К вопросу об авто-свидетельствах Хайдеггера
/ к истории вопроса /
Всех - с Днём знаний !
Хотелось бы предложить вниманию интересующихся один из серии материалов цикла _Отстоять Хайдеггера_. Подготовив этот материал к 127-летию Хайдеггера (26 сентября с.г.), всё-таки, решил выложить его сегодня. Ибо время не ждёт! Чему, собственно, учит школа мысли этого великого философа!
Итак, повод: "сенсационная" публикация дневниковых записей Хайдеггера, принадлежащих периоду 30-х-40-х годов ХХ века и долгое время пролежавших под спудом в соответствии с волей самого автора. Будучи обозначены как "Чёрные тетради" по цвету переплёта, эти записи предъявлены миру как "чёрное автосвидетельство", в котором будто бы сам философ выражает свою "фашистскую идентичность".
На данный момент, по поводу "нацизма" и "антисемитизма" в философских, мировоззренческих и политических позициях Хайдеггера, эксперты, сопротивляясь массмедийной горячке на эту тему, пока не достигли консенсуса и не спешат делать однозначные выводы.
Однозначно же отрицательная позиция - в отношение приписывания философу как "нацистски-антисемитских" взглядов, так и, в целом, "антигуманистической" направленности мысли, - является стержневой для всего данного цикла и, особенно, серии Приложений к нему (см., ранее, из этой серии в комьюнити ru-philosophy: _Сильней, чем "Фауст" Гёте_).
Как отрицательной же является здесь позиция по поводу ещё одного жупела, сооружаемого в отношение философского проекта и наследия Хайдеггера. А именно - "контрмодернизма", который был найден в его резких критических заметках об эпохе Нового времени в "Чёрных тетрадях". Представляясь "иконоборцем" по отношению ко всей философской классике, немецкий философ предстаёт наиболее яростным ниспровергателем идейных "икон" Модерна. И по такого рода представлениям уже прослеживаются тенденции к консенсусу.
Всё же, будем надеяться, что мировое хайдеггероведение вскоре дозреет до одной, вполне здесь релевантной, возможности. Эта возможность заключается в том, чтобы увидеть, что бытийно-историческая критика, которую Хайдеггер адресует Модерну, вполне органично вписывается в целый пласт тех, конечно же известных хайдеггероведам, критических рефлексий, которые осуществлялись уже внутри этого общественно-исторического проекта (главным образом, марксизмом) и, тем более, в ситуации после модерна (что, разумеется, не исчерпывается интеллектуальным течением постмодернизма).
Отметив таким образом ключевые моменты сложившейся полемической ситуации (см., подробнее, по ссылке в подзаголовке), приступим к новому направлению проблематизации. Это - личностное измерение философского наследия и творческой биографии Хайдеггера.
Как мы увидим, и личность философа также стала камнем преткновения в рамках новой полемической волны, поднятой "Чёрными тетрадями" (далее сокращенно: ЧТ).
Отправным пунктом нашего критического разбора вновь будут материалы свежей статьи крупного отечественного хайдеггероведа проф. Мотрошиловой Н.В., всесторонне осветившей в этой статье полемическую ситуацию вокруг ЧТ.
Задавшись вопросом "Почему важно принимать во внимание особенности личности, характера Хайдеггера?", автор следующим образом характеризует эту ситуацию.
Этот аспект - личностно-поведенческий - нередко среди прочих с полными на то основаниями попадал в фокус дебатов (и в прежней хайдеггероведческой литературе он не был обойден вниманием). К сожалению, хайдеггероведы почти не откликнулись сегодня на новые вопрошания и интерес широкой публики и не предоставили релевантную, притом достоверную, информацию. Попытаюсь, заполняя этот пробел, предложить свои соображения.
Н.В. Мотрошилова. И снова о «Черных тетрадях» Мартина Хайдеггера
(к дебатам лета - осени 2015 г.) // Вопросы философии. 2016, №7.
Заполнение означенного пробела, в рамках данной статьи, осуществляется крайне односторонним образом. Здесь, очевидно, сказывается "диагноз социопатии", который проф. Мотрошилова поставила Хайдеггеру ещё в первой своей статье о ЧТ (см. материал по ссылке в подзаголовке данного поста); и здесь же, по всей видимости, проявляется её согласие с образом "иконоборца", которое она выразила в новой своей статье:
Хайдеггер, разрушая многие философские традиции, выступая против их «иконизации» (что ярко проявилось именно в «Черных тетрадях»), претендовал и надеялся на безраздельное утверждение на их месте, т.е. на иконизацию, одной лишь собственной философии.
Н.В. Мотрошилова. Там же. Прим. 3.
И вот, в этом ключе воспроизводится психологический портрет личности философа, а отображенные на этом портрете черты "эгоцентризма" и "мании величия" увязываются также с пресловутым "нацистским ангажементом".
... после изучения обширного материала создается стойкое впечатление: если Хайдеггер кого-то и любил постоянно, то это, действительно, был «он сам и никто другой»...
При этом речь идет не о чертах, в той или иной мере присущих каждому человеку (определенном эгоизме, тяготении к самооправданию и т.д.), а о некоем другом, отнюдь не рядовом и очень сильном у Хайдеггера свойстве его личности: по существу в центр мира и даже «картины мира» Хайдеггер неизменно ставил себя самого, прежде всего как мыслителя-новатора¸ философа особого, «на все-де времена» значимого стиля; по сути дела, он возвышал свою философию над всеми философскими идеями и прошлого, и особенно настоящего. «Черные тетради» уже не оставляют в этом никаких сомнений. <...>
Некоторые личностные черты Хайдеггера - непомерное тщеславие, страстное желание всегда и во всем играть первую скрипку, как и уверенность в том, что такого философа-новатора, как он, у человечества не было и не будет, - также помогают понять сам его нацистский ангажемент, а впоследствии и упорную нераскаянность в том, что он пошел на такой союз.
Там же, основной текст.
Тем самым, вопреки настойчивым отмежеваниям от массмедийного шоу, выстраивается образ эдакого "самопровозглашенного фюрера от философии". Здесь следует коротко заметить по поводу несостоятельности данного "психологического портрета".
Во-первых, эти "нарциссические" черты, будто бы доминирующие в душевном складе Хайдеггера, совсем не вяжутся с теми его реальными достижениями, которые предполагают огромную самоотверженность, как вначале пути, так и на всём его дальнейшем протяжении, каких бы высот он не достигал.
Тем более, во-вторых, немецкий корпоративизм, в сколь великой мере он оказался способен стать "благодатной" почвой для зарождения и развития нацистских идей и их практической реализации, столь же мало он мог бы способствовать каким-либо заметным достижениям, если в мотивации человека преобладает его "эго".
