размышления, навеянные документальным фильмом о Георгии Демидове
Из авторской колонки Михаила Немцева (mnemtsev) в журнале "Трамвай". Эссе, оправная точка которого - фильм "Житие интеллигента Демидова". ОТСЮДА.
О подступах к сверхчеловеку
Наследие ГУЛАГа во всех смыслах омерзительно. И не только наследие страдания и боли, но и не менее значимое для нас всех наследие всех этих растленных умений молчать, стучать и радоваться, что вели не тебя, а вот соседа, затем - умения знать, что его-то есть за что, а потому и не тебя, а ещё умения уводить тех-на-кого-укажут, и за неимением времени на разговоры ломать им конечности (мягко говоря), и умение выдумывать правду одну другой правдоподобнее, и множество других умений. Всё это - лишнее наследство, которое никому не впрок, хотя мы в нём живём и им пользуемся, кто умело, кто нет, но все… Я смотрю фильм «Житие интеллигента Демидова» и вспоминаю, что Владимир Вениаминович Бибихин писал об ужасных вещах. О двадцатом веке как времени ужасных вещей. ГУЛАГ со всеми его филиалами - из числа ужасных вещей. Бибихин: «имеет смысл думать о том, что поведение под давлением ужасных вещей примет неприродные формы урезанности или наведенной жестокости». И дальше - прерываю цитату, чтобы сделать контрапункт, у Бибихина проедлоения одно за другим - так вот: «Возможны ли природные достойные формы, надо искать. Формально рассуждая, ясно, что поскольку человек не может телесно выдержать жутких вещей, единственная возможность сохранения человеческой и тем самым всякой природы под их давлением проходит через какого-то рода отказ от тела». И далее Бибихин - про опыт Толстого и про любовь. И про то, что важно, чтобы мысль (=любовь) не увязала в веществе (=в теле), и что этому надо учиться. Но я думаю об опыте этого человека, Георгия Демидова: инженера-ядерщика, колымчанина, друга Шаламова (факт случайный, но: иначе может быть, я бы о Демидове и не узнал), колымского инженера, затем - просто инженера-изобретателя, недобровольного жителя одного из свереных городов, писателя. Одна из многих линий судьбы, в которых ГУЛАГ стал местом или кузницей появления человека, с которым ничего нельзя сделать. Как и где такие люди формируются - загадка; на мифологии о таких людях выстроена художественная литература особенно последних ста лет (навскидку: Хемингуэй), кое-кто позволяет себе поговорить о том, что хорошо бы вернуть Империю, раз она создаёт машины по производству таких людей - войны, великие таёжные стройки, лагеря (подразумевая: можно растлить миллион, чтобы выковать хотя бы взвод таких вот…образцов человеческой породы). Люди, которые могут сказать «нет» при любых обстоятельствах. Исходя из собственных представлений о правде. О достоинстве в России говорить и писать неприлично (в стране рабов и жуликов говорить и писать о человеческом достоинстве, право же, как-то неуместно до непристойности), так вот - о правде. В биографиях лагерников здесь и там натыкаешься на такие случаи. Зинаида Керсновская, уходящая из лагерной больницы на работы в шахту, потому что начальство туда не спускается; Гора Мборгали из романа Чабуа Амирэджиби, который бежит из лагеря потому что иначе и быть не может (хотя сидеть ещё - 4 года, не срок); все эти интеллигенты, не подписавшие те или иные разоблачения и навсегда ис-чез-нувшие сразу после… Кажется, машина советской тюрьмы выстроена была прежде всего для того, чтобы в принципе исключить возможность появления людей, которые могут позволить себе это безусловное «нет» (условное «нет» - пожалуйста, условия обсуждаемые). Но кого-то она наоборот форматировала - и иногда даже механизм сбивался и выпускал их. Но сказать «нет» - это ещё и не всё; дальше - пойти в утверждении этого «нет» до конца. В «публичной», рассказанной истории Демидова три таких символических эпизода. Один более всего известен: успешный физик, оказавшись на Колыме, реализовал своё недавнее изобретение - построил завод по ремонту электрических лампочек (представьте себе только, пишет с непонятной интонацией Шаламов в рассказе «Житие инженера Кипреева», как раз об этой самой истории - тысячи часов света для всех лагерных периметров и лагерных строек в полярной ночи!) Награждены за это были все, кроме самого инженера, но нельзя было и его забыть; ему выделен ценный подарок - материально вещь существенная, но в советском космосе никак не равноценная настоящей награде - он публично отказался её брать - и получил второй срок (по-видимому, за демонстрацию презрения к начальству лагерной вселенной). Второй эпизод: уж в старости Демиургов пишет о лагерном Севере так, как умеет и как считает нужным (тут уж его сам Шаламов взялся учить правильно изображать «лагерную правду» - и Демидов его отшил), и поскольку его творчество стало известно людям, с которыми он жил, к Демидову явился человек из органов и, предварительно прочитав рассказы, занялся растлением. Демидов было предложено написать… о чём угодно. О заводе, о людях (замечательных!), с которыми он вместе трудится, о северной природе, наконец. Собственно, как советский человек, Демидов и сам знал: о чём можно, а о чём нельзя. И что бывает, когда эта невидимая граница нарушена. Так и вышло: он отказался, заявив, что писать он будет о том, о чём считает нужным писать сам (а не о том, о чём разрешили), - затем рукописи его были изъяты политической полицией, и Демидов больше уже не писал до смерти. Да, теперь они изданы. А можно ведь было бы, как Галилей в пьесе Брехта - «по ночам, так сказать, тайком от самого себя»… испытывая даже некоторое удовлетворение от того, что удаётся ведь ещё раз переиграть сторожей. А всё-таки это была бы игра по их правилам; а что важно, так это суметь сказать «нет» не только правилам игры, но и самой игре. Что в случае пожилого писателя означает: замолчать (но фактическое молчание -не «страшная вещь» ли?). Но всё же самым важным для меня в истории интеллигента Демидова является, пожалуй, третий - в фильм его рассказывает, кажется, дочь его, и как-то без уверенности, что это нужно делать (ну, такая уж неинтеллигентная история): на этапе на Дальний Восток к Демидову прибилась некая женщина - очень красивая супруга уже расстрелянного офицера - и ею увлёкся некий авторитетный урка. Когда ночью на этапе все они оказались в одном закрытом помещении и урка предъявил на не своё право сильного, Демидов схватил топор (откуда там топор? Но история такова) - и зарубил этого человека. Ему ничего за этого не было (подчёркивает в фильме рассказчица), и больше он уже никогда никого не убивал. Это вот… способность, если нет другого пути, взять топор и убить - и продолжать жить. Жить дальше (как не вспомнить также фильм «History of violence», он же «Оправданная жестокость»)… и ужасные вещи как лаборатория по её вызреванию… ничего общего с самурайством (один из любимых моих мифов)… кто оказался «там», должен быть готов отказаться от своего тела - на ужасные вещи, однако нельзя смотреть ровным взглядом - ровно как нельзя эстетизировать «чистое насилие» - но всё-таки, если надежда, и чем-то и ценен этот всеобщий опыт мерзости и гнусности, то: этим, свидетельством: всё-таки возможен человек, способный на абсолютное «нет».