увлеченные, успешные. Оба - неравнодушные, внимательно всматривавшиеся в современность, замечавшие то, о чем не писали в газетах. И - в дружеском кругу сокурсников имевшие неосторожность делиться своими наблюдениями. У каждого из них - свой путь в ГУЛАГ. Вологжанин Шаламов был чуть старше. Он родился в 1907 г., сибиряк Пантюхов - в 1912 г. Шаламов получил первый срок - в 1929 г., Пантюхов - пятью годами позже. Шаламова со второго курса исключили с факультета советского права Московского университета и отправили в лагерь за сокрытие социального происхождения (он был сыном священника). Пантюхова, комсомольца, выходца из крестьянской семьи, руководителя колхозного «кружка текущей политики» [4, л. 32], закончившего обучение и готовившегося защитить диплом, - за «троцкистские взгляды». Обоих - по доносу сокурсников. У Шаламова в лагерной биографии на тот момент было уже 2 ареста и 3 срока, у Пантюхова - 1 арест и 2 срока. Познакомились они, когда умирающего Шаламова привезли в лагерную больницу Севлага близ поселка Ягодное Магаданской области. Лагерь настолько сблизил молодых людей, что впоследствии Пантюхов стал прототипом одного из главных героев «Колымских рассказов» (писатель-документалист Шаламов в этом цикле практически не использовал псевдонимов, врачу-спасителю он изменил только отчество: вместо реального «Максимовича», герой рассказов стал «Михайловичем»).
Уроженец Новосибирской области Андрей Максимович Пантюхов, студент Омского медицинского института был арестован ночью накануне защиты дипломной работы. «С 18 июня считать под арестом» - свидетельствует лаконичная выписка из приказа по вузу от 23 июня 1934 г. [4, л. 1 - 1 об.].
О том, как началась тюремно-лагерная одиссея Пантюхова, можно узнать из архивного уголовного дела, хранящегося в УФСБ России по Омской области. Оказывается, интересующийся политикой студент, читал, среди прочего, работы Л. Д. Троцкого «Уроки Октября», «1905 год», «Перманентная революция» и др., «которые доставал в библиотеке своего института» [5, л. 48]. К началу 1930-х гг. Троцкий - «канонический пример» образа «врага народа» и советского строя. Пантюхов получил обвинения в том, что является сторонником троцкистской оппозиции, «став на путь борьбы с генеральной линией партии и ее руководством» [5, л. 48]. Как преступные квалифицировались следствием студенческие разговоры о «суровом режиме в партии как факте ликвидации демократии в партии и установлении диктатуры Сталина» [5, л. 50].
Из протокола допроса: «Наши суждения сводились к критике партийной политики и партийного руководства. В лично моих суждениях мною указывалось на отсутствие внутрипартийной демократии, что в партии установлен режим, который всякую критическую мысль подавляет и, по существу, является диктатурой руководства ВКП(б). Высокие темпы в области строительства, промышленности и переделке сельского хозяйства мною расценивались в этих беседах как извращение современным партийным руководством основ подлинно ленинской политики. Все это мы подтверждали примерами из местной жизни» [5, л. 59].
И этого вполне достаточно, чтобы следствие пришло к выводу, что «студент Омского медицинского института Пантюхов А. М. ...создал в Омском медицинском институте группу из числа студентов - сторонников контрреволюционной троцкистской оппозиции» [5, л. 82].
Дело рассматривалось Особым совещанием при НКВД СССР во внесудебном порядке. Проходит два с половиной месяца, но решение по делу не было принято. И находящийся в неведении относительно своей дальнейшей судьбы арестант Пантюхов пишет письмо заместителю Наркома внутренних дел: «Следствие по моему делу закончено 3 августа [1934 г.], о чем мне объявлено. Прошло два с половиной месяца со дня окончания следствия, я же не имею никаких сведений о движении дела, о чем я писал прокурору ГУГБ НКВД и краевому прокурору Западно-Сибирского края, но никакого ответа не получил. Убежденным троцкистом я себя не считаю и таковым не был и эти настроения объясняю тем, что я не понимал достаточно отдельных вопросов партийной политики по вопросу внутрипартийной демократии, крестьянскому вопросу. Следственным органам я заявил о своем разоружении, о том, что я глубоко ошибался. Никакой фракционной работы я не вел. Время, которое я нахожусь в заключении, достаточно для искупления моего преступления. Прошу ускорить разрешение моего дела и дать возможность практической работой доказать искренность моего заявления, так как я только закончил мединститут и имею от роду 21 год. Врач А. Пантюхов. 15 октября 1934 года» [5, л. 87].
Обращение, конечно, осталось без ответа. Но в деле присутствует выписка из протокола Особого совещания при НКВД СССР от 23 ноября 1934 г. «За организацию контрреволюционной группировки заключить в исправ[ительно-]труд[овой]лагерь сроком на три года, считая срок с 17 июля 1934 года» [5, л. 91].
После окончания трехлетнего срока Андрея Пантюхова арестовали вновь без объяснения причин и без предъявления обвинения. Свет на эти мрачные события проливают материалы, хранящиеся в УМВД России по Магаданской области. Андрей Максимович прошел через так называемый сталинский конвейер, когда чередуются следователи, а арестанта, к которому применяют меры физического воздействия (см. заявление А. М. Пантюхова ниже. - Ю. К.), сутками не отпускают с допроса. Типичная для того времен история - тогдашний «метод дознания». Обвинения - а ему инкриминировали теперь уже активное «участие в антисоветской повстанческой организации на Колыме и призывы к контрреволюционному саботажу» [6, л. 53] - он отрицал. Тем не менее, на основании постановления тройки УНКВД по Дальстрою от 28 февраля 1938 г. Пантюхов получает дополнительно 10 лет [6, л. 53].
Но он пытался бороться. Заявление, адресованное Верховному прокурору СССР (разумеется, оставшееся без внимания), является настолько колоритным и драматическим документом, характеризующим взаимоотношения личности и Системы, что целесообразно процитировать его целиком: «СССР от з/к Пантюхова Андрея Максимовича, рожд. 1912 год, срок 10 лет.
27 ноября 1934 года я осужден Особым совещанием НКВД СССР по статье «контргруппа» на три года исправительно-трудовых лагерей и 17 июня 1937 года я календарно отбыл срок наказания, но из лагеря освобожден не был по неизвестным для меня причинам. С июня 1937 г. по февраль 1938 года я незаконно содержался в лагере без всяких на это оснований, так как никаких преступлений ни уголовного, ни политического характера не совершал. Все время пребывания в лагере я честно и добросовестно работал по своей специальности в качестве врача и за время работы (с 1934 года по 1936 год в Бамлаге и с 1936 по 1938 год в Севвостлаге) следственными органами никаких обвинений мне никогда не предъявлялось. На все мои заявления о том, что мой срок заключения окончился, ни прокурор, ни УРО2 Севвостлага НКВД мне не дали никакого ответа.
