Зеэв Швейдель. Рецензия на сборники "Левый берег" и "Артист лопаты" на иврите, 2013

May 19, 2016 14:15

В 2013 году израильское издательство Кармель выпустило в переводе на иврит сборники "Левый берег" и "Артист лопаты". На обложках книг воспроизведены картины Павла Филонова тридцатых годов.
Ниже рецензия Зеэва Швейделя, опубликованная 21.11.2013 в субботнем приложении к газете Макор ришон, перевод мой.



Новая хвоя с замерзшей ветки

Историческое свидетельство ужасов ГУЛАГа - единственное, что может быть написано. Так считал бывший узник, в своей леденящей прозе передавший зло лагерной жизни.

Существует ли абсолютное зло? Для большинства писателей в истории это был абстрактный философский вопрос, но для русского писателя Варлама Шаламова это стало вопросом жизни и смерти. Шаламов верил, что провел тринадцать лет в реальности этого в полном смысле тотального зла - в одном из тяжелейших лагерей ГУЛАГа, на Колыме.
С точки зрения биографии его история похожа на множество других историй заключенных ГУЛАГа. Он родился в царской России в семье православного священника и матери-учительницы. После революции, в 20-х годах, состоял в оппозиционной режиму троцкистской ячейке и в 1929 был приговорен к трем годам лагерей. Затем освобожден и даже вернулся в Москву, где писал в журналы. Но в тридцать седьмом снова был арестован - вместе с сотнями тысяч жертв сталинского террора, обрушившегося тогда главным образом на жителей городов. На сей раз его приговорили к каторжным работам, сулившим верную смерть. В 1943 нашли предлог продлить ему срок еще на десять лет. У Шаламова не оставалось бы никаких шансов на спасение, если бы лагерный врач не помог ему овладеть медицинской специальностью и тем не спас ему жизнь. Однако уготованной ему судьбы это не меняло - подобно другим заключенным ГУЛАГа он должен был кончить дни в окрестностях лагеря (срок его истек в 1951 году, но покинуть Колыму он не мог). Ситуация изменилась со смертью Сталина в 1953 и "оттепелью" 1956 года. Немного поправив здоровье, он вернулся домой. После освобождения он писал стихи, многие из которых посвящены жизни в лагере. Своему товарищу по тяжкой доле Солженицыну он писал: "Помните, самое главное: лагерь отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно. Человеку - ни начальнику, ни арестанту не надо видеть. Но уж если ты видел - надо сказать правду, как бы она ни была страшна".

Тотальное зло

Главным творением Шаламова, вплоть до его смерти в 1982 году, считаются "Колымские рассказы" из шести сборников. Первый увидел свет на иврите в 2004 году в переводе Рои Хэна. Сейчас выходят два следующих в переводе Лизы Чудновской, под редакцией и с предисловием Леоны Токер. Прежде всего следует сказать, что это особый прозаический жанр. Повествования о жизни в тюрьме - не новое в русской прозе, достаточно вспомнить "Записки из Мертвого дома" Достоевского и "Остров Сахалин" Чехова. Однако проза Шаламова отлична от них в самом существе. Во второй половине двадцатого века постоянно встает вопрос, возможно ли искусство после Освенцима. Опыт ГУЛАГа заставил Шаламова поднять тот же вопрос и ответить на него отрицательно. По его мнению, перед тьмой ГУЛАГа жанр романа капитулировал. Больше нет места выдуманным сюжетам, возможна только автобиографическая проза, максимально приближенная к действительности. Таким образом, рассказы Шаламова можно рассматривать как сочетание документа с произведением искусства.
В свидетельстве Шаламова жизнь в лагерях предстает в подробностях совершенно конкретных и ничем не смягченных. Будьте настороже - переживания, сопутствующие чтению, весьма тягостны и цепенят душу (параллельно с Шаламовым можно читать прозу К. Цетника* о нацистских лагерях). Лагеря ГУЛАГа показаны как ад на земле. При страшном холоде - минус сорок в обычный день - у заключенных нет ни еды, ни подходящей одежды; они надрываются на тяжелой физической работе, выполняя норму, которую в таких условиях не в силах был бы выполнить и здоровый человек. И это только физическая реальность. Я еще ни словом не обмолвился о полной потере человеческого облика у большинства заключенных, об инстинкте самосохранения, который руководствуется единственным правилом "умри ты сегодня, а я завтра", о жестокости надсмотрщиков-уголовников к политическим заключенным, о предательствах и доносительстве, о легкости убивать и быть убитым из-за свитера, например, или куска хлеба.
Легко понять, почему Шаламов писал Солженицыну, что в лагерном опыте нет ничего положительного, что он полностью отрицателен и извлекает из человека только чистое зло. Эта тема была предметом спора между двумя писателями, в частности, по поводу "Одного дня Ивана Денисовича", первого опубликованного в СССР произведения о ГУЛАГе. У Солженицына лагерь несравнимо "мягче" шаламовских лагерей, особенно в плане разнообразия персонажей, в которых добро и зло перемешиваются и черное уживается с белым. Отсюда, по мнению многих, превосходство Солженицына над Шаламовым. Вдобавок Солженицын разворачивает свою панораму на шесть томов, посвящая немало страниц историософским размышлениям и обобщениям, тогда как задача Шаламова - показать жизнь лагеря.



