Раздел
лекции филолога и литературного критика
Дмитрия Бака, прочитанной в Киеве 17 мая 2013, о возможных параллелях между украинской и русской поэзией, в частности между погибшим в советском лагере украинским поэтом и диссидентом
Василем Стусом и Варламом Шаламовым.
С сайта Полiт.ua
________
Стус - Шаламов
Если на улицах Москвы или Киева вы спросите, какие поэты слагают историю русской поэзии - Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина и Рождественский, с одной стороны, или Генрих Сапгир, Всеволод Некрасов, Евгений Кропивницкий и другие - то понятно, какой ответ вы получите, какие из них вошли в историю русской поэзии. Хотя ясно, что это совсем не так. Ответ на этот вопрос совершенно неоднозначен, потому что была стадионная поэзия, которая вошла в каждый дом, но была и подспудная, так называемая, неподцензурная поэзия.
Были поэты, которые считали зазорным печататься, не то, что идти на стадионы. Были поэты, которые существовали совершенно иначе, подспудно. И Стус странным образом сочетает в себе почти несочетаемое в этих судьбах, Стус в другом месте - и это вторая проекция - говорит о том, что: «Ненавиджу слово «поезія». Поетом себе не вважаю. Маю себе за людину, що пише вiрші». Это необыкновенно важно. И у Василия Стуса много случаев, когда он рассуждает о том, что современная поэзия в ХХ веке, вообще утрачивает свои границы, она невозможна.
Параллельно об этом скажет знаменитый немецко-итальянский теоретик Адорно, который говорил, что после Освенцима, или после Аушвица поэзия невозможна. Поэзия невозможна в ХХ веке, в котором творится и творилось то, что творилось. Для Стуса это очень важный момент, как для Толстого в конце ХІХ века. Нельзя больше писать, потому что литература обращена к людям утонченным, к тем, которые учатся в университетах, чтобы различать тончайшие оттенки смысла, а мир во зле лежит, а мир состоит из голодных, из несчастных, которым дела нет до вашей поэзии, даже если она направлена на сочувствие народу. Этот крик о невозможности искусства, конечно, имеет в русской литературе очень ясную параллель - это Варлам Шаламов, не только прозаик, мало прочитанный, на наш взгляд.
Шаламов говорит, что литература - это не эстетическое дело, это такое же дело, как еда, как дефекация, это дело, которое нельзя не делать, это биологическая функция организма, это никакая не высокая поэзия. И эта нота у великого Василия Стуса находит соответствие, несмотря на то, что его судьба, конечно, совершенно иная. Судьба Шаламова просто исковеркана. О Василие Стусе этого не скажешь, и он к этой эмоции несводим.
До самого последнего момента Стус остается интеллектуалом европейского уровня, для которого эта площадка не является итоговой, не является той нотой, которая составляет суть Шаламова, той нотой, великой, неповторимой, которой Варлам Тихонович Шаламов все-таки исчерпывается и за пределы которой он так и не переступает.