К философии общения. Между этологией и этикой
Перед всяким человеком стоит, прежде всех прочих, задача освоения в особом пространстве общения, в космосе (или хаосе) человеческих отношений.
Внутреннее содержание и его выражение.
Непреложной данностью для каждого является его самоощущение. Ощущение собственного существования есть средоточие реальности, поскольку наименее сомнительно. В мире нет ничего достоверного, однако одни вещи более вероятны, более реальны, нежели другие,- в зависимости от близости к Я; мир происходит из Я, произрастает из единственного основного факта реальности Я, как из семени.
Длящаяся тотальность Я далеко отстоит от всего прочего, что подлежит восприятию. Мир разделен, таким образом, на внутреннее и внешнее; внутреннее составляет основу и сущность мира. Следует подчеркнуть, что под Я мы понимаем некое пред-ощущение индивидом собственного существования, отнюдь не "самосознание", как в рационалистически ориентированных системах философии (cogito, ergo sum). Сознание, разум, рассудок есть лишь одна из духовных способностей человека, которой отнюдь не исчерпываются, как известно, содержание и достоинство души, средоточия Я.
Самооценка относится преимущественно к общей способности к иерархическим достижениям.
Человеку предстоит ужас бессмысленного, того, что не относится к его Я, в чем он не отражается, как если бы его не было.
Смысл жизни состоит в осуществлении уникальности.
Обыденность не знает добра и зла, все кошки в ней серы, как в темной комнате. Обыденность донравственна, полна чудовищ и кошмаров; Босх реалистически изобразил торжество ее. Обыденность - это металлический блеск Ничто.
Действительное субъект-субъектное отношение есть лишь отношение между двумя, в котором иерархическое начало может быть преодолено с такой полнотой, которая недостижима там, где в отношениях принимают участие трое или более человек.
Отношения между двумя могут стать общением в полном смысле слова, наиболее близким к идеальному, когда общей становится целостность внутреннего содержания каждого без стеснения ее, когда возникает совместное нравственное пространство, в котором личные нравственные ареалы совпадают преобладающим образом.
Драматургия обыденности. Общение в группе - главным образом ролевое; здесь арена функциональности, всего родового, рядового и среднего.
В «Они» - иерархический инстинкт, начало конформности, безразличие к нравственности, происходящей из уникальности «Я».
Софистическая и сценическая природа общения в природном порядке.
Человек необходимо должен быть в маске, должен выгодным для себя образом - т. е. соответствующим целям адаптации в группе,- аранжировать свое Я, когда он выносит его на рынок повседневности. Следует не только быть близко к средоточию жизненности, но и особенно, нарочно ее показывать -причастность жизненности, поскольку действительная причастность - иная, нежели наглядная. В группе необходимо играть роль, инсценировать себя: это условие присутствия в иерархии. Однако чем глубже человек, чем более цветет в нем духовное начало, чем интенсивнее живет он своим интимным вкусом, тем обременительнее для него участие в ролевом общении. Показательно в этом плане признание Руссо в Исповеди: «я полюбил бы общество, как и всякий другой, если б не был уверен, что являюсь там только в невыгодном свете и совсем не тем человеком, каков я в действительности».
Соотношение "Я" - "Они" в душе каждого. Полярность "Я" - "Они" соответствует противостоянию духовного "верха" и телесного "низа", активности и пассивности в духе, и т. д.
Онтологический смысл становления иерархии
Происхождение общения из контактов между особями в группе грегарных животных. Становление общения как особой среды обитания у многих видов высших животных.
Факт непрерывного иерархического ориентирования и состязания находится в основе человеческой реальности, конституирует ее,- так же, как именно он, главным образом, формирует ситуацию в среде грегарных животных вообще. Разумеется, у людей содержание и смысл иерархической борьбы чрезвычайно усложнились в сравнении с тем, что происходит, например, в прайде львов или в стае бабуинов, однако основные схемы взаимодействия конгруэнтны.
С появлением видов, живущих коллективно, возник также качественно новый фактор формирования среды обитания особи. Среди живущих в группе животных одного вида (есть, как известно, также смешанные группы: у травоядных, в частности), имеющих одинаковые потребности, неизбежна борьба за ограниченные ресурсы их удовлетворения. - Ресурсы неизбежно ограничены именно тем, что группа должна держаться вместе, и актуальный, на каждый данный момент, ареал ее обитания, этим стеснен. Поэтому ситуация дефицита постоянно воспроизводится.
Собственно группа есть среда обитания особи грегарного животного. Иерархия в группе существенна для выживания вида.
Иерархия - наиболее общее выражение существующего в группе баланса сил. По мере того, как он изменяется в связи с естественными биологическими процессами (взросление, старение, болезнь, и проч.), перестраивается и система статусов. По-видимому, вначале играли главную роль именно физические кондиции особей (размеры тела, сила, ловкость, и т. п.), но по мере того, как увеличивалось автономное экзистенциальное значение иерархии, все большее значение начали приобретать специфические способности иерархически направленного поведения, т. е. ориентирования в формирующемся онтологическом плане иерархии. Фактор иерархического состязания становится одним из принципов естественного отбора, если воспользоваться старым добрым дарвиновским понятием.
