Польский журналист и фотодокументалист Яцек Хуго-Бадер, по словам его интервьюера, "обожает Россию, изъездил ее от Москвы до Владивостока". Совершил путешествие автостопом по Колымской трассе, по местам действия "Колымских рассказов", автора которых считает великим писателем. Подробно об этом путешествии и больнице в поселке Дебин, где Шаламов работал фельдшером -
здесь.
Отрывки из
интервью, 2012 , данного Хуго-Бадером газете Przeglad по случаю выхода его книги "Колымский дневник". Впечатления о современных колымчанах и магаданцах, в половине случаев потомках бывших заключенных ГУЛАГа.
__________
- На Колыме ты встретил удивительных людей.
- Например, я где-то услышал, что в нескольких десятках километров от Магадана проживает дочь крупнейшего преступника сталинской эпохи - Николая Ивановича Ежова. Специально для того, чтобы с ней встретиться, я вернулся на 150 км. Репортёр не может упустить такой случай. У Натальи Николаевны была ужасная жизнь. Можно это назвать проклятием имени. А она не была даже его собственной дочерью - она была биологическим ребёнком жертв репрессий, выполненных им. Он взял её, как дворняжку из приюта.
- Она любила его?
- Любила. Даже позже, когда уже знала, кто он такой. Можешь себе представить, что у неё есть его фотография на стене? Одного из самых страшных монстров, которых видело человечество.
- До некоторой степени шизофреническая позиция.
- Да, но ей было нужно любить родителей - а он был единственный, кого она знала.
- Как она с этом справилась?
- Смирилась с судьбой и не имеет претензий. Это чертовски типично для русских - они не бунтуют. Большевизм вырастил новый вид человека - человека несклонного к бунту, потому что те, кто имел естественную склонность к бунту...
- ...погибли...
- ... были убиты, физически уничтожены. Такая селекция. Во время массовых репрессий была уничтожена половина русской интеллигенции. Люди, которые имели ген бунта, не пережили, так что они не могли передать эти гены своим потомкам. И только сейчас в людях медленно возрождается сопротивление, несогласие с реальностью.
- На систему, которая, вероятно, не является в полной мере демократией.
- Это мягкая диктатура, в которой каждый может болтать, сколько угодно, и никто его за это не расстреляет. Россияне говорят, что это уже свобода, и больше им ничего не нужно. К счастью есть и такие, которые имеют большую потребность в свободе. [...]
- Ты любишь русских, но в Магадане был разочарован людьми.
- За пять дней пребывания я ни разу не улыбнулся: люди мрачные, грустные, резкие. Может быть, это потому, что Магадан - это смешение местных жителей, приезжих и иностранцев. Они приезжают сюда, чтобы делать бизнес, потому что это очень богатый регион, который стоит на золоте.
- Но сам Магадан - это безобразный город.
- Он некрасив, как и большинство городов России. Это ужасные кварталы, полные «хрущёвок», то есть домов, построенных в 60-х, во время правления Хрущёва. Они почти вообще не ремонтированы, в ужасном состоянии. Россия является невероятно богатой страной, но то, что создают люди, поражает уродством. [...]
Люди - половина из них являются потомками узников во втором и третьем поколениях - совершенно отличаются от других россиян: прекрасные, дружелюбные, симпатичные, открытые и не испуганные - любят приезжих. [...]
- Они вспоминают о прошлом?
- Вовсе нет, они хотят забыть о нём! Для них лагеря не являются святостью, как для нас лагерь в Освенциме. Никто их не защищает, ни один из них не был преобразован в место памяти, так что все развалились. Остались какие-то останки, но колымцы о них не знают. Полдня я искал то, что осталось от лагеря в Кадыкчание, потому что там сидел в 40-х Варлам Шаламов, и никто не мог сказать, где этот лагерь. Или где он был. На Колыме нет даже одного приличного музея лагерного прошлого.
- Не шути!
- Есть один жалкий музей в Магадане. Но не того, что Колыма - это место, освящённое кровью невинных людей, а только того, как большевики цивилизовали и осваивали Север - эту дикую и уединённую страну.
- Но цивилизация пришла вместе с лагерями?
- Да.
- И они этим хвастаются?
- Даже памятник Берзину поставили. И это в 1989-м году! Это немыслимо! Это так, как бы в Освенциме поставить памятник Йозефу Менгеле, «великому» врачу и антропологу. А памятников людям, которые там страдали нет: Варламу Шаламову, Королёву - отцу советской космонавтики; нет портретов ни Жжёнова, ни Козина - великих советских художников, которые были сосланы в лагеря. Ни одна школа не носит их имя, ни одна улица. Я спрашивал, почему: они объясняли, что история так страшно их измучила, что они не хотят даже думать об этом. Вся Россия ещё не переварила своей истории. Никто не сказал: большевики - это преступники, жертвам надо компенсировать ущерб, наказать виновных. Ничего подобного не произошло, никто даже архивов тех времён не открывал. Россияне прошли гладко из той эпохи в настоящее время - просто реформировали старую систему. Это так, как если бы Германия не проиграла Второй мировой войны, подписала мирный договор с союзниками и предприняла попытки реформ: оттолкнула от власти НСДАП, а гестапо изменило только название и методы. [...]
- Ты много пишешь о пьянстве.
- Потому что это народ, который попал в алкоголизм. Народ, который спивается и из-за этого умирает. [...] Хуже всего в Сибири. У меня самого есть с этим проблема, потому что я иду на встречу утром, а там на столе водка. В девять утра, до завтрака! И наливают стаканчик, а в России нельзя пить половину, нельзя не выпить до дна, потому что кто не пьёт до дна, тот неискренний. А наливают от сердца, из-за доброжелательности. И бывает, что только так, благодаря этой водке, они начинают говорить. Ты не поверишь, как красиво они открывают душу - до самого дна!
- А перед своими?
- Это страшно характерно для русских, что, как ни парадоксально, скорее откроют душу перед чужим - это безопаснее. Перед своими неохотно раскрывают секреты. Это пережиток старых времён. Свой - это человек, который зная тебя, может оказаться доносчиком. Большевистская травма всё ещё сидит в них, но тогда у них действительно были поводы бояться. Так и молчат. Ты поверишь, что отец способен скрыть от дочери, что сидел в лагере, что она там родилась!?
- Невероятно!
- Это именно русский синдром молчания - не говорят о болезненных делах, они стыдятся лагерного прошлого. Бытует убеждение, что «без вины не сажали». Тогда, в ГУЛАГ. А ведь засадили миллионы невиновных людей. [...]
- Кого ты вспоминаешь теплее всех?
- Самые прекрасные дни на Колыме я пережил с 72-летним Юрой, картина которого находится на обложке. Это один из наиболее колоритных персонажей оттуда - офицер в отставке, сотрудник свалки, владелец скупки металлолома, собиратель всякой рухляди, ненужных вещей. Всю поездку я жил среди таких людей. Они помогали мне на каждом шагу, заботились обо мне, сажали в машину и везли, куда мне было нужно. Я чувствую себя с ними прекрасно. Я преклоняюсь перед русскими и знаю, что я всегда буду возвращаться к ним - они мне всё ещё ужасно интересны.
Кадыкчан. Фотография Яцека Хуго-Бадера