Когда зеленеют улицы, тянет на Пастернака
Грудь под поцелуи, как под рукомойник!
Ведь не век, не сряду, лето бьет ключом.
Ведь не ночь за ночью низкий рев гармоник
Подымаем с пыли, топчем и влечем.
Я слыхал про старость. Страшны прорицанья!
Рук к звездам не вскинет ни один бурун.
Говорят - не веришь. На лугах лица нет,
У прудов нет сердца, бога нет в бору.
Расколышь же душу! Bсю сегодня выпей.
Это полдень мира. Где глаза твои?
Видишь, в высях мысли сбились в белый кипень
Дятлов, туч и шишек, жара и хвои.
Здесь пресеклись рельсы городских трамваев.
Дальше служат сосны, дальше им нельзя.
Дальше - воскресенье, ветки отрывая,
Разбежится просека, по траве скользя.
Просевая полдень, тройцын день, гулянье,
Просит роща верить: мир всегда таков.
Так задуман чащей, так внушен поляне,
Так на нас, на ситцы пролит с облаков.
Пусть еще и не лето, но уже висит в воздухе безоглядность, с коей целуются многочисленные парочки в парках, на эскалаторах и просто в магазинах.
Стихотворение преисполнено самой жизнью, без посредников и излишних понятий: нет ни лица, ни сердца, ни бога, мысли и те - сбились в белый кипень... Пастернак снова отделяет, нарочито от-черкивает любую цивилизацию (лживый «комфорт») от мира зарослей, облаков, веток, от природы, от неприкрытости, от истинности: «Здесь пресеклись рельсы городских трамваев. Дальше служат сосны, дальше им нельзя».
Автор напоминает про быстротечность времени («ведь не век, не сряду...»), заговаривая о старости и сразу же напоминая о том, что надо верить только в настоящий миг: «просит роща верить: миг всегда таков», то есть всегда такой полнокровный, такой бескомпромиссный, такой настоящий, как сейчас. Автор обращается к лирической героине, к адресату этих строк и уточняет: она не верит во все эти прорицанья («говорят - не веришь»), она - той же религии, что и он. Религии «хаоса зарослей».
И по поводу «грудь под поцелуи, как под рукомойник» - грудь у Пастернака являет собой жизнь как таковую, жизнь такую, какой она должна быть (что-то в духе «дышать полной грудью»): «все в ней жизнь, все свобода и в груди колотье» - то есть колотье и есть жизнь и свобода, «лодка колотится в сонной груди». И когда грудь под поцелуи - это жизнь, всего себя, все, что есть, подставлять для - любви. Да, для любви, для любви полной, для пика ее, зенита: «это полдень мира», «расколышь же душу!».
Интересно все-таки, что под «рукомойник», а не под что-то еще. Здесь, думается, рукомойник упоминается как предмет, достаточно безыскусный, утилитарный, а значит, истинный, близкий к природе. А во-вторых, из рукомойника льется вода. То есть грудь (жизнь лирического героя, как мы установили) подставляется под воду - а вода есть не что иное как течение жизни, как мироздание и его законы, как «мир».
Мир, который, кстати, «пролит с облаков» - то есть опять в жидком виде снизошедший, жидкостью - а значит, изменчивый, свежий, непостоянный, текучий, перетекающий из одного состояния в другое, настоящий, утоляющий жажду, жажду жизни. Сначала «лето бьет ключом», поэтому «всю сегодня выпень» (всю себя!). А потом - потом «рук к звездам не вскинет ни один бурун», то есть волна не поднимется.
Но не важно - ведь мы же с вами во все это не верим! Мир всегда таков...
Ведь не век, не сряду, лето бьет ключом.
Ведь не ночь за ночью низкий рев гармоник
Подымаем с пыли, топчем и влечем.
Я слыхал про старость. Страшны прорицанья!
Рук к звездам не вскинет ни один бурун.
Говорят - не веришь. На лугах лица нет,
У прудов нет сердца, бога нет в бору.
Расколышь же душу! Bсю сегодня выпей.
Это полдень мира. Где глаза твои?
Видишь, в высях мысли сбились в белый кипень
Дятлов, туч и шишек, жара и хвои.
Здесь пресеклись рельсы городских трамваев.
Дальше служат сосны, дальше им нельзя.
Дальше - воскресенье, ветки отрывая,
Разбежится просека, по траве скользя.
Просевая полдень, тройцын день, гулянье,
Просит роща верить: мир всегда таков.
Так задуман чащей, так внушен поляне,
Так на нас, на ситцы пролит с облаков.
Пусть еще и не лето, но уже висит в воздухе безоглядность, с коей целуются многочисленные парочки в парках, на эскалаторах и просто в магазинах.
Стихотворение преисполнено самой жизнью, без посредников и излишних понятий: нет ни лица, ни сердца, ни бога, мысли и те - сбились в белый кипень... Пастернак снова отделяет, нарочито от-черкивает любую цивилизацию (лживый «комфорт») от мира зарослей, облаков, веток, от природы, от неприкрытости, от истинности: «Здесь пресеклись рельсы городских трамваев. Дальше служат сосны, дальше им нельзя».
Автор напоминает про быстротечность времени («ведь не век, не сряду...»), заговаривая о старости и сразу же напоминая о том, что надо верить только в настоящий миг: «просит роща верить: миг всегда таков», то есть всегда такой полнокровный, такой бескомпромиссный, такой настоящий, как сейчас. Автор обращается к лирической героине, к адресату этих строк и уточняет: она не верит во все эти прорицанья («говорят - не веришь»), она - той же религии, что и он. Религии «хаоса зарослей».
И по поводу «грудь под поцелуи, как под рукомойник» - грудь у Пастернака являет собой жизнь как таковую, жизнь такую, какой она должна быть (что-то в духе «дышать полной грудью»): «все в ней жизнь, все свобода и в груди колотье» - то есть колотье и есть жизнь и свобода, «лодка колотится в сонной груди». И когда грудь под поцелуи - это жизнь, всего себя, все, что есть, подставлять для - любви. Да, для любви, для любви полной, для пика ее, зенита: «это полдень мира», «расколышь же душу!».
Интересно все-таки, что под «рукомойник», а не под что-то еще. Здесь, думается, рукомойник упоминается как предмет, достаточно безыскусный, утилитарный, а значит, истинный, близкий к природе. А во-вторых, из рукомойника льется вода. То есть грудь (жизнь лирического героя, как мы установили) подставляется под воду - а вода есть не что иное как течение жизни, как мироздание и его законы, как «мир».
Мир, который, кстати, «пролит с облаков» - то есть опять в жидком виде снизошедший, жидкостью - а значит, изменчивый, свежий, непостоянный, текучий, перетекающий из одного состояния в другое, настоящий, утоляющий жажду, жажду жизни. Сначала «лето бьет ключом», поэтому «всю сегодня выпень» (всю себя!). А потом - потом «рук к звездам не вскинет ни один бурун», то есть волна не поднимется.
Но не важно - ведь мы же с вами во все это не верим! Мир всегда таков...