Иерархическое взаимодействие. Поддержка или подавление притязаний особи участниками порядка статусов. Индивидуальные психофизиологические свойства, влияющие на способность пребывания в иерархии.
Способности оценки иерархической ситуации.
Происхождение самооценки из ощущения способности к достижению и удержанию статусных позиций.
Мера интеллекта, необходимая и достаточная для построения адекватного поведения в группе. Недостаток или избыток интеллекта затрудняют становление оптимальной психологической позиции относительно других.
Неистовство соответствия себе. Внутренняя определенность, т. е. определенность и напряженность самоощущения Я среди других.
Видимо, невозможно, чтобы в контакте, в поле общения, было достаточно места для полноты самовыражения каждого из участников и неизбежно доминирование одного или некоторых. (Здесь на новом уровне проявляется принцип ограниченности участка совместного пребывания, характеризующий структуру отношений в грегарной группе.) Поэтому если некто отказывается от преобладания добровольно, то он выбирает тем самым страдательную роль, но не равноправие. В этом смысле верно, что "ешь или тебя съедят", как говорит Мережковский. "Люди ведь только и делают, что убивают и пожирают друг друга. Надо быть волком или овцой: сам пожри, или тебя пожрут. Это в ненависти, это и в любви." Или - или, равновесие, может быть, возникает на очень короткое время. "Объективность", справедливость - ориентация на недостижимое равноправие - оказывается "объектностью", при которой собственные личностные интересы подчинены аналогичным интересам другого. "Объективность" подразумевает сдерживание своего самовыражения с целью дать место самовыражению другого.
Некие позиции в общении, которые чувствуются, как несомненная реальность, всеми.
"Объективному", грегарно-наивному человеку трудно осознать нарочитость пренебрежения, насмешливости, презрительности, и прочих жестов иерархического превосходства - именно как маневров и тактических приемов, и еще труднее вести себя аналогичным образом. Весь план межличностной борьбы в целом как бы закрыт для него,- или, точнее сказать, он бежит его как греховного, каковым тот и является объективно. Однако это план самой телесной жизненности и любви. Греховность принадлежит к сущности жизни. Секс сам по себе совершенно невинен, он только ближайшим образом связан с иерархической борьбой.
Каковы свойства времени для истязуемого в "саду мучений", качество длящихся мгновений? Уж наверное, он живет в ином времени,- и в ином мире, в сущности,- нежели его палач. (Возможно, ощущение жертвы как существа, пребывающего в ином измерении, извергнутого из реальности, причастного запредельному опыту, и поэтому чужого и чуждого,- разогревает в мучителе ярость утверждения реальности собственной через уничтожение иной.) Это, конечно, экзотический пример, крайний. В этой крайности, однако, отчетливее видна относительность всего "материального", внешнего, и его зависимость от внутреннего. Да и очевидно, что современность ближе к подобным крайностям, чем любая предшествующая эпоха (Хобсбаум, например, подчеркивает, что уже Первая мировая война была ознаменована небывалой прежде жестокостью).
Космос или хаос человеческих отношений, пространство или плоскость общения. Например, Ортега касается в Восстании масс проблемы становления этого специфического измерения реальности, ссылаясь на высказывание Сократа "Что мне деревья в поле? Я имею дело с людьми в городе". Возможно, философские схемы имеют смысл лишь в качестве метафорического изображения структурирования и динамики общения во всем бесконечном (и часто "дурно бесконечном") разнообразии его аспектов и форм. В тех случаях, когда им принадлежит, сверх этого, еще какое-то значение, то оно соотносится более или менее правильно с линиями напряжения в собственно человеческом, т. е. социальном мире.
Сила состоит в способности обеспечить себе поддержку окружающих.
Камю, Миф о Сизифе.
Разве мышление не социально? Должно быть, нет,- поскольку это мышление. По крайней мере, оно должно противостоять социальному - как пространству воли - в качестве именно представления.
Если Я дано, если его наличие непосредственно переживается, то может ли оно быть поставлено под сомнение невозможностью совершенного его выражения, или, тем более, логически связного?
Камю указал (в очередной раз и по-своему, неповторимо) на одну из основных проблем.
Ров между достоверностью существования и содержанием, "которое я пытаюсь ей придать".
Мир большинства, народа, массы, группы, толпы, "объективный", общий мир. Дюжинный человек стремится соответствовать общему, он постоянно подтверждает и декларирует свою адекватность ему, он "вписывается", укладывается без остатка (яростно и безжалостно подавляя в себе такой остаток, если он, паче чаяния, обнаруживается). Достаточно помещаться в этом общем мире - поэтому даже откровенные идиоты гораздо охотнее бывают "приняты" в нем, чем люди, чей внутренний мир выходит за рамки конвенциональных смыслов,- последние почти неизбежно отторгаются ближними (на всех уровнях: от группы до государства), поскольку избыток их содержания ("лучшее - враг хорошего") есть нечто чуждое, несущее угрозу деструкции наличного, "обжитого" и уютного пространства чувствования и мышления.
