Вероника Смолер. Образы родителей в "Четвертой Вологде" Шаламова: отец
Отрывок из работы Вероники Смолер «Конфликт поколений в автобиографической повести В. Шаламова «Четвёртая Вологда».
________
Образ отца в повести В. Шаламова «Четвертая Вологда» лишен идеализации - притом, что сам Тихон Николаевич был незаурядной и высоконравственной личностью, очень резко отличаясь от общераспространенных типажей духовенства.
Однако конфликт между действиями отца и его восприятием с первых страниц звучит саркастически, когда заходит речь о методах воспитания отца, так автор пишет: «Я хорошо знал, что вслед за упоминанием о лучших людях России последуют щипки и толчки». Или горячий монолог: «Я буду жить прямо противоположно твоему совету…» [Шаламов, 1994, с. 32].
Исследователи творчества В. Шаламова отмечают, что законы природы, сила генов, а также ранние привычки и результаты воспитания берут свое. И в позднем творчестве Варлама Шаламова можно найти черты именно отцовского характера.
Здесь необходимо отметить, что именно стоицизм писателя имеет как раз священнический родовой исток. Причем сам автор «Колымских рассказов» остается вне религии непосредственно в эмпирике жизни, однако сам тип его личности все-таки близок религиозному, который берет начало от идеи неискоренимой традиции подвига во имя правды и жертвы на Руси [Нич, 2012, с. 92].
С одной стороны, этот аспект выражается в постоянном осуждении рутины быта, затягивающей семью, когда В. Шаламов совершенно прямо пишет о «ненависти» к обширному хозяйству с «гогочущими гусями», и этот аспект можно понять с той точки зрения, что ни А.С. Пушкин, ни М.Ю. Лермонтов, ни кумир его юности Игорь Северянин, в буквальном смысле слова «не пасли гусей». В более серьезных случаях это была уже психологическая защита от догматики воспитания, хотя бы пусть и прогрессивной, но вызывающей сопротивление автора.
Однако отец преподал Варламу и такие уроки, полезность которых трудно переоценить. Последовательность и наглядность, с какой вел эту линию отец Тихон, делает честь его человеческим и педагогическим качествам, а в послереволюционные годы Варлам убедился, сколь велико мужество отца. Мальчик-поводырь у слепого, нищего, но гордого священника - он учился у отца, по собственным словам, «крепости душевной».
Современные критики не преминут отыскать противоречие и иногда даже обвинить Шаламова в «богоборчестве», ссылаясь на его же слова из «Четвертой Вологды»: «Я горжусь, что с шести лет до шестидесяти не прибегал к помощи бога ни в Вологде, ни в Москве, ни на Колыме» [Шаламов, 1994, с. 187].
Много ситуаций в детстве Варрлама Шаламова произошло, которые помогли ему не прибегнуть к помощи Бога.
«Это охотничье искусство, с которым действовал отец, меня поражало. Это и есть одна из причин, почему я потерял веру в Бога» [Шаламов, 1994, с. 195]. Образ отца-идола был нерушим до этого момента.
Отец - священник, который знает каноны, знает Библию наизусть, и так спокойно убивает. «Не убий!» - гласит Библия православному человеку. Но служитель Божий нарушает эти законы.
Человек, даже отец, который пренебрегает тем, чему посвятил всю свою жизнь, не может быть единственным началом. Не может претендовать ни на что.
Слова об отсутствии Бога в жизни Варлама представляют собой один из ярких, заключительных и важных акцентов книги, которые утверждают реальность того, что в выражении Шаламова, прилагавшаяся и к себе человеческая «единица» способна обойтись без упований на высшие силы, когда находится в наитяжелейших условиях.
Очевидно, что изображение отца в повести субъективно: наряду с личными пристрастиями, имеющими причину в ранних конфликтах с отцом, писатель демонстрирует свое скептическое отношение к идеализму либеральной российской интеллигенции (ярким представителем которой был Т.Н. Шаламов) накануне 1917 г. По его словам, отец «ничего не угадал в будущем».
Довольно скептически с высоты своего тяжкого опыта оценивал писатель и христианско-просветительскую деятельность отца, свидетелем которой он был в период своей вологодской юности: «Самой главной личной проблемой отца во время его двенадцатилетней службы в качестве православного миссионера на Алеутских островах было своевременное и разумное полноценное обучение детей.
Я, к счастью, родился после этих педагогических экспериментов отца. У отца была философия: «каждый пробьется сам», принцип, который он считал пригодным и для гуманитарного апостольства XIX века, и для жестокой конкуренции ХХ-го, хотя практические рецепты философии Максима Горького явно не годились для послереволюционных лет.
И в этом вопросе отец поступил в полном согласии со своими убеждениями, сводом правил, из которого не было исключений» Шаламов, 1994, с. 24].
Варлам Шаламов пишет о том, что склонность его отца к паблисити заставила даже сына назвать в честь покровителя Вологды.
Это не могло пройти для автора даром. Не желая быть одного имени с «образом», которому поклонялся отец, сын сменил имя, убрав лишь одну букву из имени. И из Варлаама он превратился в Варлама. Даже на назывном уровне младший сын пытается противоречить отцу.