В нынешнем обществе, где эгоистическая атомизация общественных отношений становится принципом корпоративистского устройства, и где какая бы то ни было идейность перестаёт быть мобилизующим и консолидирующим началом (см. по теме), в этом состоянии, да, состояние "сам себе фюрер" способно стать массовым трендом и вполне способствует успешной реализации соответствующих амбиций. В том числе, амбиций, являющихся фашистскими по своей сути. И это, конечно, в дальнейшем грозит воспроизвести крупные формы неофашистского корпоративизма. Но, опять-таки, это именно за счёт трансформации эгоцентрически ориентированных воль - в воли, центрированные на сверх-человеческом начале и основанные на соответствующей идейности.
Отмечая проблематичность корреляционной связки "социопатия=>нарциссизм=>нацизм" применительно к Хайдеггеру, в то же время надо иметь в виду, что его личностно-психологические черты, обрисованные в статье Мотрошиловой, взяты ею из такого источника, как свидетельства близких и коллег философа (например, Ясперс и Арендт). Однако, учитывая тоже индивидуально-субъективный и ситуационный характер этих свидетельств, под вопросом всё же остаётся доминирующий характер этих черт у их обладателя.
Определенный разворот этой проблематизации, на материале альтернативного психологического портрета личности Хайдеггера, будет предпринят в следующем материале этой серии. Здесь же, предваряя этот опыт, затронем экзистенциально- и историософско- метафизические аспекты внимания к личностно-психологической стороне творческой биографии философа. А также - концептуально-методологические аспекты этого внимания.
Во внимании к вышеозначенным недоразумениям и аберрациям в осмыслении этой биографии, следует выделить и рассмотреть связь личностного и родового начал в бытии человеком (см. в тему - о личностной уникальности, которая возникает из самого существа человеческого рода). Прежде всего, эти элементы не следует смешивать с индивидуальным и видовым в этом бытии. В этой паре вполне отчётливо первое слагаемое предстаёт как экземпляр второго слагаемого. В случае же пары личностное/родовое, грань, отделяющая одно от другого, становится далеко не всегда улавливаемой.
Например, вот эти строки произведения Горького "Человек":
идет свободный, гордый Человек дале́ко впереди людей и выше жизни,
- здесь говорится, очевидно, о родовой сущности человека и об историческом пути этой сущности. Ибо в качестве спутников здесь присутствуют такие универсалии человеческого бытия, как Любовь, Дружба, Надежда, Вера, Ненависть, Гнев. Однако почему тогда Человек оказывается далёко впереди людей? Как будто речь о некоем, так сказать "зарвавшемся", индивидууме. Который, к тому же, стремится возвыситься даже над жизнью, при том, что именно жизненность является родовым атрибутом.
Родовая сущность человека, обладая духовными свойствами, в этом смысле, действительно, оказывается выше чисто природной жизненности. Однако, в этом качестве, она должна неотъемлемо присутствовать во всех и каждом из людей. Почему же тогда эта сущность отделяется и отдаляется от этих своих конкретных воплощений?
Ответ, который даёт философия, адресует, с одной стороны, к отчуждению человека в его актуально-историческом состоянии, с другой стороны, к его способности преодолевать отчужденное состояние в восходящем пути реализации культуро-творческих возможностей своего духа.
Что интересно, Хайдеггер оказывается, по сути, единодушен с Марксом в таком взгляде на человека. При том, что эти мыслители принадлежат к разным философским школам.
И это ещё в тему историософско-метафизической конгениальности философии Хайдеггера и марксистско-ленинской традиции. Акцентируясь на проблеме отчуждения.
Отчуждение предстаёт, соответственно, в двух различных аспектах (см., подробнее, о _концептуальном мосте Хайдеггер/Маркс_ в цикле _К интерпретационной конфликтологии_):
- в бытийно-историческом аспекте - как ускользание человека от экзистенциально собственных возможностей быть в мире и соответствующим образом относиться к своему бытию и бытию в целом;
- в общественно-историческом аспекте - как расслоение внутри человеческих общностей в связи с отношениями по поводу собственности на орудия и продукты труда.
Аспекты различные, но это лишь разные измерения одного и того же процесса. Того процесса, в котором родовая сущность человека "приватизируется", представая в качестве средства для поддержания индивидуального существования (Маркс). И всё это лишь для того, чтобы бытие этой сущности "обобществилось", превратившись в дистанцированно-усреднённо-уравнивающее мерило отношений и решений, тем самым обрушив возможности быть человеком в безмерность и бессобытийность (Хайдеггер).
Общественно-историческая суть этого процесса состоит в том, что буржуазные формы государства и права сохраняются даже на определенных фазах реализации коммунистического проекта (см. подробнее: Маркс и Ленин о пути из недр капитализма к состоянию каждый по способностям, каждому - по потребностям). Более того, мутация этих форм способна приводить к контр-модернизационному реваншу (см. по теме).
Бытийно-историческая подоплека этих контроверз и соответствующее понимание вызовов, от приуготовления к встрече которых зависит возможность общественно-исторического развития, эти подоплека и понимание состоят в следующем.
Самое раннее около 2300 года может снова возвратиться История. Тогда американизм исчерпает себя в силу избытка своей пустоты. Но до того человек будет делать свои еще непредвиденные шаги-вперед (Fort-schritte) в ничто, не будучи в состоянии признать, и стало быть, преодолеть это пространство своего быстрого продвижения. Воспоминания о прошлом (Gewesene) и скрытом существовании (Wesende) будут все более смутными и запутанными... Некоторое кажущееся богатство войдет в историю затяжного окончания Нового времени из-за того, что в этом конечном состоянии цивилизованного варварства (! Курсив мой. - Н.М.) одни будут бороться за цивилизацию, другие - за варварство, но [обе стороны] будут делать это с той же манией расчетливости. Так возникнет соразмерная пустоте пустыня, которая полностью распространит вокруг себя видимость никогда не существовавшей полноты.
(Цит. по первой статье Н.В. Мотрошиловой о ЧТ.
См. т.ж. цит. фрагмент в первом варианте статьи на сайте ИФ РАН).
Наверно, и здесь критический взгляд хайдеггероведа мог бы усмотреть патологическое стремление занять некую "мета-позицию", воспарив над миром, сделав его предметом фобических проекций и предоставив будущим поколениям участвовать в его исторической судьбе...
Однако, что же тогда с личностным? В данном случае - с тем, как оно явлено в философах? То есть - в тех личностях, которые своими жизнью и творчеством наиболее концентрированно выражают историческое бытие Человека, совершающего свой путь, будучи вооруженным только силой Мысли, которая то молнии подобна, то холодно спокойна, точно меч; путь, на котором Человек один - среди загадок бытия, один - среди толпы своих ошибок (Горький).
Молниеносные озарения мысли, способные выхватить из отчужденческого мрака единственно решающее на пути обретения человечеством своего единого родово-сущностного начала. Меч мышления, который призван прорубать этот путь, обрушиваясь на отчужденческие путы, также становящиеся явными в свете молний мысли.
И - уединение, которого востребуют эти озарения и задача выковать этот меч.
Чем же отличается это уединение от социопатически презрительного запирательства в себе? Как отличить первое от второго?... отличить, высвободившись для этого из морока маниакально-расчетливых махинаций (см. в тему: _аутентичность vs. аутизм_).
