Марина Чотчаева. Проза Солженицына и Шаламова в контексте современной литературы
Статья опубликована в журнале "Вестник Карачаево-Черкесского государственного университета", № 20, 2007 г., Карачаевск, 2007. Электронную версию журнала в формате DOC искать в интернете по названию статьи.
_________
Лагерная проза в контексте современной литературы /А.И. Солженицын, В.Т. Шаламов/
Особое место в современной литературе последних двух десятилетий занимает лагерная проза. Она становится не просто темой, а целым литературным течением, предстает звеном в общей непрерывной цепи народной истории, в жизненной судьбе героев.
История никогда не знала такого затмения души и ума, планомерного уничтожения десятков миллионов людей, которые принесли с собой тоталитарные системы ХХ века и прежде всего советская, возникшая раньше всех. Террор, насилие и ложь - вот три кита, на которых держался режим. «История вынесет приговор», - имеют в виду людей нового поколения, их оценку прошлого. А новое поколение - это мы. Но, чтобы судить о прошлом, его надо знать. И в этом нам помогут книги таких писателей как А. Солженицын, В. Шаламов, Ю. Домбровский, Л. Гинзбург. Воссозданный в лагерной прозе мир людей более всего явился, следствием насильственной реализации гигантского выброса ложных идей, навязанных обществу. Трагедия народа заключается и в том, что он пошел за теми силами, которые, взяв власть в государстве, вскоре запустили огромную машину тоталитаризма и насилия, приступили к массовому уничтожению людей. Стремление к полной свободе в результате обернулось своей противоположностью - тотальным подавлением личности, концлагерями и тюрьмами на территории всей страны.
Этот относительно короткий хронологический отрезок времени оказался одним из важнейших периодов в истории России и ее культуры. В течение этого периода общественное сознание прошло очень трудный переход: через эйфорию, основанную на вере в незыблемость основ советской системы и надежде на «восстановление ленинских норм партийной и государственной жизни», к глубоким сомнениям, а затем и разочарованию в возможности построения «социализма с человеческим лицом» в тоталитарном государстве. Однако самые первые проблески свободы, робкие ростки демократии оказались толчком для пробуждения умов, активизации социальной деятельности, для мощного подъема, этим объясняется наш интерес к творческому наследию А. Солженицына, В. Шаламова, чей трагический жизненный путь стал основой для осмысления нравственно-философских проблем XX столетия.
В произведениях Солженицына, Шаламова, Домбровского актуальной стала проблема борьбы человека с государственной машиной. Правда жизни стала их эстетическим кредо и отвечает этому высокому критерию.
Они выжили в адских условиях, чтобы рассказать правду, какой бы она ни была. За безмолвными на бумаге датами в реальной жизни встают тысячи людей, сотни событий, десятки городов.
Долго пробивались к читателю книги этих авторов. Лишь с 1989 года началось печатание этих книг, что, естественно оживило к ним интерес.
В современном мире имя Александра Исаевича Солженицына знакомо каждому. По-разному только рассматривается его роль в жизни общества: большинство считает А.И. Солженицына политиком, лишь некоторые - литератором. Наталья Дмитриевна Солженицына, рассказывая о деятельности мужа в одном из интервью, подтверждает последнее: «главный его дар - это дар писателя. И сам он себя считает вовсе не политиком... а именно писателем»1.
В настоящее время ведутся споры: кто А.И. Солженицын - художник или публицист? Одни критики утверждают, что его произведения - это публицистика. Другие сводят их содержание к лагерной теме. Лишь немногие критики коснулись проблемы художественности произведений А.И. Солженицына2. Все это свидетельствует о недостаточной изученности особенностей художественного мира писателя, его индивидуальной жанрово-стилевой и творческой манеры. Широко распространенное представление об А.И. Солженицыне-публицисте, правозащитнике сегодня крайне нуждается в серьезном дополнении о нем как писателе с большим художественным опытом.
Примиряющей позицией является точка зрения В. Казака: «Солженицын не публицист, который пишет беллетристику, а великий художник слова, который из чувства ответственности за свою родину выступает как публицист»3. Несомненно, в произведениях А.И. Солженицына, художественность которых представляет большой интерес, присутствует и публицистичность. Собственным словом писатель противостоял режиму и дал характеристику целой эпохи. Он показал, отчего же произошли с нами страшные трагедии в XX столетии, что случившееся с нами исторически обусловлено глубинными сдвигами всей мировой истории. Перед нами и художник, и, одновременно, публицист.