3 февраля 1938 года я был арестован в Хатынпахе. За время следствия - если это можно назвать следствием (я простоял семь суток на допросе и был подвергнут избиениям), мне не было предъявлено ни одного факта, который подтверждал бы мое участие в какой-либо контрреволюционной деятельности на Колыме. Через две недели я вторично был вызван на допрос, где мне было задано 2 вопроса о какой-то, неизвестной мне контрреволюционной антисоветской деятельности на Колыме. Я дал отрицательный ответ на оба вопроса, и на этом следствие было закончено.
Через сутки мне было объявлено постановление тройки НКВД по «ДС» о том, что за «контрреволюционный саботаж» заключить в лагеря сроком на 10 лет.
Постановление тройки вынесено огульно, без проверки фактов, подтверждающих мою причастность к какой-нибудь контрреволюционной организации, так же как и обвинение было предъявлено огульно, так как никакого участия в контрреволюционной антисоветской деятельности я не принимал.
Решение тройки НКВД мне было объявлено 3 раза и в разной редакции. 1 марта 1938 года я расписался в общем списке (на 40 человек), где было указано, что за контрреволюционный саботаж заключить в лагерь сроком на 10 лет. В конце апреля мне была объявлена выписка из постановления тройки, где было сказано, что я за участие в контрреволюционной повстанческой организации, якобы вел агитацию среди лагерников, осужден на 10 лет. Наконец в третий раз мне было снова объявлено, что я осужден на 10 лет уже за участие в какой-то контрреволюционной организации. На основании вышеизложенного, прошу пересмотреть мое дело, отменить решение тройки и освободить меня из лагеря. 27 мая 1939 года. Д[альне-] В[осточный]К[рай] Бухта Ногаево, Севлаг[,] лагпункт Нижний Хатынпах» [6, л. 17-18 об.].
Эффект в лучшем случае нулевой, в худшем - отрицательный: «врага народа», пытающегося протестовать, да еще и без эвфемизмов написавшего о «методах дознания», следовало поставить, вернее, посадить, на место. И надолго. Пантюхов остался в лагере. Не сломался, не впал в отчаяние и после этого, продолжал лечить, спасать даже безнадежных. К каким и относился тогда заключенный Варлам Шаламов, «поймавший» уже третий срок за «недовольство политикой сов. власти и клеветнические измышления» [7].
Поразительно, но об условно-досрочном освобождении доктора Пантюхова просила даже администрация лагеря, дав ему положительные характеристики. Причем аттестующие заключенного Пантюхова положительно как в период отбывания первого срока, так и во время второго. Смягчить (не реабилитировать, заметим, - а смягчить) участь заключенного врача пытались отнюдь не сентиментальные люди - замначальника следственного отдела УНКВД по Магаданской области, а затем - и начальник Отдельного лагерного пункта «Комендантский», в больнице которого работал Пантюхов. Даже по меркам той кафкианской реальности такая «нестыковка» выглядит симптоматично: она не только красноречиво свидетельствует о нескоординированности действий отдельных подразделений государственной репрессивной машины, но и о предрешенности и окончательности ее карательного императива.
«В материалах настоящего дела имеются карты зачета рабочих дней, содержащие в себе данные, характеризующие отношение заключенного к труду и его поведение в лагере. Из указанных карт видно, что ПАНТЮХОВ первоначально отбывал наказание в лагерях Байкало-Амурского Управления ИТЛ, а затем в лагерях Управления Севвостлага.
За этот период времени, то есть с момента прибытия в места заключения 4 апреля 1935 года и по день вторичного привлечения его к уголовной ответственности на прииске «Штурмовой» РО НКВД по Северному горнопромышленному Управлению «Дальстроя» ПАНТЮХОВ характеризуется только с положительной стороны, как честный и добросовестный медицинский работник, беспрекословно выполняющий возложенные на него обязанности. Положительно характеризовался ПАНТЮХОВ и в быту, как активист, ведущий большую общественную работу по заданию лагерной администрации. Уже после осуждения его Тройкой УНКВД по Дальстрою 28 февраля 1938 года ПАНТЮХОВ, как видно из приобщенных к делу характеристик также добросовестно продолжал относиться к работе и вел себя примерно в быту, за что приказом по Управлению Севлага УСВИТЛ'а ему было присвоено звание отличника производства, а также ПАНТЮХОВУ приказами по этому Управлению неоднократно объявлялись благодарности» [6, л. 31].
Столь подробная и сверхпозитивная характеристика приложена к ходатайству об условно-досрочном освобождении: «Командование ОЛП Комендантский и больницы Санотдела Упр.[авления] Севлага СВИТЛ НКВД ходатайствуют об условно-досрочном освобождении из лагеря з/к ПАНТЮХОВА Андрея Максимовича, л. д. № 95595, рожд. - 1912, национальность - русский, осужден по ст. УК АСА3 - 10 лет н/ср. 28/11-38 г.
ПАНТЮХОВ А. М. работает в больнице /Беличье/ Санотдел Упр. Севлага в качестве врача-хирурга. К своим прямым обязанностям относится добросовестно, хорошо проявляя чуткое отношение к больным.
За проработанное время в больнице Санотдела проявил себя как исключительно честный и умелый работник, знающий свое дело. Наряду с отличным выполнением своих прямых обязанностей з/к ПАНТЮХОВ с желанием выполняет все поручения командования ОЛП и больницы, связанные за улучшение бытовых условий и быстрейшее выздоравление больных. Дисциплинированный, примерный в быту лагерник. Нарушений лагрежима и адмвзысканий не имеет. Является отличником производства. За хорошее поведение в быту и отличную работу имеет ряд благодарностей. Начальник ОЛП «Комендантский»» [6, л. 31].
А вот лагерное «жизнеописание» Пантюхова, его, так сказать, карьера, шаг за шагом изложенная сухим языком лагерной больничной администрации. Важно отменить, что написана она в труднейший период - шла Великая Отечественная война. И даже в строках лагерного канцеляриста читается явное уважение «начальства» к самоотверженному доктору. Пожалуй, беспрецедентный случай, когда в документах такого рода по отношению к политзаключенному, «повторнику» с «тяжкой» 58-й статьей встречаются слова «весь отдается напряженной работе», «добился высококачественной постановки лечебного дела» и, наконец, «систематически давая свою кровь для восстановления трудоспособности тяжелобольных заключенных». Он действительно делился с товарищами по несчастью всем - даже собственной кровью, и это «пробило» даже закаленную бесконечной жестокостью лагерную администрацию, как и заключенные, усвоившую незыблемую истину, позднее четко сформулированную Шаламовым: «Каждая минута лагерной жизни - отравленная минута. Там много такого, чего человек не должен знать, не должен видеть, а если видел - лучше ему умереть. Он обучается там лести, лганью, мелким и большим подлостям. Возвращаясь на волю, он видит, что <...> моральные барьеры отодвинулись куда-то в сторону. Оказывается, можно делать подлости и все же жить. Можно лгать - и жить. Оказывается, человек, совершивший подлость, не умирает» [8].