Образованность являлась одной из наиважнейших целей священника, именно это и отражается в одном из его редких упоминаний о своей семье в письме архипастырю: «Сын Валерий уже стал большой, говорит, бегает, растет. Слава Богу, будет, кажется, смышленый мальчик. Дочь Галя тоже начинает ходить и проявлять проблески мысли» [Вологда, 1994, № 1].
Отец Тихон оставил Аляску и вернулся с семьей в Россию по собственной просьбе в 1904 году, видимо, из-за тоски по родине и желая воспитать своих четверых детей в русской школе.
Варлам с пренебрежением говорит о своем рождении. Он сравнивает себя со ставкой, шашкой в игре отца. Его рождение было продуманно отцом «от» и «до». Но сын родился совсем не таким, каким желал отец.
Своей деятельностью на Кадьяке отец Тихон вызвал восхищение своих сослуживцев и был представлен к ряду наград. Ему был вручен золотой крест, упомянутый впоследствии в повести его сына. Через несколько дней после того, как Т.Н. Шаламов расстался со своей паствой, трогательная статья, посвященная ему, вышла в «Американском православном вестнике»:
«Назначенный в полном цвете юношеских сил священником Кадьякского прихода, отец Тихон горячо принялся за дело приведения в потребный порядок тех сторон приходского хозяйства, которые были не устроены, и с этой же горячностью, не покладая рук, работал все десять лет» [Вологда, 1994, № 1].
После гибели старшего сына Сергея Тихон Шаламов от горя ослеп, но не потерял гордости и достоинства, не сломался. Авторитет его в семье был непререкаем для всех, включая и младшего - Варлама: «Мне все представлялось, что именно отец, блестящий диалектик, умелый оратор светского толка, популярный городской священник, принял на себя столь жестокий удар судьбы, как слепота! Отец - герой» [Шаламов, 1994, с. 47].
Именно таков Тихон Шаламов, который является одним из ярчайших личностей своего времени. В воспоминаниях автора читатель видит священника-интеллектуала и либерала, любившего книги и охоту одинаково сильно. Четырнадцать лет Тихон Шаламов, полностью ослепший, жил в страшной нищете и полном бесправии.
Одновременно рисуется облик чудовищного самодура, изуродовавшего жизнь жене и детям. Даже профессию он выбрал в силу врожденной склонности к деспотизму: «...Зачем он стал священником, зачем взял на себя неправедное дело - право давать советы другим?» [Шаламов, 1994, с. 77].
В некоторых более поздних записях Шаламова образ отца предстает уже в крайних формах: «Как у всякого порядочного вампира, зубы у отца были в порядке Он так и умер в 67 лет. И он с презрением относился к материнским (пораженным) челюстям». [Шаламов, 1994, с. 89].
Амбивалентность отношения автора к отцу в этой связи не подлежит сомнению, однако разобраться в этом запутанном клубке любви и ненависти очень нелегко.
Если обратиться к биографии, то мы увидим, что в детстве все же преобладали уважение и любовь, хотя несколько раз Шаламов и утверждает, что он негативно относился к отцу с самого начала осознанного периода детства, однако, как потом это можно будет увидеть в тезисах, эта позиция опровергается целым рядом других суждений, где автор признается, что ослепшего отца воспринимал как героя. А вот из записных книжек следует любопытнейшее признание: «Я очень поздно понял, что не люблю отца» [Шаламов, 1994, с. 18].
Надо сказать, что во всех этих суждениях Шаламова легко угадывается какая-то натянутость, принужденность. Он как будто заставляет себя хвалить то, что внутренне чуждо ему.
Негативной чертой русской традиции в воспитании детей отцом можно считать преобладание порицаний над похвалой. Именно поэтому многие отцы думают, что воспитывать ребенка - это значит делать замечания, а также запрещать, сурово наказывать, именно в этом они видят свою прямую родительскую функцию. В результате, к четырем годам у ребенка постепенно складывается общее представление об отце как о человеке, который всегда ожидает от него чего-то «неправильного» или «плохого», в частности, в отличие от матери: «Вторым моим позором в глазах отца была моя болезнь, нарушение моего вестибулярного аппарата, то, что называется болезнью Меньера.
У меня - боязнь высоты. На вологодской колокольне - триста ступеней беспрерывного ежедневного страха, шатаний. А ведь колокольня - единственное развлечение вологжан, да еще ребят вологодских.
Каждое воскресенье колокольня открывается - такие виды на весь город, и весь город тянется пролезть к железным перилам, весь город, кроме сына отца Тихона, который шарахается от высоты, плачет и бежит вниз» [Шаламов, 1994, с. 21].
Тихон Николаевич Шаламов - личность незаурядная, сложная, противоречивая, вызывающая неоднозначную оценку сына. Автор совмещает в своем повествовании оценку происходящих событий и с точки зрения персонажа-ребенка, и с точки зрения взрослого повествователя.