В ключе этих вопросов, ещё нечто о пресловутом "контрмодернистском иконоборчестве" Хайдеггера.
Несовершеннолетием как программой, или программным обоснованием несовершеннолетия, философия Хайдеггера не в последнюю очередь становится потому, что она запрещает всякую критику в свой адрес. Хайдеггер не хочет и не может допустить того, чтобы в его философии что-либо было скорригировано. Ни филологами, ни даже историками философии. Кто его критикует, тот спрашивает об основаниях и тем самым, как представляется Хайдеггеру, встраивается в традицию рассчитывающего мышления, в традицию нововременной философии субъекта. А значит, присоединяется к философии тех, кто защищает букву против духа, историческую точность против так называемого «сущностного мышления» - и кого настигает анафема забвения бытия. «Всякое опровержение в поле существенного мышления - глупость», - некогда написал Хайдеггер [Heidegger 2010, 28]. Филологи, историки философии, специалисты в науках о духе, эксперты - все они, по Хайдеггеру, не мыслят. Благодаря такому диагнозу вопрос обо всех них решен коллективно... Во всяком случае, было бы совершенно бессмысленно пытаться возражать Хайдеггеру используя те аргументы, размышления, возражения, которые противоречат его тезисам о характере Нового времени вообще и позднего Нового времени (der Moderne), в частности. Все это нам надо оставить при себе. Ведь Хайдеггер не стремится сделать эти свои тезисы истинными, притом что они могут и не быть ложными. Они поселены по ту сторону критики...
Х.-Ф. Клемме. Несовершеннолетие как программа. Опыт рассуждения о
Хайдеггере и его критике позднего Нового времени // Вопросы философии. 2016, №7.
"Несовершеннолетие", - выход из которого является, согласно Канту, "ответом на вопрос: что такое просвещение", - это такое состояние, в котором человек, обладая рассудком, не проявляет решимости и мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого.
О фундаментальных трудностях в реализации этой максимы Модерна на страницах данного
блога неоднократно говорилось - как об обратном эффекте, который в постмодернизированном состоянии общества появляется в виде _диктатуры "... и других"_ (см. фрагмент); соответственно - как о серьезных преградах на пути к языку ответственности (см. фрагмент).
С другой стороны, говорилось о том, какова в этой ситуации действительная роль философского проекта,
в котором чрезвычайно заботливо продумана самая проектность философского мышления. Продумана, чтобы явиться как дело мысли и явить суть этого дела.
В этом качестве, философский проект Хайдеггера - это, с одной стороны, необходимое в понимании магистральных путей мировой философской мысли новейшего периода истории; с другой стороны - возможное в ви́дении перспективы развития этой мысли в будущем. Эти необходимое и возможное также увязаны с очень глубоким, проникновенным и чутким осмыслением философской традиции от самых истоков её зарождения до её современного состояния. В этом осмыслении, чрезвычайно почтительное отношение к этой традиции сочетается с критической взыскательностью к достигнутому и запечатленному в ней. Это кропотливый опыт описания-толкования, в котором философская традиция призвана удостовериться в первоистоках своего бытийно-исторического осуществления, чтобы найти пути этого осуществления в будущем
(см. подробнее: _ Хайдеггер ИЛИ "другие"_).
И это как раз к вопросу о нормообразующих основаниях "диагноза", благодаря которому "вопрос о специалистах-экспертах решен коллективно". Да, культурная традиция, формирующие её духовные начала (предмет наук о духе) - это большой коллективный труд. Эпохальные этапы исторического развития традиции - это множество пластов культурно-исторического опыта, связанных логикой самого хода истории. Культуро-творческий дух либо сообразуется с этой логикой, либо отчуждается от неё, что, однако, тоже подчинено определенным закономерностям хода истории (и это не только диалектическая школа Нового времени, - см. параграф 3.1. данного цикла: принцип единства исторического и логического в свете бытийно-исторического мышления). Экспертные решения, в этом смысле, пред-решены (об этом ещё в заключительных абзацах данного поста). Что, разумеется, не означает какого-либо фатализма. Но дело в том, чтобы эти решения, наоборот, руководствовались стремлением
максимально _высвободить_ ви́дение, осуществляемое из предвосхищающего заступания в миро-проектирующий набросок, рефлексивного обращения на его структурное целое и интуитивного схватывания решающего для понимания в актуальные моменты
(см., подробнее, о намерении Хайдеггера "перевоспитать наш глаз и переориентировать наш взгляд").
Таким образом, мы вновь - и неизбежно (!) - сталкиваемся с герменевтической ситуацией. И - с её игнорированием теми, кто должен с ней сообразовываться уже по самим своим профессиональным обязательствам.
Там, где звучит призыв к возможности _созреть для мышления_, и где, соответственно, свидетельствуются те сложные барьеры, которые возникают на этом пути, там этот призыв встречает какую-то прямо таки детскую обиду. Дескать, обзывают "глупыми"; возводят какие-то преграды, не давая возразить с точки зрения привычных представлений о своём предмете и способов этого представления; запрещают пользоваться удобными, находящимися под рукой средствами концептуализации и аргументации и т.д. и т.п.
Однако же отнюдь не высокомерный произвол является здесь источником вменения обязательств. В том-то и дело, что положение обязывает. И прежде всего обязывает к тому, чтобы жить по средствам!
Это, что касается проблем овладения мечом мышления. Теперь - о молниеносности мысли.
Сначала, ещё выдержка из статьи немецкого профессора Клемме.
«Подлинное» и «целое», как их рассматривал сам Хайдеггер после 1945 г., прояснятся из формулировок его Бременского доклада 1949 г. «То, что мыслитель речёт о бытии (das Sein), - разъясняет Хайдеггер, - это не его взгляд. Сказанное - это говорящее через него эхо того притязания (Anspruchs), которое выдвигает само [подлинное] бытие (das Seyn) и в котором Оно, бытие (Es), приводит себя к проговариванию (zur Sprache bringt). Быть эхом труднее, и потому это происходит реже, чем обладание [какими-либо] взглядами-подходами и защита каких-либо точек зрения. Быть эхом - страдание мышления. Его страсть - тихая трезвость» (Einblick in das was ist. Bremer Vorträge 1949: Das Ding, Das Gestell, Die Gefahr, Die Kehre [Heidegger 1994, 66]). Хайдеггер вообще не разделяет никаких взглядов и не защищает никаких точек зрения; он не говорит в модусе «Man», многих [людей], он также не ориентирован на Я и Ты, он не философ диалога или интерсубъективности.
Х.-Ф. Клемме. Там же.
Иначе - так.
Притязание, исходящее от Бытия, эхом далёкого грядущего отзывается в настоящем. И, отзываясь, способно сказать-ся в речи, которая стремится выразить прозрение в то, что есть (Einblick in das was ist - тема упомянутого доклада). Сказываясь же в речи, это эхо отзывается в диалоге, который связывает отношения Я и Ты.