«Александр Исаевич вошел в литературу не через широкий холл Союза писателей СССР, а сквозь колючую проволоку советского ГУЛАГа», - справедливо замечает К. Кедров4. Став писателем, А.И. Солженицын не восхвалял жизнь в России 50-х - 60-х годов, подстраиваясь тем самым под власть, под партийную идеологию, а все творчество посвятил правдивому изображению жизни народа и страны. Александр Исаевич совершил великий переворот в нашей литературе. В то время, когда советская литература, как правило, отворачивалась от правды, писатель призывал "жить не по лжи!"5. Выход из сложившейся ситуации он видел в "личном неучастии во лжи" каждого человека. Пропаганда тех лет создала образ Солженицына "врага Отечества". Писателя обвинили в "антисоветизме", исключили из Союза писателей и в 1974 году, в связи с выходом первого тома "Архипелага ГУЛАГ", насильственно выслали на Запад.
Начиная с 1989 года, к нам возвращаются книги А.И. Солженицына, написанные в предыдущие десятилетия и ранее не публиковавшиеся в отечественных издательствах, но широко уже известные за рубежом, Поэтому исследование его творчества начиналось именно там. Первые опубликованные в начале 60-х годов на родине произведения А.И. Солженицына рассказы «Один день из жизни Ивана Денисовича», «Захар-Калита», «Правая кисть», «Случай на станции Кочетовка» и др. являются сегодня, бесспорно, классикой «лагерной» прозы. Будучи в первую очередь художником, он пытается понять как трагические события отразились на русском национальном характере. Для этого А.И. Солженицын обращается к жанру рассказа, считая, что «маленькой форме можно оттачивать грани с большим наслаждением для себя» 6.
«Один день Ивана Денисовича» многие литературоведы относят к повести, автор же настаивает на определении рассказ, объясняя это тем, что повествование «стянуто… к одному узлу».
Начиная с первых опытов А.И. Солженицына, большое место уделено психологии героев, их переживаниям, выбору между общественным мнением и самостоятельным отношением к реальности, мерилом души и поведения героев является совесть. Размышлениями о жизни и смерти, о счастье, совести проникнуты почти все ранние произведения писателя. Главный вопрос «Ракового корпуса»: «Чем жив человек?», уже исследуется в самых первых произведениях А.И. Солженицына, внося тему выживания. Как выжить здоровому, но лишенному всех прав человеку? Для героев ранних произведений - не потерять человеческого достоинства, сохранить чистой совесть - важнее всего. Многим ранним рассказам А.И. Солженицына присущи правдивость и фактическая точность. Это сближает их с жанром очерка, в основе которого лежит воспроизведение реальных фактов, событий, лиц, увиденных автором, непосредственно в самой жизни. В отличие от документального очерка, рассказы А.И. Солженицына наделены образным отражением жизни, что указывает на художественность произведений писателя.
В.В. Компанеец определил новаторство А.И. Солженицына "в том, что он, основываясь на непривычном, нетрадиционном для русской классики материале, соединил скрупулезный анализ психических процессов в человеке с "генерализацией", интерес к "подробностям чувства" (Л. Толстой) с грандиозным охватом внешних событий. При этом ни психологизм, ни событийность не потеряли в своем художественном качестве"7. Здесь проявляется эпический талант художника: повествуя о лагерях, о заключенных, А.И. Солженицын создает такие художественные образы и коллизии, так расширяет смысл отдельного, частного, что у читателя возникает образ целого страны, народа.
На восьмом десятке лет Варлам Шаламов уже почти не видел и не слышал, тяжело болел. Семнадцать лет лагерей за плечами, четырнадцать из них на Колыме - чудо, что вообще выжил и дожил до старости. Он умирал, как и жил в молодые годы - неприкаянно и трудно в подмосковном приюте для больных стариков. Там мало кто помнил, что он был в свое время пусть и не громким, но поэтом, и уж конечно же, никто не предполагал, что пройдет совсем немного времени и волна перестройки и гласности сделает имя прозаика Варлама Шаламова известным всей стране.
Поэзия его при жизни была известна немногим, а как прозаик он у нас официально не существовал вообще. Его «Колымские рассказы» ходили в списках, за хранение которых могли быть большие неприятности. Они издавались за рубежом и звучали на волнах западных радиоголосов сквозь «глушилки».Лагерная проза Варлама Шаламова была при жизни автора за чертой «положенного». Она, с одной стороны, вроде бы официально не существовала и в то же время она была, и это очень осложняло жизнь Шаламова, мешало его публикации.
Колымская эпопея Варлама Шаламова - это целый мир, сумрачный мир, в котором реальней смерть, чем жизнь, а наравне с серыми тенями еще живых обитают нетленные мертвецы вечной мерзлоты. Это мир - по ту сторону добра и зла, здесь искажены нравственные ценности и естественные человеческие чувства.