Ортега-и- Гассет, Человек и люди.
У животного, конечно, и нет собственно своего, нет такого интенсивного и настоятельного внутреннего, какое возможно у человека. И самое наличие этого внутреннего не равнозначно ли почти его одействотворению в сосредоточении? На природном уровне различие между внешним и внутренним не имеет еще такого масштаба, как на человеческом.
Можно невольно провоцировать ближнего на агрессивность: выказывая себя мягким, готовым "понять и простить", слишком миролюбивым, безобидным, и благонамеренным. Это аналогично позе покорности у животных.
В глубине - животное начало. Странные улыбки, когда люди собираются вместе, напряжение и настороженность. Пренебрежение к тем, в ком недостает древнего, хищного, беспощадного эгоизма. Надо быть в "общении" в меру грегарным животным, с полновесно задействованными инстинктами нападения и защиты, властвования и подчинения, начиная с достаточно острого, звериного ощущения баланса сил, с иерархического чутья.
Властные отношения в социальном мире, выражаемые в прихотливой системе формальных и неформальных статусов - сложное производное от иерахических отношений на уровне прямых контактов в повседневности.
Я не может быть непосредственно вынесено в общение. Кроме того, что Я принципиально не вмещается во внешнее воплощение, оно ограничено в своем проявлении аналогичными притязаниями других Я. Иными словами, кроме затруднений, связанных собственно с бесконечностью и сокровенностью Я, т. е. внутреннего, есть препятствия, обусловленные неизбежным столкновением интересов воплощения различных Я на участке контактов, т. е. их взаимным сопротивлением. В этом плане эффективность "самовыражения" обратно пропорциональна духовному потенциалу.
Непонимание есть в известном смысле форма защиты и нападения, как проявление предпочтения личностных интересов собственных - интересам другого. Непонимание есть непризнание, отрицание. Мера понимания другого определяется как уровнем интеллектуального, и вообще духовного, развития, так и ситуацией в отношениях. В этом аспекте развитие интеллекта лишает защитной ограниченности, как тупости в восприятии и, так сказать, неторопливости в приятии Я другого. Поэтому люди, принадлежащие обыденности, предчувствуют - и это верное ощущение,- в расширении кругозора и в моральном росте опасность - риск подрыва иерархической устойчивости в кругу духовно косных других, всегда готовых корыстно, не отвечая взаимностью, воспользоваться беззаботно предоставленным вниманием. Отсюда преимущество сосредоточенной на собственных непосредственных жизненных интересах - "крепко сидящей на себе", по выражению Ницше,- посредственности перед беспечно открытым для другого "объективным" человеком.
Основание уверенности в себе, самоуважения, чувства собственного достоинства, приятия себя, самодовольства (различие между самоуважением и самодовольством требует особого разбора), т. е. вообще положительности самоотношения, представления о себе - "тонус", жизненность, интенсивность внутренней жизни. Либо я, по словам Шопенгауэра ("В дополнение к этике"), "пуст и шаток", и опасаюсь оказаться разоблаченным в этом, стать "жертвою насмешки и игрушкою всякого мальчишки",- либо имею в себе некое самодовлеющее содержание, делающее меня "веским" и устойчивым в отношениях с другими и составляющее мое соответствие себе (identity) как причастность бытию. "Уверенность в себе" есть почти по определению уверенность в этом содержании, в равенстве себе во времени (т. е., до известной степени, в преодолении времени, стремящегося стереть всякое внутреннее тождество, в успешном противостоянии потоку становления, в усилии быть, причаститься бытию), но также и в способности утвердить это содержание в общении, где оно непрерывно подвергается сомнению, в котором испытываются его действительность и связность. Два момента: самое содержание, и способность к сохранению и осуществлению его. Душа и характер.
Подавление Я неизбежно в природном порядке коммуникации. Ошибка Маркса и всех его предшественников и последователей в том, что они видят причину несправедливости лишь в экономической эксплуатации. Берут наиболее очевидный симптом иерархических отношений и приписывают ему значение их источника. Разоблачают иерархический характер отношений там, где он явно виден, где он достиг наиболее отчетливого внешнего оформления, институционального и правового, и не замечают его начала, коренящегося в сущности природной коммуникации. Эта ошибка и проявилась при социальном строительстве по марксовым "предначертаниям" (довольно смутным, впрочем).
Бубер, Проблема человека. Апеллирует к идеалу власти как духовного могущества (первое как следствие второго) и почти не говорит о реальности властных отношений. Понимание Ницше,- вместе с "дифирамбической патетикой" - куда ближе к исторической и эмпирической реальности власти.
"Проблема человека" видится Буберу то в сакраментальном космическом одиночестве (ужасавшем Паскаля), то в разрушении "органического" социума (идеализированного Тённисом вслед за Гирке). В целом, хотя в книге и попадаются замечательные места, эклектично и слишком отвлеченно, нередко - натянуто и выспренно, с изрядным налетом прекраснодушия, кое-где решительно уже маниловского. Построить балкон, чтоб с него Москву было видать, и чай там пить... Как бы славно!..