Шаламова-ребенка привлекают в отце свободомыслие и активная жизненная позиция: «Отец вернулся в 1905 году, привлеченный революционными ветрами первой революции - свободой печати, веротерпимости, свободой слова, надеясь принять личное участие в русских делах» [Шаламов, 1994, с. 57] - речь идет о возвращении семьи с Алеутских островов в Вологду; «отец, чрезвычайно активный общественник, беспрерывно открывал то общество трезвости, то воскресные школы, то участвовал в митингах, которых тогда было очень много» [Шаламов, 1994, c. 60].
Тихон Николаевич представлен человеком, критически оценивающим все, что происходит с ним и вокруг него. Он последовательно реализует свои жизненные принципы, и это нередко приводит к конфликту с сыном.
Неприятие у Варлама вызывает излишняя категоричность отца, например, в оценке здоровья, физических возможностей и увлечений детей: «Во всех этих играх я был последний. Ничего, кроме многолетних издевок, я не услышал от отца» [Шаламов, 1994, c. 67]; «мое нежелание убивать, стрелять, охотиться, резать кроликов и кур, закалывать кабана - тоже привело к тяжелому конфликту» [Шаламов, 1994, c. 68].
Мысленно возвращаясь в детство, взрослый Шаламов оценивает влияние личности отца не только на самого себя, но и на братьев и сестер: «Старший брат мой Валерий был ничтожеством. Отец совершенно подчинил его своей воле» [Шаламов, 1994, c. 42].
«Наташа была олицетворением справедливости на наших семейных совещаниях, превосходя в этом отношении даже мать» [Шаламов, 1994, c. 42]. Общий вывод, к которому приходит писатель, проследив судьбы всех детей в семье: «Мы, младшие дети - Сергей, Наташа и я - мы представители маминых генов - жертвы, а не завоеватели, представители высшей свободы по сравнению с грубой отцовской силой, сказавшейся в Гале, в Валерии - старших детях» [Шаламов, 1994, c. 162]. «У всех нас выражено и душевное, даже духовное сопротивление. Это-то сопротивление в семье мы и представляли» [Шаламов, 1994, c. 163].
Один из этапов «путешествия» к себе - осмысление взглядов отца.
Внутреннее скрываемое несогласие с мировоззрением Тихона Николаевича повлияло на формирование нравственной позиции будущего писателя.
Диктата, навязывания чужой воли, учительства Шаламов не принимает сначала в отце, а затем и в классической литературе.
Варлам Шаламов уже в детские годы в душе - поэт, а не прагматик.
Ему ближе по внутреннему складу мать, любившая стихи, а не отец, одинаково азартно увлекавшийся и огородничеством, и разведением коз, и охотой. «Моя оппозиция, мое сопротивление уходят корнями в самое раннее детство, когда я ворочался с огромными кубиками - игрушечной азбукой - в ногах моей матери. Я был педагогическим маминым экспериментом, единственным опытом, который провела мать для себя и по своему соображению» [Шаламов, 1994, c. 54].
Необходимо отметить, что характеризуя систему воспитания в семье, Шаламов неоднократно возвращается к понятию «эксперимент». Тихон Николаевич придерживался своей педагогической системы, суть которой сводилась к реализации в ребенке способностей, умении извлекать из жизненных ситуаций полезные уроки: «Вообще отец практиковал своеобразный педагогический прием - любого знакомить с любым искусством - хоть с эстрадой, хоть с цирком, с модерновыми стихами и Четьи-Минеями, с живописью и философией, с животноводством и огородничеством, охотой и плаваньем. Получив этот первичный толчок, сын, по мысли отца, должен откликнуться и в унисон тому току, который дан, зазвучать сам» [Шаламов, 1994, c. 76]. Мать, Надежда Александровна, «никого не учила, никого не упрекала» [Шаламов, 1994, c. 161].
Школьные успехи не могут не радовать родителей. Но Тихон Шаламов не был обычным родителем. Он всячески пытался уколоть сына. Он не верил никому кроме себя, хотя весь дневник Варлама был в пятерках. Не смог он успокоиться и попытался разоблачить сына, так как считал, что сын абсолютно ничего не читает, а просто листает страницы книг. Ничего у отца не получилось: Варлам прекрасно запоминал все, что прочитывал.
Отец низко оценивает его возможности, как ему кажется, и это не дифференцируется ребенком по отношению к тому или иному конкретному поступку, а проецируется им на всю свою личность в целом.
В дальнейшем такое представление может распространиться и на других людей, после этого ребенок становится неуверенным в себе, а затем постоянно ожидает от окружающих различных негативных оценок способностей и умений.
Льстило отцу то, что сын так сильно был увлечен чтением, особенно ему льстило чтение его любимой книги «Семья и школа».
Но после того, как Тихон начал слепнуть из-за смерти Сергея, его сильно начало раздражать увлечение сына, так как он считал, что сын слишком много читает за столом. Он начал постоянно вмешиваться в процесс чтения, что очень не нравилось Варламу.
Особенно неблагоприятен, со стороны отца, для развития у ребенка Я-концепции, авторитарный стиль, характерная черта которого выражается в стремлении к безапелляционности отца в суждениях и ясности во всякой ситуации по отношению к ребенку с оттенком негативизма: «Мое нежелание убивать, стрелять, охотиться, резать кроликов и кур, закалывать кабана - тоже привело к тяжелому конфликту. Пока я категорически отказывался от охотничьего ружья, богатый семейный арсенал был продан - к позору отца, и сын уехал в Москву.