Правда жизни стала эстетическим кредо В. Шаламова. Все до единого его рассказы отвечают этому высокому критерию. Никакого морализаторства, никаких проклятий, даже, казалось бы, никаких эмоций не высказывает автор в своих произведениях. Отчего же проза Шаламова так сильно воздействует на наши сердца? Писатель выжил, чтобы рассказать правду, какой бы страшной она ни была. Он показал, во что могут превратиться люди, лишенные человеческих условий жизни: как система, убивая одних, из других делает моральных уродов, преступников, убийц. Автор «Колымских рассказов» считает лагерь отрицательным опытом для человека - с первого до последнего часа. Человек не должен знать, не должен даже слышать о нем.
Ни один человек не становится ни лучше, ни сильнее после лагеря. Лагерь - отрицательный опыт, отрицательная школа растления для всех - и для начальников и заключенных, конвоиров и учителей, прохожих и читателей...
Он был личностью, и столкновение его с тоталитарным государством было неизбежно. Двадцатью годами ссылок и лагерей ответило государство на это стремление быть самим собой, на «право дышать». И даже будучи освобожденным, он не освободился от жуткого груза перенесенного.
Шаламов понимал: в памяти потомков останется только то, что воплотится в художественном слове. Не вечны даже документы: «Я глубоко убежден, что искусство - это бессмертие жизни.
Что то, чего не коснулось искусство, умрет рано или поздно».
Шаламову ничего не надо было придумывать. Выстраданное собственной кровью оборачивается обвинительным документом. Шаламов считал: важно воскресить чувство, которое испытал человек в нечеловеческих условиях. Ибо лагеря не только наше прошлое.
Воссоздавая широкую и объёмную картину деспотии и насилия А. Солженицын и В. Шаламов использовали самые различные жанровые формы: от эпопейно-романной до новеллистической.
В цикле новелл и очерков «Колымские рассказы» (1989-1991) В.Шаламову удалось создать уникальный художественный мир. Если в творчестве А. Солженицына, Ю. Домбровского на первый план выступает мысль о торжестве духа, о победе его над плотью, то шаламовские произведения демонстрируют, в сущности, обратное. В лагерных условиях кризисных экстремальных ситуаций происходит, по убеждению писателя, неумолимый процесс человеческой деградации, приводящий к непредсказуемым, необратимым изменениям в психике и поведении личности. Действующие лица «Колымских рассказов лишены пространно - временных характеристик, помогающих ориентироваться в мире. Впрочем они лишены и самого этого мира - мира как Вселенной, где человек ощущает свою сопричастность Богу; мира как царства природы, которая успокаивает истерзанную душу; и, наконец, мира, как социальной среды, которая угрожая, тем не менее может быть некой опорой жизнедеятельности.
В воспроизведенном В. Шаламовым лагерном существовании границы добра и зла разрушены, поэтому его герой оказался не просто в аду, а говоря языком П. Флоренского, в мире «абсолютного Ничто». Ад - это все же сфера рационально постижимого в своих личинах.
Лагерная действительность абсурдна и парадоксальна. Эти ее качества обнаруживаются уже в том, что государство, действуя в «благих», казалось бы, целях (очистить общество от врагов народа), уничтожало выдуманных врагов. Герои В.Шаламова, пройдя через ад ГУЛАГа, в конечном итоге утрачивают веру в добро и справедливость, предстают духовно опустошенными. Перед нами парадоксальная ситуация: герои, оказавшись в трагических обстоятельствах, сами не выступают носителями трагического. Их лагерная жизнь как история распада личности является не трагедией, но трагедией наизнанку, наоборот. Такому сознанию чуждо разделение временного и вечного, исторического и метафизического, конечного и бесконечного и, что особенно существенно, - различие живого и мертвого.
Своими мировоззренческими посылками автор «колымских рассказов» явно «выбивается» из контекста русской литературы. Зло, по мысли писателя, заключено в самой природе человека, оно способно не просто объективироваться, но и абсолютизироваться.