Гуманизм Пантюхова оказался противоядием против «отравы лагерной жизни», своего рода гуманистическим антидотом. И этот «антидот» - человеческое участие - оказался целительным и для самого Шаламова, почувствовавшего себя человеком, не «лагерной пылью» именно благодаря общению с доктором.
«З/к ПАНТЮХОВ А. М. прибыл на Колыму в 1936 г. С сентября 1936 г. по декабрь 1937 г. работал зав. врачебным участком прииска «Штурмовой». С декабря 1937 г. по февраль 1938 г. работал ординатором в больнице Хатынаха. С ноября 1938 г. по октябрь 1939 г. врачом больницы прииска им. Водопьянова. С сентября 1940 г. по март 1941 г. работал врачом больницы прииска «Ледяной». В марте 1941 г. был переведен на прииск «В. Ат-Урях», где работал по январь 1943 г. С января с.[его] г. [ода] работает врачом-терапевтом и лаборантом клинической лаборатории центральной больницы Севлаг'а. За все время работы по специальности никаких взысканий не имеет.
Как врач-терапевт является квалифицированным лечебником. Возглавляя терапевтическое отделение в больнице «В. Ат-Урях», своим вдумчивым и серьезным отношением к работе добился высококачественной постановки лечебного дела. После организации при санчасти в Ат-Урях клинической лаборатории, врач з/к ПАНТЮХОВ в течение короткого срока освоил большинство клинических анализов. Постоянно повышает свой теоретический уровень путем глубокого изучения новой медицинской литературы. Отношение к больным чуткое и внимательное. Помимо больницы обслуживал в организационном и лечебно-санитарном отношении ряд лагпунктов, проявляя инициативу и добиваясь хороших результатов.
В быту дисциплинирован и уживчив. Отдавая себе отчет перед задачами медработников в военное время, з/к Пантюхов не только весь отдается напряженной медицинской работе, не считаясь со временем, но и является донором больницы, систематически давая свою кровь для восстановления трудоспособности тяжелобольных заключенных. В промывочный сезон помимо основной работы работал в забое, перевыполняя нормы. Начальник санотдела Управления Севлаг'а. 14/1У-1943 г.» [6, л. 34].
Освободили А. М. Пантюхова в срок - в 1947 г. Вернулся он в Новосибирскую область, на малую родину. Со своей будущей женой, окончившей школу 21 июня 1941 г., Андрей Максимович познакомился вскоре после освобождения, в районной больнице Новосибирской области, куда пришел устраиваться. «Отец после освобождения вернулся на родину, пришел устраиваться в больницу, где заведующей работала мама, - рассказывает Евгений Пантюхов, сын доктора. - Тут же подвернулся момент для испытания новенького: больной с панарицием, и отец справился с проблемой за полторы минуты. Мама была много младше отца, к тому же он уже болел (туберкулезом. - ю. К.), но они поженились, несмотря на сопротивление ее родителей. Вскоре молодая семья уехала в Павлодар, где Андрей Максимович возглавил службу скорой помощи. Здесь у супругов Пантюховых родились сын и дочь.
Но доктор продолжал добиваться реабилитации. 22 августа 1956 г. он вновь пишет заявление на имя Генерального прокурора СССР: «В июле 1934 года я был арестован в Омске и 23 ноября 1934 года был осужден Особым совещанием НКВД ССР по статье «КРГ» на три года ИТЛ. За время следствия в г. Новосибирске под сильным моральным давлением следователю удалось заставить меня подписать протокол допроса, в котором было указано мое «собственное признание».
Во всем моем деле нет никакого состава преступления, кроме собственного признания, так как я не участвовал в троцкистской организации и никакого уголовного деяния не совершал. Прошу пересмотреть мое дело ввиду отсутствия состава преступления и отменить постановление Особого совещания НКВД СССР.
Постановление же тройки НКВД Дальстроя СССР от 28 февраля 1938 года в отношении меня отменено Президиумом Магаданского облсуда от 7 июня 1956 года, делопроизводство прекращено за недоказанностью состава преступления» [5, л. 103-103 об.]
Уже состоялся ХХ Съезд партии, начиналась хрущевская оттепель. Пантюхову ответили быстро. «Постановление Президиума Омского областного суда 7 марта 1957 года.
Президиум Омского областного суда рассмотрел дело по протесту в порядке надзора прокурора Омской области в отношении Пантюхова А. М. и Подопделова А. Н. по ст. 58-10, 58-11 УК.
Обвинение осужденных основано на их показаниях и показаниях свидетелей в ходе предварительного следствия. Однако эти показания нельзя признать за доказательства, ибо они противоречивы и никакими объективными данными не подтверждены.
Осужденные в своих жалобах вину отрицают и их показания в ходе предварительного следствия не соответствуют действительности, ибо их дали в результате неправильных методов ведения следствия. Принесенный протест подлежит удовлетворению.
Постановил: постановление ОСО при НКВД СССР от 23 ноября 1934 года отменить и делопроизводство прекратить за отсутствием состава преступления» [5, л. 114-116].
Началась новая жизнь. Пантюхов не только практикующий врач, теперь он и ученый - в личном архиве семьи: первые публикации в научных медицинских журналах, первая же монография и автореферат кандидатской диссертации, успешно защищенной по гельминтологии. Впоследствии его даже наградили медалью «За освоение целинных земель» и орденом Трудового Красного Знамени. Но прошлое не отступало. «О Колыме он рассказывал мало и неохотно, - вспоминает Евгений Пантюхов. - И чувство опасности его никогда не покидало». Значительная часть архива Андрея Максимовича была уничтожена по его предсмертной просьбе в 1983 г. «Непонятно было, кто будет, какая власть. Пришел Горбачев, а мог бы и другой», - объясняет Евгений Андреевич. Сохранились крохи, но и они - бесценны, в чем нетрудно убедиться тем, кто побывал на выставках в Омске и Перми: среди уцелевшего несколько поздравительных открыток и писем Шаламова. Воистину, «рукописи не горят».
После освобождения из лагеря Варлам Шаламов долгое время считал, что доктора Пантюхова уже нет в живых - с туберкулезом «домотать» долгий лагерный срок было почти нереально. И все же благодаря общим знакомым, тоже бывшими лагерникам, писатель узнал, что его спаситель жив. И немедленно ему сообщил: «Дорогой Андрей Максимович! Сегодня узнал я, к своей величайшей радости, что Вы живы. Я всегда считал, что обязан Вам жизнью. И не только я... Счастлив, что могу Вас благодарить за то, что Вы сделали для меня... Помнить Вы меня должны и по Сусуманской больнице, и по «Беличьей». Варлам Тихонович Шаламов» [9].
И с тех пор контакты доктора и писателя не прерывались. О Шаламове и его друге-враче в горбачевское время стала писать пресса.
И вот в 1989 г. Пантюховым пришло письмо. В нем - почти исповедь, а может, попытка оправдаться уже очень немолодого человека.