Вот к какому тяжелому, многолетнему конфликту привела медицинская неграмотность и самоуверенность отца.
То, что я прекрасно плаваю, управляю лодкой - без всякого обучения и показывания, - тоже казалось отцу вредным ударом по его авторитету, - значит, можешь, не инвалид.
Не выдержав экзаменов в королевскую гвардию - охотничью дружину, отказавшись от рыболовства, я был передвинут в ряды домашней обслуги - ухаживать за скотом. Тут я нашел себе применение, нашел себя - но скоро выяснилось, что я не переношу смерти коз, кроликов, и сам не хочу, не могу убивать.
По книгам выбирались козы. Книга князя Урусова. «Коза - корова бедняка» всегда лежала на его письменном столе вместе с требником и была надежным пособием в отцовских экспериментах» [Шаламов, 1994, с. 26].
Вот еще один момент, который сам Варлам считает позором. Ведь отец и старший сын были великолепными охотниками и рыбаками. А младший сын снова подвел отца.
И при каждом случае отец пытался задеть сына, напоминая ему, что тот не инвалид и еще что-то может сделать.
В этой ситуации любое наказание или требование не содержат в себе даже намека на готовность отцом принять ребенка, помочь ему или убедить. Такие отцы, к слову, как отмечают некоторые исследователи, могут временами искренне считать, что ребенок плох целиком, без оговорок. В результате растет уверенность в том, что его не одобряют, и он приходит к убеждению в малоценности себя для своих родителей и ненужности им.
Поэтому в поведении детей отмечаются в результате такого воспитания напряженность и полное отсутствие спонтанности. Любая новая или неясная ситуация ассоциируется у таких детей с возможностью наказания, что сопровождается, в свою очередь, повышенной тревожностью и общим ощущением дискомфорта. А так как для ребенка в раннем возрасте очень многие ситуации незнакомы, то он почти все время пребывает в тревожном состоянии.
С воспитательной точки зрения поощрение отца более информативно, чем суровое порицание. Дело в том, что когда ребенку запрещают что-либо, то он узнает, чего уже не надо делать, но он еще не знает, что следует сделать и как.
Поэтому за запретом или порицанием действия необходимо показать ребенку образец положительного выполнения. Собственные мотивы отцов и побуждения авторитарных наклонностей всегда, как правило, стоят на первом месте, а вот мотивы и побуждения ребенка зачастую для них второстепенны. Как правило, отцы такого склада убеждены в своей собственной непогрешимости, а поэтому уверены, что не могут ошибаться, и в силу этих причин требуют от ребенка абсолютного подчинения собственной воле.
Однако ругая или наказывая ребенка, родители все же наносят его самовосприятию гораздо меньший вред, чем когда проявляют к нему полное безразличие. Именно безразличие, а также незаинтересованность родителей в ребенке коренным образом приводят к деформации его собственного образа Я.
После всех этих издевательств и понуканий ребенок запоминает каждую мелочь, которая так или иначе может ассоциироваться у него с тираном.
Отец видел свою основную надежду в старшем брате Сергее. Сергей был его отражением, которое он воспринимал как перспективу, которая должна была быть связана с будущим. Социальные изменения, которые произошли в России, которые изменили мир, забрали это отражение и главный герой увидел как много значил старший брат для его отца.
Он понимал, что занять такое же место в сердце отца он не сможет, и от этого усиливаются страдания героя не только по утрате брата, но и по утрате того мира, к котором жила семья, и в котором ему было комфортно, несмотря на то, что сам герой в глазах отца отличался от представлений о сыне.
С уходом брата Сергея из жизни главного героя ускользает и фигура отца, она как бы соединяется с братом, и для автора там уже нет места, мир вокруг него становится совершенно другим.
Варламу врезался в память дубовый шкаф, который в себе содержал только отцовские вещи: «хорьковая шуба с бобровым воротником, бобровая шапка, шелковые рясы самого модного и дорогого покроя» [Шаламов, 1994, с. 29]. Автор хорошо запомнил, что прикасаться к отцову шкафу запрещено.
Он боялся отца, ведь он снова мог швырнуть в него вещь. В доме было все устроено так, как того хотел тиран. Даже на окнах были занавески, а не шторы, так как их не переносил отец. Ребенок не вспоминает вещей матери, братьев и сестер. Для него главными вещами были только вещи отца: кресло, сундук, шкаф и стол письменный.
Таким образом, мы видим, что образ отца явно гипертрофирован. Отец остается для Варлама Шаламова вечным спутником на протяжении всей его жизни. Несмотря на это автор повести в постоянной конфронтации с отцом, всячески стараясь жить противоположно ему.
У отца воспитание было определенным. Каждый ребенок в семействе Шаламовых должен был идти по своему пути: медицина или духовенство.
Другого образования отец не представлял для своих детей. Именно Варлам - третий сын Тихона - не согласился с педагогическими воззрениями отца.
