Борис Кибрик. "С Шаламовым мы так и не встретились..."
"Непостижимо странно пересеклись дороги мои и Варлама Шаламова.
1914 год. Вологодская ссылка. Эсеры и Эсдеки собираются у священника Тихона Шаламова. Его сыну Варламу 7 лет. Я моложе, мы не общаемся. Но ведь всё-таки земляки - оба вологодские! [Родился Б. Кибрик в Вологде, где отбывал ссылку его отец, меньшевик].
В июле-августе 1937 года оба идём этапами Великого Сибирского пути (пересылки, транзитка в бухте «Находка», теплоход, Магадан) - не встречаемся.
Начинаем свой «доблестный труд» на соседствующих приисках: он на «Партизане», я - на «Нижнем Ат-Уряхе». Не встречаемся.
Оба замерзаем зимой 1938 г. на шахтных терриконах этих приисков. Не замёрзли. (Шаламов В.Т. Суд в Ягодном - «Знамя», 1993, № 4. Стр.130-135, 141, 147-150).
Ранней весной 1946 года Шаламова привезли в Магадан на фельдшерские курсы. Закончил он их успешно, получил «права» и погнали его, зека, фельдшерить по всей Колыме. А жизнь ему спасла Лида (рассказ Шаламова «Лида»).
Той же весной я слегка разбился на лыжах, получил инвалидность и вскоре вырвался с Колымы. Спасла меня светлой памяти Надя.
С Шаламовым мы так и не встретились, но в моей библиотечке почти вся его проза."
Из мемуаров Б.С. Кибрика "Защита пескаря. Воспоминание об отце", с сайта Сахаровского центра
Борис Самойлович Кибрик был арестован в марте 1935-го, дальше тюрьмы, Беломорканал, и, наконец, Колыма, где провел заключенным и вольнонаемным (с 1943 года) до осени 1946-го.
"В ту пору [на Колыме] звериное во мне поперло со страшной силой! Одному негодяю - стукачу я помог подохнуть, а перед теми, кто сильней - поджимал хвост, хитро обходил капканы, спасая свою шкуру и лишь один раз попал в ШИЗО - штрафной изолятор или «карцер» по-научному.
Уже пожрали всех кошек, и я не опасался, что мои съедобные заначки (подкормка техотдела), закопанные на чёрный день в снег, кто-нибудь унюхает.
Вы, наверное, знаете, как накопившиеся в душе обиды и боль выплёскиваются на близких и любимых, ни в чём неповинных.
Попробуйте представить себе свору человекозверей, безразличных ко всем и вся, рычащих, царапающих морду, рвущихся к горлу друг друга за место у горячей печки или у бойлера в забое, или у двери столовой, или просто от постоянного чувства голода, унижения и безысходности, поверьте - отвратительное, страшное зрелище! [...]
Повседневная жестокость нарастила мне шкуру толщиной в палец и сделала её почти непробиваемой."