«Андрюша, здравствуй! Я очень рад, что ты жив и работаешь, а не сгнил в лагерях. Когда тебя забрал «черный ворон», мы на курсе пошептались, немного, много было опасно! Комсомол и партячейка обсудили «врага народа», и ты остался в памяти. Я тебя хорошо помню: красивого, с пышной прической, умного и хорошо учившегося. Прошло 56 лет» [10].
Автор письма прочел о своем бывшем сокурснике в «Медицинской газете», через нее же разыскал и адрес. Но письмо сильно опоздало - Андрея Максимовича уже не было в живых.
«Что я могу пожелать Вам, Человеку с большой буквы, кроме самого лучшего, успехов во всех начинаниях и хорошего здоровья на долгие годы. Пусть ничто не омрачает Ваше бытие, и это будет скромным вознаграждением провидения Вам» [11], - написал доктору Пантюхову летописец ГУЛАГа Шаламов. Человек с большой буквы оставил о себе светлую память и в потрясающих по силе «Колымских рассказах», и в реальной жизни.
Профессия историка близка к медицине - историк анализирует социальные болезни, может показать, как они возникают, чем опасны и как их избежать и лечить.
Такие социальные болезни, как сталинизм, не лечатся за несколько лет. Это долгая, кропотливая работа. Бороться с вирусом сталинизма можно только правдой - горьким лекарством, но необходимым. Такие проекты, как «Спасти Человека», - своего рода прививка: посетители выставок, может быть, даже случайные, задумаются, а это уже много. И еще об одном: документы возвращают память о прошлом, они возвращают имена.
Примечания
1 Центр изучения истории Гражданской войны - действующая с 13 января 2012 г. выставочная и научная площадка Исторического архива Омской области, расположенная в особняке Батюшкиных, где в 1918-1919 гг. размещалась Личная резиденция Верховного правителя адмирала А. В. Колчака [см. об этом подр.: 1, 2].
2 УРО - учетно-регистрационный отдел.
3 АСА - антисоветская агитация.
Библиографический список
1. Чекалина Л. А. Центр изучения истории как инновационная форма архивной деятельности // Вестник ВНИИДАД. 2018. № 1. С. 119-125.
2. Петин Д. И., Стельмак М. М. Педагогика в архиве на службе преодоления современных мифов массового сознания о Гражданской войне в России // Омский научный вестник. Сер. Общество. История. Современность. 2018. № 3. С. 9-15. DOI: 10.25206/2542-0488-2018-3-9-15.
3. Шаламов В. Домино. URL: https://shalamov.ru/ library/2/27.html (дата обращения: 22.12.2019).
4. Исторический архив Омской области. Ф. Р-14. Оп. 2. Д. 2693.
5. Архив УФСБ России по Омской области. Ф. 4. АУД. П-5060.
6. Информационный центр УМВД России по Магаданской области. АСД 190423.
7. Постановление о предъявлении обвинения (Шаламову В. Т.). 5 июня 1943 г. URL: https://shalamov.ru/ documents/13/15.html (дата обращения: 22.12.2019).
8. Шаламов В. Красный крест. URL: https://shalamov.ru/ library/2/31.html (дата обращения: 22.12.2019).
9. Письмо В. Т. Шаламова А. М. Пантюхову. 20 марта 1961 г. Копия // Личный архив А. М. Пантюхова.
10. Письмо Л. П. Новолодского А. М. Пантюхову. 9 мая 1989 г. // Личный архив А. М. Пантюхова.
11. Поздравительная открытка «С Новым годом» В. А. Шаламова А. М. Пантюхову. 27 декабря 1968 г. // Личный архив А. М. Пантюхова.
Кантор Юлия Зораховна, доктор исторических наук, профессор кафедры всеобщей истории, Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена, г. Санкт-Петербург; juliakantor@yandex.ru
__________
«Спасти Человека». По следам документально-выставочного проекта
Статья посвящена жизни и судьбе врача, выпускника Омского медицинского института Андрея Пантюхова - человека, которого знаменитый писатель Варлам Шаламов считал своим другом и спасителем. Доктор Пантюхов - прототип главного героя нескольких «Колымских рассказов» Шаламова. Статья, благодаря документам из семейного архива Пантюховых, архивов УФСБ России по Омской области и УМВД России по Магаданской области, Исторического архива Омской области и архива Омского государственного медицинского университета, впервые вводимым в научный оборот, дает возможность узнать подробности биографии Пантюхова, посвятившего себя служению самой гуманной из профессий.
В 2019 г. в Омске, в Центре изучения истории Гражданской войны1, а затем в Пермском музее-заповеднике истории политических репрессий «Пермь-36» прошли выставки историко-документального проекта «Спасти Человека», посвященного врачу А. М. Пантюхову - спасителю и другу выдающегося писателя В. Т. Шаламова. В них литература тесно переплетается с историей.
Доктор Пантюхов, 22-летним выпускником медвуза попавший в жернова репрессивной машины и проведший в лагерях полтора десятка лет, смог сохранить в самом себе Человека и Врача, не «раствориться» в ГУЛАГовской реальности, став прототипом главного героя нескольких «Колымских рассказов» Шаламова, где фигурирует под своим именем. Именно благодаря Пантюхову, умиравший на Колыме от истощения и непосильного труда «зэк-доходяга», впоследствии ставший «летописцем ГУЛАГа», Шаламов выжил и даже получил профессию фельдшера.
Инициатором и куратором историко-документального проекта «Спасти Человека» является автор данной публикации. Проект дал возможность узнать подробности биографии Пантюхова со студенческих лет и до конца жизни, большую часть которой он отдал служению самой гуманной из профессий. И - что не менее важно, отчасти дополнить послелагерную биографию В. Т. Шаламова, ее не сугубо писательское, но «человеческое» измерение: в том числе, и посредством «раскрытия» внутреннего мира человека, сыгравшего ключевую роль в его судьбе.
На выставках представлено более 50 ранее неизвестных документов из семейной коллекции Пантюховых (их семью автору данной публикации удалось разыскать в 2018 г. в Красноярске, что стало первым шагом к осуществлению проекта и выявлению уникальных материалов, в том числе, эго-документов): тексты В. Т. Шаламова, адресованные А. М. Патюхову (строка одного из них и дала название проекту), фотографии А. М. Пантюхова разных лет (включая сделанные в Дальлаге и в Павлодаре, где он отбывал ссылку), диплом врача, автобиография, справки о реабилитации и др. Также впервые экспонировались личные вещи и книги из его библиотеки, дающие представление о круге интересов, публицистические материалы и мн. др.