Прозрение же, происходя в настоящем благодаря страстно-трезвой чуткости, имеет характер мгновенно-очного с-видетельства.
Мгновение ока, происходя из решимости, вглядывается прежде всего и единственно в то, что решающе в ситуации поступания. Оно - модус решившегося экзистирования, в котором Dasein как бытие-в-мире вглядывается в мир и удерживает его в поле зрения. А поскольку Dasein как бытие-в-мире есть также со-бытие с другим Dasein, подлинное экзистирующее бытие-друг-с-другом должно первично определяться из решимости каждого в одиночку. Только из решительного обособления (Vereinzelung) и в нем Dasein становится собственно свободным и открытым для Ты. Бытие-друг-с-другом - не назойливая попытка Я втереться в доверие к Ты, проистекающая из взаимной беспомощности и желания друг за друга спрятаться. Напротив, экзистирующее «вместе» и «друг-с-другом» имеют основание в подлинном обособлении каждого в одиночку, которое определено настоянием как мгновением ока. Быть одиноким или обособленным не значит упорствовать в своих приватных желаниях, но - быть свободным для фактичных возможностей той или иной экзистенции.
Из сказанного должно быть ясно, по меньшей мере, одно: мгновение ока присуще исходной и исконной временности Dasein и представляет собой первичный и собственно-свой модус настоящего как настояния.
Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. СПб.: ВРФШ, 2001. § 20 (в).
Конечно, в период ЧТ (30-40 гг. ХХ в.) Хайдеггер подверг жёсткой критике свои собственные достижения более раннего периода, которому принадлежат "Основные проблемы феноменологии" (ОПФ, 1927), развивающие то, что не вошло в опубликованный текст "Бытия и времени" (БВ, 1926). И всё-таки, реализуемая в данном цикле стратегия _наведения концептуальных мостов между "Хайдеггером-I" и "Хайдеггером-II"_ (см. 2.2.), будучи сущностно соразмерной стратегии самого творческого пути философа (ср. 3.3. - авто-свидетельство философа: Хайдеггер II возможен только благодаря Хайдеггеру I, а Хайдеггер I уже включал Хайдеггера II), вполне допускает обращение к работам раннего периода. Тем более что ОПФ - это курс лекций, то есть опыт живого общения философа с аудиторией.
Что же касается слов о решительном обособлении каждого в одиночку, - если воспринимать сказанное решаясь внять его содержанию сообразно контексту. Что значит - воспринимать сказанное в противо-ходе такому его восприятию, которое только идентифицирует отвлеченные "атомы" словесных форм, чтобы механически собрать их в рамках некой привычной рубрики. Когда эти слова предстанут, скорей всего, эдакой "апологией индивидуализма", которая-де для пущей суггестии облечена в формы некой "философической зауми".
Так вот, в противоположность всему этому, требуется взаимоувязывать элементы высказывания тем единственно возможным способом, каким они образуют смысловое единство, которое пред-структурирует это высказывание и тем самым пред-решает возможности его интерпретации. Требуется раз-решить интерпретацию на это единство, и именно ввиду этого решаться внять! Что, собственно, и будет означать обособление. Которое необходимо для того чтобы сосредоточиться на том единственном, в чём заключён смысл, обращенный как настоятельное требование этой ситуации. Настояние этого требования, обращенного к тому, кто вникает в смысл, состоит в том, чтобы он со-настроился темпоральному устройству речи того, кто этот смысл сообщил. То есть ситуация требует проникнутся временны́м течением мысли сообщающего (также см. параграф 3.3. данного цикла; плюс - в тему - об изречении временения в связи с темой мгновения ока). Во временно́й структуре смысловое единство разворачивается как взаимосвязь концептуальных решений, которыми размечена эта мысль и которые берут эту разметку в значимости мира как ценностно-смысловой структуры. Проникнуться миро-временно́й пред-устроенностью мысли необходимо для того, чтобы формирующие её концептуальные решения вновь становились мгновенно-очными молниями (теперь для вникающего в смысл), высвечивающими то, что решающе в этой мысли.
Именно так мышление удостоверяет свою осново-возможность в бытии и становится способно со-притязать ему, и обобществлять это своё со-притязание в совместном друг-с-другом бытии-в-мире. Здесь имеют своё начало бытийно-исторические смыслы, образующие каркас, на котором держится (должно держаться, преодолевая отчуждение) общественно-историческое миро-проектирование и обеспечивающие его социально-политическая система, институты, деятельностные и мета-нарративные структуры (см. по теме: мгновенья раздают).
Вот то, что постигается (должно постигаться) через уединение и что, благодаря ему, претворяется (должно претворяться) в жизнь. В этом своем предназначении уединение не имеет ничего общего ни с досужим времяпрепровождением наедине с собой, ни, тем более, с какими-либо патологическим эскапизмом по отношению к окружающему миру. Бытийно-историческая суть уединения состоит в том, чтобы быть условием возможности единомыслия (см. по проблеме). Которое должно обретаться не только в виде совпадения идеалов, представлений, позиций у определенной совокупности людей. Для того чтобы это совпадение возымело действительную истинность и для того чтобы эта совокупность стала структурированной общностью, единомыслие должно сбыться как возможность _совместного высвобождения для внятия единственно решающему из единящего целого нашей Заботы_ (о чём тоже неоднократно, ср. наиболее злободновно насущное - о _работе ради перспективы_).
Применительно же к конкретным межличностным (Я и Ты) и внутригрупповым (Мы) отношениям, это -
возможность такой заботливости, которая не столько заступает на место другого, сколько заступничает за него в его экзистенциальном умении быть, чтобы не снять с него "заботу", но собственно как таковую ее вернуть. Эта заботливость, сущностно касающаяся собственной заботы - т.е. экзистенции другого, а не чего, его озаботившего, помогает другому стать в своей заботе зорким и для нее свободным.
Хайдеггер М. Бытие и время. М.: "Ad Marginem", 1997. § 26.
И вот, собственно эмпирические свидетельства заступничества за других (и это уже поздний период: 1959-1969 гг., - см. фрагмент 1-го Приложения к циклу _Отстоять Хайдеггера_: свидетельства М. Босса).
"При всём его презрении к психологическим и психопатологическим теориям, наполнявшим наши головы, он - и это было его большой заслугой - на протяжении целого десятилетия брал на себя похожую на сизифов труд задачу помогать моим друзьям, коллегам и ученикам - в рамках ставших со временем широко известными Цолликоновских семинаров - закладывать фундамент нашей врачебной деятельности. В неустанном, никогда не убывающем терпении и смирении, с которым он продолжал это делать вплоть до самой границы своих физических возможностей, представлено твёрдое доказательство величия собственной хайдеггеровской человечности. Своим отношением к нашему цолликоновскому кругу он подтверждал, что о высшей форме отношения к Другому - самоотверженно любящей заботливости (Fürsorge), которая, заступничая (vorausspringenden), освобождает Другого для него самого, - он умел не только говорить и писать, но был готов являться её живым примером".
Эта - экзистенциальная - эмпирия, очевидно, должна быть ключевой в создании психологического портрета Хайдеггера.