Вместе с тем очевидно, что Шаламов, пройдя через ад многолетних испытаний, на каких-то этапах лагерного бытия утрачивая веру в добро и справедливость, сумел все же, вопреки разрушительному воздействию тоталитаризма, остаться в числе тех, в ком огромная машина насилия и подавления «не размолола» совести, светоносных качеств души. И свидетельством тому является писательский и человеческий подвиг художника слова, нашедшего в себе силы мысленно вернуться в страшные годы репрессий, вторично их пережить и создать «Колымские рассказы» - выдающееся творение ХХ века. От Шаламова, намеренно подчеркивавшего линейность гулаговского ада в его страшной силе разрушения, в равной мере простиравшейся над всеми, существенно отличается А. Солженицын, у которого ад предстает в сферически объемном выражении, в виде иерархически сложной конструкции. В «Одном дне Ивана Денисовича» действительность сферически выше. Зэк озабочен собственным выживанием, ему не до интеллектуальной культуры, но тем не менее в заботах о куске хлеба и миске баланды он не забыл свою человеческую суть. Высокой гуманностью проникнуты и «мирные» рассказы Солженицина раскрывающие богатство человеческой души. Но и в обычной жизни сталкиваясь с вопиющими несправедливостями, они способны на милосердие, любовь. Архипелаг, согласно концепции Солженицына, расположился не под и не над обычной действительностью: он прослоил своими шарашками, колониями людскую повседневность. Тайно или явно присутствующий в каждой точке пространства, ГУЛАГ, несомненно, заключает в себе бесовское начало. Однако, по Солженицыну, он явился результатом действия каких-то сатанинских сил, а созданием рук человеческих, десятков тысяч специально обученных «людей-зверей».
«Центральной духовной ситуацией» художественной прозы Солженицына, справедливо утверждает И.Виноградов, является ситуация жизни в вере»8. В попытках ответить на вопрос: «Можно ли остаться человеком в аду ГУЛАГа?» - Солженицын давал как бы два ответа: и нельзя, и можно (точнее, должно). Было бы в высшей степени антиисторично и безнравственно усматривать в творчестве Солженицына даже малейшие оттенки оправдания гулаговской системы, системы тоталитаризма. Солженицын пытается доказать мысль о самоценности и неуничтожимости человеческой жизни во все ее мгновения.
Вера Солженицына в конечную победу добра обусловливает иные, по сравнению с Шаламовым, принципы изображения характера. В «Колымских рассказах» движение времени как бы замерло. Отсюда преднамеренная статичность в раскрытии психологии персонажей. Она вызвана переходящей из произведения в произведение одной и той же бытийной коллизией - нахождением человека между жизнью и смертью. В этом смысле шаламовская проза примечательна не характерами, а положениями и ситуациями, в которых оказался тот или иной герой. Писатель не дает психологического процесса, ибо изображаемая им ситуация в корне непроцессуальна, статична. В. Шаламов, произведения которого структурно организует столкновение жизнь - смерть, более онтологичен, чем Солженицын. Воссоздающий лагерное бытие в отрывочных, мгновенно фиксирующих каждое впечатление штрихах, явно привержен импрессионистическому стилю. Сам писатель назвал свою прозу «новой». И это понятно: предметность, конкретная зримость, предельная резкость изображения, нравственно-психологическая сгущенность в общем-то не вяжутся с психологическим реализмом Х1Х века.
Иное дело Солженицын: он более традиционен. Он сосредоточен не на отрывочных мгновениях лагерного бытия, а на самом феномене тоталитаризма. Писателя интересует не только ситуация «запредела», «края» жизни, но психология человека в полном объеме - от ареста, следствия,всевозможных пересылок до лагерного бытия с его экстремальными условиями. Отсюда в корне иной, отличный от шаламовского, метод изображения, в основе которого - процессуальности, динамичности, изменчивости человеческой психологии. Причем это коснулось не только центрального автобиографического героя, но и множества объективированных характеров, в конечном итоге - народной жизни.
Изображение народной жизни в ее динамике, постоянном течении и изменении - вполне осознанная эстетическая установка писателя. Она является следствием его миросозерцания, авторской концепции личности, обусловленной принципом надежды, в конечном счете - верой в неистребимость духовных стимулов человеческого поведения.
Список использованной литературы
1. Паламарчук П. Александр Солженицын: Путеводитель. - М., 1991. - С. 277.
2. В круге тайном// Вопросы литературы. - 1991. - №1. - С. 212.
3. В круге тайном// Вопросы литературы. - 1991. - №1. - С. 212.
4. Шаламов В.Т.Новая проза //Новый мир, - 1989,№6.
5. Медведев Ж. Десять лет после «Одного дня Ивана Денисовича»// Вопросы литературы. - 1990. - №7. - С. 73-83.
6. Польский Л. Наш земляк Александр Солженицын// Дон. - 1991. - №1. - С. 168-172.
7. Волкова Е.В. Трагический парадокс Варлама Шаламова. - М.,1998.
8. Мешков Ю.А. Александр Солженицын: Личность. Творчество. Время. Екатеринбург, 1993. - С. 63.