"Воры" и "фраера"

Особое место у Шаламова занимает преступный мир в лагерях. К уголовникам, иначе "блатным", Шаламов не испытывает ни тени симпатии, и как раз здесь они с Солженицыным сообща против большинства советских писателей, видевших в насильниках и убийцах "оступившихся, которые могут исправиться" в противоположность политическим, "фашистам". Шаламов утверждает, что лагерное начальство издевалось над политическими и терроризировало их в союзе в преступным миром.
Уголовники - это лагерная элита, для принадлежности к которой недостаточно убить или ограбить. Нужно быть выращенным и воспитанным этой средой, нужно впитать ее ценности, среди которых - принципиальное отвращение к любой работе и к работающим как к людям низшего сорта. Все, кто находятся вне преступного мира, служат только для удовлетворения его нужд - в любой момент этого чужака можно ограбить, пырнуть ножом или убить. Он создан для того, чтобы его обмануть - и это согласно непререкаемым законам преступного мира.
Уголовники непрерывно обманывают и друг друга, используют друг друга, требуют друг от друга "уважения", а в женщине видят существо второго сорта, созданное для удовлетворения их прихотей (исключая мифологизированную "мать", которая "ждет, когда я вернусь на волю"). Уход из преступного мира в мир законопослушных граждан, которых зовут "фраерами", воспринимается как предательство. В сороковые годы лагеря потрясла кровопролитная война между "ворами" и теми из них, кто начал в открытую сотрудничать в лагерной администрацией и, может быть, решил покончить в преступным прошлым. Как раз этот кровавый мир может очаровывать брошенную в ГУЛАГ молодежь, ценности которой еще не успели сформироваться. Они оказываются в мире, где выживает сильный и все определяет сила. Они учатся тому, что жизнь уголовников может быть сносной даже в ГУЛАГе, и хотят такой жизни для себя.
Речь, кстати, о мировоззрении, релевантном и в сегодняшней России. Уголовная лексика вошла в обиходный язык, блатные песни распевают на ведущих радиостанциях и в концертных залах (они называются "русский шансон"), и вообще немало бывших уголовников находятся на ключевых постах в бизнесе и в правительстве. Это люди в костюмах, произносящие чувствительные речи о русских идеалах и национальном единстве, однако их ценностный мир изменений не претерпел. Вот одна из причин, по которой рассказы Шаламова важно читать и сегодня.

Проблеск надежды в ГУЛАГе

Помимо всего сказанного, важно само историческое свидетельство, каким является этот травмирующий документ. Трудно поверить, но точно так же, как отрицание Шоа** соседствует с еще живыми ее свидетелями, отрицается и ГУЛАГ. Уже сегодня в России и на Западе выходят книги, занятые "отрицанием ГУЛАГа" и обелением коммунизма. Некоторые заявляют, что "историей советского коммунизма никогда не занимались всерьез" и что все его западные исследования - не более, чем недостойная доверия "антикоммунистическая пропаганда". Здесь действует несколько факторов: идеологические соображения, желание возвеличить советское прошлое и интегрировать его в величественное прошлое России, а также неудобство признать ужасы, творившиеся в огромной стране в течении многих десятилетий. Сам Шаламов показывает один из видов такого отрицании ГУЛАГа. В рассказе "Прокуратор Иудеи" лагерный врач заставляет себя забыть о трех тысячах заключенных, которые поступили в больницу и большинство из которых умерли от обморожения. На этом фоне свидетельство Шаламова приобретает особую важность.
Так все-таки, существует тотальное зло? Несмотря на решительное мнение Шаламова по этому поводу, некоторые его рассказы говорят о другом. В мире ГУЛАГа тоже не все однозначно. Военный, организовавший побег ("Последний бой майора Пугачева"), потерпел неудачу и покончил самоубийством, чтобы не быть схваченным, однако ему все-таки удалось организовать побег и в течение целых месяцев никто на него не донес. Заключенные организуют комитеты взаимопомощи для своих товарищей, лишенных возможности покупать продукты в тюремном ларьке, и безжалостное тюремное начальство вынуждено с этим мириться ("Комбеды"). Сам Шаламов отказывается передать священнику, товарищу по лагерю, письмо от дочери, в котором та отрекается от отца-"врага народа" ("Апостол Павел").
В рассказе, не включенном в эти сборники, Шаламов описывает,  как ветка дерева, доставленная в Москву, замерзшая ветка, которая выглядит мертвой, отогреваясь, возвращается к жизни в банке с водой в московской квартире и через некоторое время выбрасывает новую хвою, наполняя квартиру запахом, напоминающим... быть может, даже о товарищах, погибших на Колыме. Таким образом, даже их смерть требует жить ради памяти. И даже книга Шаламова о бездне зла может послужить нам вестью надежды.

* Псевдоним израильского прозаика Иехиэля Динура, образованный от сокращения KZ - лагерник, заключенный концлагеря
** Так в Израиле называют Катастрофу европейского еврейства, известную в мире как Холокост

__________

ДОПОЛНЕНИЕ

Мнение писательницы и журналистки Гайль Арабан, высказанное в июле 2014 в интервью сайту Читаем книги:

- Какие, на Ваш взгляд, книги не были оценены по достоинству?
- Мне кажется, что немногие читали книги Варлама Шаламова или слышали о них - "Колымские рассказы", "Левый берег", "Артист лопаты". Затрудняюсь рекомендовать их, потому что это самая угнетающая проза, какую я до сих пор читала. Только гениальная художественная подача спасает читателя от представленного в них ледяного ада.



Страница из каталога издательства Кармель, выпущенного ко Дню книги 2013 года: "Варлам Шаламов. Два шедевра"

Рецензии на сборник "Колымские рассказы", изд. Кармель, 2004, см. по метке "иврит"

литературная критика, переводы, сталинизм, иврит, Варлам Шаламов, "Колымские рассказы", концентрационные лагеря

Previous post Next post
Up