Всех - с Днём знаний !
Хотелось бы предложить вниманию интересующихся один из серии материалов цикла _Отстоять Хайдеггера_. Подготовив этот материал к 127-летию Хайдеггера (26 сентября с.г.), всё-таки, решил выложить его сегодня. Ибо время не ждёт! Чему, собственно, учит школа мысли этого великого философа!
Итак, повод: "сенсационная" публикация дневниковых записей Хайдеггера, принадлежащих периоду 30-х-40-х годов ХХ века и долгое время пролежавших под спудом в соответствии с волей самого автора. Будучи обозначены как "Чёрные тетради" по цвету переплёта, эти записи предъявлены миру как "чёрное автосвидетельство", в котором будто бы сам философ выражает свою "фашистскую идентичность".
На данный момент, по поводу "нацизма" и "антисемитизма" в философских, мировоззренческих и политических позициях Хайдеггера, эксперты, сопротивляясь массмедийной горячке на эту тему, пока не достигли консенсуса и не спешат делать однозначные выводы.
Однозначно же отрицательная позиция - в отношение приписывания философу как "нацистски-антисемитских" взглядов, так и, в целом, "антигуманистической" направленности мысли, - является стержневой для всего данного цикла и, особенно, серии Приложений к нему (см., ранее, из этой серии в комьюнити ru-philosophy: _Сильней, чем "Фауст" Гёте_).
Как отрицательной же является здесь позиция по поводу ещё одного жупела, сооружаемого в отношение философского проекта и наследия Хайдеггера. А именно - "контрмодернизма", который был найден в его резких критических заметках об эпохе Нового времени в "Чёрных тетрадях". Представляясь "иконоборцем" по отношению ко всей философской классике, немецкий философ предстаёт наиболее яростным ниспровергателем идейных "икон" Модерна. И по такого рода представлениям уже прослеживаются тенденции к консенсусу.
Всё же, будем надеяться, что мировое хайдеггероведение вскоре дозреет до одной, вполне здесь релевантной, возможности. Эта возможность заключается в том, чтобы увидеть, что бытийно-историческая критика, которую Хайдеггер адресует Модерну, вполне органично вписывается в целый пласт тех, конечно же известных хайдеггероведам, критических рефлексий, которые осуществлялись уже внутри этого общественно-исторического проекта (главным образом, марксизмом) и, тем более, в ситуации после модерна (что, разумеется, не исчерпывается интеллектуальным течением постмодернизма).
Отметив таким образом ключевые моменты сложившейся полемической ситуации (см., подробнее, по ссылке в подзаголовке), приступим к новому направлению проблематизации. Это - личностное измерение философского наследия и творческой биографии Хайдеггера.
Как мы увидим, и личность философа также стала камнем преткновения в рамках новой полемической волны, поднятой "Чёрными тетрадями" (далее сокращенно: ЧТ).
Отправным пунктом нашего критического разбора вновь будут материалы свежей статьи крупного отечественного хайдеггероведа проф. Мотрошиловой Н.В., всесторонне осветившей в этой статье полемическую ситуацию вокруг ЧТ.
Задавшись вопросом "Почему важно принимать во внимание особенности личности, характера Хайдеггера?", автор следующим образом характеризует эту ситуацию.
Этот аспект - личностно-поведенческий - нередко среди прочих с полными на то основаниями попадал в фокус дебатов (и в прежней хайдеггероведческой литературе он не был обойден вниманием). К сожалению, хайдеггероведы почти не откликнулись сегодня на новые вопрошания и интерес широкой публики и не предоставили релевантную, притом достоверную, информацию. Попытаюсь, заполняя этот пробел, предложить свои соображения.
Н.В. Мотрошилова. И снова о «Черных тетрадях» Мартина Хайдеггера
(к дебатам лета - осени 2015 г.) // Вопросы философии. 2016, №7.
Заполнение означенного пробела, в рамках данной статьи, осуществляется крайне односторонним образом. Здесь, очевидно, сказывается "диагноз социопатии", который проф. Мотрошилова поставила Хайдеггеру ещё в первой своей статье о ЧТ (см. материал по ссылке в подзаголовке данного поста); и здесь же, по всей видимости, проявляется её согласие с образом "иконоборца", которое она выразила в новой своей статье:
Хайдеггер, разрушая многие философские традиции, выступая против их «иконизации» (что ярко проявилось именно в «Черных тетрадях»), претендовал и надеялся на безраздельное утверждение на их месте, т.е. на иконизацию, одной лишь собственной философии.
Н.В. Мотрошилова. Там же. Прим. 3.
И вот, в этом ключе воспроизводится психологический портрет личности философа, а отображенные на этом портрете черты "эгоцентризма" и "мании величия" увязываются также с пресловутым "нацистским ангажементом".
... после изучения обширного материала создается стойкое впечатление: если Хайдеггер кого-то и любил постоянно, то это, действительно, был «он сам и никто другой»...
При этом речь идет не о чертах, в той или иной мере присущих каждому человеку (определенном эгоизме, тяготении к самооправданию и т.д.), а о некоем другом, отнюдь не рядовом и очень сильном у Хайдеггера свойстве его личности: по существу в центр мира и даже «картины мира» Хайдеггер неизменно ставил себя самого, прежде всего как мыслителя-новатора¸ философа особого, «на все-де времена» значимого стиля; по сути дела, он возвышал свою философию над всеми философскими идеями и прошлого, и особенно настоящего. «Черные тетради» уже не оставляют в этом никаких сомнений. <...>
Некоторые личностные черты Хайдеггера - непомерное тщеславие, страстное желание всегда и во всем играть первую скрипку, как и уверенность в том, что такого философа-новатора, как он, у человечества не было и не будет, - также помогают понять сам его нацистский ангажемент, а впоследствии и упорную нераскаянность в том, что он пошел на такой союз.
Там же, основной текст.
Тем самым, вопреки настойчивым отмежеваниям от массмедийного шоу, выстраивается образ эдакого "самопровозглашенного фюрера от философии". Здесь следует коротко заметить по поводу несостоятельности данного "психологического портрета".
Во-первых, эти "нарциссические" черты, будто бы доминирующие в душевном складе Хайдеггера, совсем не вяжутся с теми его реальными достижениями, которые предполагают огромную самоотверженность, как вначале пути, так и на всём его дальнейшем протяжении, каких бы высот он не достигал.
Тем более, во-вторых, немецкий корпоративизм, в сколь великой мере он оказался способен стать "благодатной" почвой для зарождения и развития нацистских идей и их практической реализации, столь же мало он мог бы способствовать каким-либо заметным достижениям, если в мотивации человека преобладает его "эго".