Марина Юрьевна Чотчаева, доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка Карачаево-Черкесского государственного университета
_________
Лагерная проза в контексте современной литературы /А.И. Солженицын, В.Т. Шаламов/
Особое место в современной литературе последних двух десятилетий занимает лагерная проза. Она становится не просто темой, а целым литературным течением, предстает звеном в общей непрерывной цепи народной истории, в жизненной судьбе героев.
История никогда не знала такого затмения души и ума, планомерного уничтожения десятков миллионов людей, которые принесли с собой тоталитарные системы ХХ века и прежде всего советская, возникшая раньше всех. Террор, насилие и ложь - вот три кита, на которых держался режим. «История вынесет приговор», - имеют в виду людей нового поколения, их оценку прошлого. А новое поколение - это мы. Но, чтобы судить о прошлом, его надо знать. И в этом нам помогут книги таких писателей как А. Солженицын, В. Шаламов, Ю. Домбровский, Л. Гинзбург. Воссозданный в лагерной прозе мир людей более всего явился, следствием насильственной реализации гигантского выброса ложных идей, навязанных обществу. Трагедия народа заключается и в том, что он пошел за теми силами, которые, взяв власть в государстве, вскоре запустили огромную машину тоталитаризма и насилия, приступили к массовому уничтожению людей. Стремление к полной свободе в результате обернулось своей противоположностью - тотальным подавлением личности, концлагерями и тюрьмами на территории всей страны.
Этот относительно короткий хронологический отрезок времени оказался одним из важнейших периодов в истории России и ее культуры. В течение этого периода общественное сознание прошло очень трудный переход: через эйфорию, основанную на вере в незыблемость основ советской системы и надежде на «восстановление ленинских норм партийной и государственной жизни», к глубоким сомнениям, а затем и разочарованию в возможности построения «социализма с человеческим лицом» в тоталитарном государстве. Однако самые первые проблески свободы, робкие ростки демократии оказались толчком для пробуждения умов, активизации социальной деятельности, для мощного подъема, этим объясняется наш интерес к творческому наследию А. Солженицына, В. Шаламова, чей трагический жизненный путь стал основой для осмысления нравственно-философских проблем XX столетия.
В произведениях Солженицына, Шаламова, Домбровского актуальной стала проблема борьбы человека с государственной машиной. Правда жизни стала их эстетическим кредо и отвечает этому высокому критерию.
Они выжили в адских условиях, чтобы рассказать правду, какой бы она ни была. За безмолвными на бумаге датами в реальной жизни встают тысячи людей, сотни событий, десятки городов.
Долго пробивались к читателю книги этих авторов. Лишь с 1989 года началось печатание этих книг, что, естественно оживило к ним интерес.
В современном мире имя Александра Исаевича Солженицына знакомо каждому. По-разному только рассматривается его роль в жизни общества: большинство считает А.И. Солженицына политиком, лишь некоторые - литератором. Наталья Дмитриевна Солженицына, рассказывая о деятельности мужа в одном из интервью, подтверждает последнее: «главный его дар - это дар писателя. И сам он себя считает вовсе не политиком... а именно писателем»1.
В настоящее время ведутся споры: кто А.И. Солженицын - художник или публицист? Одни критики утверждают, что его произведения - это публицистика. Другие сводят их содержание к лагерной теме. Лишь немногие критики коснулись проблемы художественности произведений А.И. Солженицына2. Все это свидетельствует о недостаточной изученности особенностей художественного мира писателя, его индивидуальной жанрово-стилевой и творческой манеры. Широко распространенное представление об А.И. Солженицыне-публицисте, правозащитнике сегодня крайне нуждается в серьезном дополнении о нем как писателе с большим художественным опытом.
Примиряющей позицией является точка зрения В. Казака: «Солженицын не публицист, который пишет беллетристику, а великий художник слова, который из чувства ответственности за свою родину выступает как публицист»3. Несомненно, в произведениях А.И. Солженицына, художественность которых представляет большой интерес, присутствует и публицистичность. Собственным словом писатель противостоял режиму и дал характеристику целой эпохи. Он показал, отчего же произошли с нами страшные трагедии в XX столетии, что случившееся с нами исторически обусловлено глубинными сдвигами всей мировой истории. Перед нами и художник, и, одновременно, публицист.