_________
Вероника Олеговна Смолер, Новосибирсий государственный университет
«Конфликт поколений в автобиографической повести В. Шаламова «Четвёртая Вологда», на сайте университета.
________
Образ отца в повести В. Шаламова «Четвертая Вологда» лишен идеализации - притом, что сам Тихон Николаевич был незаурядной и высоконравственной личностью, очень резко отличаясь от общераспространенных типажей духовенства.
Однако конфликт между действиями отца и его восприятием с первых страниц звучит саркастически, когда заходит речь о методах воспитания отца, так автор пишет: «Я хорошо знал, что вслед за упоминанием о лучших людях России последуют щипки и толчки». Или горячий монолог: «Я буду жить прямо противоположно твоему совету…» [Шаламов, 1994, с. 32].
Исследователи творчества В. Шаламова отмечают, что законы природы, сила генов, а также ранние привычки и результаты воспитания берут свое. И в позднем творчестве Варлама Шаламова можно найти черты именно отцовского характера.
Здесь необходимо отметить, что именно стоицизм писателя имеет как раз священнический родовой исток. Причем сам автор «Колымских рассказов» остается вне религии непосредственно в эмпирике жизни, однако сам тип его личности все-таки близок религиозному, который берет начало от идеи неискоренимой традиции подвига во имя правды и жертвы на Руси [Нич, 2012, с. 92].
С одной стороны, этот аспект выражается в постоянном осуждении рутины быта, затягивающей семью, когда В. Шаламов совершенно прямо пишет о «ненависти» к обширному хозяйству с «гогочущими гусями», и этот аспект можно понять с той точки зрения, что ни А.С. Пушкин, ни М.Ю. Лермонтов, ни кумир его юности Игорь Северянин, в буквальном смысле слова «не пасли гусей». В более серьезных случаях это была уже психологическая защита от догматики воспитания, хотя бы пусть и прогрессивной, но вызывающей сопротивление автора.
Однако отец преподал Варламу и такие уроки, полезность которых трудно переоценить. Последовательность и наглядность, с какой вел эту линию отец Тихон, делает честь его человеческим и педагогическим качествам, а в послереволюционные годы Варлам убедился, сколь велико мужество отца. Мальчик-поводырь у слепого, нищего, но гордого священника - он учился у отца, по собственным словам, «крепости душевной».
Современные критики не преминут отыскать противоречие и иногда даже обвинить Шаламова в «богоборчестве», ссылаясь на его же слова из «Четвертой Вологды»: «Я горжусь, что с шести лет до шестидесяти не прибегал к помощи бога ни в Вологде, ни в Москве, ни на Колыме» [Шаламов, 1994, с. 187].
Много ситуаций в детстве Варрлама Шаламова произошло, которые помогли ему не прибегнуть к помощи Бога.
«Это охотничье искусство, с которым действовал отец, меня поражало. Это и есть одна из причин, почему я потерял веру в Бога» [Шаламов, 1994, с. 195]. Образ отца-идола был нерушим до этого момента.
Отец - священник, который знает каноны, знает Библию наизусть, и так спокойно убивает. «Не убий!» - гласит Библия православному человеку. Но служитель Божий нарушает эти законы.
Человек, даже отец, который пренебрегает тем, чему посвятил всю свою жизнь, не может быть единственным началом. Не может претендовать ни на что.
Слова об отсутствии Бога в жизни Варлама представляют собой один из ярких, заключительных и важных акцентов книги, которые утверждают реальность того, что в выражении Шаламова, прилагавшаяся и к себе человеческая «единица» способна обойтись без упований на высшие силы, когда находится в наитяжелейших условиях.
Очевидно, что изображение отца в повести субъективно: наряду с личными пристрастиями, имеющими причину в ранних конфликтах с отцом, писатель демонстрирует свое скептическое отношение к идеализму либеральной российской интеллигенции (ярким представителем которой был Т.Н. Шаламов) накануне 1917 г. По его словам, отец «ничего не угадал в будущем».
Довольно скептически с высоты своего тяжкого опыта оценивал писатель и христианско-просветительскую деятельность отца, свидетелем которой он был в период своей вологодской юности: «Самой главной личной проблемой отца во время его двенадцатилетней службы в качестве православного миссионера на Алеутских островах было своевременное и разумное полноценное обучение детей.
Я, к счастью, родился после этих педагогических экспериментов отца. У отца была философия: «каждый пробьется сам», принцип, который он считал пригодным и для гуманитарного апостольства XIX века, и для жестокой конкуренции ХХ-го, хотя практические рецепты философии Максима Горького явно не годились для послереволюционных лет.
И в этом вопросе отец поступил в полном согласии со своими убеждениями, сводом правил, из которого не было исключений» Шаламов, 1994, с. 24].
Варлам Шаламов пишет о том, что склонность его отца к паблисити заставила даже сына назвать в честь покровителя Вологды.
Это не могло пройти для автора даром. Не желая быть одного имени с «образом», которому поклонялся отец, сын сменил имя, убрав лишь одну букву из имени. И из Варлаама он превратился в Варлама. Даже на назывном уровне младший сын пытается противоречить отцу.