В нынешнем обществе, где эгоистическая атомизация общественных отношений становится принципом корпоративистского устройства, и где какая бы то ни было идейность перестаёт быть мобилизующим и консолидирующим началом (см. по теме), в этом состоянии, да, состояние "сам себе фюрер" способно стать массовым трендом и вполне способствует успешной реализации соответствующих амбиций. В том числе, амбиций, являющихся фашистскими по своей сути. И это, конечно, в дальнейшем грозит воспроизвести крупные формы неофашистского корпоративизма. Но, опять-таки, это именно за счёт трансформации эгоцентрически ориентированных воль - в воли, центрированные на сверх-человеческом начале и основанные на соответствующей идейности.
Отмечая проблематичность корреляционной связки "социопатия=>нарциссизм=>нацизм" применительно к Хайдеггеру, в то же время надо иметь в виду, что его личностно-психологические черты, обрисованные в статье Мотрошиловой, взяты ею из такого источника, как свидетельства близких и коллег философа (например, Ясперс и Арендт). Однако, учитывая тоже индивидуально-субъективный и ситуационный характер этих свидетельств, под вопросом всё же остаётся доминирующий характер этих черт у их обладателя.
Определенный разворот этой проблематизации, на материале альтернативного психологического портрета личности Хайдеггера, будет предпринят в следующем материале этой серии. Здесь же, предваряя этот опыт, затронем экзистенциально- и историософско- метафизические аспекты внимания к личностно-психологической стороне творческой биографии философа. А также - концептуально-методологические аспекты этого внимания.
Во внимании к вышеозначенным недоразумениям и аберрациям в осмыслении этой биографии, следует выделить и рассмотреть связь личностного и родового начал в бытии человеком (см. в тему - о личностной уникальности, которая возникает из самого существа человеческого рода). Прежде всего, эти элементы не следует смешивать с индивидуальным и видовым в этом бытии. В этой паре вполне отчётливо первое слагаемое предстаёт как экземпляр второго слагаемого. В случае же пары личностное/родовое, грань, отделяющая одно от другого, становится далеко не всегда улавливаемой.
Например, вот эти строки произведения Горького "Человек":
идет свободный, гордый Человек дале́ко впереди людей и выше жизни,
- здесь говорится, очевидно, о родовой сущности человека и об историческом пути этой сущности. Ибо в качестве спутников здесь присутствуют такие универсалии человеческого бытия, как Любовь, Дружба, Надежда, Вера, Ненависть, Гнев. Однако почему тогда Человек оказывается далёко впереди людей? Как будто речь о некоем, так сказать "зарвавшемся", индивидууме. Который, к тому же, стремится возвыситься даже над жизнью, при том, что именно жизненность является родовым атрибутом.
Родовая сущность человека, обладая духовными свойствами, в этом смысле, действительно, оказывается выше чисто природной жизненности. Однако, в этом качестве, она должна неотъемлемо присутствовать во всех и каждом из людей. Почему же тогда эта сущность отделяется и отдаляется от этих своих конкретных воплощений?
Ответ, который даёт философия, адресует, с одной стороны, к отчуждению человека в его актуально-историческом состоянии, с другой стороны, к его способности преодолевать отчужденное состояние в восходящем пути реализации культуро-творческих возможностей своего духа.
Что интересно, Хайдеггер оказывается, по сути, единодушен с Марксом в таком взгляде на человека. При том, что эти мыслители принадлежат к разным философским школам.
И это ещё в тему историософско-метафизической конгениальности философии Хайдеггера и марксистско-ленинской традиции. Акцентируясь на проблеме отчуждения.
Отчуждение предстаёт, соответственно, в двух различных аспектах (см., подробнее, о _концептуальном мосте Хайдеггер/Маркс_ в цикле _К интерпретационной конфликтологии_):
- в бытийно-историческом аспекте - как ускользание человека от экзистенциально собственных возможностей быть в мире и соответствующим образом относиться к своему бытию и бытию в целом;
- в общественно-историческом аспекте - как расслоение внутри человеческих общностей в связи с отношениями по поводу собственности на орудия и продукты труда.
Аспекты различные, но это лишь разные измерения одного и того же процесса. Того процесса, в котором родовая сущность человека "приватизируется", представая в качестве средства для поддержания индивидуального существования (Маркс). И всё это лишь для того, чтобы бытие этой сущности "обобществилось", превратившись в дистанцированно-усреднённо-уравнивающее мерило отношений и решений, тем самым обрушив возможности быть человеком в безмерность и бессобытийность (Хайдеггер).
Общественно-историческая суть этого процесса состоит в том, что буржуазные формы государства и права сохраняются даже на определенных фазах реализации коммунистического проекта (см. подробнее: Маркс и Ленин о пути из недр капитализма к состоянию каждый по способностям, каждому - по потребностям). Более того, мутация этих форм способна приводить к контр-модернизационному реваншу (см. по теме).
Бытийно-историческая подоплека этих контроверз и соответствующее понимание вызовов, от приуготовления к встрече которых зависит возможность общественно-исторического развития, эти подоплека и понимание состоят в следующем.
Самое раннее около 2300 года может снова возвратиться История. Тогда американизм исчерпает себя в силу избытка своей пустоты. Но до того человек будет делать свои еще непредвиденные шаги-вперед (Fort-schritte) в ничто, не будучи в состоянии признать, и стало быть, преодолеть это пространство своего быстрого продвижения. Воспоминания о прошлом (Gewesene) и скрытом существовании (Wesende) будут все более смутными и запутанными... Некоторое кажущееся богатство войдет в историю затяжного окончания Нового времени из-за того, что в этом конечном состоянии цивилизованного варварства (! Курсив мой. - Н.М.) одни будут бороться за цивилизацию, другие - за варварство, но [обе стороны] будут делать это с той же манией расчетливости. Так возникнет соразмерная пустоте пустыня, которая полностью распространит вокруг себя видимость никогда не существовавшей полноты.
(Цит. по первой статье Н.В. Мотрошиловой о ЧТ.
См. т.ж. цит. фрагмент в первом варианте статьи на сайте ИФ РАН).
Наверно, и здесь критический взгляд хайдеггероведа мог бы усмотреть патологическое стремление занять некую "мета-позицию", воспарив над миром, сделав его предметом фобических проекций и предоставив будущим поколениям участвовать в его исторической судьбе...
Однако, что же тогда с личностным? В данном случае - с тем, как оно явлено в философах? То есть - в тех личностях, которые своими жизнью и творчеством наиболее концентрированно выражают историческое бытие Человека, совершающего свой путь, будучи вооруженным только силой Мысли, которая то молнии подобна, то холодно спокойна, точно меч; путь, на котором Человек один - среди загадок бытия, один - среди толпы своих ошибок (Горький).
Молниеносные озарения мысли, способные выхватить из отчужденческого мрака единственно решающее на пути обретения человечеством своего единого родово-сущностного начала. Меч мышления, который призван прорубать этот путь, обрушиваясь на отчужденческие путы, также становящиеся явными в свете молний мысли.
И - уединение, которого востребуют эти озарения и задача выковать этот меч.
Чем же отличается это уединение от социопатически презрительного запирательства в себе? Как отличить первое от второго?... отличить, высвободившись для этого из морока маниакально-расчетливых махинаций (см. в тему: _аутентичность vs. аутизм_).