Среди уникальных источников также можно было увидеть документы из архивного уголовного дела в отношении А. М. Пантюхова, хранящегося в УФСБ России по Омской области, и рассекреченные в марте 2019 г. материалы архивного следственного дела в отношении А. М. Пантюхова, хранящегося в УМВД России по Магаданской области. Не менее интересно и личное дело студента А. М. Пантюхова, предоставленное Историческим архивом Омской области, а также артефакты, повествующие о жизни студентов-медиков 1930-х гг. из музея Омского медицинского университета. Омская выставка «точкой отсчета» закономерно сделала студенческий период жизни главного героя, Андрея Максимовича Пантюхова. Пермская же - также по понятным причинам - вела «рассказ» от первого срока Варлама Тихоновича Шаламова, чей первый лагерный срок начался в Красновишерском лагере. Первая, сибирская, выставка - монолог, вторая - диалог-перекличка. Выставка в Омске имела сильную источниковедческую доминанту; акцент здесь был сделан именно на документальные материалы. А в пермском музее-заповеднике экспозиция развернулась непосредственно в подлинном лагерном бараке и имела яркий подлинный предметный ряд (дополненный инсталляциями на темы «Колымских рассказов»), что усилило ее эмоциональное звучание. Но в обоих вариантах проекта стержнем стало повествование о Человеке, сумевшем пройти сквозь жернова Системы, но остаться гуманистом и помочь другим не только выжить физически, но и не сломаться нравственно.
«Санитары свели меня с площадки десятичных весов. Их могучие холодные руки не давали мне опуститься на пол. „Сколько?" - крикнул врач, со стуком макая перо в чернильницу-непроливайку. „Сорок восемь!". Меня уложили на носилки. Мой рост - сто восемьдесят сантиметров, мой нормальный вес - восемьдесят килограммов. Вес костей - сорок два процента общего веса - тридцать два килограмма. В этот ледяной вечер у меня осталось шестнадцать килограммов, ровно пуд всего: кожи, мяса, внутренностей и мозга. Я не мог бы высчитать все это тогда, но я смутно понимал, что все это делает врач, глядящий на меня исподлобья.
- Зовут меня Андрей Михайлович, - сказал врач. - Лечиться вам нечего.
У меня засосало под ложечкой.
- Да, - повторил врач громким голосом. - Вам нечего лечиться. Вас надо кормить и мыть. Вам надо лежать, лежать и есть. Правда, матрасы наши - не перина. Ну, вы еще ничего - ворочайтесь побольше, и пролежней не будет. Полежите месяца два. А там и весна» [3], - так в рассказе «Домино» Варлам Шаламов описывает первую встречу с врачом, тоже заключенным ГУЛАГа.
Шаламов выжил в лагере только потому, что в 1940-е гг. Андрей Пантюхов не только вылечил, выходил его - обмороженного, истощенного зэка-доходягу (это был уже его третий срок), но и дал направление на фельдшерские курсы. Это помогло ему избежать невыносимо тяжелых «общих работ», дожить до реабилитации и стать писателем. Медики в лагере находились в относительно привилегированном положении - жили при «больничке», в отдельном бараке, питались чуть лучше остальных, носили штатское.
На Колыме выпускника омского медвуза и будущего писателя, летописца ГУЛАГа, связала крепкая дружба. У них было много общего: и взгляды на жизнь, и любовь к литературе. И - общность судеб, «траектория» попадания под молот репрессий. Оба - студенты, яркие, увлеченные, успешные. Оба - неравнодушные, внимательно всматривавшиеся в современность, замечавшие то, о чем не писали в газетах. И - в дружеском кругу сокурсников имевшие неосторожность делиться своими наблюдениями. У каждого из них - свой путь в ГУЛАГ. Вологжанин Шаламов был чуть старше. Он родился в 1907 г., сибиряк Пантюхов - в 1912 г. Шаламов получил первый срок - в 1929 г., Пантюхов - пятью годами позже. Шаламова со второго курса исключили с факультета советского права Московского университета и отправили в лагерь за сокрытие социального происхождения (он был сыном священника). Пантюхова, комсомольца, выходца из крестьянской семьи, руководителя колхозного «кружка текущей политики» [4, л. 32], закончившего обучение и готовившегося защитить диплом, - за «троцкистские взгляды». Обоих - по доносу сокурсников. У Шаламова в лагерной биографии на тот момент было уже 2 ареста и 3 срока, у Пантюхова - 1 арест и 2 срока. Познакомились они, когда умирающего Шаламова привезли в лагерную больницу Севлага близ поселка Ягодное Магаданской области. Лагерь настолько сблизил молодых людей, что впоследствии Пантюхов стал прототипом одного из главных героев «Колымских рассказов» (писатель-документалист Шаламов в этом цикле практически не использовал псевдонимов, врачу-спасителю он изменил только отчество: вместо реального «Максимовича», герой рассказов стал «Михайловичем»).
Уроженец Новосибирской области Андрей Максимович Пантюхов, студент Омского медицинского института был арестован ночью накануне защиты дипломной работы. «С 18 июня считать под арестом» - свидетельствует лаконичная выписка из приказа по вузу от 23 июня 1934 г. [4, л. 1 - 1 об.].
О том, как началась тюремно-лагерная одиссея Пантюхова, можно узнать из архивного уголовного дела, хранящегося в УФСБ России по Омской области. Оказывается, интересующийся политикой студент, читал, среди прочего, работы Л. Д. Троцкого «Уроки Октября», «1905 год», «Перманентная революция» и др., «которые доставал в библиотеке своего института» [5, л. 48]. К началу 1930-х гг. Троцкий - «канонический пример» образа «врага народа» и советского строя. Пантюхов получил обвинения в том, что является сторонником троцкистской оппозиции, «став на путь борьбы с генеральной линией партии и ее руководством» [5, л. 48]. Как преступные квалифицировались следствием студенческие разговоры о «суровом режиме в партии как факте ликвидации демократии в партии и установлении диктатуры Сталина» [5, л. 50].
Из протокола допроса: «Наши суждения сводились к критике партийной политики и партийного руководства. В лично моих суждениях мною указывалось на отсутствие внутрипартийной демократии, что в партии установлен режим, который всякую критическую мысль подавляет и, по существу, является диктатурой руководства ВКП(б). Высокие темпы в области строительства, промышленности и переделке сельского хозяйства мною расценивались в этих беседах как извращение современным партийным руководством основ подлинно ленинской политики. Все это мы подтверждали примерами из местной жизни» [5, л. 59].
И этого вполне достаточно, чтобы следствие пришло к выводу, что «студент Омского медицинского института Пантюхов А. М. ...создал в Омском медицинском институте группу из числа студентов - сторонников контрреволюционной троцкистской оппозиции» [5, л. 82].