Образованность являлась одной из наиважнейших целей священника, именно это и отражается в одном из его редких упоминаний о своей семье в письме архипастырю: «Сын Валерий уже стал большой, говорит, бегает, растет. Слава Богу, будет, кажется, смышленый мальчик. Дочь Галя тоже начинает ходить и проявлять проблески мысли» [Вологда, 1994, № 1].
Отец Тихон оставил Аляску и вернулся с семьей в Россию по собственной просьбе в 1904 году, видимо, из-за тоски по родине и желая воспитать своих четверых детей в русской школе.
Варлам с пренебрежением говорит о своем рождении. Он сравнивает себя со ставкой, шашкой в игре отца. Его рождение было продуманно отцом «от» и «до». Но сын родился совсем не таким, каким желал отец.
Своей деятельностью на Кадьяке отец Тихон вызвал восхищение своих сослуживцев и был представлен к ряду наград. Ему был вручен золотой крест, упомянутый впоследствии в повести его сына. Через несколько дней после того, как Т.Н. Шаламов расстался со своей паствой, трогательная статья, посвященная ему, вышла в «Американском православном вестнике»:
«Назначенный в полном цвете юношеских сил священником Кадьякского прихода, отец Тихон горячо принялся за дело приведения в потребный порядок тех сторон приходского хозяйства, которые были не устроены, и с этой же горячностью, не покладая рук, работал все десять лет» [Вологда, 1994, № 1].
После гибели старшего сына Сергея Тихон Шаламов от горя ослеп, но не потерял гордости и достоинства, не сломался. Авторитет его в семье был непререкаем для всех, включая и младшего - Варлама: «Мне все представлялось, что именно отец, блестящий диалектик, умелый оратор светского толка, популярный городской священник, принял на себя столь жестокий удар судьбы, как слепота! Отец - герой» [Шаламов, 1994, с. 47].
Именно таков Тихон Шаламов, который является одним из ярчайших личностей своего времени. В воспоминаниях автора читатель видит священника-интеллектуала и либерала, любившего книги и охоту одинаково сильно. Четырнадцать лет Тихон Шаламов, полностью ослепший, жил в страшной нищете и полном бесправии.
Одновременно рисуется облик чудовищного самодура, изуродовавшего жизнь жене и детям. Даже профессию он выбрал в силу врожденной склонности к деспотизму: «...Зачем он стал священником, зачем взял на себя неправедное дело - право давать советы другим?» [Шаламов, 1994, с. 77].
В некоторых более поздних записях Шаламова образ отца предстает уже в крайних формах: «Как у всякого порядочного вампира, зубы у отца были в порядке Он так и умер в 67 лет. И он с презрением относился к материнским (пораженным) челюстям». [Шаламов, 1994, с. 89].
Амбивалентность отношения автора к отцу в этой связи не подлежит сомнению, однако разобраться в этом запутанном клубке любви и ненависти очень нелегко.
Если обратиться к биографии, то мы увидим, что в детстве все же преобладали уважение и любовь, хотя несколько раз Шаламов и утверждает, что он негативно относился к отцу с самого начала осознанного периода детства, однако, как потом это можно будет увидеть в тезисах, эта позиция опровергается целым рядом других суждений, где автор признается, что ослепшего отца воспринимал как героя. А вот из записных книжек следует любопытнейшее признание: «Я очень поздно понял, что не люблю отца» [Шаламов, 1994, с. 18].
Надо сказать, что во всех этих суждениях Шаламова легко угадывается какая-то натянутость, принужденность. Он как будто заставляет себя хвалить то, что внутренне чуждо ему.
Негативной чертой русской традиции в воспитании детей отцом можно считать преобладание порицаний над похвалой. Именно поэтому многие отцы думают, что воспитывать ребенка - это значит делать замечания, а также запрещать, сурово наказывать, именно в этом они видят свою прямую родительскую функцию. В результате, к четырем годам у ребенка постепенно складывается общее представление об отце как о человеке, который всегда ожидает от него чего-то «неправильного» или «плохого», в частности, в отличие от матери: «Вторым моим позором в глазах отца была моя болезнь, нарушение моего вестибулярного аппарата, то, что называется болезнью Меньера.
У меня - боязнь высоты. На вологодской колокольне - триста ступеней беспрерывного ежедневного страха, шатаний. А ведь колокольня - единственное развлечение вологжан, да еще ребят вологодских.
Каждое воскресенье колокольня открывается - такие виды на весь город, и весь город тянется пролезть к железным перилам, весь город, кроме сына отца Тихона, который шарахается от высоты, плачет и бежит вниз» [Шаламов, 1994, с. 21].
Тихон Николаевич Шаламов - личность незаурядная, сложная, противоречивая, вызывающая неоднозначную оценку сына. Автор совмещает в своем повествовании оценку происходящих событий и с точки зрения персонажа-ребенка, и с точки зрения взрослого повествователя.
Шаламова-ребенка привлекают в отце свободомыслие и активная жизненная позиция: «Отец вернулся в 1905 году, привлеченный революционными ветрами первой революции - свободой печати, веротерпимости, свободой слова, надеясь принять личное участие в русских делах» [Шаламов, 1994, с. 57] - речь идет о возвращении семьи с Алеутских островов в Вологду; «отец, чрезвычайно активный общественник, беспрерывно открывал то общество трезвости, то воскресные школы, то участвовал в митингах, которых тогда было очень много» [Шаламов, 1994, c. 60].