В ключе этих вопросов, ещё нечто о пресловутом "контрмодернистском иконоборчестве" Хайдеггера.
Несовершеннолетием как программой, или программным обоснованием несовершеннолетия, философия Хайдеггера не в последнюю очередь становится потому, что она запрещает всякую критику в свой адрес. Хайдеггер не хочет и не может допустить того, чтобы в его философии что-либо было скорригировано. Ни филологами, ни даже историками философии. Кто его критикует, тот спрашивает об основаниях и тем самым, как представляется Хайдеггеру, встраивается в традицию рассчитывающего мышления, в традицию нововременной философии субъекта. А значит, присоединяется к философии тех, кто защищает букву против духа, историческую точность против так называемого «сущностного мышления» - и кого настигает анафема забвения бытия. «Всякое опровержение в поле существенного мышления - глупость», - некогда написал Хайдеггер [Heidegger 2010, 28]. Филологи, историки философии, специалисты в науках о духе, эксперты - все они, по Хайдеггеру, не мыслят. Благодаря такому диагнозу вопрос обо всех них решен коллективно... Во всяком случае, было бы совершенно бессмысленно пытаться возражать Хайдеггеру используя те аргументы, размышления, возражения, которые противоречат его тезисам о характере Нового времени вообще и позднего Нового времени (der Moderne), в частности. Все это нам надо оставить при себе. Ведь Хайдеггер не стремится сделать эти свои тезисы истинными, притом что они могут и не быть ложными. Они поселены по ту сторону критики...
Х.-Ф. Клемме. Несовершеннолетие как программа. Опыт рассуждения о
Хайдеггере и его критике позднего Нового времени // Вопросы философии. 2016, №7.
"Несовершеннолетие", - выход из которого является, согласно Канту, "ответом на вопрос: что такое просвещение", - это такое состояние, в котором человек, обладая рассудком, не проявляет решимости и мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого.
О фундаментальных трудностях в реализации этой максимы Модерна на страницах данного
блога неоднократно говорилось - как об обратном эффекте, который в постмодернизированном состоянии общества появляется в виде _диктатуры "... и других"_ (см. фрагмент); соответственно - как о серьезных преградах на пути к языку ответственности (см. фрагмент).
С другой стороны, говорилось о том, какова в этой ситуации действительная роль философского проекта,
в котором чрезвычайно заботливо продумана самая проектность философского мышления. Продумана, чтобы явиться как дело мысли и явить суть этого дела.
В этом качестве, философский проект Хайдеггера - это, с одной стороны, необходимое в понимании магистральных путей мировой философской мысли новейшего периода истории; с другой стороны - возможное в ви́дении перспективы развития этой мысли в будущем. Эти необходимое и возможное также увязаны с очень глубоким, проникновенным и чутким осмыслением философской традиции от самых истоков её зарождения до её современного состояния. В этом осмыслении, чрезвычайно почтительное отношение к этой традиции сочетается с критической взыскательностью к достигнутому и запечатленному в ней. Это кропотливый опыт описания-толкования, в котором философская традиция призвана удостовериться в первоистоках своего бытийно-исторического осуществления, чтобы найти пути этого осуществления в будущем
(см. подробнее: _ Хайдеггер ИЛИ "другие"_).
И это как раз к вопросу о нормообразующих основаниях "диагноза", благодаря которому "вопрос о специалистах-экспертах решен коллективно". Да, культурная традиция, формирующие её духовные начала (предмет наук о духе) - это большой коллективный труд. Эпохальные этапы исторического развития традиции - это множество пластов культурно-исторического опыта, связанных логикой самого хода истории. Культуро-творческий дух либо сообразуется с этой логикой, либо отчуждается от неё, что, однако, тоже подчинено определенным закономерностям хода истории (и это не только диалектическая школа Нового времени, - см. параграф 3.1. данного цикла: принцип единства исторического и логического в свете бытийно-исторического мышления). Экспертные решения, в этом смысле, пред-решены (об этом ещё в заключительных абзацах данного поста). Что, разумеется, не означает какого-либо фатализма. Но дело в том, чтобы эти решения, наоборот, руководствовались стремлением
максимально _высвободить_ ви́дение, осуществляемое из предвосхищающего заступания в миро-проектирующий набросок, рефлексивного обращения на его структурное целое и интуитивного схватывания решающего для понимания в актуальные моменты
(см., подробнее, о намерении Хайдеггера "перевоспитать наш глаз и переориентировать наш взгляд").
Таким образом, мы вновь - и неизбежно (!) - сталкиваемся с герменевтической ситуацией. И - с её игнорированием теми, кто должен с ней сообразовываться уже по самим своим профессиональным обязательствам.
Там, где звучит призыв к возможности _созреть для мышления_, и где, соответственно, свидетельствуются те сложные барьеры, которые возникают на этом пути, там этот призыв встречает какую-то прямо таки детскую обиду. Дескать, обзывают "глупыми"; возводят какие-то преграды, не давая возразить с точки зрения привычных представлений о своём предмете и способов этого представления; запрещают пользоваться удобными, находящимися под рукой средствами концептуализации и аргументации и т.д. и т.п.
Однако же отнюдь не высокомерный произвол является здесь источником вменения обязательств. В том-то и дело, что положение обязывает. И прежде всего обязывает к тому, чтобы жить по средствам!
Это, что касается проблем овладения мечом мышления. Теперь - о молниеносности мысли.
Сначала, ещё выдержка из статьи немецкого профессора Клемме.
«Подлинное» и «целое», как их рассматривал сам Хайдеггер после 1945 г., прояснятся из формулировок его Бременского доклада 1949 г. «То, что мыслитель речёт о бытии (das Sein), - разъясняет Хайдеггер, - это не его взгляд. Сказанное - это говорящее через него эхо того притязания (Anspruchs), которое выдвигает само [подлинное] бытие (das Seyn) и в котором Оно, бытие (Es), приводит себя к проговариванию (zur Sprache bringt). Быть эхом труднее, и потому это происходит реже, чем обладание [какими-либо] взглядами-подходами и защита каких-либо точек зрения. Быть эхом - страдание мышления. Его страсть - тихая трезвость» (Einblick in das was ist. Bremer Vorträge 1949: Das Ding, Das Gestell, Die Gefahr, Die Kehre [Heidegger 1994, 66]). Хайдеггер вообще не разделяет никаких взглядов и не защищает никаких точек зрения; он не говорит в модусе «Man», многих [людей], он также не ориентирован на Я и Ты, он не философ диалога или интерсубъективности.
Х.-Ф. Клемме. Там же.
Иначе - так.
Притязание, исходящее от Бытия, эхом далёкого грядущего отзывается в настоящем. И, отзываясь, способно сказать-ся в речи, которая стремится выразить прозрение в то, что есть (Einblick in das was ist - тема упомянутого доклада). Сказываясь же в речи, это эхо отзывается в диалоге, который связывает отношения Я и Ты.
Прозрение же, происходя в настоящем благодаря страстно-трезвой чуткости, имеет характер мгновенно-очного с-видетельства.