«Александр Исаевич вошел в литературу не через широкий холл Союза писателей СССР, а сквозь колючую проволоку советского ГУЛАГа», - справедливо замечает К. Кедров4. Став писателем, А.И. Солженицын не восхвалял жизнь в России 50-х - 60-х годов, подстраиваясь тем самым под власть, под партийную идеологию, а все творчество посвятил правдивому изображению жизни народа и страны. Александр Исаевич совершил великий переворот в нашей литературе. В то время, когда советская литература, как правило, отворачивалась от правды, писатель призывал "жить не по лжи!"5. Выход из сложившейся ситуации он видел в "личном неучастии во лжи" каждого человека. Пропаганда тех лет создала образ Солженицына "врага Отечества". Писателя обвинили в "антисоветизме", исключили из Союза писателей и в 1974 году, в связи с выходом первого тома "Архипелага ГУЛАГ", насильственно выслали на Запад.
Начиная с 1989 года, к нам возвращаются книги А.И. Солженицына, написанные в предыдущие десятилетия и ранее не публиковавшиеся в отечественных издательствах, но широко уже известные за рубежом, Поэтому исследование его творчества начиналось именно там. Первые опубликованные в начале 60-х годов на родине произведения А.И. Солженицына рассказы «Один день из жизни Ивана Денисовича», «Захар-Калита», «Правая кисть», «Случай на станции Кочетовка» и др. являются сегодня, бесспорно, классикой «лагерной» прозы. Будучи в первую очередь художником, он пытается понять как трагические события отразились на русском национальном характере. Для этого А.И. Солженицын обращается к жанру рассказа, считая, что «маленькой форме можно оттачивать грани с большим наслаждением для себя» 6.
«Один день Ивана Денисовича» многие литературоведы относят к повести, автор же настаивает на определении рассказ, объясняя это тем, что повествование «стянуто… к одному узлу».
Начиная с первых опытов А.И. Солженицына, большое место уделено психологии героев, их переживаниям, выбору между общественным мнением и самостоятельным отношением к реальности, мерилом души и поведения героев является совесть. Размышлениями о жизни и смерти, о счастье, совести проникнуты почти все ранние произведения писателя. Главный вопрос «Ракового корпуса»: «Чем жив человек?», уже исследуется в самых первых произведениях А.И. Солженицына, внося тему выживания. Как выжить здоровому, но лишенному всех прав человеку? Для героев ранних произведений - не потерять человеческого достоинства, сохранить чистой совесть - важнее всего. Многим ранним рассказам А.И. Солженицына присущи правдивость и фактическая точность. Это сближает их с жанром очерка, в основе которого лежит воспроизведение реальных фактов, событий, лиц, увиденных автором, непосредственно в самой жизни. В отличие от документального очерка, рассказы А.И. Солженицына наделены образным отражением жизни, что указывает на художественность произведений писателя.
В.В. Компанеец определил новаторство А.И. Солженицына "в том, что он, основываясь на непривычном, нетрадиционном для русской классики материале, соединил скрупулезный анализ психических процессов в человеке с "генерализацией", интерес к "подробностям чувства" (Л. Толстой) с грандиозным охватом внешних событий. При этом ни психологизм, ни событийность не потеряли в своем художественном качестве"7. Здесь проявляется эпический талант художника: повествуя о лагерях, о заключенных, А.И. Солженицын создает такие художественные образы и коллизии, так расширяет смысл отдельного, частного, что у читателя возникает образ целого страны, народа.
На восьмом десятке лет Варлам Шаламов уже почти не видел и не слышал, тяжело болел. Семнадцать лет лагерей за плечами, четырнадцать из них на Колыме - чудо, что вообще выжил и дожил до старости. Он умирал, как и жил в молодые годы - неприкаянно и трудно в подмосковном приюте для больных стариков. Там мало кто помнил, что он был в свое время пусть и не громким, но поэтом, и уж конечно же, никто не предполагал, что пройдет совсем немного времени и волна перестройки и гласности сделает имя прозаика Варлама Шаламова известным всей стране.
Поэзия его при жизни была известна немногим, а как прозаик он у нас официально не существовал вообще. Его «Колымские рассказы» ходили в списках, за хранение которых могли быть большие неприятности. Они издавались за рубежом и звучали на волнах западных радиоголосов сквозь «глушилки».Лагерная проза Варлама Шаламова была при жизни автора за чертой «положенного». Она, с одной стороны, вроде бы официально не существовала и в то же время она была, и это очень осложняло жизнь Шаламова, мешало его публикации.
Колымская эпопея Варлама Шаламова - это целый мир, сумрачный мир, в котором реальней смерть, чем жизнь, а наравне с серыми тенями еще живых обитают нетленные мертвецы вечной мерзлоты. Это мир - по ту сторону добра и зла, здесь искажены нравственные ценности и естественные человеческие чувства.