Тихон Николаевич представлен человеком, критически оценивающим все, что происходит с ним и вокруг него. Он последовательно реализует свои жизненные принципы, и это нередко приводит к конфликту с сыном.
Неприятие у Варлама вызывает излишняя категоричность отца, например, в оценке здоровья, физических возможностей и увлечений детей: «Во всех этих играх я был последний. Ничего, кроме многолетних издевок, я не услышал от отца» [Шаламов, 1994, c. 67]; «мое нежелание убивать, стрелять, охотиться, резать кроликов и кур, закалывать кабана - тоже привело к тяжелому конфликту» [Шаламов, 1994, c. 68].
Мысленно возвращаясь в детство, взрослый Шаламов оценивает влияние личности отца не только на самого себя, но и на братьев и сестер: «Старший брат мой Валерий был ничтожеством. Отец совершенно подчинил его своей воле» [Шаламов, 1994, c. 42].
«Наташа была олицетворением справедливости на наших семейных совещаниях, превосходя в этом отношении даже мать» [Шаламов, 1994, c. 42]. Общий вывод, к которому приходит писатель, проследив судьбы всех детей в семье: «Мы, младшие дети - Сергей, Наташа и я - мы представители маминых генов - жертвы, а не завоеватели, представители высшей свободы по сравнению с грубой отцовской силой, сказавшейся в Гале, в Валерии - старших детях» [Шаламов, 1994, c. 162]. «У всех нас выражено и душевное, даже духовное сопротивление. Это-то сопротивление в семье мы и представляли» [Шаламов, 1994, c. 163].
Один из этапов «путешествия» к себе - осмысление взглядов отца.
Внутреннее скрываемое несогласие с мировоззрением Тихона Николаевича повлияло на формирование нравственной позиции будущего писателя.
Диктата, навязывания чужой воли, учительства Шаламов не принимает сначала в отце, а затем и в классической литературе.
Варлам Шаламов уже в детские годы в душе - поэт, а не прагматик.
Ему ближе по внутреннему складу мать, любившая стихи, а не отец, одинаково азартно увлекавшийся и огородничеством, и разведением коз, и охотой. «Моя оппозиция, мое сопротивление уходят корнями в самое раннее детство, когда я ворочался с огромными кубиками - игрушечной азбукой - в ногах моей матери. Я был педагогическим маминым экспериментом, единственным опытом, который провела мать для себя и по своему соображению» [Шаламов, 1994, c. 54].
Необходимо отметить, что характеризуя систему воспитания в семье, Шаламов неоднократно возвращается к понятию «эксперимент». Тихон Николаевич придерживался своей педагогической системы, суть которой сводилась к реализации в ребенке способностей, умении извлекать из жизненных ситуаций полезные уроки: «Вообще отец практиковал своеобразный педагогический прием - любого знакомить с любым искусством - хоть с эстрадой, хоть с цирком, с модерновыми стихами и Четьи-Минеями, с живописью и философией, с животноводством и огородничеством, охотой и плаваньем. Получив этот первичный толчок, сын, по мысли отца, должен откликнуться и в унисон тому току, который дан, зазвучать сам» [Шаламов, 1994, c. 76]. Мать, Надежда Александровна, «никого не учила, никого не упрекала» [Шаламов, 1994, c. 161].
Школьные успехи не могут не радовать родителей. Но Тихон Шаламов не был обычным родителем. Он всячески пытался уколоть сына. Он не верил никому кроме себя, хотя весь дневник Варлама был в пятерках. Не смог он успокоиться и попытался разоблачить сына, так как считал, что сын абсолютно ничего не читает, а просто листает страницы книг. Ничего у отца не получилось: Варлам прекрасно запоминал все, что прочитывал.
Отец низко оценивает его возможности, как ему кажется, и это не дифференцируется ребенком по отношению к тому или иному конкретному поступку, а проецируется им на всю свою личность в целом.
В дальнейшем такое представление может распространиться и на других людей, после этого ребенок становится неуверенным в себе, а затем постоянно ожидает от окружающих различных негативных оценок способностей и умений.
Льстило отцу то, что сын так сильно был увлечен чтением, особенно ему льстило чтение его любимой книги «Семья и школа».
Но после того, как Тихон начал слепнуть из-за смерти Сергея, его сильно начало раздражать увлечение сына, так как он считал, что сын слишком много читает за столом. Он начал постоянно вмешиваться в процесс чтения, что очень не нравилось Варламу.
Особенно неблагоприятен, со стороны отца, для развития у ребенка Я-концепции, авторитарный стиль, характерная черта которого выражается в стремлении к безапелляционности отца в суждениях и ясности во всякой ситуации по отношению к ребенку с оттенком негативизма: «Мое нежелание убивать, стрелять, охотиться, резать кроликов и кур, закалывать кабана - тоже привело к тяжелому конфликту. Пока я категорически отказывался от охотничьего ружья, богатый семейный арсенал был продан - к позору отца, и сын уехал в Москву.
