"Колымские рассказы" и "Колымские тетради" в советском самиздате
Клочок обширной темы, которой, надеюсь, кто-нибудь когда-нибудь займется.
"Все вы знаете, что такое кооператив, особенно жилищно-строительный. А я вам расскажу о кооперативе самиздатовском, членом которого я состоял. Как известно, печатная база самиздата все еще слаба, и это просто трагедия. Так вот, чтобы исправить это трагическое положение, группа близких друзей решила создать кооперативное предприятие по перепечатке самиздата [...] Итак, мы решили открыть собственное издательство. Конечно же, наше издательство больше походило на обычное машинописное бюро. Каждый вложил в дело сколько мог. Сумма получилась не то чтобы очень внушительная, но все же немалая. Мы приобрели пишущюю машинку, нашли честную, надежную машинистку и приступили к работе. Первой книгой нашего издательства была книга рассказов Варлама Шаламова. Тираж получился небольшой - всего 10 экземпляров, причем два последних читались с трудом. Но, лиха беда, начало. Книгу раскупили. Платили по 20 рублей за экземпляр. Вскоре, на вырученные деньги, мы приобрели роман Солженицына «В круге первом»."
Диссидент Евгений Кушев в беседе на Радио Свобода, запись от 1976 года.
* * *
"Очень скоро после смерти Сталина и начала „эпохи позднего реабилитанса", как в шутку назвали этот период истории Советского Союза, появились рукописи тех, кто побывал на Колыме и в сталинских застенках. Наверное, я был одним из первых, в чьи руки попали "Колымские рассказы" В. Шаламова и "Крутой маршрут" Евгении Семеновны Гинзбург. Эти повести производили ошеломляющее впечатление. Ужас, негодование и стыд - так можно коротко определить чувства, поднимавшиеся в душе во время чтения этих рукописей".
Александр Некрич, "Отрешись от страха. Воспоминания историка", изд. OPI, Лондон, 1979.
* * *
"Мы в четыре руки перепечатывали с покойным Юрием Леонардовичем Болдыревым роман Солженицына "Раковый корпус". Я издавал в одном экземпляре альманах, который назывался "Вечер воспоминаний". Это перепечатки из откуда-то совершенно неожиданно появившихся в руках воспоминаний Ирины Одоевцевой, воспоминаний Ольги Ивинской. Это рассказы Варлама Шаламова лагерные, которые ходили в рукописях."
Саратовский музыкант Анатолий Кац в беседе на Радио Свобода о самиздате в советской провинции семидесятых годов
* * *
"Нам, однако, просто повезло: мы застали «развитой социализм» в его вегетарианской стадии, а о его людоедской эпохе становления только читали - «Архипелаг» в полуслепых фотокопиях, «Колымские рассказы» Варлама Шаламова..."
Протоиерей Павел Боянков, "Тишина беспамятства", с сайта журнала "Новая Немига литературная", Минск, № 3, 2012
UPD
"Иван Матвеевич, пройдя испытания сталинских лагерей, не боялся высказывать своих убеждений. В доме Рошонков можно было обсуждать любые темы. Читали рассказы Шаламова о ГУЛАГе, по ночам передавали друг другу страницы, потому что машинописный текст давали только на одну ночь. На письменном столе стоял портрет Солженицына. В красном углу, как положено, была родительская икона с лампадой".
Из книги Максима Пашинина "Врач и христианин. Судьба доктора И. М. Рошонка как пример жизненного пути латвийского старовера в ХХ веке", Рига, Рижская Гребенщиковская старообрядческая община, 2011.
* * *
"В 1961 году Михаил поступил в Горьковский университет, жил в общежитии. Обучаясь на историко-филологическом факультете, много читал. <...> В кругу студентов начала ходить запрещенная литература: проза Льва Гумилева, самиздатовский роман А. Солженицына «Раковый корпус», «Реквием» Анны Ахматовой, стихи Варлама Шаламова и других только что вернувшихся из лагерей в кирзовых сапогах и рабочих фуфайках авторов".
"Большая судьба - трудная судьба" - 5 лет со дня кончины протоиерея Михаила Капранова", 6 декабря 2012, на сайте Алтайской митрополии РПЦ.
* * *
"В списках ходил роман Пастернака «Доктор Живаго», рассказы Шаламова, Набокова мы узнавали по западным каким-то изданиям. С трудом их можно было достать через дальних знакомых. Так же мы знакомились и с поэзией, допустим, не переиздавался Ходасевич, но его все знали".
Александр Кушнер, интервью «Я всю жизнь хотел быть как все», литературный журнал "Этажи", №2 (10) июнь 2018.
* * *
Из интервью, взятого Раисой Орловой у Наума Коржавина 27 ноября 1985 года в Бостоне.
НК: Насчет самиздата? На Западе распространена бредовая версия, которую поддерживает и использует также Подгорец [34], что Солженицын появился на пустом месте, что Солженицына приняли, потому что, дескать, тема и т.д. Это все неправда, потому что Солженицын появился в кипящем котле, когда Москва была переполнена всяким самиздатом! Я помню, шли пьесы, статьи. Всех их я уже не помню. Помню одну очень хорошую пьесу, о которой даже не знаю, кто ее написал. Была пьеса о лагерях...