Правда жизни стала эстетическим кредо В. Шаламова. Все до единого его рассказы отвечают этому высокому критерию. Никакого морализаторства, никаких проклятий, даже, казалось бы, никаких эмоций не высказывает автор в своих произведениях. Отчего же проза Шаламова так сильно воздействует на наши сердца? Писатель выжил, чтобы рассказать правду, какой бы страшной она ни была. Он показал, во что могут превратиться люди, лишенные человеческих условий жизни: как система, убивая одних, из других делает моральных уродов, преступников, убийц. Автор «Колымских рассказов» считает лагерь отрицательным опытом для человека - с первого до последнего часа. Человек не должен знать, не должен даже слышать о нем.
Ни один человек не становится ни лучше, ни сильнее после лагеря. Лагерь - отрицательный опыт, отрицательная школа растления для всех - и для начальников и заключенных, конвоиров и учителей, прохожих и читателей...
Он был личностью, и столкновение его с тоталитарным государством было неизбежно. Двадцатью годами ссылок и лагерей ответило государство на это стремление быть самим собой, на «право дышать». И даже будучи освобожденным, он не освободился от жуткого груза перенесенного.
Шаламов понимал: в памяти потомков останется только то, что воплотится в художественном слове. Не вечны даже документы: «Я глубоко убежден, что искусство - это бессмертие жизни.
Что то, чего не коснулось искусство, умрет рано или поздно».
Шаламову ничего не надо было придумывать. Выстраданное собственной кровью оборачивается обвинительным документом. Шаламов считал: важно воскресить чувство, которое испытал человек в нечеловеческих условиях. Ибо лагеря не только наше прошлое.
Воссоздавая широкую и объёмную картину деспотии и насилия А. Солженицын и В. Шаламов использовали самые различные жанровые формы: от эпопейно-романной до новеллистической.
В цикле новелл и очерков «Колымские рассказы» (1989-1991) В.Шаламову удалось создать уникальный художественный мир. Если в творчестве А. Солженицына, Ю. Домбровского на первый план выступает мысль о торжестве духа, о победе его над плотью, то шаламовские произведения демонстрируют, в сущности, обратное. В лагерных условиях кризисных экстремальных ситуаций происходит, по убеждению писателя, неумолимый процесс человеческой деградации, приводящий к непредсказуемым, необратимым изменениям в психике и поведении личности. Действующие лица «Колымских рассказов лишены пространно - временных характеристик, помогающих ориентироваться в мире. Впрочем они лишены и самого этого мира - мира как Вселенной, где человек ощущает свою сопричастность Богу; мира как царства природы, которая успокаивает истерзанную душу; и, наконец, мира, как социальной среды, которая угрожая, тем не менее может быть некой опорой жизнедеятельности.
В воспроизведенном В. Шаламовым лагерном существовании границы добра и зла разрушены, поэтому его герой оказался не просто в аду, а говоря языком П. Флоренского, в мире «абсолютного Ничто». Ад - это все же сфера рационально постижимого в своих личинах.
Лагерная действительность абсурдна и парадоксальна. Эти ее качества обнаруживаются уже в том, что государство, действуя в «благих», казалось бы, целях (очистить общество от врагов народа), уничтожало выдуманных врагов. Герои В.Шаламова, пройдя через ад ГУЛАГа, в конечном итоге утрачивают веру в добро и справедливость, предстают духовно опустошенными. Перед нами парадоксальная ситуация: герои, оказавшись в трагических обстоятельствах, сами не выступают носителями трагического. Их лагерная жизнь как история распада личности является не трагедией, но трагедией наизнанку, наоборот. Такому сознанию чуждо разделение временного и вечного, исторического и метафизического, конечного и бесконечного и, что особенно существенно, - различие живого и мертвого.
Своими мировоззренческими посылками автор «колымских рассказов» явно «выбивается» из контекста русской литературы. Зло, по мысли писателя, заключено в самой природе человека, оно способно не просто объективироваться, но и абсолютизироваться.