Вот к какому тяжелому, многолетнему конфликту привела медицинская неграмотность и самоуверенность отца.
То, что я прекрасно плаваю, управляю лодкой - без всякого обучения и показывания, - тоже казалось отцу вредным ударом по его авторитету, - значит, можешь, не инвалид.
Не выдержав экзаменов в королевскую гвардию - охотничью дружину, отказавшись от рыболовства, я был передвинут в ряды домашней обслуги - ухаживать за скотом. Тут я нашел себе применение, нашел себя - но скоро выяснилось, что я не переношу смерти коз, кроликов, и сам не хочу, не могу убивать.
По книгам выбирались козы. Книга князя Урусова. «Коза - корова бедняка» всегда лежала на его письменном столе вместе с требником и была надежным пособием в отцовских экспериментах» [Шаламов, 1994, с. 26].
Вот еще один момент, который сам Варлам считает позором. Ведь отец и старший сын были великолепными охотниками и рыбаками. А младший сын снова подвел отца.
И при каждом случае отец пытался задеть сына, напоминая ему, что тот не инвалид и еще что-то может сделать.
В этой ситуации любое наказание или требование не содержат в себе даже намека на готовность отцом принять ребенка, помочь ему или убедить. Такие отцы, к слову, как отмечают некоторые исследователи, могут временами искренне считать, что ребенок плох целиком, без оговорок. В результате растет уверенность в том, что его не одобряют, и он приходит к убеждению в малоценности себя для своих родителей и ненужности им.
Поэтому в поведении детей отмечаются в результате такого воспитания напряженность и полное отсутствие спонтанности. Любая новая или неясная ситуация ассоциируется у таких детей с возможностью наказания, что сопровождается, в свою очередь, повышенной тревожностью и общим ощущением дискомфорта. А так как для ребенка в раннем возрасте очень многие ситуации незнакомы, то он почти все время пребывает в тревожном состоянии.
С воспитательной точки зрения поощрение отца более информативно, чем суровое порицание. Дело в том, что когда ребенку запрещают что-либо, то он узнает, чего уже не надо делать, но он еще не знает, что следует сделать и как.
Поэтому за запретом или порицанием действия необходимо показать ребенку образец положительного выполнения. Собственные мотивы отцов и побуждения авторитарных наклонностей всегда, как правило, стоят на первом месте, а вот мотивы и побуждения ребенка зачастую для них второстепенны. Как правило, отцы такого склада убеждены в своей собственной непогрешимости, а поэтому уверены, что не могут ошибаться, и в силу этих причин требуют от ребенка абсолютного подчинения собственной воле.
Однако ругая или наказывая ребенка, родители все же наносят его самовосприятию гораздо меньший вред, чем когда проявляют к нему полное безразличие. Именно безразличие, а также незаинтересованность родителей в ребенке коренным образом приводят к деформации его собственного образа Я.
После всех этих издевательств и понуканий ребенок запоминает каждую мелочь, которая так или иначе может ассоциироваться у него с тираном.
Отец видел свою основную надежду в старшем брате Сергее. Сергей был его отражением, которое он воспринимал как перспективу, которая должна была быть связана с будущим. Социальные изменения, которые произошли в России, которые изменили мир, забрали это отражение и главный герой увидел как много значил старший брат для его отца.
Он понимал, что занять такое же место в сердце отца он не сможет, и от этого усиливаются страдания героя не только по утрате брата, но и по утрате того мира, к котором жила семья, и в котором ему было комфортно, несмотря на то, что сам герой в глазах отца отличался от представлений о сыне.
С уходом брата Сергея из жизни главного героя ускользает и фигура отца, она как бы соединяется с братом, и для автора там уже нет места, мир вокруг него становится совершенно другим.
Варламу врезался в память дубовый шкаф, который в себе содержал только отцовские вещи: «хорьковая шуба с бобровым воротником, бобровая шапка, шелковые рясы самого модного и дорогого покроя» [Шаламов, 1994, с. 29]. Автор хорошо запомнил, что прикасаться к отцову шкафу запрещено.
Он боялся отца, ведь он снова мог швырнуть в него вещь. В доме было все устроено так, как того хотел тиран. Даже на окнах были занавески, а не шторы, так как их не переносил отец. Ребенок не вспоминает вещей матери, братьев и сестер. Для него главными вещами были только вещи отца: кресло, сундук, шкаф и стол письменный.
Таким образом, мы видим, что образ отца явно гипертрофирован. Отец остается для Варлама Шаламова вечным спутником на протяжении всей его жизни. Несмотря на это автор повести в постоянной конфронтации с отцом, всячески стараясь жить противоположно ему.
У отца воспитание было определенным. Каждый ребенок в семействе Шаламовых должен был идти по своему пути: медицина или духовенство.
Другого образования отец не представлял для своих детей. Именно Варлам - третий сын Тихона - не согласился с педагогическими воззрениями отца.
_________
Вероника Олеговна Смолер, Новосибирсий государственный университет
«Конфликт поколений в автобиографической повести В. Шаламова «Четвёртая Вологда», на сайте университета.