Дело рассматривалось Особым совещанием при НКВД СССР во внесудебном порядке. Проходит два с половиной месяца, но решение по делу не было принято. И находящийся в неведении относительно своей дальнейшей судьбы арестант Пантюхов пишет письмо заместителю Наркома внутренних дел: «Следствие по моему делу закончено 3 августа [1934 г.], о чем мне объявлено. Прошло два с половиной месяца со дня окончания следствия, я же не имею никаких сведений о движении дела, о чем я писал прокурору ГУГБ НКВД и краевому прокурору Западно-Сибирского края, но никакого ответа не получил. Убежденным троцкистом я себя не считаю и таковым не был и эти настроения объясняю тем, что я не понимал достаточно отдельных вопросов партийной политики по вопросу внутрипартийной демократии, крестьянскому вопросу. Следственным органам я заявил о своем разоружении, о том, что я глубоко ошибался. Никакой фракционной работы я не вел. Время, которое я нахожусь в заключении, достаточно для искупления моего преступления. Прошу ускорить разрешение моего дела и дать возможность практической работой доказать искренность моего заявления, так как я только закончил мединститут и имею от роду 21 год. Врач А. Пантюхов. 15 октября 1934 года» [5, л. 87].
Обращение, конечно, осталось без ответа. Но в деле присутствует выписка из протокола Особого совещания при НКВД СССР от 23 ноября 1934 г. «За организацию контрреволюционной группировки заключить в исправ[ительно-]труд[овой]лагерь сроком на три года, считая срок с 17 июля 1934 года» [5, л. 91].
После окончания трехлетнего срока Андрея Пантюхова арестовали вновь без объяснения причин и без предъявления обвинения. Свет на эти мрачные события проливают материалы, хранящиеся в УМВД России по Магаданской области. Андрей Максимович прошел через так называемый сталинский конвейер, когда чередуются следователи, а арестанта, к которому применяют меры физического воздействия (см. заявление А. М. Пантюхова ниже. - Ю. К.), сутками не отпускают с допроса. Типичная для того времен история - тогдашний «метод дознания». Обвинения - а ему инкриминировали теперь уже активное «участие в антисоветской повстанческой организации на Колыме и призывы к контрреволюционному саботажу» [6, л. 53] - он отрицал. Тем не менее, на основании постановления тройки УНКВД по Дальстрою от 28 февраля 1938 г. Пантюхов получает дополнительно 10 лет [6, л. 53].
Но он пытался бороться. Заявление, адресованное Верховному прокурору СССР (разумеется, оставшееся без внимания), является настолько колоритным и драматическим документом, характеризующим взаимоотношения личности и Системы, что целесообразно процитировать его целиком: «СССР от з/к Пантюхова Андрея Максимовича, рожд. 1912 год, срок 10 лет.
27 ноября 1934 года я осужден Особым совещанием НКВД СССР по статье «контргруппа» на три года исправительно-трудовых лагерей и 17 июня 1937 года я календарно отбыл срок наказания, но из лагеря освобожден не был по неизвестным для меня причинам. С июня 1937 г. по февраль 1938 года я незаконно содержался в лагере без всяких на это оснований, так как никаких преступлений ни уголовного, ни политического характера не совершал. Все время пребывания в лагере я честно и добросовестно работал по своей специальности в качестве врача и за время работы (с 1934 года по 1936 год в Бамлаге и с 1936 по 1938 год в Севвостлаге) следственными органами никаких обвинений мне никогда не предъявлялось. На все мои заявления о том, что мой срок заключения окончился, ни прокурор, ни УРО2 Севвостлага НКВД мне не дали никакого ответа.
3 февраля 1938 года я был арестован в Хатынпахе. За время следствия - если это можно назвать следствием (я простоял семь суток на допросе и был подвергнут избиениям), мне не было предъявлено ни одного факта, который подтверждал бы мое участие в какой-либо контрреволюционной деятельности на Колыме. Через две недели я вторично был вызван на допрос, где мне было задано 2 вопроса о какой-то, неизвестной мне контрреволюционной антисоветской деятельности на Колыме. Я дал отрицательный ответ на оба вопроса, и на этом следствие было закончено.
Через сутки мне было объявлено постановление тройки НКВД по «ДС» о том, что за «контрреволюционный саботаж» заключить в лагеря сроком на 10 лет.
Постановление тройки вынесено огульно, без проверки фактов, подтверждающих мою причастность к какой-нибудь контрреволюционной организации, так же как и обвинение было предъявлено огульно, так как никакого участия в контрреволюционной антисоветской деятельности я не принимал.
Решение тройки НКВД мне было объявлено 3 раза и в разной редакции. 1 марта 1938 года я расписался в общем списке (на 40 человек), где было указано, что за контрреволюционный саботаж заключить в лагерь сроком на 10 лет. В конце апреля мне была объявлена выписка из постановления тройки, где было сказано, что я за участие в контрреволюционной повстанческой организации, якобы вел агитацию среди лагерников, осужден на 10 лет. Наконец в третий раз мне было снова объявлено, что я осужден на 10 лет уже за участие в какой-то контрреволюционной организации. На основании вышеизложенного, прошу пересмотреть мое дело, отменить решение тройки и освободить меня из лагеря. 27 мая 1939 года. Д[альне-] В[осточный]К[рай] Бухта Ногаево, Севлаг[,] лагпункт Нижний Хатынпах» [6, л. 17-18 об.].
Эффект в лучшем случае нулевой, в худшем - отрицательный: «врага народа», пытающегося протестовать, да еще и без эвфемизмов написавшего о «методах дознания», следовало поставить, вернее, посадить, на место. И надолго. Пантюхов остался в лагере. Не сломался, не впал в отчаяние и после этого, продолжал лечить, спасать даже безнадежных. К каким и относился тогда заключенный Варлам Шаламов, «поймавший» уже третий срок за «недовольство политикой сов. власти и клеветнические измышления» [7].
Поразительно, но об условно-досрочном освобождении доктора Пантюхова просила даже администрация лагеря, дав ему положительные характеристики. Причем аттестующие заключенного Пантюхова положительно как в период отбывания первого срока, так и во время второго. Смягчить (не реабилитировать, заметим, - а смягчить) участь заключенного врача пытались отнюдь не сентиментальные люди - замначальника следственного отдела УНКВД по Магаданской области, а затем - и начальник Отдельного лагерного пункта «Комендантский», в больнице которого работал Пантюхов. Даже по меркам той кафкианской реальности такая «нестыковка» выглядит симптоматично: она не только красноречиво свидетельствует о нескоординированности действий отдельных подразделений государственной репрессивной машины, но и о предрешенности и окончательности ее карательного императива.
«В материалах настоящего дела имеются карты зачета рабочих дней, содержащие в себе данные, характеризующие отношение заключенного к труду и его поведение в лагере. Из указанных карт видно, что ПАНТЮХОВ первоначально отбывал наказание в лагерях Байкало-Амурского Управления ИТЛ, а затем в лагерях Управления Севвостлага.