РО: Шаламов [35] - автор этой пьесы, «Мария» - приблизительно так она называется: четыре поколения [36], и одно поколение в лагере, речь идет о лагерном времени, нет? И судьба женщины, прошедшей там, коммунистки. Я очень поздно это узнала.
НК: Я не знал, что это Шаламов.
РО: Я тоже читала без имени автора.
НК: Я не помню. Я помню, там женщина, которая вся такая пламенная большевичка, и муж у нее тоже член партии, и оба попадают в лагерь [37]. Это я помню. Неплохая была пьеса, хорошая была. Шаламов ходил, там много ходило - мне трудно даже сказать.
Солженицын толкнул общественное сознание дальше, но, в принципе, все тогда уже тоже назрело. Он это выразил более точно и талантливо. Но Солженицын появился и был принят, прежде всего, как художник, а не как человек, который написал на запретную тему. На запретную тему писало очень много людей. И даже в Союзе писателей был термин «смелые стихи», о которых я сказал, что смелые - это стихи, которые пишутся, дрожа от страха (Орлова смеется), потому что иначе нельзя заметить, что они смелые.
Москва кипела этим, была пронизана всяким самиздатом.
[34] Норман Подгорец (Podhoretz, р. 1930) - американский публицист, политолог и литературный критик. Солженицын упоминает его в книге «Двести лет вместе».
[35] Варлам Тихонович Шаламов (1907-1982) - писатель (Москва); узник сталинских лагерей (Вишерстрой (1929-1932), СВИТЛ (1937-1951)). Автор самиздата. Цикл «Колымские рассказы» (начат в 1954 году) получил широчайшее распространение в самиздате (изымался на обысках). Автор «Письма старому другу» о деле А.Д. Синявского и Ю.М. Даниэля, включенного (анонимно) в «Белую книгу» и приписывавшегося А.И. Гинзбургу (1968). В 1972 году поместил в «Литературной газете» письмо с осуждением публикации «Колымских рассказов» в эмигрантской периодике. Умер в Москве в доме-интернате, похоронен на Кунцевском кладбище. На родине «Колымские рассказы» широко публикуются с 1988 года.
[36] Возможно, речь идет о пьесе «Анна Ивановна» (нач. 1960-х, не позднее 1964-го). Посвящена солагернику Георгию Демидову. Солженицын обсуждал пьесу вместе с автором в январе 1963 года: «В новогодние дни 1963 года Шаламов приходил к нам в гости в неприютно-“роскошный” номер “Будапешта”, что на Петровских линиях, мы ужинали в номере и живо обсуждали пьесы: мою “Олень и Шалашовку”, которую он уже прочел, - и его колымскую пьесу, не помню ее названия, драматургии в ней было не больше, чем в моей, но живое лагерное красное мясо дрожало так же, пьеса его волновала меня» (С Варламом Шаламовым // Новый мир. 1999. № 4).
Сюжет пьесы разворачивается в колымском лагере (время, когда происходит действие, обозначено не слишком четко, есть реалии конца 30-х). Врач из заключенных Платонов (он осужден по статье 58) пытается передать на Большую землю тетради с написанными им в лагере стихами. Он просит об этом буфетчицу Анну Ивановну (с «говорящей» фамилией Родина): она отбыла срок, работала вольнонаемной. На врача и буфетчицу доносят практически все окружающие их люди (заключенные, мелкая лагерная администрация, сожитель Анны Ивановны), ими движет страх наказания за недоносительство. Следователь, бывший первый муж Анны Ивановны, заводит на обоих новое уголовное дело. Платонова обвиняют в том, что он японский шпион и пытался в зашифрованном виде передать на волю план «колымских крепостей» [*]. В пятой картине («Этап») из бесед конвоиров становится известно, что Платонов расстрелян, а Анна Ивановна получила 25 лет плюс 5 лет поражения в правах.
Мрачный и беспросветный стиль Шаламова делал пьесу неприемлемой для постановок и публикации в СССР. В отличие от «Колымских рассказов», о неофициальной циркуляции текста «Анны Ивановны» сведений не найдено. Автор показывал рукопись пьесы своим знакомым: Солженицыну, Л. Копелеву и Р. Орловой (передал через Солженицына в 1965-м), а также, вероятно, Г. Демидову.
В 1986 году пьеса была напечатана в США (Russian Literature Triquarterly. - Анн-Арбор (Мичиган): Ардис, 1986. Кн. 19). В СССР это произошло только через три года, в разгар перестройки (Театр. 1989. № 1). Впервые показана на сцене в Вологде в 1992 году, в спектакль были включены фрагменты пьесы (Шаламовский сборник: Вып. 3. Сост. В.В. Есипов. - Вологда: Грифон, 2002). Полноформатную постановку в соответствии с авторским замыслом создал Театр-студия А. Левинского (2014).
[*] Не слишком ясно употребление этого слова в пьесе: возможно, здесь усиление абсурда, если речь идет о крепостях как об элементе старинных названий населенных пунктов Колымского края.
[37] Если предположение о пьесе «Анна Ивановна» верно, то Орлова и Коржавин не совсем точно излагают сюжет. См. текст пьесы.