Мгновение ока, происходя из решимости, вглядывается прежде всего и единственно в то, что решающе в ситуации поступания. Оно - модус решившегося экзистирования, в котором Dasein как бытие-в-мире вглядывается в мир и удерживает его в поле зрения. А поскольку Dasein как бытие-в-мире есть также со-бытие с другим Dasein, подлинное экзистирующее бытие-друг-с-другом должно первично определяться из решимости каждого в одиночку. Только из решительного обособления (Vereinzelung) и в нем Dasein становится собственно свободным и открытым для Ты. Бытие-друг-с-другом - не назойливая попытка Я втереться в доверие к Ты, проистекающая из взаимной беспомощности и желания друг за друга спрятаться. Напротив, экзистирующее «вместе» и «друг-с-другом» имеют основание в подлинном обособлении каждого в одиночку, которое определено настоянием как мгновением ока. Быть одиноким или обособленным не значит упорствовать в своих приватных желаниях, но - быть свободным для фактичных возможностей той или иной экзистенции.
Из сказанного должно быть ясно, по меньшей мере, одно: мгновение ока присуще исходной и исконной временности Dasein и представляет собой первичный и собственно-свой модус настоящего как настояния.
Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. СПб.: ВРФШ, 2001. § 20 (в).
Конечно, в период ЧТ (30-40 гг. ХХ в.) Хайдеггер подверг жёсткой критике свои собственные достижения более раннего периода, которому принадлежат "Основные проблемы феноменологии" (ОПФ, 1927), развивающие то, что не вошло в опубликованный текст "Бытия и времени" (БВ, 1926). И всё-таки, реализуемая в данном цикле стратегия _наведения концептуальных мостов между "Хайдеггером-I" и "Хайдеггером-II"_ (см. 2.2.), будучи сущностно соразмерной стратегии самого творческого пути философа (ср. 3.3. - авто-свидетельство философа: Хайдеггер II возможен только благодаря Хайдеггеру I, а Хайдеггер I уже включал Хайдеггера II), вполне допускает обращение к работам раннего периода. Тем более что ОПФ - это курс лекций, то есть опыт живого общения философа с аудиторией.
Что же касается слов о решительном обособлении каждого в одиночку, - если воспринимать сказанное решаясь внять его содержанию сообразно контексту. Что значит - воспринимать сказанное в противо-ходе такому его восприятию, которое только идентифицирует отвлеченные "атомы" словесных форм, чтобы механически собрать их в рамках некой привычной рубрики. Когда эти слова предстанут, скорей всего, эдакой "апологией индивидуализма", которая-де для пущей суггестии облечена в формы некой "философической зауми".
Так вот, в противоположность всему этому, требуется взаимоувязывать элементы высказывания тем единственно возможным способом, каким они образуют смысловое единство, которое пред-структурирует это высказывание и тем самым пред-решает возможности его интерпретации. Требуется раз-решить интерпретацию на это единство, и именно ввиду этого решаться внять! Что, собственно, и будет означать обособление. Которое необходимо для того чтобы сосредоточиться на том единственном, в чём заключён смысл, обращенный как настоятельное требование этой ситуации. Настояние этого требования, обращенного к тому, кто вникает в смысл, состоит в том, чтобы он со-настроился темпоральному устройству речи того, кто этот смысл сообщил. То есть ситуация требует проникнутся временны́м течением мысли сообщающего (также см. параграф 3.3. данного цикла; плюс - в тему - об изречении временения в связи с темой мгновения ока). Во временно́й структуре смысловое единство разворачивается как взаимосвязь концептуальных решений, которыми размечена эта мысль и которые берут эту разметку в значимости мира как ценностно-смысловой структуры. Проникнуться миро-временно́й пред-устроенностью мысли необходимо для того, чтобы формирующие её концептуальные решения вновь становились мгновенно-очными молниями (теперь для вникающего в смысл), высвечивающими то, что решающе в этой мысли.
Именно так мышление удостоверяет свою осново-возможность в бытии и становится способно со-притязать ему, и обобществлять это своё со-притязание в совместном друг-с-другом бытии-в-мире. Здесь имеют своё начало бытийно-исторические смыслы, образующие каркас, на котором держится (должно держаться, преодолевая отчуждение) общественно-историческое миро-проектирование и обеспечивающие его социально-политическая система, институты, деятельностные и мета-нарративные структуры (см. по теме: мгновенья раздают).
Вот то, что постигается (должно постигаться) через уединение и что, благодаря ему, претворяется (должно претворяться) в жизнь. В этом своем предназначении уединение не имеет ничего общего ни с досужим времяпрепровождением наедине с собой, ни, тем более, с какими-либо патологическим эскапизмом по отношению к окружающему миру. Бытийно-историческая суть уединения состоит в том, чтобы быть условием возможности единомыслия (см. по проблеме). Которое должно обретаться не только в виде совпадения идеалов, представлений, позиций у определенной совокупности людей. Для того чтобы это совпадение возымело действительную истинность и для того чтобы эта совокупность стала структурированной общностью, единомыслие должно сбыться как возможность _совместного высвобождения для внятия единственно решающему из единящего целого нашей Заботы_ (о чём тоже неоднократно, ср. наиболее злободновно насущное - о _работе ради перспективы_).
Применительно же к конкретным межличностным (Я и Ты) и внутригрупповым (Мы) отношениям, это -
возможность такой заботливости, которая не столько заступает на место другого, сколько заступничает за него в его экзистенциальном умении быть, чтобы не снять с него "заботу", но собственно как таковую ее вернуть. Эта заботливость, сущностно касающаяся собственной заботы - т.е. экзистенции другого, а не чего, его озаботившего, помогает другому стать в своей заботе зорким и для нее свободным.
Хайдеггер М. Бытие и время. М.: "Ad Marginem", 1997. § 26.
И вот, собственно эмпирические свидетельства заступничества за других (и это уже поздний период: 1959-1969 гг., - см. фрагмент 1-го Приложения к циклу _Отстоять Хайдеггера_: свидетельства М. Босса).
"При всём его презрении к психологическим и психопатологическим теориям, наполнявшим наши головы, он - и это было его большой заслугой - на протяжении целого десятилетия брал на себя похожую на сизифов труд задачу помогать моим друзьям, коллегам и ученикам - в рамках ставших со временем широко известными Цолликоновских семинаров - закладывать фундамент нашей врачебной деятельности. В неустанном, никогда не убывающем терпении и смирении, с которым он продолжал это делать вплоть до самой границы своих физических возможностей, представлено твёрдое доказательство величия собственной хайдеггеровской человечности. Своим отношением к нашему цолликоновскому кругу он подтверждал, что о высшей форме отношения к Другому - самоотверженно любящей заботливости (Fürsorge), которая, заступничая (vorausspringenden), освобождает Другого для него самого, - он умел не только говорить и писать, но был готов являться её живым примером".
Эта - экзистенциальная - эмпирия, очевидно, должна быть ключевой в создании психологического портрета Хайдеггера.