За этот период времени, то есть с момента прибытия в места заключения 4 апреля 1935 года и по день вторичного привлечения его к уголовной ответственности на прииске «Штурмовой» РО НКВД по Северному горнопромышленному Управлению «Дальстроя» ПАНТЮХОВ характеризуется только с положительной стороны, как честный и добросовестный медицинский работник, беспрекословно выполняющий возложенные на него обязанности. Положительно характеризовался ПАНТЮХОВ и в быту, как активист, ведущий большую общественную работу по заданию лагерной администрации. Уже после осуждения его Тройкой УНКВД по Дальстрою 28 февраля 1938 года ПАНТЮХОВ, как видно из приобщенных к делу характеристик также добросовестно продолжал относиться к работе и вел себя примерно в быту, за что приказом по Управлению Севлага УСВИТЛ'а ему было присвоено звание отличника производства, а также ПАНТЮХОВУ приказами по этому Управлению неоднократно объявлялись благодарности» [6, л. 31].
Столь подробная и сверхпозитивная характеристика приложена к ходатайству об условно-досрочном освобождении: «Командование ОЛП Комендантский и больницы Санотдела Упр.[авления] Севлага СВИТЛ НКВД ходатайствуют об условно-досрочном освобождении из лагеря з/к ПАНТЮХОВА Андрея Максимовича, л. д. № 95595, рожд. - 1912, национальность - русский, осужден по ст. УК АСА3 - 10 лет н/ср. 28/11-38 г.
ПАНТЮХОВ А. М. работает в больнице /Беличье/ Санотдел Упр. Севлага в качестве врача-хирурга. К своим прямым обязанностям относится добросовестно, хорошо проявляя чуткое отношение к больным.
За проработанное время в больнице Санотдела проявил себя как исключительно честный и умелый работник, знающий свое дело. Наряду с отличным выполнением своих прямых обязанностей з/к ПАНТЮХОВ с желанием выполняет все поручения командования ОЛП и больницы, связанные за улучшение бытовых условий и быстрейшее выздоравление больных. Дисциплинированный, примерный в быту лагерник. Нарушений лагрежима и адмвзысканий не имеет. Является отличником производства. За хорошее поведение в быту и отличную работу имеет ряд благодарностей. Начальник ОЛП «Комендантский»» [6, л. 31].
А вот лагерное «жизнеописание» Пантюхова, его, так сказать, карьера, шаг за шагом изложенная сухим языком лагерной больничной администрации. Важно отменить, что написана она в труднейший период - шла Великая Отечественная война. И даже в строках лагерного канцеляриста читается явное уважение «начальства» к самоотверженному доктору. Пожалуй, беспрецедентный случай, когда в документах такого рода по отношению к политзаключенному, «повторнику» с «тяжкой» 58-й статьей встречаются слова «весь отдается напряженной работе», «добился высококачественной постановки лечебного дела» и, наконец, «систематически давая свою кровь для восстановления трудоспособности тяжелобольных заключенных». Он действительно делился с товарищами по несчастью всем - даже собственной кровью, и это «пробило» даже закаленную бесконечной жестокостью лагерную администрацию, как и заключенные, усвоившую незыблемую истину, позднее четко сформулированную Шаламовым: «Каждая минута лагерной жизни - отравленная минута. Там много такого, чего человек не должен знать, не должен видеть, а если видел - лучше ему умереть. Он обучается там лести, лганью, мелким и большим подлостям. Возвращаясь на волю, он видит, что <...> моральные барьеры отодвинулись куда-то в сторону. Оказывается, можно делать подлости и все же жить. Можно лгать - и жить. Оказывается, человек, совершивший подлость, не умирает» [8].
Гуманизм Пантюхова оказался противоядием против «отравы лагерной жизни», своего рода гуманистическим антидотом. И этот «антидот» - человеческое участие - оказался целительным и для самого Шаламова, почувствовавшего себя человеком, не «лагерной пылью» именно благодаря общению с доктором.
«З/к ПАНТЮХОВ А. М. прибыл на Колыму в 1936 г. С сентября 1936 г. по декабрь 1937 г. работал зав. врачебным участком прииска «Штурмовой». С декабря 1937 г. по февраль 1938 г. работал ординатором в больнице Хатынаха. С ноября 1938 г. по октябрь 1939 г. врачом больницы прииска им. Водопьянова. С сентября 1940 г. по март 1941 г. работал врачом больницы прииска «Ледяной». В марте 1941 г. был переведен на прииск «В. Ат-Урях», где работал по январь 1943 г. С января с.[его] г. [ода] работает врачом-терапевтом и лаборантом клинической лаборатории центральной больницы Севлаг'а. За все время работы по специальности никаких взысканий не имеет.
Как врач-терапевт является квалифицированным лечебником. Возглавляя терапевтическое отделение в больнице «В. Ат-Урях», своим вдумчивым и серьезным отношением к работе добился высококачественной постановки лечебного дела. После организации при санчасти в Ат-Урях клинической лаборатории, врач з/к ПАНТЮХОВ в течение короткого срока освоил большинство клинических анализов. Постоянно повышает свой теоретический уровень путем глубокого изучения новой медицинской литературы. Отношение к больным чуткое и внимательное. Помимо больницы обслуживал в организационном и лечебно-санитарном отношении ряд лагпунктов, проявляя инициативу и добиваясь хороших результатов.
В быту дисциплинирован и уживчив. Отдавая себе отчет перед задачами медработников в военное время, з/к Пантюхов не только весь отдается напряженной медицинской работе, не считаясь со временем, но и является донором больницы, систематически давая свою кровь для восстановления трудоспособности тяжелобольных заключенных. В промывочный сезон помимо основной работы работал в забое, перевыполняя нормы. Начальник санотдела Управления Севлаг'а. 14/1У-1943 г.» [6, л. 34].
Освободили А. М. Пантюхова в срок - в 1947 г. Вернулся он в Новосибирскую область, на малую родину. Со своей будущей женой, окончившей школу 21 июня 1941 г., Андрей Максимович познакомился вскоре после освобождения, в районной больнице Новосибирской области, куда пришел устраиваться. «Отец после освобождения вернулся на родину, пришел устраиваться в больницу, где заведующей работала мама, - рассказывает Евгений Пантюхов, сын доктора. - Тут же подвернулся момент для испытания новенького: больной с панарицием, и отец справился с проблемой за полторы минуты. Мама была много младше отца, к тому же он уже болел (туберкулезом. - ю. К.), но они поженились, несмотря на сопротивление ее родителей. Вскоре молодая семья уехала в Павлодар, где Андрей Максимович возглавил службу скорой помощи. Здесь у супругов Пантюховых родились сын и дочь.
Но доктор продолжал добиваться реабилитации. 22 августа 1956 г. он вновь пишет заявление на имя Генерального прокурора СССР: «В июле 1934 года я был арестован в Омске и 23 ноября 1934 года был осужден Особым совещанием НКВД ССР по статье «КРГ» на три года ИТЛ. За время следствия в г. Новосибирске под сильным моральным давлением следователю удалось заставить меня подписать протокол допроса, в котором было указано мое «собственное признание».
Во всем моем деле нет никакого состава преступления, кроме собственного признания, так как я не участвовал в троцкистской организации и никакого уголовного деяния не совершал. Прошу пересмотреть мое дело ввиду отсутствия состава преступления и отменить постановление Особого совещания НКВД СССР.
