Статья
Владимира Пимонова, напечатанная в газете "Русская мысль", Париж, № 3704, 18 декабря 1987, о вечере памяти Варлама Шаламова.
________
Его жизнь - наши позор и боль
"Книга "Колымских рассказов" Варлама Шаламова никогда не будет опубликована в Советском Союзе, - сказал литературовед Александр Морозов на вечере памяти писателя, состоявшимся 6 декабря во Дворце культуры московского завода "Серп и молот", - хотя бы потому, что тема концлагерей в них начинается задолго до 37 года. А это предел всякой перестройки и гласности". Слова критика вызвали аплодисменты тысячного зала.
В мартовском номере журнала "Юность" сказано о судьбе студента МГУ Шаламова после 1929 года: "… потом участвовал в строительстве Березниковского химического комбината. Через четыре года вернулся в Москву…" Сказано так, будто ездил Варлам Тихонович за длинным рублем, а не по приговору Особого совещания НКВД после ареста за распространение листовок в защиту героев гражданской войны. Формулировка в "Юности" принадлежит сотруднику журнала Натану Злотникову, одному из участников мемориального вечера. "С 1969 года Шаламов регулярно публиковался в "Юности", - сказал Злотников. - Сейчас публикаций будет еще больше…. Хотя и находятся еще люди, которым не по душе решения ХХ и ХХVII* съездов КПСС". При упоминании этих двух исторических событий в одном ряду в зале почему-то раздался свист.
Вечер, организованный дискуссионным клубом "Ракурс" (ведущие - Константин Поляков и Нина Крейднер**) начался со звуков "Острова мёртвых" Рахманинова. Музыкальный фрагмент стал траурной прелюдией к истории жизни писателя, рассказанной в фотографиях, документах, отрывках из его произведений, воспоминаниях. Не просто было сохранить эту далеко ещё не полную, не написанную историю. Одну из фотографий, показанную зрителям на экране - похороны Шаламова - хотели забрать при обыске в доме Сергея Григорьянца в 1983 году. "Хоть и противно было с ними разговаривать, я тогда не выдержала и вступилась", - вспоминает Татьяна Уманская, внучка героя рассказа Шаламова "Вейсманист". Фотографию оставили, а вот надгробное слово Шаламову, произнесённое Григорьянцем на панихиде, стало одним из эпизодов его обвинения в антисоветской деятельности.
"Это необходимо нашим детям", - мнение учёного Юлия Шрейдера, прочитавшего отрывки из "Очерков преступного мира". Шаламов нарисовал картину блатного мира, страшного мира татуированных проституток и лагерных педерастов, зэков, живущих с собаками, как с женщинами, мира, в котором труд - издевательства и унижения. Мир уголовников администрация лагерей использовала в борьбе с так называемыми троцкистами. "Это должно быть опубликовано", - заключил Юлий Шрейдер.
"Доходяга из доходяг, я двигался от забоя к больнице и обратно…", - писал Шаламов в автобиографии. Главный врач того тюремного лазарета Нина Савоева и фельдшер из зэков Борис Лесняк, в буквальном смысле спасшие писателя от смерти, присутствовали на вечере. "Началась война. Лагерь уже не пополнялся так щедро. Стране нужно было сохранять заключенных как рабочую силу. Я стал фельдшером и это было спасение. И в больнице познакомился с Шаламовым", - вспоминает Борис Лесняк. Вместе с Савоевой он оберегал писателя от облав администрации, хватавшей больных с коек для отправки их на прииски.
"Если есть ещё такие люди, как Борис Николаевич Лесняк, тёзка Ельцина, то ещё не всё исчерпано!" С этими словами, встреченными аплодисментами, на трибуну поднялся поэт Владимир Леонович, призвавший помнить об ущербе, нанесённом террором "генофонду, национальному характеру и отечественной культуре". "Гибель моих друзей и ровесников сегодня - отголоски сталинизма", - сказал поэт.
"Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью", - послышалось с задних рядов после исполнения Петром Старчиком песни на стихи Шаламова "Я хотел бы быть обрубком, человеческим обрубком", где зэк мечтает превратиться из человека в обрубок мяса, так легче. Но и при чтении Кафки зал бы настолько не оцепенел, как слушая рассказ Шаламова о людоедстве среди лагерных беглецов, о том, как солдат-охотник для отчёта и получения денежной премии отрубает части человеческих тел у тех, кто захотел вырваться на свободу. За мёртвых и живых мяснику платили одинаково. В отличие от ужасов Кафки "Колымские рассказы" Шаламова имеют иной смысл; Александр Морозов назвал его "орвелловскими".
В 1962 году писатель Василий Гроссман просил Хрущёва сделать так, чтобы о литературе судили рядовые читатели, а не сотрудники КГБ. Четверть века спустя, за два дня до нынешнего вечера некоторым его предполагаемым участникам позвонили "поклонники творчества Шаламова", представившиеся сотрудниками КГБ. "Может быть, кто-то просто решил подшутить - заметили друзья. - Трудно представить себе человека, который бы читал "Колымские рассказы" и одновременно работал в этой организации".
В заключение вечера врач Елена Захарова, на чьих руках умер писатель, напомнила историю его последних дней, дней заточения за решёткой дома для психохроников. Захарова повторила сказанное ею на первом мемориальном вечере в июне этого года. "Его отвезли в психушку полураздетого в холодной машине зимой. И это было убийством. Его жизнь - наши позор и боль, судьба писателя в России ХХ века".
9 декабря состоялся другой вечер памяти Шаламова, более торжественный и пышный, в Центральном доме литераторов, в том самом, официальные представители которого не сочли возможным прийти на отпевание Шаламова в церковь Николы в Кузнецах…
____________
* ХХVII съезд КПСС. Проходил с 25 февраля по 6 марта 1986 года
** Нина Крейтнер, театральный критик, музыковед, автор книги об Александре Галиче "Заклинание добра и зла"