Вместе с тем очевидно, что Шаламов, пройдя через ад многолетних испытаний, на каких-то этапах лагерного бытия утрачивая веру в добро и справедливость, сумел все же, вопреки разрушительному воздействию тоталитаризма, остаться в числе тех, в ком огромная машина насилия и подавления «не размолола» совести, светоносных качеств души. И свидетельством тому является писательский и человеческий подвиг художника слова, нашедшего в себе силы мысленно вернуться в страшные годы репрессий, вторично их пережить и создать «Колымские рассказы» - выдающееся творение ХХ века. От Шаламова, намеренно подчеркивавшего линейность гулаговского ада в его страшной силе разрушения, в равной мере простиравшейся над всеми, существенно отличается А. Солженицын, у которого ад предстает в сферически объемном выражении, в виде иерархически сложной конструкции. В «Одном дне Ивана Денисовича» действительность сферически выше. Зэк озабочен собственным выживанием, ему не до интеллектуальной культуры, но тем не менее в заботах о куске хлеба и миске баланды он не забыл свою человеческую суть. Высокой гуманностью проникнуты и «мирные» рассказы Солженицина раскрывающие богатство человеческой души. Но и в обычной жизни сталкиваясь с вопиющими несправедливостями, они способны на милосердие, любовь. Архипелаг, согласно концепции Солженицына, расположился не под и не над обычной действительностью: он прослоил своими шарашками, колониями людскую повседневность. Тайно или явно присутствующий в каждой точке пространства, ГУЛАГ, несомненно, заключает в себе бесовское начало. Однако, по Солженицыну, он явился результатом действия каких-то сатанинских сил, а созданием рук человеческих, десятков тысяч специально обученных «людей-зверей».
«Центральной духовной ситуацией» художественной прозы Солженицына, справедливо утверждает И.Виноградов, является ситуация жизни в вере»8. В попытках ответить на вопрос: «Можно ли остаться человеком в аду ГУЛАГа?» - Солженицын давал как бы два ответа: и нельзя, и можно (точнее, должно). Было бы в высшей степени антиисторично и безнравственно усматривать в творчестве Солженицына даже малейшие оттенки оправдания гулаговской системы, системы тоталитаризма. Солженицын пытается доказать мысль о самоценности и неуничтожимости человеческой жизни во все ее мгновения.
Вера Солженицына в конечную победу добра обусловливает иные, по сравнению с Шаламовым, принципы изображения характера. В «Колымских рассказах» движение времени как бы замерло. Отсюда преднамеренная статичность в раскрытии психологии персонажей. Она вызвана переходящей из произведения в произведение одной и той же бытийной коллизией - нахождением человека между жизнью и смертью. В этом смысле шаламовская проза примечательна не характерами, а положениями и ситуациями, в которых оказался тот или иной герой. Писатель не дает психологического процесса, ибо изображаемая им ситуация в корне непроцессуальна, статична. В. Шаламов, произведения которого структурно организует столкновение жизнь - смерть, более онтологичен, чем Солженицын. Воссоздающий лагерное бытие в отрывочных, мгновенно фиксирующих каждое впечатление штрихах, явно привержен импрессионистическому стилю. Сам писатель назвал свою прозу «новой». И это понятно: предметность, конкретная зримость, предельная резкость изображения, нравственно-психологическая сгущенность в общем-то не вяжутся с психологическим реализмом Х1Х века.
Иное дело Солженицын: он более традиционен. Он сосредоточен не на отрывочных мгновениях лагерного бытия, а на самом феномене тоталитаризма. Писателя интересует не только ситуация «запредела», «края» жизни, но психология человека в полном объеме - от ареста, следствия,всевозможных пересылок до лагерного бытия с его экстремальными условиями. Отсюда в корне иной, отличный от шаламовского, метод изображения, в основе которого - процессуальности, динамичности, изменчивости человеческой психологии. Причем это коснулось не только центрального автобиографического героя, но и множества объективированных характеров, в конечном итоге - народной жизни.
Изображение народной жизни в ее динамике, постоянном течении и изменении - вполне осознанная эстетическая установка писателя. Она является следствием его миросозерцания, авторской концепции личности, обусловленной принципом надежды, в конечном счете - верой в неистребимость духовных стимулов человеческого поведения.
Список использованной литературы
1. Паламарчук П. Александр Солженицын: Путеводитель. - М., 1991. - С. 277.
2. В круге тайном// Вопросы литературы. - 1991. - №1. - С. 212.
3. В круге тайном// Вопросы литературы. - 1991. - №1. - С. 212.
4. Шаламов В.Т.Новая проза //Новый мир, - 1989,№6.
5. Медведев Ж. Десять лет после «Одного дня Ивана Денисовича»// Вопросы литературы. - 1990. - №7. - С. 73-83.
6. Польский Л. Наш земляк Александр Солженицын// Дон. - 1991. - №1. - С. 168-172.
7. Волкова Е.В. Трагический парадокс Варлама Шаламова. - М.,1998.
8. Мешков Ю.А. Александр Солженицын: Личность. Творчество. Время. Екатеринбург, 1993. - С. 63.
Марина Юрьевна Чотчаева, доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка Карачаево-Черкесского государственного университета