Постановление же тройки НКВД Дальстроя СССР от 28 февраля 1938 года в отношении меня отменено Президиумом Магаданского облсуда от 7 июня 1956 года, делопроизводство прекращено за недоказанностью состава преступления» [5, л. 103-103 об.]
Уже состоялся ХХ Съезд партии, начиналась хрущевская оттепель. Пантюхову ответили быстро. «Постановление Президиума Омского областного суда 7 марта 1957 года.
Президиум Омского областного суда рассмотрел дело по протесту в порядке надзора прокурора Омской области в отношении Пантюхова А. М. и Подопделова А. Н. по ст. 58-10, 58-11 УК.
Обвинение осужденных основано на их показаниях и показаниях свидетелей в ходе предварительного следствия. Однако эти показания нельзя признать за доказательства, ибо они противоречивы и никакими объективными данными не подтверждены.
Осужденные в своих жалобах вину отрицают и их показания в ходе предварительного следствия не соответствуют действительности, ибо их дали в результате неправильных методов ведения следствия. Принесенный протест подлежит удовлетворению.
Постановил: постановление ОСО при НКВД СССР от 23 ноября 1934 года отменить и делопроизводство прекратить за отсутствием состава преступления» [5, л. 114-116].
Началась новая жизнь. Пантюхов не только практикующий врач, теперь он и ученый - в личном архиве семьи: первые публикации в научных медицинских журналах, первая же монография и автореферат кандидатской диссертации, успешно защищенной по гельминтологии. Впоследствии его даже наградили медалью «За освоение целинных земель» и орденом Трудового Красного Знамени. Но прошлое не отступало. «О Колыме он рассказывал мало и неохотно, - вспоминает Евгений Пантюхов. - И чувство опасности его никогда не покидало». Значительная часть архива Андрея Максимовича была уничтожена по его предсмертной просьбе в 1983 г. «Непонятно было, кто будет, какая власть. Пришел Горбачев, а мог бы и другой», - объясняет Евгений Андреевич. Сохранились крохи, но и они - бесценны, в чем нетрудно убедиться тем, кто побывал на выставках в Омске и Перми: среди уцелевшего несколько поздравительных открыток и писем Шаламова. Воистину, «рукописи не горят».
После освобождения из лагеря Варлам Шаламов долгое время считал, что доктора Пантюхова уже нет в живых - с туберкулезом «домотать» долгий лагерный срок было почти нереально. И все же благодаря общим знакомым, тоже бывшими лагерникам, писатель узнал, что его спаситель жив. И немедленно ему сообщил: «Дорогой Андрей Максимович! Сегодня узнал я, к своей величайшей радости, что Вы живы. Я всегда считал, что обязан Вам жизнью. И не только я... Счастлив, что могу Вас благодарить за то, что Вы сделали для меня... Помнить Вы меня должны и по Сусуманской больнице, и по «Беличьей». Варлам Тихонович Шаламов» [9].
И с тех пор контакты доктора и писателя не прерывались. О Шаламове и его друге-враче в горбачевское время стала писать пресса.
И вот в 1989 г. Пантюховым пришло письмо. В нем - почти исповедь, а может, попытка оправдаться уже очень немолодого человека.
«Андрюша, здравствуй! Я очень рад, что ты жив и работаешь, а не сгнил в лагерях. Когда тебя забрал «черный ворон», мы на курсе пошептались, немного, много было опасно! Комсомол и партячейка обсудили «врага народа», и ты остался в памяти. Я тебя хорошо помню: красивого, с пышной прической, умного и хорошо учившегося. Прошло 56 лет» [10].
Автор письма прочел о своем бывшем сокурснике в «Медицинской газете», через нее же разыскал и адрес. Но письмо сильно опоздало - Андрея Максимовича уже не было в живых.
«Что я могу пожелать Вам, Человеку с большой буквы, кроме самого лучшего, успехов во всех начинаниях и хорошего здоровья на долгие годы. Пусть ничто не омрачает Ваше бытие, и это будет скромным вознаграждением провидения Вам» [11], - написал доктору Пантюхову летописец ГУЛАГа Шаламов. Человек с большой буквы оставил о себе светлую память и в потрясающих по силе «Колымских рассказах», и в реальной жизни.
Профессия историка близка к медицине - историк анализирует социальные болезни, может показать, как они возникают, чем опасны и как их избежать и лечить.
Такие социальные болезни, как сталинизм, не лечатся за несколько лет. Это долгая, кропотливая работа. Бороться с вирусом сталинизма можно только правдой - горьким лекарством, но необходимым. Такие проекты, как «Спасти Человека», - своего рода прививка: посетители выставок, может быть, даже случайные, задумаются, а это уже много. И еще об одном: документы возвращают память о прошлом, они возвращают имена.
Примечания
1 Центр изучения истории Гражданской войны - действующая с 13 января 2012 г. выставочная и научная площадка Исторического архива Омской области, расположенная в особняке Батюшкиных, где в 1918-1919 гг. размещалась Личная резиденция Верховного правителя адмирала А. В. Колчака [см. об этом подр.: 1, 2].
2 УРО - учетно-регистрационный отдел.
3 АСА - антисоветская агитация.
Библиографический список
1. Чекалина Л. А. Центр изучения истории как инновационная форма архивной деятельности // Вестник ВНИИДАД. 2018. № 1. С. 119-125.
2. Петин Д. И., Стельмак М. М. Педагогика в архиве на службе преодоления современных мифов массового сознания о Гражданской войне в России // Омский научный вестник. Сер. Общество. История. Современность. 2018. № 3. С. 9-15. DOI: 10.25206/2542-0488-2018-3-9-15.
3. Шаламов В. Домино. URL: https://shalamov.ru/ library/2/27.html (дата обращения: 22.12.2019).
4. Исторический архив Омской области. Ф. Р-14. Оп. 2. Д. 2693.
5. Архив УФСБ России по Омской области. Ф. 4. АУД. П-5060.
6. Информационный центр УМВД России по Магаданской области. АСД 190423.
7. Постановление о предъявлении обвинения (Шаламову В. Т.). 5 июня 1943 г. URL: https://shalamov.ru/ documents/13/15.html (дата обращения: 22.12.2019).
8. Шаламов В. Красный крест. URL: https://shalamov.ru/ library/2/31.html (дата обращения: 22.12.2019).
9. Письмо В. Т. Шаламова А. М. Пантюхову. 20 марта 1961 г. Копия // Личный архив А. М. Пантюхова.
10. Письмо Л. П. Новолодского А. М. Пантюхову. 9 мая 1989 г. // Личный архив А. М. Пантюхова.
11. Поздравительная открытка «С Новым годом» В. А. Шаламова А. М. Пантюхову. 27 декабря 1968 г. // Личный архив А. М. Пантюхова.
Кантор Юлия Зораховна, доктор исторических наук, профессор кафедры всеобщей истории, Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена, г. Санкт-Петербург; juliakantor@yandex.ru